Московская народность в XVI столетии
Московская народность в XVI столетии
В 1514 году в состав Московии вошло все Смоленское княжество со Смоленском, в 1517 – Рязанское княжество с Рязанью, в 1517–1523 гг. – княжества Черниговское и Северское. В последнем случае Москва удачно воспользовалась распрями между черниговским и северским князьями:
«…северский Шемячич выгнал своего черниговского соседа и товарища по изгнанию из его владений, а потом и сам попал в московскую тюрьму… Когда его посадили в тюрьму, на московских улицах появился блаженный с метлой в руках. На вопрос, зачем у него метла, он отвечал: „Государство не совсем еще чисто; пора вымести последний сор“».
Беда с этой метлой в нашем Российском государстве…
Под властью Москвы как-то вдруг, с необычайной легкостью, оказалась огромная территория. Московские великие князьки почувствовали, что с приростом территории они стали уже не княжеством, а настоящей страной – ничуть не хуже в их глазах, чем Литва, или Польша, или Швеция. Они больше не были князьями, они были государями, они представляли не жителей крохотного Московского княжества, а весь православный мир. Национальная идея переплелась с религиозной и политической. Государь торжествующим оком окинул свои владения и почувствовал себя настоящим самодержцем. Теперь он мог вести достойную внешнюю политику, начались «сложные дипломатические сношения с иноземными западноевропейскими государствами – Польшей и Литвой, Швецией, с орденами Тевтонским и Ливонским, с императором германским и другими». Теперь и мышиная грызня за куски княжеств перешла на более высокий уровень: речь шла о национальном интересе и войнах не между Москвой и Тверью, а между Московией и другими странами.
«Внешние отношения Москвы к иноплеменным соседям, – пишет Ключевский, – получают одинаковое общее значение для всего великорусского народа: они не разъединяли, а сближали его местные части в сознании общих интересов и опасностей и поселяли мысль, что Москва – общий сторожевой пост, откуда следят за этими интересами и опасностями, одинаково близкими и для москвича, и для тверича, для всякого русского. Внешние дела Москвы усиленно вызывали мысль о народности, о народном государстве. Эта мысль должна была положить свой отпечаток и на общественное сознание московских князей. Они вели свои дела во имя своего фамильного интереса. Но равнодушие или молчаливое сочувствие, с каким местные общества относились к московской уборке их удельных князей, открытое содействие высшего духовенства, усилия Москвы в борьбе с поработителями народа – все это придавало эгоистической работе московских собирателей земли характер народного дела, патриотического подвига, а совпадение их земельных стяжений с пределами Великороссии волей-неволей заставляло их слить свой династический интерес с народным благом, выступить борцами за веру и народность. Вобрав в состав своей удельной вотчины всю Великороссию и принужденный действовать во имя народного интереса, московский государь стал заявлять требование, что все части Русской земли должны войти в состав этой вотчины. Объединявшаяся Великороссия рождала идею народного государства, но не ставила ему пределов, которые в каждый данный момент были случайностью, раздвигаясь с успехами московского оружия и с колонизационным движением великорусского народа».
Вот откуда наше непременное желание выйти из тесных пределов своей земли и подчинить все, что только можно подчинить!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.