Глава 10 Итоги похода. Становление крестоносных государств

Глава 10

Итоги похода. Становление крестоносных государств

Невероятный, оглушительный успех крестового похода в Европе был воспринят как чудо. Волна небывалого религиозного энтузиазма захлестнула все католические страны. Господство подобных настроений легко объяснимо – ведь всего за год до этого весь христианский мир был уверен, что «Христово воинство» обречено на гибель. Масла в огонь подливали вернувшиеся в Европу дезертиры – Стефан Блуаский, Гуго де Вермандуа и другие. В стремлении оправдать собственную трусость они еще преувеличивали бедствия, которым подвергались пилигримы, и большинство населения было убеждено, что страшное известие об уничтожении великого крестоносного воинства придет со дня на день. И вдруг – одно радостное сообщение за другим: Антиохия свободна, полчища Кербоги разбиты наголову, города и замки мусульман сдаются один за другим. А затем, в августе 1099 года, как венец всему, из итальянских портов по дорогам Европы разлетается невообразимая весть – Иерусалим взят (всего нескольких дней не дожил до этой великой новости инициатор похода Урбан II – он скончался 29 июля). А осенью того же года начинают возвращаться герои похода, и в их числе оба Роберта и брат Готфрида Бульонского Евстафий – всеобщее ликование достигает апогея. И пусть число возвратившихся невелико, а великий поход собрал страшную жатву – из огромного трехсоттысячного войска на родину вернулась едва десятая часть, это не умаляет радости. Господь услышал молитвы своей паствы, он ведет и будет вести верных христиан от победы к победе, пока вера Христова не завоюет весь мир – таков был лейтмотив общих настроений.

На волне этого повального энтузиазма возникает идея еще одной крестовой экспедиции – теперь уже для полного разгрома мусульман. Все кричат о победоносном походе на Багдад, самые горячие головы мечтают о завоевании Индии и Китая. Во Франции, Италии, Германии новые сотни тысяч людей принимают крест и встают под знамена своих предводителей; среди этих вождей и замаливающие грех трусости граф Блуаский и Шартрский и Гуго де Вермандуа. Многочисленные фанатики, уверенные в победе, рвутся в бой. К речам немногих сохранивших холодную голову людей не прислушиваются. Ополчения даже не дожидаются друг друга и следуют каждое само по себе. Ученые и до сих пор спорят, сколько армий тогда двинулось на Восток, две или три, но одно не вызывает никаких споров: число новых крестоносцев было не меньшим, чем количество паломников клермонского призыва. Участники этого похода, обычно называемого Арьергардным, были уверены, что им нужно лишь достойно завершить великие деяния предшественников. Они не ожидают сильного сопротивления, считая, что мусульмане полностью разбиты и деморализованы. Они идут не воевать, а побеждать.

Арьергардный крестовый поход закончился полной, сокрушительной катастрофой. Оправившиеся от поражений сельджуки разбили крестоносные армии поодиночке. В этих сражениях или в последующем бегстве погибли сотни тысяч человек. В горах Киликии нашел свою смерть Гуго де Вермандуа, а Стефан Блуаский, сумевший все же добраться до Яффы, погиб уже в Святой Земле, кровью смыв пятно на своей рыцарской чести.

Разгром крестового похода 1101 года имел самые серьезные последствия. Он поставил под сомнение действительно выдающиеся результаты, достигнутые предшественниками. Судьба только что завоеванных земель оказалась под угрозой, и прежде всего потому, что обескровленная Европа, потерявшая за пять лет огромное количество людей (общие потери во всех трех походах достигали пятисот тысяч человек, а возможно, и превышали это число; большинство крестоносцев составляли молодые здоровые мужчины), уже не могла оказать серьезной поддержки еще остававшимся в Святой Земле крестоносцам. Лишь через два поколения, залечив раны, христианский мир оказался вновь способен на большое усилие, пока же возникающие государства крестоносцев, фактически, оказались предоставлены сами себе.

Все же неудача Арьергардного похода не смогла перечеркнуть значение достигнутого первыми воинствующими пилигримами. Сам крах третьей крестоносной волны во многом стал следствием того, что ее участники переоценили первоначальные успехи, но нам вряд ли стоит впадать в другую крайность и умалять значимость свершений Боэмунда со товарищи. Каково же истинное место Первого крестового похода в мировой истории?

Главным следствием Первого похода стал прорыв фактической внутренней изоляции Европы. Долгие столетия Темных Веков разорвали сложившиеся в античную эпоху связи Запада и Востока. Только Византийская империя еще пыталась хоть как-то сохранить наследие великого Рима, но и ее территория, и ее влияние со времен Юстиниана почти непрерывно уменьшались. В конце концов, сложилась ситуация, когда Византия вместо связующего звена превратилась в образование, одинаково чуждое и католическому, и исламскому миру. Западная же Европа замкнулась сама на себя, выплавляя в тигле беспрерывных войн и нашествий элементы новых общественных отношений. К концу XI века этот бурлящий котел готов был взорваться от перегрева, но вовремя открытый клапан позволил сбросить лишнюю энергию вовне. Новая, западноевропейская, цивилизация совершила первый крупный прорыв из своей изоляции.

Среди значительной части историков господствует мнение, что крестоносное движение было чем-то экзотическим и периферийным и не оказало почти никакого итогового влияния на исторические процессы. Некоторые вообще склонны утверждать, что чуть ли не единственным достижением крестоносцев было то, что они познакомили Европу с сахаром. Разумеется, утрированность подобного взгляда достаточно очевидна; тем не менее, если не видеть ситуацию во всей ее глубине, а рассматривать только внешние достижения, то результаты даже Первого крестового похода, а тем более всех последующих кажутся чрезвычайно малыми. Но такая точка зрения совершенно неоправданно сужает роль Первого похода до уровня обычной колонизационной экспедиции, только большого масштаба. Между тем, это лишь один из множества аспектов, и даже не самый важный.

Чтобы увидеть, в чем заключается заслуга Первого крестового похода, стоит задать себе вопрос: а что было бы, если бы он не состоялся? Пусть говорят, что история не любит сослагательного наклонения (хотя это, скорее, относится не к истории, а к историкам), тем не менее существуют исторические законы, определяющие ее ход. Образование новых цивилизаций всегда сопровождается бурными выплесками человеческой энергии (Л. Н. Гумилев называл ее пассионарной[42]). Если энергия не находит выхода, то она может взорвать весь процесс формирования цивилизации, спровоцировать ее саморазрушение, и тогда достаточно малейшего внешнего толчка, чтобы привести ее к окончательной гибели. И примеры такого рода развития событий имеются: распад и затем уничтожение монголами такого уникального культурно-государственного образования, как Киевская Русь; еще более показательна история империи инков, потерявшей возможность сбрасывать излишки энергии вовне, что привело к кошмарной междоусобной войне и неспособности отразить слабенький удар сотни испанцев. Не вызывает сомнений, что такая участь могла постичь и Европу: предпосылки к этому ясно прослеживались на протяжении всего XI века, о чем подробно говорилось выше.

Первый крестовый поход снял судороги этого излишнего напряжения и позволил Европе перейти на новый, более спокойный этап развития, сопровождавшийся усовершенствованием институтов общественной жизни и ростом производительных сил. Пока святые паломники, большую часть которых составляли фанатики и авантюристы, гибли на дорогах Малой Азии и Палестины, оставшееся население наслаждалось всеми благами внутреннего мира. С началом крестовых походов резко утихли до этого почти беспрерывные междоусобные войны, да и позднее они уже никогда не набирали такой силы. В европейских королевствах началось укрепление центральной власти, ибо главные возмутители спокойствия теперь предпочли внутренним усобицам славную внешнюю войну. И, кажется, не будет преувеличением сказать, что Первый крестовый поход позволил сохранить самый фундамент западноевропейской цивилизации.

Но и этим отнюдь не исчерпывалась роль великого крестоносного начинания. И сам по себе выход на Восток, прорыв вынужденной изоляции дал Европе очень многое (хотя бы и пресловутый сахар!). Столкновение с внешним врагом значительно укрепило осознание единства христианского мира. Только выйдя за свои границы, Европа окончательно почувствовала себя Европой. В то же время, знакомство с новым для себя миром позволило гораздо яснее увидеть и собственные недостатки, и постепенно, используя в том числе и достижения Востока, исправлять их. Через первых крестоносцев и созданные ими государства христианский Запад впервые получил понятие о великой исламской культуре. Только после Первого похода началось проникновение в Европу великих научных и культурных достижений арабов, персов и тюрков.

Огромное влияние успех Первого крестового похода оказал на развитие торговли, которая до этого, по сути, находилась в зачаточном состоянии. Особенно выиграли от результатов похода итальянские приморские города-республики – Венеция и Генуя. Для них «святое странствование» стало, в конечном итоге, новой точкой отсчета. Взяв в свои руки всю торговлю с Левантом, итальянские города получили гигантский импульс развития. Совершенно особую роль играла торговля пряностями, ставшая тем ядром, вокруг которого начали стремительно набирать силу новые товарно-денежные отношения.

Карта крестоносных государств в XII – XIII вв.

Завоевание Святой Земли имело и еще одно немаловажное следствие. Резко возросло количество европейских паломников, отправляющихся поклониться Гробу Господню. Помимо вполне естественного расширения кругозора пилигримов, это усилившееся движение дало и вполне конкретные экономические результаты, содействуя значительному развитию производительных сил. Появилась целая индустрия, обеспечивающая нужды паломников – ведь требовались корабли для их перевозки, а значит, появились и судостроительные верфи; пилигримы нуждались в наличных деньгах – и откуда ни возьмись, возникло множество ростовщиков, менял, а вскоре и банков.

Весьма серьезные дивиденды от Первого крестового похода получила и католическая церковь. Завоевание Леванта, помимо простого приращения христианского мира и соответственного увеличения паствы, появления новых монастырей и епископств, привело также к небывалому росту церковного авторитета. Главной выигравшей стороной оказалось папство. Престиж римских первосвященников после великой победы поднялся на недосягаемую высоту. Именно эпоха крестовых походов, XI – XIII века, стали временем наивысшего расцвета папской власти. Великий понтификат Иннокентия III, распоряжавшегося порой королями, как своими подданными, был бы невозможен без клермонской речи и подвигов Боэмунда и его соратников.

Наконец, некоторую выгоду получили и участники похода – разумеется, те, что остались в живых – а также их наследники. Главные вожди – Боэмунд, Готфрид, Балдуин, а позднее Раймунд – смогли основать на завоеванных землях собственные княжества (дело Раймунда закончил уже его сын Бертран). Предводителям досталась и львиная доля захваченных богатств, что, например, позволило Роберту Нормандскому не только выкупить свое герцогство, но и вступить в борьбу за английский престол, окончившуюся, правда, неудачей и долгим тюремным заключением. Бароны и рыцари, из числа тех, что решили остаться в Святой Земле, тоже получили земельные владения, замки и свою долю богатств. Крестоносцы из простонародья – и те не остались внакладе. Конечно, молочные реки и кисельные берега достались не им, но своими подвигами в Палестине они добились главного – свободы. Все выжившие участники похода из числа крестьян получили освобождение от крепостной зависимости, многие из них навсегда остались в Леванте, где пользовались немалыми привилегиями. Большинство первых пилигримов осело в приморских городах, занялось ремеслом и торговлей; часть ушла в монастыри и впоследствии сыграла значительную роль в возникновении военно-монашеских орденов.

Но Первый крестовый поход, как и любое крупное явление, принес с собой не одни плюсы. Речь даже не о проигравшей стороне – впрочем, и для исламского мира это обернулось не только отрицательными моментами. Выше уже говорилось, что в трех волнах крестового похода Западная Европа понесла колоссальные потери, возможно, до полумиллиона человек. Еще долго после этого в ряде местностей Европы ощущалась нехватка рабочих рук. Но главным пороком крестоносного движения, оказавшим серьезное влияние на весь последующий ход исторических событий, стала спровоцированная им религиозная нетерпимость. Основным посылом похода стал религиозный фанатизм, которым до клермонского призыва Европа, в общем-то, не страдала. Но брошенный клич: «Бей чужих!» (а чем иным, в сущности, была клермонская речь?) привел вскоре и к еврейским погромам, и к кровавой борьбе с ересью, стал идеологическим обоснованием инквизиции. Первый крестовый поход, дав определенный толчок развитию экономики, привел в то же время к серьезному застою в идеологии. Уже новые фанатики-крестоносцы залили кровью Пруссию, Литву и Русь, нанесли жестокую, незаживающую рану Южной Франции, уничтожили великую культуру мусульманской Испании, разрушили последнее наследие античности – Византию.

И все же, для Европы в целом, итоги Первого крестового похода следует оценить положительно. Основы европейского мышления, пусть и с его идеей духовного и расового превосходства, но в то же время и с его практицизмом, стремлением к личному обогащению, достигнутому собственными трудами – эти основы закладывались именно тогда. И если бы не прозвучала клермонская речь, Европа, наверное, не стала бы тем, что она есть.

* * *

А теперь от общих итогов Первого крестового похода перейдем, немного изменив угол зрения, к его более непосредственным результатам и окинем взглядом ту ситуацию, в которой оказалось Восточное Средиземноморье к моменту окончания похода.

Прямым следствием великой крестоносной экспедиции и ее успехов стало формирование в самом сердце мусульманского мира группы христианских государств. Становление этого католического анклава, окруженного сплошным исламским морем, проходило совсем непросто. И причиной этого не всегда было противостояние двух религиозных систем; здесь сплелись личные и национальные амбиции, несовпадение политических и экономических интересов различных участников клермонского начинания.

Первоначально самое острое положение сложилось в только что завоеванном Иерусалиме. Едва только победа под Аскалоном позволила крестоносцам перевести дух, как между ними вновь вспыхнули раздоры. И здесь Готфрид Бульонский, лихой рубака и фанатичный католик, но, в общем-то, слабый правитель, оказался не на высоте.

Зачинщиком скандала вновь стал папский легат Дагоберт – архиепископ Пизанский, – который претендовал на верховную власть в Иерусалиме. Только что избранный иерусалимским патриархом Арнульф попытался противостоять требованиям пизанца. Его поддерживал Готфрид и другие герои штурма Святого Города, но в сентябре положение резко переменилось в пользу Дагоберта и стоящей за ним могучей фигуры Боэмунда Тарентского. В сентябрьские дни 1099 года большая часть иерусалимских паладинов, и в их числе сюзерен Арнульфа Роберт Нормандский и главный враг Боэмунда Раймунд Тулузский, погрузилась в Лаодикейской гавани на корабли и отправилась восвояси. С Готфридом осталось очень небольшое войско – в основном, его лотарингцы – числом менее пяти тысяч человек. В то же время, норманнский князь, ссылаясь на опасность, исходящую от Алексея Комнина, сумел сохранить костяк своей армии, которая теперь заметно превосходила лотарингское ополчение.

У Боэмунда, несомненно, был дальний прицел. Свою главную задачу – завоевание богатейшей территории и основание собственного княжества – он уже выполнил. Но аппетит, как известно, приходит во время еды, и неуемный норманн ставит перед собой новую высокую цель – занять главенствующее положение во всех завоеванных землях. Первым делом он привлекает к себе Дагоберта, давая ему все мыслимые и немыслимые обещания, которые сам, конечно же, не собирается выполнять. Но папский легат был ему нужен как противовес тому большому влиянию, которым пользовался Готфрид – покоритель Иерусалима, защитник Гроба Господня и просто ревностный христианин. Хитрый политик, Боэмунд начал плести сложную интригу. Он, дескать, ни в коей мере не хочет умалить заслуг лотарингского героя, но выступает лишь за попранную справедливость, против выскочки Арнульфа. А в ноябре тарентский князь делает очередной ход конем – просит у герцога Бульонского возможности посетить святые места и помолиться у Гроба Господня. Не ожидающий подвоха Готфрид с удовольствием приглашает соратника.

21 декабря 1099 года Боэмунд, Дагоберт и примкнувший к ним Балдуин, (видимо, завидовавший старшему брату), вступают в Иерусалим во главе огромной 25-тысячной армии. Но даже и сейчас норманн ведет себя не как полновластный хозяин. Он оказывает подчеркнутое уважение Готфриду, но вскоре недвусмысленно намекает, что с Арнульфом надо что-то решать. Что мог сделать бедный лотарингский герцог в ситуации, когда соперник обладал более чем пятикратным превосходством в силах? Арнульфу было предложено сложить с себя сан, а на Рождество 1099 года Дагоберт торжественно объявляется патриархом Иерусалимским.

Вот при таких прекрасных предзнаменованиях начинается для тарентского князя 1100 год. Его влияние в Леванте огромно, главный соперник унижен, собственный ставленник распоряжается в Иерусалиме почти без оглядки на защитника Гроба Господня. Но взлетевшему слишком высоко норманну судьба-завистница уже готовит роковое событие, которое нанесет тяжелый, почти смертельный удар его замыслам.

Уладив дела в Иерусалиме, Боэмунд с войском вернулся в Антиохию. Он неплохо укрепил свой христианский тыл и мог теперь приступить к решению главной внешнеполитической задачи, стоящей перед ним как антиохийским князем – установлению полного господства в Северной Сирии. Основным его противником был уже известный нам Ридван Халебский. Весной 1100 года состоялась кровопролитная битва, в которой норманны Боэмунда одержали полную победу. Ридван отступил в Халеб и заперся в его почти неприступной цитадели. Вскоре сюда подошли антиохийские войска, и началась осада мусульманской крепости. Не вызывает сомнений, что рано или поздно Боэмунд довел бы дело до конца, и тогда Антиохийское княжество превратилось в самое мощное государство Передней Азии. Но в разгар осады Халеба в лагере тарентца появился посол одного из армянских владык. Князь Гавриил просил у Боэмунда срочной помощи против эмира Сивасского Ибн Данишменда, обещая взамен передать норманну богатую и стратегически важную область Малатия. Перед таким поистине царским предложением Боэмунд устоять не смог.

Оставив основную часть войска продолжать осаду Халеба, новоиспеченный властитель Антиохии с небольшой личной дружиной стремительно двинулся на север. Но еще на полпути к Малатии, в горах, его отряд наткнулся на хорошо организованную засаду, устроенную тем же Ибн Данишмендом. Норманны потерпели полное поражение; Боэмунд и с ним многие рыцари попали в плен и были отправлены в тюрьму в Сивасе, где и просидели долгие (и исключительно важные) три года. Конечно, осаду Халеба пришлось снять, а решение главных задач отложить до лучших времен.

И здесь возникает мысль: не было ли пленение Боэмунда результатом предательства, а точнее – ловко устроенной провокации. Дело в том, что армянским владыкам Киликии и Верхнего Евфрата, хоть они и были союзниками крестоносцев, быстро растущая мощь антиохийского князя, и особенно после его победы над Ридваном, не могла не внушать серьезных опасений за свое собственное положение. После завоевания Северной Сирии присоединение мелких армянских княжеств к усилившейся Антиохии становилось только вопросом времени. А согласно известному высказыванию, «на чьей бы стороне ни воевали армяне, они всегда воюют только за свою свободу». Это проявилось и в тех событиях, которые закончились битвой при Манцикерте; наверняка, именно этим объясняется предательство Фируза (и опять – предательство ли?), с которого началось возвышение Боэмунда. Один армянин стал для норманна добрым гением; второй, возможно, явился виновником его самого жестокого поражения. Если это так, то какая злая ирония судьбы! Но самое удивительное заключается в том, что и новый поворот судьбы Боэмунда опять был связан с вмешательством армянина. За пленного Боэмунда Ибн Данишменд запросил огромный по тем временам выкуп в сто тысяч золотых. Танкред, замещавший своего дядю, был вполне доволен своим новым положением и не пошевелил даже пальцем, чтобы вытащить того из тюрьмы. И тогда нашелся человек, сумевший заплатить требуемую гигантскую сумму. Им был армянский князь Гог Василий. Так армянин подарил свободу великому полководцу крестоносцев, и летом 1103 года Боэмунд вернулся в Антиохию.

Но за время его трехлетнего пленения произошло много событий, сильно изменивших политическую ситуацию в Восточном Средиземноморье. И основными вновь стали события в Иерусалиме.

Дагоберт, оставленный Боэмундом в Святом Городе, отнюдь не был тем покладистым исполнителем, каким его хотел бы видеть сам норманн. Едва грозный воитель ушел с войском на север, как новоявленный патриарх начал собственную игру. Он потребовал теперь от Готфрида Бульонского, чтобы города Иерусалим и Яффа были отданы в полную собственность церкви Святого Гроба – другими словами, Дагоберт настаивал на преобразовании Иерусалимского королевства в церковное государство. После некоторого сопротивления Готфрид уступил и признал себя ленником церкви и патриарха. Дагоберт торжествовал победу.

Однако радость его была очень недолгой. Вскоре, 18 июля 1100 года, первый христианский правитель Иерусалима, герцог Нижней Лотарингии и защитник Гроба Господня Готфрид Бульонский умирает – вероятно, от холеры. Ленная присяга, данная им только лично, но не за возможных наследников, сразу теряет силу. Против притязаний Дагоберта резко выступает и армия. Лотарингские стрелки занимают стены и башни Святого Города и отправляют гонца в Эдессу, к Балдуину, с тем, чтобы он поспешил принять наследство брата. В ответ на это Дагоберт пишет письмо Боэмунду Тарентскому с просьбой прислать в Иерусалим крупный отряд норманнов и, по возможности, удержать Балдуина от похода в Палестину. Но письмо опоздало: антиохийский князь уже был в плену, а оставшемуся за него Танкреду было сейчас не до Иерусалима – удержать бы за собой Антиохию, где далеко не все поддерживали «маленького племянника великого дяди».

Гроб Господень в Иерусалиме. Внутренний вид

Тем временем, Балдуин объявил, что намерен взять на себя управление Иерусалимом, собрал приличное войско в двести рыцарей и семьсот тяжеловооруженных копейщиков-оруженосцев и двинулся на юг. В начале ноября он под ликующие крики своих соотечественников-лотарингцев вступил в Святой Город. Дагоберт, который ничего не мог противопоставить эдесскому графу, вынужден был покориться и 25 декабря 1100 года в Вифлеемском храме Рождества Христова сам торжественно короновал Балдуина как первого короля Иерусалимского. В графство Эдесское был послан двоюродный брат Готфрида и Балдуина, также Балдуин (позже ставший вторым иерусалимским королем). Танкред после трехмесячного сопротивления тоже смирился и признал Балдуина королем. Так, на рубеже двух веков, возникло главное крестоносное государство.

Дальнейшее становление и укрепление крестоносных держав в Леванте было связано, главным образом, с завоеванием и освоением плодородной и очень важной в стратегическом отношении приморской полосы. Здесь имелось много крупных торговых городов, среди которых особенно выделялись Триполи, Акра и Тир. Захват этих и других городов и стал на ближайшее время главной задачей всех крестоносных вождей. Наибольших успехов в этой войне достиг Балдуин I – выдающийся политик и полководец.

Достижения Балдуина тем более впечатляют, что он располагал лишь весьма незначительными военными силами: рыцарская конница, даже вместе с оруженосцами, не превышала трех тысяч человек, регулярная пехота насчитывала около пяти тысяч. В особых случаях могло быть собрано всеобщее ополчение, в которое, надо сказать, навоевавшиеся крестоносцы первого призыва шли с большой неохотой. Так что даже мелкие мусульманские эмиры имели армии, не уступающие по численности иерусалимской. В такой ситуации единственной возможностью для короля был поиск союзников. И Балдуин таких союзников нашел – ими стали города Северной Италии, чрезвычайно заинтересованные в портах на Средиземном море.

Так, опираясь то на Геную, то на Венецию, Балдуин приступил к завоеванию приморских городов. Уже в 1101 году были взяты небольшие порты Арзуф и Цезарея, а в 1104 году под натиском крестоносцев пал важнейший приморский город Акра. Позже Акра (известная также как Аккон) сделалась главным портом Иерусалимского королевства и самой мощной морской крепостью крестоносцев. Именно она стала последним оплотом христианского владычества на Востоке, а с ее падением в 1291 году закончилась история крестоносных государств в Леванте.

Гробница Девы Марии в Палестине

Балдуин, между тем, продолжал движение на север и в 1110 году взял еще два важных средиземноморских порта – Бейрут и Сидон (ныне Сайда). Теперь только почти неприступный порт-крепость Тир, известный еще со времен древних финикийцев, вклинивался в приморскую линию владений Иерусалимского короля. В 1124 году, уже после смерти Балдуина, при его преемнике, была решена и эта задача; после пятимесячной осады Тир открыл свои ворота Балдуину II. А в 1153 году уже третий король, носящий это имя, после еще более долгой осады, принудил к сдаче последний бастион мусульманского владычества на восточном берегу Средиземного моря – город Аскалон.

Основатель Иерусалимского королевства достиг больших успехов и на других направлениях – южном и восточном. На юге по приказу Балдуина I была построена мощная крепость Монреаль, из которой крестоносцы могли контролировать территории близ Синайской пустыни вплоть до Красного моря. На востоке, на базе замка Аш-Шаубак, было создано Трансиорданское владение. Уже на склоне жизни, в 1118 году, неуемный Балдуин двинулся в поход на своего главного врага – Фатимидский Египет, но его смерть прервала эту, вообще-то, несколько авантюрную попытку. В марте 1118 года первый иерусалимский король – и единственный по-настоящему выдающийся правитель за почти двухсотлетнюю историю этого государства – был торжественно погребен у ворот церкви Святого Гроба, рядом с могилой его брата Готфрида.

К северу от Иерусалимского королевства, в районе Триполи, развернул на редкость активную деятельность наш старый знакомый, Раймунд Тулузский. Перед этим провансальский граф успел принять участие в несчастливом походе 1101 года, а после его поражения сумел пробиться с отрядом на юг и занял стратегически выгодную позицию к югу от Антиохии. Его главный враг Боэмунд в это время был в плену; Танкреда тулузский граф откровенно презирал и потому, не оглядываясь на действия норманнов и опираясь на значительную поддержку со стороны византийского императора, который использовал Раймунда в качестве противовеса норманнскому князю, граф смог приступить к завоеванию собственного княжества. Вскоре Раймунду удалось захватить крепость Тортозу, которая и стала его военной базой для дальнейших действий. В 1103 году провансальцам удалось нанести поражение эмирам Хомса и Дамаска и перерезать сухопутную дорогу на Триполи. Следующим шагом должна была стать осада этого важнейшего города, но весной 1105 года Раймунд Тулузский умирает. На некоторое время давление на Триполи ослабло, но в 1109 году в Сирию приезжает сын и наследник тулузского графа Бертран с сильным отрядом и завершает, наконец, дело своего отца. В июле того же года Триполи сдается на милость победителя, а Бертран провозглашается графом Триполисским. Графство Триполи стало четвертым, и последним, государством крестоносцев в Восточном Средиземноморье.

Весьма серьезные события происходили в первые десятилетия XII века и вблизи северного форпоста христиан – Антиохии. Плен Боэмунда значительно осложнил положение этого княжества, которому к тому же противостояли самые сильные враги: уже упомянутые Ридван и Ибн Данишменд, а позже и преемник Кербоги – мосульский эмир Маудуд. А с Запада постоянной угрозой норманнскому владычеству был не смирившийся с утратой Антиохии Алексей Комнин. Поэтому первые двадцать лет существования Антиохийского княжества были заполнены почти непрерывной чередой войн и набегов, осад и штурмов.

Танкред, который не обладал ни умом, ни талантами своего дяди, после пленения Боэмунда вынужден был отказаться от грандиозных планов предшественника. Свои усилия он в это время сосредоточил на овладении Лаодикеей, незадолго до того перешедшей в руки византийцев. Значительную помощь в этом предприятии ему оказали сумевшие вырваться из кровавой бойни отряды крестоносцев Арьергардного похода, общим числом около пяти тысяч человек. В 1101 году Танкред подступил к Лаодикее и после 18-месячной (!) осады сумел взять город. Вслед за этим он планирует нападение на провансальцев Раймунда, но ранней осенью 1103 года в Антиохию возвращается из плена Боэмунд Тарентский, и события принимают иное направление.

Тарентский князь гораздо лучше своего родственника понимает действительные интересы своего княжества. Он прекрасно сознает, что войны между христианами ведут только к общему ослаблению их позиций перед лицом главного врага – мусульман. И Боэмунд предлагает блестящий в стратегическом отношении план, в котором военный талант сочетается с мудростью политика. Хорошо понимая ограниченность воинских ресурсов христиан, норманн отказывается от тактики лобовых ударов на врага. Целью нового похода он объявляет город Харран, лежащий на перекрестке дорог из Восточной Месопотамии в Сирию. Взятие Харрана позволило бы отсечь владения сирийских мусульман от их союзников в Междуречье и Хорасане[43], создало бы серьезные затруднения для быстрой переброски войск и вообще для каких бы то ни было совместных действий исламских эмиров. Сирия в этой ситуации оказалась бы, фактически, один ни один с крестоносцами и со временем стала бы, вероятно, их легкой добычей.

С этим предложением Боэмунд обращается к своим главным союзникам – графам Балдуину Эдесскому и Иосцелину де Куртенэ (правителю эдесских земель к западу от Евфрата). Оба графа дали согласие, и весной 1104 года две армии, антиохийская и эдесская, отправились в поход. Их выступление оказалось для мусульман достаточно неожиданным, и крестоносцы без каких-либо помех дошли до Харрана. И только здесь путь им преградило сельджукское конное войско, причем почти вдвое уступавшее в численности. Франкские рыцари, по своему обыкновению, сразу бросились в атаку, и турки тут же обратились в бегство. Боэмунд, хорошо знакомый с кочевнической тактикой ложных отступлений, опасаясь засады, удержал свое войско от преследования. Но заносчивые эдесситы не послушались опытного воина и ринулись в погоню – добивать врага. Но у реки Балик их передовые части наткнулись на изготовившееся к бою сельджукское войско. В горячем конном сражении эдесская армия была разбита, а оба ее предводителя, Иосцелин и Балдуин, взяты в плен. Остатки эдесситов в панике бежали к главному войску. Боэмунду удалось удержать армию и в течение дня отбить все атаки сельджуков. Но инициатива была полностью утеряна, и на ночном совете вождей принято решение отступать к Эдессе. Поистине, Боэмунд мог только утешаться пословицей: «Избавь меня, Господи, от таких друзей, а с врагами я как-нибудь справлюсь сам».

Отступление к Эдессе превратилось для крестоносцев в сущий ад. Непрерывные атаки турок и массовое дезертирство подтачивали силы армии. К тому же сельджуки, возможно, опасаясь Боэмунда, приняли тактику нападения на отдельные отряды. Антиохийский князь уже с огромным трудом поддерживал остатки дисциплины, когда наконец увидел перед собой стены Эдессы.

Харранская катастрофа резко изменила ситуацию в северной Сирии. Едва было получено известие о поражении Боэмунда, все враги Антиохии перешли в наступление. Эдессу осадила тридцатитысячная сельджукская армия; Ридван Халебский двинул войско вглубь собственно норманнских владений, угрожая самой Антиохии; Алексей Комнин захватил гавань Лаодикеи и стал готовить штурм ее цитадели. Положение норманнов стало критическим, дело шло к полному краху северных крестоносцев. Но в этой ситуации и Боэмунд, и Танкред проявили недюжинную энергию и волю к победе. Сначала были отбиты сельджукские атаки на Эдессу, и войска турецких эмиров, пограбив ее окрестности, убрались восвояси. Затем Боэмунд в двух сражениях остановил наступление Ридвана и заставил того очистить антиохийскую территорию. С немалым уроном для византийцев был отбит и штурм Лаодикейской цитадели. К осени 1104 года положение стабилизировалось.

Но эта стабилизация была для Антиохии и ее князя серьезным шагом назад. Потеряв в тяжелом поражении под Харраном почти половину войска, Боэмунд утратил стратегическую инициативу. Норманны на всем протяжении границ были вынуждены перейти к обороне. Но не таков был неукротимый потомок викингов, чтобы смириться с этим положением дел. И едва удалось обеспечить надежную защиту княжества, как Боэмунд предпринимает необычайно эффектный ход. Оставив Танкреда наместником престола, норманнский князь выезжает на Запад – просить помощи у европейских христианских владык. В конце 1104 года его небольшой флот отплывает в Италию.

Там он заявляет о необходимости организации нового крестоносного предприятия. Славного героя великого похода принимают с восторгом. Его поклонники повсюду устраивают торжественные встречи, сотни рыцарей признают его своим вождем и из его рук принимают крест. Но особенным, небывалым триумфом стало для норманна путешествие по Франции. Тысячи людей стоят на коленях в ожидании его благословения; самые знатные феодалы спорят за право принять у себя всеобщего кумира; матери умоляют его стать крестным отцом их детей. На какое-то время Боэмунд становится в Европе вторым после Бога. Наконец, как кульминация великой встречи – женитьба на Констанции, дочери французского короля Филиппа. Когда-то владелец мельчайшего княжества Тарентского, он становится членом королевской семьи, то есть встает в один ряд с крупнейшими властителями Европы. Это ли не достойный финал жизненной карьеры? Но неуемный норманн хочет еще большего.

К осени 1007 года вокруг Боэмунда в Апулии собирается мощное 34-тысячное войско. Конечно, численностью оно уступает гигантским ополчениям Первого крестового похода, но по своим боевым качествам стоит на порядок выше. В нем нет того человеческого балласта из плохо вооруженных, незнакомых с военным делом крестьян; здесь собрались рыцари, оруженосцы, профессиональные воины-пехотинцы. И нет никаких сомнений, что с такой армией Боэмунд решил бы задачу превращения Антиохийского княжества в сильнейшее государство – гегемона Передней Азии. Но... Боэмунд отказывается от похода в Сирию.

В октябре его армия высаживается на византийском берегу и стремительным маршем движется к имперской крепости Диррахий. Норманнский князь, явно переоценив свои силы, вступает в смертельную борьбу с самым сильным государством Европы – Византийской империей.

Мы не знаем, что послужило толчком к неожиданному решению Боэмунда. Возможно, то были воспоминания молодости, когда он вместе со своим отцом Робертом Гвискаром сражался в этих же местах со слабой тогда империей. Или чарующий образ короны византийских базилевсов застил глаза старого опытного полководца. А может быть, ослепленный своим небывалым триумфом на Западе, он поверил в собственную непобедимость... Если так, то прошедший огонь и воду норманн испытания медными трубами не выдержал, поскольку борьба с Византией, да еще на ее исконных землях, была в военном отношении чистейшей авантюрой. К тому времени эпоха слабости империи завершилась, манцикертская катастрофа ушла далеко в прошлое, и к 1107 году Алексей Комнин располагал армией, в несколько раз превосходящей войско Боэмунда.

Тем не менее, Боэмунд смело приступил к осаде Диррахия. Вскоре, правда, выяснилось, что город превосходно подготовлен к обороне (не доверял Алексей I своему старинному врагу, ох, не доверял!), в крепости был сильный гарнизон и большие запасы «греческого огня»[44] и других видов вооружений. Осада затянулась, а тем временем сюда начали стягиваться крупные византийские отряды. Постепенно они окружили войско тарентского князя плотным кольцом, но не предпринимали никаких попыток открытого боя, зная способности Боэмунда как полководца. Ситуация несколько походила на антиохийскую десятилетней давности, и, наверное, это приходило в голову норманну, потому что весной он приказал разломать свои корабли, чтобы построить из этого дерева осадные машины. В Антиохии крестоносцев спасло то, что они вовремя успели взять город, и теперь Боэмунд, в надежде на повторение чуда, бросил на штурм крепости все силы, какие только мог. Один штурм следовал за другим; были разрушены многие стены, но крепость упорно оборонялась, то и дело нанося католической армии огромный урон залпами «греческого огня».

Летом 1108 года Боэмунд понял, что антиохийское чудо не повторится. Диррахий неприступен, армия окружена и с суши и с моря, продовольствие заканчивается. Как всегда при неудачах, ширится недовольство войска, некоторые франкские вожди переходят на сторону врага. Когда угас последний луч надежды на возможную помощь извне, норманн признал, что потерпел поражение. В сентябре Боэмунд отправляется в штаб-квартиру Алексея Комнина в Деаполисе и подписывает крайне унизительные условия мира, а по сути – полную капитуляцию. Войско его расходится по домам, и сам Боэмунд, постаревший разом на десяток лет, отправляется в свой родной Тарент. Здесь в марте 1111 года, так и не увидев больше любимой своей Антиохии, главный герой Первого крестового похода умирает.

С ним вместе уходит в прошлое эпоха героических деяний крестоносцев, эпоха непрерывного наступления и великих побед (чередующихся, впрочем, со столь же великими поражениями). Еще будут небольшие успехи, еще впереди целые столетия борьбы, но уже никогда в среде крестоносцев не появится человека, равного талантом Боэмунду. Выдающийся полководец, блестящий политик, первым осознавший настоящую цель крестового похода – создание могущественного христианского государства, аванпоста Запада в мусульманском мире. Он не раз был близок к своей цели, но с наступлением нового века судьба словно отвернулась от него, и человек-легенда умирает в том самом месте, откуда за пятнадцать лет до того он отправился в великий поход, обессмертивший его имя.

* * *

Смерть Боэмунда и предшествующая ей неудача значительно осложнили положение еще неокрепших крестоносных государств Леванта. Мосульский эмир Маудуд в 1110 и 1111 годах наносит ряд серьезных поражений Танкреду. Судьба Антиохии вновь висит на волоске, но ее спасает то, что возгордившийся успехами Маудуд начинает вызывать сильное недовольство других мусульманских владык. И Танкред совершает поступок, который до этого считался просто невозможным – он вступает в союз с некоторыми исламскими эмирами, своими противниками. И с этих пор подобные, некогда совершенно противоестественные, союзы становятся постоянной практикой. Более того, иногда союзы с мусульманами заключаются против своих же братьев-христиан!

А в 1113 году на политическую арену Передней Азии выступает еще одна сила – после двадцатилетнего скрытого существования начинают открытую борьбу, которая станет войной всех против всех, убийцы-ассасины. И первой их жертвой становится победоносный Маудуд, убитый фанатиком-ассасином в Дамаске на глазах у десятков свидетелей. Старец Горы, Хасан ибн Саббах, из своей неприступной Аламутской твердыни отдает первые страшные приказы, знаменующие собой начало эпохи террора.

К этому времени умирает и Танкред (в 1112 году), и на антиохийский престол всходит его родственник Роджер дель Принчипато – скорее итальянец, чем норманн. Смерть Маудуда развязывает Роджеру руки, и он добивается довольно значительных успехов. В 1118 году его отряды захватывают последнее укрепление, закрывающее путь на Халеб. В следующем году антиохийский князь собирает большое войско и движется на восток, чтобы раз и навсегда решить проблему Халеба. Сам этот город переживает отнюдь не лучшие времена; после гибели Ридвана в 1113 году маленький эмират постоянно балансирует на грани гражданской войны. Многие воины отказываются подчиняться убийце Ридвана – узурпатору Лулу. Тогда в последней надежде спастись тот призывает на помощь мардинского эмира Ильгази, небогатого князя, но хорошего воина.

Ильгази приводит с собой внушительную конную орду туркмен (до сорока тысяч человек) и занимает позиции к северо-востоку от Халеба. Здесь, у местечка Белат, 27 июня и состоялось сражение, которое поставило окончательную точку в гегемонистских амбициях Антиохии. Войско Роджера было застигнуто врасплох и потерпело сокрушительное поражение. Погибли тысячи рыцарей и солдат, в числе павших был и сам предводитель. Ильгази бросает свое войско на запад.

Спас Антиохию Балдуин II (бывший граф Эдесский, один из «сотворцов» Харранской катастрофы), только что вступивший на престол Иерусалимского королевства. В кровопролитном бою под Данитом он сумел остановить наступление Ильгази, а вскоре эмир Мардина и вовсе отступил, решив больше не искушать судьбу.

1119 год стал определенным водоразделом в истории молодых крестоносных государств. Данитская битва фактически завершила почти беспрерывную череду войн «до полной победы». Наступала новая эпоха, тоже достаточно кровавая, но все же намного более мирная. Один за другим уходили из жизни первые крестоносцы; на авансцену истории Леванта явилось новое поколение «Христовых воинов», поколение, для которого завоеванные земли были Родиной. Оно уже не хотело непрестанных войн и желало наконец воспользоваться плодами победы, завоеванной их отцами. В четырех крестоносных государствах[45] налаживалась мирная жизнь; сыновья героев Первого крестового похода становились вполне миролюбивыми феодалами, торговцами, ремесленниками. Они уже не хотели служить в армии, предпочитая откупаться от военной службы. Все труднее становилось собирать ополчение, и это уже начало угрожать безопасности самих этих государств. Нужны были серьезные изменения в военном строительстве, и вскоре необходимое решение было найдено. Начали возникать духовно-рыцарские монашеские ордена.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.