Русско-еврейская война. Краткий курс

Русско-еврейская война. Краткий курс

Заголовок звучит неожиданно. Что за баталия такая, когда и где происходила? Известны и хорошо описаны четыре русско-персидские войны, пять войн со Швецией и с Польшей и аж одиннадцать русско-турецких войн. Во всех этих событиях известны причины возникновения, начало, ход сражений и окончательные итоги. Но русско-еврейская – что такое?..

Да, объявления военных действий тут не случалось, сражений под Кунерсдорфом и Шипкой не наблюдалось, пушки и корабли не стреляли. Так, но острое напряжение между русским народом и еврейской общиной, переходившее порой в прямую борьбу, длится вот уже третье столетие, то затихая, то усиливаясь, и конца этому, к сожалению, пока не предвидится. История этой поистине «странной войны» не написана. Более того, даже говорить о том вслух почитается чем-то предосудительным, тут же раздадутся протестующие голоса, причем с разных сторон.

Однако попробуем разобраться, спокойно и объективно. Как известно, евреи в массовом числе появились в России относительно поздно, в самом конце XVIII столетия – с присоединением областей Белоруссии, Украины и Литвы, ранее захваченных Польшей. Сколько-нибудь значительную роль они стали играть со второй половины XIX века: с одной стороны, возникла крупная еврейская буржуазия, в основном банкирская и торговая. С другой – значительное число еврейских деятелей включилось в российское революционное движение. И то и другое не осталось без общественного внимания. Еврейскую новоявленную буржуазию клеймил в своих сатирах Некрасов, язвил Лев Толстой, сокрушался Достоевский. Ну а участие некоторого числа евреев в покушениях на царя-освободителя Александра II повсеместно вызвало возмущение среди самых широких слоев русского народа.

Еще до наступления мятежного 1905 года евреи в значительной мере становятся во главе так называемого «освободительного движения», как его умеренно-либеральной части, так и крайне революционной. В ту же пору чрезвычайно возросло влияние еврейства в российской культурной деятельности, особенно в периодической печати. В ответ последовали действия властей, самыми приметными из них остались в памяти пресловутая «черта оседлости», затруднявшая большинству лиц иудейского вероисповедания передвижение по коренным землям России, а также так называемая «процентная норма» для тех же лиц при поступлении в университеты. Обе эти неуклюжие меры носили декларативный характер, ибо весьма плохо исполнялись на практике. Однако это давало противникам власти удачный пропагандистский повод (хотя слоган «права человека» тогда еще не был изобретен).

Тогдашнее образованное сословие России, не знавшее еще ни про еврейских комиссаров, ни про еврейских «олигархов», горячо выступало на стороне еврейства, считая ограничения его прав делом несправедливым. К этому числу следует отнести и основную массу учащейся молодежи, весьма действенную политическую силу в ту пору (тогдашние гимназисты и студенты не знали еще про «рабфаки» и «красных профессоров»). Поскольку вождями революционных партий, действовавших среди российского пролетариата, в значительной мере были евреи, то и рабочее движение тоже зачастую выступало с проеврейскими лозунгами.

Попытка создания массовых национальных организаций вроде Союза русского народа и иных подобных оказалась мало действенной и по массовости членов, и по авторитету вождей, и по уровню пропагандистской деятельности. Грубоватая и недостаточно умелая печать «союзников» зачастую лишь отпугивала возможных сторонников. Наиболее популярный деятель их Пуришкевич, шумный оратор и литератор, в исторической перспективе удивительно соответствует Жириновскому, хотя и был тот русским дворянином, а не «сыном юриста». Отсюда логично последовали слабости и несчастный конец всего движения и его вождей.

Самое трудное здесь – память о еврейских погромах в России. Увы, так было. Написаны по тому поводу горы всякой всячины, отмеченной с обеих сторон раздражением, злобой, истерией, но вот беда – ни одного спокойно-объективного исследования пока у нас не известно. Квинтэссенцией взаимного озлобления служит известная формула В. Розанова о погромах: «Спазмы животного, которого заели паразиты». Обратим внимание на оценки: с одной стороны – «животные», совершающие «спазмы», то есть не управляемые даже по-животному действия, но с другой стороны – «паразиты». Получается, что с обеих сторон – недостойные сочувствия твари. Выкладки в розановском духе не распутывали, а лишь крепче затягивали тугой узел.

Меж тем к событиям надо присмотреться хладнокровно. Самые известные погромы – Кишиневский (1903) и Белостокский (1905). Если продраться сквозь окаменелую пену застарелой злобы, то оказывается, что убитые имелись и с еврейской, и с христианской стороны (не русской, а именно христианской). Видимо, жертв среди евреев было больше или заметно больше (сомнительные источники тут противоречивы), но дело не в этом: и трагедия, и справедливость равно безразличны к арифметике. И еще: в Кишиневе той поры жили в основном молдаване, украинцы, греки и пр., а собственно русские составляли незначительную часть христиан. Население тогдашнего Белостока поровну делилось на христиан и евреев, но среди христиан большинство принадлежало католикам (в основном полякам), а среди православных – белорусы и обрусевшие поляки, великороссов там было относительно немного. Конечно, это второстепенные обстоятельства, но они во всяком случае бесспорны.

Февральский переворот был явлением стихийным, хотя еврейская финансовая, а также одновременно и революционная верхушка и весь буржуазный Запад этот переворот настойчиво готовили. Облегчила их совместную игру слабая политическая воля Николая II и его окружение (сегодня некоторые неглубокие люди, поддерживаемые заведомыми провокаторами, пытаются представить его чуть ли не гением). Февраль, казалось бы, решал все еврейские вопросы в России – всеобщее равенство перед законом и т. п. Однако еврейское революционное меньшинство не желало этим удовлетвориться и попыталось оказаться непосредственно у руля бывшей Российской империи.

На какое-то время ему это удалось. Февраль с неизбежностью перешел в Октябрь. Почему это произошло, до сих пор идут споры. По нашему убеждению, в тех драматических событиях слились два потока, конечные цели которых были противоположными, а силы неравными. С одной стороны – гигантский творческий порыв русского трудового народа, который желал разом, единым напряженным рывком покончить с вековой и всеобщей несправедливостью, царящей на земле. Учредить, наконец, истинное царство свободы, где не будут более править сильные и богатые, где воцарится подлинный мир и равенство и не станет богатых и бедных, знатных и простых, когда все народы сольются навеки в братскую семью. Ведь не в кинофильмах, а в самой реальной тогдашней действительности выводили в тетрадях бывшие малограмотные: «Мы не рабы. Рабы не мы». Великие слова, над которыми напрасно пытаются иронизировать ныне.

С другой стороны, еврейская революционная верхушка попыталась оседлать этот поток и верховодить. На внешний взгляд это, как ей казалось, удалось. Но то был и обман, и самообман. Очень скоро то и другое обнаружилось.

Сейчас в среде либеральной интеллигенции принято ругать «революцию», «советский строй», «коммунизм». Не вступая в спор по сути, отметим лишь одно важное обстоятельство: и «революция», и «строй» не падают с неба, а создаются вполне определенными людьми, чьи имена, происхождение и биографии могут быть изучены и оценены. Так кто же были те люди, которые возглавляли в России всевластные ЦК и ЧК, Коминтерн, Совнархоз, Наркомпрос, Женотдел, РАПП, Рабис, ВХУТЕМАС и Общество воинствующих безбожников? Кто они были – баскаки иноземного захватчика, марсиане, спустившиеся с неба?

Так вот, во главе ЧК, РАППа и Общества воинствующих безбожников стояли в значительном представительстве евреи – русские, польские, венгерские, румынские, всякие прочие, даже американские. Составляли ли евреи во всех главнейших советских ипостасях большинство, даже в их руководстве? Трудно сказать при современном уровне изучения исторических источников, поэтому не станем спешить с ответом. Предварительные размышления приводят к выводу, что нет, не составляли, даже если иметь в виду полукровок и лиц, женатых на еврейках (последних было очень много).

При обсуждении острого вопроса спорщикам порой следует отвлечься… так, на пустяки, как то делают воспитанные англичане за чаем или в пабе. Вот спорт. Коснемся спорта, сугубо нам всем знакомого, советского. Если состав сборных многонационального Советского Союза просчитать по национальной принадлежности, то получится примечательная картина. Баскетбол – прибалты, занимающие ничтожное место в процентном отношении ко всему населению, составляют, оказывается, четверть-треть мест в сборной страны. Вольная борьба: народы Северного Кавказа, чья численность немного более прибалтов, чуть ли не вполовину Тяжелая атлетика или стрельба: почти сплошь славяне. Лыжи – сплошь великороссы. Хоккей – великороссы с небольшими вкраплениями татар, прибалтов, украинцев, кое-кого еще.

Данные тут объективные, их легко может проверить всякий. Что они означают? А никакой мистики, все объясняется психофизическими свойствами каждой нации. Что ж делать, если природа распорядилась так, что прибалты в среднем выше ростом, чем киргизы или армяне. Что резкость и быстрота движений у осетин и чеченцев выше, чем у русских или латышей. Что стрельба по цели требует крепких нервов, терпения и выдержки, что в изобилии есть у русских. И что бегать на лыжах и играть в хоккей довольно трудно мальчикам из Средней Азии, Закавказья или Молдавии. Все весьма просто, никому не обидно. Или вот подлинный «король спорта» футбол: в 1950—1960-х сборная состояла сплошь из славян с небольшим вкраплением грузин. Потом футбол расширился географически необычайно, и вот в сборной 80-х замелькали имена армянские, татарские, выходцев из Средней Азии и Прибалтики… да кого угодно! Что это значит? Только одно: футбол, как массовый спорт, стал всеобщим увлечением многонациональной страны.

Из далекого от политики спорта можно сделать важный общественный вывод: если та или иная нация в любой социальной сфере занимает место, превышающее ее долю в общем составе народа, это означает, что данная нация имеет к данному занятию большую склонность, чем нации соседние.

Каков был характер «занятий» в ЧКи Коминтерне, не стоит тут говорить: подробности не ясны и скрыты, а общая нравственная характеристика понятна каждому. Каково было долевое участие российских, венгерских, американских и всех прочих евреев в данных учреждениях? Составляли они 10, 20 или – как говорят иные раздраженные люди – 95 процентов? Сегодня никто этого точно не знает, хотя ясно любому объективному наблюдателю, что последняя выкладка очевидно предвзята. Ну а если только десять? Ведь евреев насчитывалось тогда около 2,5 % населения России, значит, увеличение в четыре раза, то есть на 400 %, это очень-очень много. Значит, евреи имели очевидную тягу к «пролетарской революции», значит, в значительной мере власть в СССР времен его образования можно назвать еврейской. «В значительной мере» – эти слова хотелось бы подчеркнуть.

Кратко отвлечемся еще раз. В народном сознании внешние явления выражаются не с математической точностью, а образно. Веками французы считали, что их соседи немцы – сплошь блондины. Потом этим заинтересовались ученые, и обнаружилось, что в Германии блондинов менее 50 %, то есть меньшинство населения. Что же, французы веками ошибались? Оказывается, нет: во Франции блондинов относительно мало, поэтому сравнение цвета волос у жителей Берлина и Парижа приводило последних к неточно выраженному заключению; оно научно формулируется так: у немцев много больше блондинов, чем у французов.

Для жителей Курска или Ярославля 1920-1930-х годов, где русские составляли подавляющее большинство населения, люди с еврейской внешностью сравнительно редко встречались на улице или в трамвае. Но когда тот же курянин или ярославец сворачивал с улицы в подъезд райкома, газетной редакции или – волей-неволей! – в ЧК-ГПУ, перед его взором относительное число лиц с еврейской внешностью увеличивалось многократно. Когда-нибудь это можно будет осветить с точными выкладками, ибо архивы сохранились, а пока выстроим два сходных обобщения: 1) все немцы блондины; 2) советская власть в первые два десятилетия была еврейской. Степень достоверности подобных заключений зависит от точки зрения наблюдателя, но сама достоверность в обоих случаях безусловно отразилась.

Если признать, что марксистский социализм и его политические атрибуты принесли благо русскому (грузинскому или тувинскому) народу, то стоит поблагодарить поколение евреев 1920-х годов за это. Если же наоборот, то…

Входе кровавой революционной смуты в России русские и евреи впервые в своей истории вступили в явное, хотя и никак не обозначенное состояние войны. Полюса тут хорошо обрисованы в историографии, литературе, театре и кино, в устных преданиях: еврей – комиссар в кожанке – и свирепый белогвардеец-погромщик. Да, как всякая историческая легенда, эти образы имели под собой реальные исторические прототипы. Вспомним тут нашу классику – роман «Тихий Дон», эту истинную и недооцененную до сих пор «Илиаду» великой русской революции, где дано всем враждующим сестрам по серьгам.

Вот Абрамсон, неизвестно откуда взявшийся комиссар в Ростове, с уст которого слово «расстрел» сходит легко и просто. А вот коренной донской казак, боевой ветеран войны

Дмитрий Коршунов, который палачествует не только над арестованными, но и малых детей хладнокровно убивает. Полюса эти одинаково противны, и таких примеров в подлинной жизни было, увы, предостаточно.

Разумеется, художественный образ, даже сильный и глубокий, не есть уточненное историческое обобщение. Как же обстояло дело в реальной действительности? Источников сохранилось довольно, присмотримся.

Начнем с белогвардейцев. Они сражались за «единую и неделимую Россию» и при этом люто ненавидели «жидов-комиссаров», а с ними порой и все еврейство в целом. Пленив такого комиссара, что, впрочем, случалось не часто, его без церемоний убивали. При этом командование белых сквозь пальцы смотрело на грабежи местечковых евреев, хотя понимало (чем полна белогвардейская мемуаристика), что это разлагает воинскую дисциплину. Но примечательно, что вожди «белого дела» в своих официальных заявлениях по «еврейскому вопросу» были весьма осторожны и даже скромны. Генерал Корнилов, эта олицетворенная «белая легенда», вообще не оставил в память о себе какого-либо высказывания о евреях. Зато в пик своих успехов летом 1917-го был окружен сонмом масонов, самый известный из которых – темноватый Б. Савинков (жена еврейка, от нее же единственный сын). Они-то и выдали пылкого, но политически неопытного вояку Керенскому и другим его «братьям» из Временного правительства.

Генерал Деникин возглавил белые силы на Юге России, где проживала тогда основная масса русского еврейства – от Одессы до Волги. В своих мемуарах Деникин описывает прием еврейской депутации, им было сказано: «Я не имею никаких оснований относиться с особенной симпатией к еврейскому народу. Но из соображений христианской морали и государственной целесообразности я делаю все, что могу, чтобы предотвратить насилие над еврейским населением». В политике деникинского правительства никаких ограничительных мер против евреев не предусматривалось. Исключение касалось только действующей армии: был приказ об отчислении офицеров иудейского вероисповедания в запас, а также «при создавшихся условиях острой борьбы» о непринятии их в Осваг (Осведомительное агентство – нечто вроде белого ТАССа).

Генерал Врангель в своих двухтомных мемуарах вообще не коснулся «еврейского вопроса», хотя среди заметных деятелей в белом Крыму имелись евреи. А уж членов масонских лож в окружении Врангеля и Деникина было полным-полно.

В этой связи не случайно, что отдых белых офицеров в тыловых городах обеспечивал, например, Арон Симанович, тот самый небезызвестный «друг» Григория Распутина. Он поставлял борцам с «жидовскими комиссарами» гимназисток с большими бантами в косах, а кто уж они были на самом деле, знал только он сам и его сутенеры. Да что там «гимназистки»! Под сенью белогвардейского трехцветного стяга сочиняли «патриотические», с христианским порой привкусом произведения С. Маршак, И. Эренбург и даже начинавший в Одессе Э. Багрицкий – те самые, кто позже будут славить комиссаров и их наследников до конца дней своих.

Так вот боролись с «жидами» белогвардейцы.

Ну а сами-то «комиссары в пыльных шлемах» действовали куда круче, целенаправленно и последовательно, о чем сейчас хорошо известно, много достоверного материала опубликовано. Поэтому скажем кратко. «Карающий меч революции» – ВЧК возглавляли в существенной мере евреи, и не очень уж тут важно, какой там пресловутый процент они составляли. Часто ссылаются на то, что Дзержинский был поляк. Да, его мать была польская дворянка, отец – крещенный в католичество еврей, жена – София Мушкат, варшавянка из богатой еврейской семьи, единственный сын от нее. Но дело даже не в этом. Много раз публиковались воспоминательные записи Дзержинского, как он, очень юный революционер, мечтал заполучить шапку-невидимку, чтобы перебить всех москалей (угнетавших якобы Польшу). Повзрослев, Железный Феликс смог приступить к исполнению своей юношеской мечты, не прибегая даже к сказочной шапке.

Главное, что тогдашние чекисты были одержимы духом мстительной злобы ко всей старой России, которая в их сознании была сплошь «черносотенной», реакционной, а принадлежность ко всему этому толковалась ими весьма широко. В той своеобычной среде, где тон задавали еврейские выходцы, царили презрение и даже ненависть к корневой исторической России, русской культуре во всей ее полноте. Доказательством тут пусть послужат печатные высказывания на этот счет Троцкого, Луначарского и прочих тогдашних вождей революции, включая «многонационального» Ильича. Только осмотрительный Сталин умолчал тут (позже он заговорит).

Сошлемся на общеизвестное. В ЧК сотрудничал писатель Исаак Бабель, а потом до конца дней своих от чекистских дел не отходил, выполняя весьма деликатные поручения. Он и погиб на Лубянке именно как приближенный «врага народа»

Ежова и многолетний любовник его жены. А теперь уместно вспомнить «Конармию» и другие его сочинения, там неприкрыто высказана отрицательная оценка России и Православия. Так думали и многие его сотоварищи.

«Еврейские комиссары» в ходе Гражданской войны не устраивали «погромов» дворянских гнезд и городских особняков – за них это охотно проделали «крестьяне-бедняки» и городская чернь, первоначально это даже поощрялось красными властями. Нет, борьба тут велась не спазматически нервно, как у белогвардейцев, а сугубо рационально, продуманно. Расстрел – основное лекарство «пролетариата» по отношению к «классовому врагу». О пресловутом «красном терроре» ныне хорошо известно, под его пули попали вовсе не только активные борцы с советской властью, тех было трудно достать, а бывшие офицеры, титулованные дворяне, высшее чиновничество и особенно православное духовенство (раввинов, мулл и баптистских проповедников тогда не трогали). «К стенке» ставились не только иерархи, но и простые сельские батюшки, примеров тому несть числа… Были и выборочные, или, как теперь выражаются, «точечные» расправы: казнили известного публициста М. Меньшикова, всех участников процесса Бейлиса и т. п.

Такая вот была у нас «диктатура пролетариата». Этот термин теперь мог бы показаться смешным, если не был бы столь мрачен на деле. В красном Кремле не нашлось ни одного путиловского или сормовского рабочего, но еврейские выходцы засели там в изобилии. Они-то и выступали от имени российского пролетариата, творя его «диктатуру». Вот почему, если в начальной коммунистической терминологии слово «пролетарий» заменить словом «еврей», то все становится гораздо яснее. Например: «У пролетариата нет отечества» – польские трудящиеся уже в 1919-1920-м доказали обратное. Или «пролетарское искусство»; да рабочих силой загоняли на «Мистерию» Маяковского в постановке Мейерхольда.

Многие деятели революционного еврейства в Советской России оставались (да и теперь) в тени, но их подлинное властное влияние безмерно превышало знаменитых красных маршалов вроде Клима Ворошилова, Буденного или Фрунзе. Впечатляет в этом ряду Эфраим Склянский, сын местечкового лавочника из Фастова, недоучившийся студент-медик. С Февраля он кинулся в революционный водоворот, не имея никакого революционного стажа, однако уже в октябре 1918-го, двадцати шести лет от роду, не имея ни малейшего военного опыта, стал заместителем Троцкого в Реввоенсовете. Троцкий политиканствовал, выступал на митингах, разъезжал по стране, а недавний студент-медик по сути вершил всеми делами громадного военного ведомства. Почему, за какие заслуги?! Но действовал решительно: отправлял на расстрел «пачками», как тогда выражались, брал семьи мобилизованных офицеров в заложники и все такое прочее.

Ясно, что с такой целеустремленностью и с такими вождями красные наголову разбили своих романтических и нервных противников.

Итак, настали победные для «еврейских комиссаров» 1920-е годы – любимейшая пора всех поклонников революции, начиная со свирепого Троцкого вплоть до тихого Мандельштама и его супруги. Действительно, для «избранных», принадлежащих к «пролетариату» и его «культуре», было все: власть, свобода слова, легкий выезд за рубеж, изобилие товаров и услуг, включая игорные дома, проституток и все прочее. Пролетарский поэт Маяковский (супруг Лили и друг Оси Бриков) имел собственный автомобиль с водителем – это примерно соответствует нынешнему «банкиру», имеющему собственный самолет.

Но этот рай мог существовать только при условии, что «моя милиция меня бережет». Ну, милиция-то пустяк, но грозное ОГПУ в эти благоденственные для кого-то 1920-е годы расстреливало легко и охотно всех «недобитых классовых врагов»: попов, кулаков, казаков, русских купцов и «буржуазную интеллигенцию» (бывший актер Императорских театров Мейерхольд числился по «пролетарскому» ведомству). Мало изучена трагедия детей всех этих «бывших», их тогда не брали в университеты, на службу в армию и госучреждения. И это ведь касалось судеб миллионов молодых людей! Зато дети раввинов и местечковых лавочников официально почитались принадлежащими к «угнетенной нации» и пользовались всеми правами «пролетариев».

Кто же правил тогда красной Россией? Возьмем совершенно объективный показатель – Политбюро, избранное в последний раз при жизни Ленина, с соблюдением, так сказать, «ленинских норм партийной жизни», о чем так долго тосковали потом наши русско-еврейские либералы. Итак, по состоянию на 26 апреля 1923 года членами высшего полновластного органа в стране состояли Г. Зиновьев, Л. Каменев, В. Ленин, А. Рыков, И. Сталин, М. Томский, Л. Троцкий, кандидаты Н. Бухарин, Ф. Дзержинский, М. Калинин, В. Молотов, Я. Рудзутак. Немного, всего двенадцать, и люди известные весьма. Кто же они были по «пятому пункту», как стали позже выражаться в народе российском?

Евреев, так сказать, «по паспорту» было всего трое – Зиновьев, Каменев и Троцкий. У Молотова жена еврейка, влиятельная партдама, с которой он дружно прошел всю свою сложную судьбу. Рыков и Калинин женились на еврейках вторым браком. О родителях Бухарина ничего точно не известно, но все три его официальные супруги были еврейки (от двух из них у него были сын и дочь). О Ленине и Дзержинском уже говорилось. Рудзутак был коренной латыш, о супружестве его ничего пока не известно. О Томском неизвестно ровным счетом ничего. Итак, безусловно никак не связанным кровно с еврейством был один лишь Сталин (первая жена грузинка, вторая русская с грузинской кровью).

Не вдаваясь в подробности, можем смело утверждать, что во всех властных сферах тогдашней советской жизни была примерно такая же картина. Особенно густо евреи осели в органах ГПУ и дипломатии, причем именно эти ответственные товарищи отнюдь не афишировали себя публично, а зачастую шли под русскими именами – Миронов, Островский, Литвинов… перечень можно длить бесконечно. Более того, даже замечать такое вслух почиталось деянием сугубо предосудительным. В те поры вышла известная книга «Евреи и антисемитизм в СССР», автор ее громкоголосый коммунист Ю. Ларин (Лурье), третий тесть женолюбивого Бухарина. Автор возмущенно говорил о московском профессоре, который осмелился в каком-то выступлении коснуться вопроса о еврейском представительстве в некоторых областях. Ларин напомнил «буржуазному интеллигенту», что по ленинскому декрету от 1918 года антисемитов полагалось объявлять вне закона, то есть, простодушно толковал он, расстреливать. Коротко и ясно.

Итак, мы приблизительно знаем, как обстояло на самом советском верху. А как было внизу? Достоверных сведений сохранилось немного, подневольные советские граждане боялись вести дневники на подобные небезопасные сюжеты, тем более обсуждать их в переписке. Однако кое-какие материалы по данному вопросу имеются, и красноречивые. Выдающийся русский социолог С.С. Маслов, бывший член Учредительного собрания от Вологодской губернии, после Гражданской войны некоторое время служивший в советской кооперации, затем высланный среди прочих за границу, издал в Париже в 1922 году двухтомный труд «Россия после четырех лет революции». Эта выдающаяся работа известна только узкому кругу специалистов, на нее ссылаются редко, попытка моя переиздать книгу уже в «реформаторские» годы успехом не увенчалась. Работа объективна и полна интеллигентской самокритики, материал там собран редчайший. Вот некоторые главы: «Воровство», «Рост религиозности», «Повышенная оценка образования», «Новое отношение к государству в России» и др., ново и необычно, не правда ли? Там же есть раздел «Юдофобство», на нем кратко остановимся.

Маслов напоминает, что до революции русская интеллигенция почти целиком, а вслед за ней и широкие слои населения во многом сочувствовали евреям, зато после Гражданской юдофобство стало «одной из самых резких черт в лице современной России». И далее:

«Интеллигенция, конечно, не считает советскую власть еврейской, но и она отмечает сильное участие в ней еврейства – участие, которое далеко не соответствует пропорции, которая выражается числом евреев по отношению к числу всего населения России».

Приведя многообразные примеры такого рода из разных сторон тогдашней действительности, Маслов сделал вывод, причем с горечью и безо всякого злорадства: «Советская власть, когда она в руках евреев, проявляется более выпячено своими отрицательными чертами: евреи грубее, наглее, вороватей, у них больше заносчивости, сильнее третирование населения». И далее смягчающая оговорка: «Может быть, в этих отрицательных свойствах сказывается невысокий уровень развития того еврейского слоя, который энергично впрягся в советскую телегу…» Ну как нынешнему российскому гражданину не оглянуться на Гайдара и Чубайса, Березовского и Гусинского? И не вспомнить публичный чубайсовский призыв – «больше наглости»?

Любопытно, что наблюдения и выводы С. Маслова вполне соответствуют точке зрения нескольких еврейских авторов, объединившихся в сборнике «Россия и евреи» (издан, разумеется, в эмиграции, чуть позже). Авторы были встревожены переизбытком евреев в руководстве «диктатуры пролетариата» в красной России, справедливо усматривая в этом грядущую опасность для еврейства в целом. Книга эта ныне известна, вот для примера лишь краткая цитата: «Теперь еврей – во всех углах, на всех ступенях власти. Русский человек видит его и во главе первопрестольной Москвы, и во главе Невской столицы, и во главе армии… Русский человек видит теперь еврея и судьей и палачом…»

Уже говорилось, что свидетельств частных лиц той поры по «еврейскому вопросу» осталось крайне мало («за антисемитизм вне закона»), но они есть, недавно опубликованы. Вот один лишь пример – дневник писателя Михаила Булгакова за 1923–1925 годы. Очень он был раздражен по поводу тогдашнего всевластия евреев, читаем вот: «Френкель, ныне московский издатель, в прошлом раввин (вероятно и сейчас, только тайный)… Это рак в груди». Круто сказано, однако это у Булгакова отнюдь не случайная обмолвка, а осознанное мнение. Сходных суждений, острых или осторожных, можно ныне отыскать немало и без особенных усилий, в последние годы это стало возможно публиковать.

Каково же было русское отношение ко всем этим явным проявлениям очевидного национального ущемления и унижения? Ну, во-первых, существовала в эмиграции немалая часть бывшей белой армии, объединенной в полувоенный Российский общевойсковой союз (РОВС) – несколько тысяч закаленных бойцов, преимущественно офицеров или казаков. То была сила, и немалая! Ненависть к победителям они сохранили, об этом много говорили и писали, но сделать-то ничего не сумели. Несколько малозначащих терактов в Москве, и все. Зато агенты ГПУ хозяйничали в их зарубежных центрах почти как у себя дома, вспомним пресловутую операцию «Трест» и похищение самих руководителей РОВСа генералов Кутепова и Миллера.

Ну а в России? Никакого серьезного организованного сопротивления и тут оказать не удалось, даже попыток таких не обнаружилось. Прежде всего это объяснялось неслыханным коварством и изощренной провокаторской изобретательностью тогдашних карательных органов. Для них создать целую липовую «партию» или «заговор» было гешефтом совершенно пустячным. Но это лишь одна сторона дела, внешняя. Была тут еще одна подоснова, весьма глубокая.

Покойный ныне писатель Олег Васильевич Волков был, что называется, ровесником века, из родовитых дворян, ставший после революции «лишенцем», хлебнувшим все, что выпало тяжкого на русскую долю, вплоть до тюрьмы и лагеря. Судьбу своего поколения он познал вполне. У него есть небольшой, полный трагизма рассказ, действие происходит как раз в 1920-е годы. Бывший гвардейский офицер живет под другим именем, где-то служит. Но каждый год в полковой праздник он в своем подвале надевает сохранившийся мундир и в одиночестве «празднует». Кто-то донес, и в подвал стали ломиться. Герой, закаленный солдат, принимает решение: нет, он не станет отстреливаться, ну, убьет он еще пару несчастных русских мужиков, а зачем, а потом? И он пускает пулю в себя… Это нежелание бессмысленно проливать братскую кровь воздействовало сильнее всего на многих ненавистников революции, что, например, отчетливо прослеживается в судьбе известного генерала Брусилова, который не принимал еврейских и всяких иных комиссаров.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.