Хамелеон Чау-чау вице-адмирала Анструтера

Хамелеон Чау-чау вице-адмирала Анструтера

Удеманс, конечно, был очарован вестью о появлении волосатого морского змея, столь соответствующего его научным построениям, но в его досье морских чудовищ ни за что не найти следов другого монстра, который в то же самое время показывался в тех же ирландских водах, на этот раз чуть к востоку, между Ирландией и островом Мэн. Если бы голландский натуралист знал о нем, то, конечно же, отказал бы ему в чести считаться мегофиасом. Но, как и в уже пересказанном случае с коммодором Ростроном, необходимо признать особую ценность этого свидетельства из-за персоны основного наблюдателя, который впоследствии стал британским вице-адмиралом Робертом Г. Анструтером. Тогда еще он был простым капитаном, командовал с 1907 по 1912 год кораблем «Цезарь» и именно в этом качестве однажды присутствовал в открытом море у Ирландии при исключительном, необычном спектакле:

«Во время первой из четырех малых вахт я находился на полуюте, когда вдруг что-то выскочило из воды прямо передо мной, на расстоянии примерно в половину длины судна, и поднялось в воздух на высоту штанги бам-брамселя фок-мачты, то есть на пятнадцать метров. Естественно, у меня был при себе бинокль, и я поспешно направил его на четвероногое, так как речь, безусловно, шла о животном с четырьмя лапами или, во всяком случае, с четырьмя ногами. Его наружность заставила меня подумать о чау-чау со снятой кожей, как те, которые можно видеть висящими на крюках в кантонских лавках мясников. По форме животное напоминало мне хамелеона, но более коренастого: голова, так же как и короткий хвост, имела вид хамелеоньей. Он опускал или, скорее, погружал в воду свою шею и распростертые лапы.

Я никогда еще не видел подобного существа за все время моей долгой морской карьеры и поэтому поспешил попросить штурмана, который находился у компаса, прийти ко мне на полуют, туда, откуда рептилия ? или что это было ? была видна.

Едва офицер приблизился ко мне, как животное прыгнуло еще раз: я снова смог хорошенько его рассмотреть, и теперь и штурман и капитан корвета Г.-Дж.-Л.-У.-К. Уиллкокс тоже его увидели. У животного кожа не была покрыта чешуей, а, скорее, влажно блестела, как у рептилии. Его ноги напоминали когтистые лапы, какие можно видеть у изображений китайских драконов. Мы долго ждали, но больше он не появлялся.

Я никогда не слышал и не читал ничего относящегося к подобным животным, до тех пор пока много позже не оказался в старом городке Ри, где присутствовал при смотре городских войск при флаге, на котором были изображены три головы льва и три носа корабля, окруженные тремя существами, называемыми „виверна“, которые очень сильно смахивали на моего старого знакомца из Ирландского моря».

Следует быть законченным маловером, чтобы отбросить из-за ошибок зоологического характера показания прославленного моряка. Его дело было корабли, а не звери. Но никто не может его упрекнуть в пренебрежении зоологией. Во всяком случае, его ошибки ничего не прибавляют к правдивости его слов: они просто подают неверную идею о том, что именно он видел. Попытаемся же их исправить. Вдруг это удастся?

Во-первых, у хамелеонов всегда исключительно длинный хвост: короткий хвост никак нельзя отнести к характерной черте «хамелеоньего вида». Впрочем, ни у одной рептилии (кроме черепах) не бывает действительно короткого хвоста, как у некоторых млекопитающих. Без сомнения, свидетель хотел подчеркнуть эту черту, так как питал предубеждение, что речь идет именно о рептилии.

С другой стороны, пресмыкающиеся четко характеризуются наличием чешуи, и нелепо, констатировав ее отсутствие, говорить, что животное имело кожу «скорее, влажно блестевшую, как у рептилии». Здесь также выдает себя тенденция объявить априори, что животное было именно ящером, невзирая на все его нерептильные черты.

Вообще в душе неспециалиста всегда существует неистребимая склонность причислять морских монстров, то есть неидентифицированных морских животных, к рептилиям. А на самом деле очень немногие пресмыкающиеся проживают в морях: кроме одного единственного вида крокодилов и одной игуаны, которые тоже, впрочем, являются прибрежными жителями Галапагосов, еще можно вспомнить всего несколько черепах и змей. Следовательно, когда кто-то видит перед собой неопознанное морское животное, это самая маловероятная гипотеза.

Впрочем, отметим, что первое животное, о котором подумал капитан Антсрутер, приблизившись к таинственному монстру, была ободранная собака. Итак, речь шла о млекопитающем? Во всяком случае, это наиболее вероятно.

При современном состоянии наших знаний единственные морские млекопитающие, имеющие четыре ноги, которых мы можем назвать, ? это морская выдра и различные ластоногие. Они все когтисты, но только последние имеют короткий хвост, почти незаметный. Это ни в коем случае не диагноз, но то, что может дать ценное указание на возможную природу зверя.

Виверна была видом дракона, описываемым чаще всего как «крылатый змей с колючим хвостом», оснащенным, кроме того, одной парой лап (а не четырьмя, как «обычный» дракон). Конечно же, ничто лучше змея не наводит на мысль о длинной шее.

В конечном счете странное животное, столь плохо описанное будущим вице-адмиралом, вполне могло быть морским змеем с длинной шеей, то есть достаточно распространенного типа. И если оно не получило этого своего обычного наименования, то, очевидно, потому, что в этом, исключительном случае было видно целиком поднявшись над водой!

В разные эпохи увлеченные змеем люди прилагали все усилия, чтобы выловить его всеми возможными средствами. Но даже в таких сравнительно небольших озерах, как Лох-Несс и Оканаган, дело это оказалось ох как непростым. Что же говорить о необозримых просторах и глубинах океана?

Одним из научных центров, одержимых идеей поимки морского змея, является Скриппсовский институт океанографии в Ла-Джолле, Калифорния. Его директор доктор Роджер Ревел считает, что сообщения о «нашем подопечном» заметно сократились в последние десятилетия, хотя наблюдать его можно теперь уже и с нефтяных платформ и быстроходных судов и катеров. Просто ученые не ставят перед собой такую цель, считая все сообщения шарлатанством.

В Скриппсовском институте над разработкой ловушек для крупных морских животных ? известных и неизвестных науке ? работает инженер Джон Айзеке. Одна из таких ловушек сделана из алюминия в виде пирамиды с прямоугольным основанием. Огромное отверстие близко к дну как бы манит любопытное животное заползти внутрь, а дыра повыше приглашает заплыть в пирамиду добычу помельче. Нагруженная стальной плитой, прикрепленной к днищу, клетка сбрасывается в открытом море в воду и погружается, увлекая за собой наполненные бензином поплавки и сигнальный буй. Тяжелое металлическое дно соединяется с клеткой эластичным тросом с магнезиевым замком. Через определенное время, которого должно хватить для поимки животного, этот замок разрушается под действием коррозии, и клетка, внезапно освобожденная от груза, увлекается поплавками на поверхность. Вместе с плитой ее днище теряет свою жесткость и прямоугольную форму, захлопывается, и животное, оказавшееся в ней, становится пленником. На поверхности сигнальный буй, снабженный отражателем радарных лучей, вымпелом и мигающим маячком, может быть быстро обнаружен.

Первые опыты были проведены с уменьшенным прототипом ловушки со стороной 1 м 80 см. Чертежи модели вдвое большей были готовы к началу 1959 года. Планировалось построить и еще более просторные ловушки, рассчитанные на самую крупную добычу, в частности на взрослых гигантских лептоцефалов д-ра Брууна, которые, как всякие уважающие себя угри, должны были охотно залезать в пустоты таких конструкций, как эти пирамидальные клетки.

Чтобы поймать животное действительно больших размеров, вроде супергигантского кальмара или крупного морского змея, Джон Исааке предложил использовать также плоскую сеть диаметром несколько сот футов (порядка ста метров). К ее центру должен был крепиться балласт, а по периметру ? поплавки. На заданной глубине балласт сбрасывается, и устремившаяся к поверхности гигантская сеть в форме обратного парашюта должна была собирать попадающуюся по пути добычу вплоть до самой крупной.

Скриппсовский институт не был единственным американским научным заведением, которое лелеяло мечту поймать морского змея. Хотя это многим казалось бессмысленным занятием: как можно поймать что-нибудь, чего нет в природе? И все же это пытались делать самые серьезные, с наилучшими репутациями люди.

15 октября 1958 года «Вема», океанографическое судно Колумбийского университета, покинуло Нью-Йорк и отправилось в десятимесячное плавание с целью детального изучения морских глубин у западного побережья Южной Америки и в южной части Атлантики. Из глубокой океанской впадины, тянущейся вдоль берегов Перу и Чили, примерно в 320 километрах от Лимы, специальные сети скоро подняли с глубины 5 тысяч метров четыре экземпляра неопилины, но вида непохожего на тот, что был открыт экипажем «Галатеи». (Экземпляр, пойманный в 1952 году датчанами, получил название Neopilina galathea; новый вид был назван Neopilina palaeozoica).

Но кое-кто на борту не удовлетворился этой добычей, самой по себе достаточно сенсационной. Специалист по морской биологии из Южнокалифорнийского университета д-р Роберт Дж. Мензис желал большего: поймать самого морского змея!

За свою карьеру д-р Мензис имел частые профессиональные контакты с д-ром Антоном Брууном и был очарован его концепцией относительно зоологической природы мифического животного. Как и его датский коллега, он считал, что перуано-чилийская впадина, одна из богатейших планктоном зон океана, должна быть одним, из предпочтительных районов обитания гигантских угрей, личинки которых известны ученым.

В судовых мастерских «Вемы» был выкован огромный стальной крючок длиной почти метр, который закрепили на конце кабеля, используемого для глубинного гидрографического зондирования и траления. Американский ученый решил поймать своего морского змея на удочку!

Кабель мог выдерживать нагрузку 2,5 тонны и крепился к мощной лебедке. Операция должна была производиться в холодную, безлунную ночь, так как, по мнению д-ра Мензиса, вполне справедливому, животное, привыкшее к сумеркам и прохладе глубин, не должно было подниматься к поверхности, если условия там сильно отличались от привычных.

«Нанизав на крюк большого кальмара, пойманного накануне, ? рассказывал д?р Мензис ? я прицепил к тросу в качестве грузила 15-килограммовую свинцовую болванку. Моим единственным помощником в этой рыбалке был Том Доу, который должен был управлять лебедкой. В два часа ночи он привел в действие нашу „удочку“, пожалуй самую большую в мире. Лебедка быстро опустила приманку на глубину 360 метров, ? несомненно, самую большую глубину, на которой когда-нибудь ловили рыбу с помощью крючка и наживки».

После долгого ожидания, во время которого волнение двух рыболовов не переставая возрастало, мощный рывок натянул кабель со страшной силой.

«Мы с удивлением переглянулись. Что бы там ни было на противоположном конце троса, но оно с силой дергало за метровый крючок, пятнадцатикилограммовый груз и стальной трос почти треть километра длиной! Тотчас же была приведена в действие лебедка, и туго натянутый трос пошел наверх.

Через несколько секунд после начала подъема мы заметили, что натяжение троса ослабло. Когда крючок появился из воды, судовые огни осветили его погнутое тело… и больше ничего.

Кое-кто может посчитать мои слова обычными рыбацкими байками. Я, конечно, не могу этого доказать, но считаю, что рыба, которая могла сотворить такое на глубине 360 метров, должна быть первым морским змеем, попробовавшим наживку, приготовленную человеком. Теперь я буду возвращаться с крючками все более мощными, и надеюсь, в конце концов мы поймаем этого самого неуловимого монстра в мире».

Хотя все мои симпатии на стороне д-ра Мензиса, и его оптимизм согревает мое сердце, я считаю его самоуверенность несколько преувеличенной. На самом деле в океане существует множество достаточно известных науке животных, способных совершить подобное.

Совершенно очевидно, например, что кашалот в сотню тонн весом мог без труда заглотнуть крючок длиной метр с нанизанным на него в качестве приманки кальмаром и натянуть почти 400-метровый трос как струну. Он, конечно, не пропустил бы свою любимую добычу ? крупного головоногого. Да и другой любитель кальмаров среди китообразных, дельфин гринда, взрослая особь которого может достигать веса 3 тонны при длине 9 метров, без сомнения, имеет силы, чтобы согнуть крючок из кованой стали.

Среди акул, на которых также может пасть подозрение в покушении на подобную наживку, можно вспомнить Белую акулу (Carcharodon rondeleti), размеры которой могут превосходить 20 метров, и даже тигровую акулу (Galeocedo), не превышающую 9 метров. Обе они прожорливы и свирепы, а их мускулистые многотонные тела обладают титанической силой.

Для крупных головоногих, в частности для гигантского кальмара весом в несколько десятков тонн, такая мелкая кража бесспорно является детской игрой.

Отметим также, что если бы одно из упомянутых выше животных действительно попалось на крючок, то я сомневаюсь, что самоуверенный рыбак смог бы его хотя бы поднять на борт. Их многотонные тела рано или поздно оборвали бы трос. Самые маленькие из них не могли быть подняты из воды даже мертвыми, так как их вес превосходит прочность троса. Эта относительная непрочность троса заставляет подозревать д-ра Мензиса в том, что он сильно недооценивал размеры морского змея, которого сам считал гигантским угрем.

Мы знаем, что угорь длиной 1,5 метра весит около 10 кг, следовательно, экземпляр в два раза крупнее будет весить в восемь раз больше (два в кубе). Таким образом, угорь или мурена трехметровой длины должна весить около 80 кг.

Элементарные вычисления показывают, что при сохранении всех пропорций змееподобная рыба семиметровой длины должна весить около 3430 кг и будет слишком тяжелой, чтобы поднять ее с помощью использованного троса. А какие шансы были у д-ра Мензиса поймать экземпляр 15-метровой длины и весом 10 тонн? А это как раз и есть предполагаемый размер взрослого гигантского угря, по самым скромным расчетам д-ра Брууна.

Очевидно, еще не завтра можно будет легко поймать на удочку морского змея. Положение мало изменилось с тех пор, как Джоб иронизировал по поводу Левиафана.