35. СУДЬБА МАЛОРОССИЙСКИХ КАЗАКОВ

35. СУДЬБА МАЛОРОССИЙСКИХ КАЗАКОВ

Новая Сечь во многом отличалась от старой. Она стала не только военным, но и сложным хозяйственным и политическим организмом. И отношения ее с государством получились неоднозначными. Обязательства, взятые при возвращении запорожцев, правительство нарушило почти сразу. При Анне Иоанновне с деньгами всегда были проблемы, и уже с 1738 г. вместо положенных 20 тыс. руб. жалованья стали выдавать 4–7 тыс. Остальное предписывалось выплачивать за счет армейской казны, но она тоже была пуста. Власти пытались выйти из положения, приказав ответственным офицерам выдавать «публично» 4 тыс., а остальное тайно старшине и куренным атаманам, чтобы они «удерживали себя во всякой верности» — и казаков тоже. Но правительство не учло запорожских обычаев. В 1739 г., узнав про тайные раздачи, сирома скинула с атаманства кошевого Тукала и старшин, разграбила их имущество и жестоко избила. Кошевой, «лежавши несколько дней больным, помер» [296].

Однако казакам были даны обещанные земли для поселения и полное самоуправление — и именно они, а не жалованье, стали главным источником доходов Коша. Появились новые структуры — «паланки». Как бы «провинции» Сечи на Самаре, Миусе, Буге, Ингульце и т. д. Каждая управлялась полковником, есаулом и судьей, подчинявшимися Кошу. На этих землях позволяли селиться всем желающим, и сюда со всех сторон устремлялись крестьяне: никакой розыск на запорожских территориях не допускался. Раньше, в окрестностях старой Сечи, тоже селились на хуторах «зимовчаки», женатые казаки. Теперь под «зимовчаками» стали понимать крестьян. Они были не казаками, а только подданными Сечи, поставляли ей продовольствие и платили по 1 руб. в год [57].

Запорожцы на своих землях были хозяевами пастбищ, рыбных ловов, речных перевозов, установив высокие пошлины: по 1,5 руб. с пустого воза и 2,5 руб. с полного. Пошлины в пользу старшины шли со всех товаров, ввозимых в Сечь, со множества угнездившихся там торговцев. Отдельные курени также владели лавками, мастерскими, угодьями, используя их или сдавая в аренду. Зарабатывали и контрабандой, ведь охрану границы несли сами запорожцы. Жили сугубо по собственным законам, по мелким делам судились в паланках, высшая инстанция — у кошевого. Преступника могли выдать российским властям, но чаще карали по своим обычаям вплоть до смертной казни. Кош богател. В короткое время паланки покрылись деревнями, хуторами, возделанными нивами. В Сечи была построена красивая церковь Покрова Пресвятой Богородицы, куда приглашали служить иеромонахов Киевского Межигорского монастыря. Возникла школа певчих из мальчиков, тоже пользовавшихся самоуправлением и выбиравших своего атамана.

Но стали накапливаться и противоречия. Богатела-то старшина. Так, кошевой Калнышевский однажды продал 14 тыс. лошадей из собственных табунов, у полковника Ковпака татары как-то угнали 7 тыс. голов скота. А рядовая сирома оставалась голытьба-голытьбой. Старшина разве что поила все Войско по праздникам да на выборах. И казаки трудились на ту же старшину, ради пропитания рыбачили. Развилось и «гайдамацтво» — то есть просто разбой, его стали называть «козацким хлибом». В низовьях Буга сходились российские, турецкие и польские границы, что открывало отличные перспективы: пограбил в одном государстве — удрал в другое. В 1750-60-х гг. гайдамачество стало сущим бедствием, через Побужье люди боялись ездить. Сыпались жалобы от турок и поляков, что гайдамаки нападают и грабят их селения, поместья. В 1757 г. Польша прислала в российский сенат список выловленных гайдамаков, из них 474 значились запорожцами с указанием, кто из какого куреня.

Приказы Кошу принять меры против разбойников спускались на тормозах. Потому что многие старшины и власти паланок тоже были в доле или сами же посылали подчиненных на грабеж, имея с этого огромную прибыль. В 1760 г. под давлением властей запорожцы во главе с кошевым Белецким все же предприняли рейд, но поймали лишь 40 человек. Кошевой хотел выдать их правительству, однако куренные атаманы воспротивились, разобрали их по куреням и после покаяния отпустили [250]. Бывало и иначе — когда поднялся сильный шум об угоне у татар 3 тыс. лошадей, старшина спрятала концы в воду, повесив 13 непосредственных исполнителей, а лошадей разобрала по своим табунам [257]. Российское командование установило патрулирование границы регулярной кавалерией и слободскими казаками — но это приводило к стычкам, были убитые и раненые с обеих второн.

Возникла и другая причина конфликтов. На момент возвращения под власть России Сечь была выдвинута далеко на юг. И осваивала соседние пустующие земли. Но когда там стали возникать российские селения, начались трения. Тогда-то и родилась фальшивка, «копия с грамоты Стефана Батория», где король якобы даровал запорожцам огромные владения — г. Чигирин (являвшийся столицей не запорожского, а реестрового казачества), земли по Самаре и Бугу (принадлежавшие в XVI в. не Баторию, а крымскому хану), Левобережье до Северского Донца (которое сам Баторий в письмах называл «московскими владениями» [238, 239]). А поскольку русские цари, начиная с Алексея Михайловича, подтверждали «прежние запорожские вольности», то и слово «вольности» стало трактоваться территориально. Мол, эти земли и есть «Запорожские Вольности» (данную версию на полном серьезе приняли современные украинские историки).

Отстаивая свои «законные» земли, запорожцы перед силой не останавливались. В 1762 г. выжгли две слободы в Елисаветпольской губернии, разогнав селян. На требование императрицы расследовать и наказать виновных Кош ответил, что «искать не на ком», поскольку это «сделал весь Кош». В другой раз кошевой приказал полковнику Деркачу «вымести незваную погань» — и он «вымел» поселян с Самары [57]. Был разорен еще ряд селений — крестьянам предлагали быть подданными Сечи, а при отказе грабили и выгоняли. А делегации зепорожцев, наезжая в Петербург урегулировать конфликты, ставили вопрос: «Нужны мы вам или нет?» Дескать, мы-то, старшина, вам верны, а вот сирома в случае чего уйдет к татарам. В общем запорожцы попросту наглели. При Елизавете и гетмане Разумовском это сходило с рук, правительство шло на уступки.

Но Екатерина всерьез занялась делами разболтавшейся Украины. В 1763 г. гетман Разумовский закинул было удочки, чтобы сделать свой пост наследственным. Но вместо этого ему «намекнули» — и он подал в отставку «по собственному желанию». Была восстановлена Малороссийская коллегия. Назначенный ее президентом генерал П.А. Румянцев застал на Украине катастрофическую картину. Здесь засилье старшины дошло до беспредела. Войсковая верхушка, правившая от имени Разумовского, превратилась во всемогущих вельмож. Не только полковники, но и сотники жили «князьками» в своих владениях, даже воевали между собой — вооружив казаков и крестьян, отбивали у соседей спорные угодья. Нещадно эксплуатировали подчиненных, впрягали в работы, обирали.

Казаки разорялись, нищали, не могли купить снаряжение, коней и нести службу. Впрочем, о службе давно забыли. Справные казаки занимались личным хозяйством, бедные преврашались в батраков. За некоторыми сотнями числились обязанности по несению караулов в городах, за это платилось жалованье. Его прикарманивала старшина, но и казаков на службу не посылала. Крайне пагубные последствия имел указ Петра от 1721 г., поощрявший казачье винокурение. На это переключались целенаправленно, на дрова сводились украинские леса, люди спивались. Бывало, что казаки подешевке продавали свой участок земли или отдавали за кружку водки — потому что тогда они переставали быть казаками и освобождались от всех обязанностей. По сути Малороссийское Войско развалилось, его силами Румянцев не сумел организовать даже почту — бедные казаки служить не могли, богатые не хотели [139].

И в 1764 г. началось переформирование казачьих частей в регулярные. Из украинских казаков было создано 5 гусарских полков — Черный, Желтый, Голубой, Сербский и Угорский. На базе Новослободского, Бахмутского, части Миргородского и Полтавского полков формировались четыре пикинерских: Елисаветградский, Днепровский, Донецкий и Луганский. В 1765 г. переформировали в гусарские Сумской, Ахтырский, Острогожский, Харьковский и Изюмский казачьи полки. Вскоре и ландмилицию переформировали в пехотные части.

Было обращено внимание и на запорожске «государства в государстве». Такое положение, конечно, являлось недопустимым. Оно вредило и самим казакам. Например, в 1762 г. во время эпидемии чумы они не позволили установить в своих владениях карантины, не пустили лекарей, и в Сечи вымерло 9 тыс. человек. Не было больше и «лыцарского братства», его иллюзию удерживала лишь инерция традиций. И старшина, с одной стороны, не прочь была закрепить за собой достигнутое положение. Но, с другой, была обязана этим положением только особому статусу Запорожья и оказывалась заложницей сиромы. Еще в 1754 г. войсковой писарь Чернявский послал в Военную коллегию предложения отменить раду и сделать старшину назначаемой. Но просил не упоминать его имени в документах, опасаясь расправы рядовых казаков. В 1764 г. эта мера осуществилась. Кош был подчинен Малороссийской коллегии, предписывалось выборов больше не проводить, а старшине во главе с кошевым Григорием Федоровым оставаться на своих постах «до указу».

Запорожцы возмутились, наперекон указу тут же провели выборы, и новый кошевой Калнышевский самовольно отправился с делегацией в Петербург — требовать переподчинить Сечь Иностранной коллегии и снова отстаивать земли. Румянцев обращался к императрице, что за столь демонстративный вызов делегатов надо арестовать. Начальник Украинской линии генерал Штофельн представил и проект «реформирования» Сечи: убрать нынешнее руководство, военной силой заставить переменить порядки [254]. Екатерина этих мер не исполнила, поскольку надвигалась война с Турцией. Изобразила «милость». И делегаты, вернувшись в Сечь, громогласно хвастались, как, мол, они пуганули правительство. Императрице об этом донесли.

А в январе 1767 г. последовал донос Румянцеву полкового старшины Савицкого. Он писал, что прошлой осенью, вернувшись очередной поездки в Петербург, Калнышевский говорил писарю Ивану Глобе «как видно, нечего надеяться на них», на правительство. Тайно совещались, что если власти не выполнят требований, надо направить делегатов для переговоров с султаном. Войсковой есаул две недели объезжал паланки, обсуждая это со старшиной, вез секретный приказ готовиться воевать с русскими, а туркам и татарам чтобы обид «под смертною казнию не чинили» [226]. Екатерина оставила донос без последствий. Пока. Участь Коша была в общем-то предрешена. Императрица лишь отложила дело до конца войны. Впрочем, судьба Сечи определилась не только поведением запорожцев и их прегрешениями, добавился еще один важный фактор. Планируя провести реформы в докатившейся до упадка Украине, императрица решила упразднить ее особый статус и уравнять с российскими провинциями. В том числе ввести крепостное право. Чему Сечь наверняка стала бы крупной помехой. Кроме того, при Елизавете и Екатерине выдвинулось много талантливых деятелей, но они и щедро награждались. Землями, деревнями, крестьянами. А где их взять? На еще «бесхозных», осваиваемых окраинах. А этому Сечь со своими территориальными претензиями также мешала. Ну а в личном плане Екатерину, даму весьма любвеобильную, раздражало и безбрачие запорожцев.

А руководство Коша само усугубило свое положение. В Турции знали о трениях между запорожцами и правительством. И с приближением войны к казакам пошли письма из Стамбула и Крыма, соблазняли перейти к ним на службу, обещали жалование втрое больше российского. Сечь посетил французский эмиссар Тотлебен — от имени султана. А Калнышевский вел себя двойственно. Туркам отказал, но и переписку с ними не прервал. Тотлебена выслушал, позволил выступить перед казаками и отказался выдать его представителям Румянцева, отправив «гостя» обратно в Крым. Действительно ли кошевой замышлял измену? Все говорит о том, что если у него и были колебания, то он их преодолел. Трезво оценил, что войну выиграет Россия. А сношениями с противником, видимо, хотел взять Петербург на пушку, вынудить к уступкам. И в этом отношении Калнышевский просчитался.

Зато в казачьей массе пошел разброд. Родилась легенда о прежнем прекрасном житье под властью хана. Тем более что и состав запорожцев за 30 лет мирной жизни разбавился гультяями всех сортов, гайдамаками, разорившимися казаками с «гетманской» Украины, беглыми крепостными с польского Правобережья. В декабре 1768 г., когда пришло повеление о войне с Турцией, сирома вместо этого потребовала поддержать восстание Железняка и Гонты. Старшина воспротивилась, тогда беднота взбунтовалась против старшины. Калнышевскому пришлось подавлять мятеж не только верными казаками, но и призвать русских солдат из соседнего Новосеченского Ретраншемента. Тем не менее, волнения продолжались несколько месяцев, казаки бросили кордоны в степи. И не подали своевременного сигнала, татары в январе 1769 г. прорвались на Украину. Это также приплюсовалось в вину Кошу.

В войне 1768–1774 гг. запорожцы выставили 10 тыс. казаков, около 4 тыс. оставалось на территории Сечи и неизвестное количество «зимовчаков» продолжали трудиться по паланкам. Екатерина, кстати, для участников боевых действий установила высокое жалованье, 1 руб. в месяц. И в сражениях, как уже отмечалось, запорожцы проявили себя отлично. Многие были награждены, Калнышевский удостоился золотой медали «с диамантами».

Но после заключения мира, в мае 1775 г., корпус генерала Текели был двинут в Запорожье. Узнав о приближении войск, сечевики сперва намеревались драться. Однако старшина поняла, что это бессмысленно, вместе со священниками утихомирили сирому. Начались переговоры. Руководство Коша было вызвано в Петербург и арестовано. И Екатерина обнародовала указ, согласно коему Сечь, «как богопротивная и противоестественная община, не пригодная для продления рода человеческого», упразднялась. Но на рядовых казаков никаких репрессий не было. В указе говорилось: «Всем приватным членам бывших запорожских казаков всемилостивейше велено, не желающих оставаться на постоянном проживании в своих местах, отпустить их на родину, а желающих тут поселиться — дать землю для вечного проживания».

Не было и разгрома Сечи. Войска Текели встали поблизости лагерем. Казаки, оставшись без предводителей, не знали что делать. Потом собралась партия, обратилась к генералу с просьбой отпустить на рыбную ловлю. Он разрешил. Узнав об этом, стали уходить другие. Что и требовалось правительству — ликвидировать общину без крови и столкновений. Единовременного ухода за рубеж не было. Группы казаков бродили в низовьях Днепра и Буга. Кто возвращался на Украину, кто перетекал за кордон. Что опять же соответствовало планам Екатерины, оставить лучших, а бродяги пусть идут куда хотят. Позже эмигрировала часть «зимовчаков», когда земли Сечи получили новых хозяев и пошло закрепощение крестьян. Однако многие остались на Украине, осели по селам и городам. Из запорожцев составились речники и перевозчики на Днепре. Запорожские командиры, хорошо зарекомендовавшие себя, получили российские офицерские чины: войсковые старшины Сидор Белый, Логвин Мощенский, полковники Иван Белый, Иван Высочин, Апанас Ковпак, Захарий Чепига, полковые старшины Павел Тимковский, Антон Головатый и др.

Но троим — Калнышевскому, войсковому судье Павлу Головатому и писарю Глобе, Екатерина не простила прежних выходок. Они были осуждены по обвинению в измене и разосланы в заточение по монастырям. Головатый — в Тобольский, Глоба — то ли в Туруханский, то ли в Белозерский, Калнышевский — в Соловецкий. Сохранились предания, что его содержали строго, в цепях, не позволяя ни с кем общаться. Павел I ослабил режим заключения, а Александр I амнистировал узника. Но Калнышевский отказался покинуть Соловки, постригся в монахи и умер в 1803 г. в возрасте 112 лет [57].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.