II

II

«Необходимо что-то срочно предпринять, – писал Раглан в меморандуме на имя начальника тыловой службы армии генерала Филдера, – для того, чтобы организовать нормальное снабжение армии, иначе это приведет к самым худшим последствиям. Я получаю жалобы ежедневно. Необходимо устранить все бюрократические барьеры». Далее он привел рапорт офицера, который прибыл в Балаклаву за овощами и получил от тыловых офицеров отказ с комментариями, что они не могут удовлетворить запрос на количество менее 2 тонн[23].

«Я надеюсь, – продолжал Раглан, – что это неправда. Если же это соответствует действительности, то такой ответ – нонсенс, и мне хотелось бы знать, кто дал тыловым офицерам право так себя вести... Мне хотелось бы думать, что здесь имеет место редкий случай легкомыслия, тем не менее недопустимого в то время, когда необходимо мобилизовать все возможности для организации нормального снабжения войск».

Почти каждый день командующий получал жалобы и также ежедневно писал многочисленные указания, приказы, меморандумы, депеши, рекомендации, выговоры и инструкции. Кроме того, он взял на себя тяжкий труд лично извещать родителей всех погибших офицеров о смерти сыновей. Он разработал новый вариант медицинской повозки взамен нескольких, прибывших из Англии и оказавшихся слишком тяжелыми и ненадежными. Каждый документ, прибывавший в штаб, командующий изучал лично. Каждый документ, отправленный из штаба, он проверял тоже лично, а большинство таких документов писал сам. Многие вопросы, которыми должны были заниматься другие, ложились на плечи старого генерала. Он никому не позволял наводить порядок в своих бумагах. Многочисленные документы, казалось, были без всякой системы разбросаны на его рабочем столе, на кровати и даже на полу, но Раглан за несколько секунд мог найти нужную ему бумагу. Он поднимался в шесть часов утра и при свете свечи работал до восьми часов. После завтрака он проводил совещания с генерал-квартирмейстером, генерал-адъютантом, командующими инженерными войсками и артиллерией, начальником службы тыла и главным инспектором госпиталей. Выслушав доклады подчиненных, Раглан вновь возвращался за письменный стол и работал до обеда. Во второй половине дня он встречался с командирами дивизий и со всеми офицерами, желающими обратиться к нему. С этих встреч он возвращался один, реже в сопровождении двух адъютантов и конного ординарца и вновь работал с документами до восьми часов вечера. После ужина, который был чуть ли не единственной возможностью пообщаться с французскими союзниками и обменяться с ними мнениями, Раглан опять шел к себе в комнату и вновь работал над своими бумагами в молчании и одиночестве. Никто не знал, сколько времени он проводил по ночам за письменным столом. Но почти всегда за полночь, а иногда и в час, и в два часа ночи в комнате командующего горела свеча. И даже когда Раглан ложился спать, еще долго часовой слышал, как он переговаривается с генералом Эйри, комната которого была отделена от спальни командующего деревянной перегородкой. Командующий позволял себе нарушать строгий распорядок рабочего дня только по воскресеньям, когда он читал Библию и принимал у себя священника.

Он вникал в каждую мелочь армейского быта и глубоко переживал страдания, которые испытывали его подчиненные. Однажды он узнал, что жена капрала 23-го полка родила дочь и ютится с ней в землянке. Раглан приказал доктору навестить женщину и передать ей продукты из его собственных запасов. На следующий день он лично навестил молодую мать. День выдался настолько холодным, что офицерам, писавшим домой, казалось, что чернила замерзают на кончике пера. Ветер с воем бросал в лицо Раглана комья снега со льдом. Подъехав в лагерь легкой дивизии, Раглан обнаружил молодую женщину и ее мужа стоящими на коленях перед входом в их убогое жилище. Оставив им продукты и теплую одежду, на следующий день генерал отправил им утепленную палатку, которую получил в подарок от друзей из Англии.

Никто лучше командующего не был осведомлен о том, в каком опасном положении находилась армия, какие лишения и страдания испытывали ее солдаты. Но позже, когда в адрес Раглана посыпались обвинения в ее многочисленных бедах, никто, кроме его приближенных, не знал, как упорно он работал, пытаясь побороть их.

Задолго до высадки в Крыму он просил предоставить ему больше наземного транспорта, но эта просьба была проигнорирована. В день высадки он приказал генералу Эйри срочно запросить в Англии пресованное сено. 8 августа Раглан доложил герцогу Ньюкаслскому о том, что при существующем снабжении имуществом и продовольствием армия вряд ли сможет зимовать в Крыму. 12 октября он приказал генералу Филдеру создавать в Скутари запасы топлива. На все восторженные поздравления и призывы из Лондона Раглан отвечал сдержанно и осторожно. Но когда перед битвой за Балаклаву он письменно предупредил Лондон о том, какими суровыми бывают крымские зимы, получил в ответ письмо от герцога Ньюкаслского, в котором тот сообщал, что лорда «ввели в глубокое заблуждение». Герцог даже прислал книгу, где было написано, что крымский климат, вне всякого сомнения, относится к самым мягким и благоприятным на земле. В первых числах ноября, когда еще было неизвестно, кто победит при Инкермане, Раглан отправил одного из офицеров на южный берег Черного моря для закупки древесины, из которой планировал построить дома для всей армии. В Лондоне обещали обеспечить армию сборными домами, но так и не сделали этого. В Синоп, Самсун и Трапезунд были отправлены суда для закупки досок.

В тот же день Раглан предупредил генерала Филдера о том, что армии придется зимовать в Крыму. Он просил генерала принять во внимание этот факт и в соответствии с ним планировать деятельность своей службы. Несколько дней спустя Филдер, в свою очередь, отправил послание в министерство финансов Чарльзу Тревильяну, в котором обратил внимание на две объективные трудности, которые его служба не в силах преодолеть:

«Я глубоко признателен за все, что делается с целью обеспечить армию всем необходимым на зиму... В эту переполненную небольшую гавань одновременно может заходить лишь небольшое количество наших судов... Учитывая то, что осада предполагает расход многочисленного имущества, мы можем обеспечить лишь небольшое количество, необходимое для деятельности наших войск. К тому же после прошедших дождей дорога из порта в места расположения частей стала практически непроходимой. Существующее положение еще более ухудшится с приходом зимы. Нам придется обеспечить снабжение армии топливом и многим другим имуществом. Одним словом, я очень обеспокоен и полон самых мрачных предчувствий».

Это письмо было написано 13 ноября. На следующий день разразился ураган, который унес много ценного имущества, и беспокойство генерала Филдера еще более усилилось. Так, например, он потерял двадцатидневный запас одного только сена.

Лорд Раглан отреагировал на произошедшее очень быстро. «Я настоятельно прошу, – писал он герцогу Ньюкаслскому, – срочно предпринять необходимые шаги для пополнения армейских запасов. Потери тыловых служб чрезвычайно велики. Генерал Филдер считает, что очень скоро армия будет испытывать недостаток в боеприпасах, продовольствии и фураже... В настоящее время необходимо срочно отправить в Крым судно с ружейными патронами».

На следующий день командующий с генералом Эйри выехали в Балаклаву, чтобы лично оценить ущерб от урагана. От увиденного в городе генералы пришли в ужас. По приказу командующего пострадавших поместили в госпитали; шкуры убитых животных было решено сохранить и использовать при постройке домов в качестве крыш; суда были срочно отправлены для закупки бревен. Следующим утром Раглан вновь обратился к герцогу Ньюкаслскому. «Вы не сможете обеспечить нас всем необходимым, – писал он, – ведь нам нужно так много разнообразного имущества».

18 ноября майор Ветеролл отправился в Константинополь с длинным списком того, что должен был там закупить. Филдеру было дано разрешение закупать сено и солому где угодно, по всему Черноморскому побережью, после того, как он в течение двух месяцев не мог получить фураж из Англии.

Раглан и Эйри оба понимали, что наличие необходимых запасов бесполезно при отсутствии хорошей дороги. Бэргойну поручили определить необходимое число рабочих для ее строительства. Он заявил, что для этого потребуется труд тысячи человек и два месяца времени. Но даже если бы людей удалось найти, добавил он, этого недостаточно – нужны инструменты, которых нет. За инструментами тотчас был отправлен в Константинополь офицер службы генерал-квартирмейстера. Оставалось решить проблему нехватки людей.

«Не в моих силах заставлять людей, – писал Раглан герцогу Ньюкаслскому, – которые с первого дня высадки работали на пределе своих сил, еще и строить дорогу. В госпиталях в Крыму находится около 3 тысяч человек, в Турции – еще 8 тысяч. В отдельные дни количество способных держать в руках оружие, даже с учетом вернувшихся в строй, не превышает эти 11 тысяч. Из вернувшихся многие настолько слабы, что едва ли могут считаться полноценными солдатами. Люди несут службу в заполненных грязью траншеях, иногда по шестнадцать часов и даже целыми сутками. Они проводят там по пять-шесть ночей в неделю».

Англичане попытались привлечь к строительству дороги турок. Те собирали камни и рыли ямы. Но турки были до такой степени истощены, что лопаты буквально выпадали из их рук. Они умирали сотнями. Попробовали нанимать рабочих, но те умирали еще быстрее, чем турки.

Обратились за помощью к французским союзникам. Но, как заявили те, у них достаточно собственных проблем. Раглан, по его словам, пытался оказать на них давление, насколько это позволяли правила вежливости. Те были непоколебимы. Он обратился лично к Канроберу, но и это не помогло.

Дорога тогда так и не была построена. Почти все телеги и повозки пришлось бросить, животных стало нечем кормить. «Наши лошади быстро умирают, – писал Раглан, – но мы будем держать их столько, сколько сможем прокормить». Итак, тысячи тонн продовольствия гнили в Балаклаве на складах и в корабельных трюмах, в то время как солдаты были вынуждены носить на себе мимо разбитых телег, трупов животных, умерших и умирающих турок то немногое, что едва позволяло выживать. В госпитальных бараках и палатках стала ощущаться нехватка мест для растущего числа бледных, грязных, измученных болезнями людей, которые больше не могли выполнять свои обязанности.

Как и тыловая служба, медицинский департамент оказался не приспособленным для выполнения тех задач, которые ставила перед ним эта война. Раглан тратил много времени на попытки реорганизовать и сделать более эффективной его работу, на посещения больных и раненых, перед которыми чувствовал себя в неоплатном долгу.

Встречая полное непонимание со стороны главного инспектора госпиталей доктора Холла, который считал, что в работе его службы нет и не может быть серьезных недостатков, Раглан минимум один, а иногда и более раз в неделю объезжал госпитали. Во время каждой такой поездки он находил новые свидетельства равнодушия и некомпетентности персонала.

Доктор Джон Холл получил среди солдат прозвище Рыцарь Крымских Похоронных Команд и, как об этом с горечью отозвалась Флоренс Найтингейл, вполне ее заслуживал. Это был желчный, упрямый и самовлюбленный человек, который считал, что заслуживает более высокого поста, чем должность главного медика экспедиционной армии. Раглан не любил и не уважал его и вскоре после высадки армии в Крыму отправил назад в Скутари для составления доклада о состоянии тамошних госпиталей. Флоренс Найтингейл еще не приехала туда и не успела посетить эти заведения, где больные, как она позже обнаружила, «жили в грязи и нищете». Сам доктор Холл докладывал, что госпитальная служба на должной высоте и что больные там не испытывают нехватки ни в чем.

Затем он вернулся в Крым, где снова прокомментировал некомпетентность.

С 19 ноября в балаклавском порту стояло транспортное судно «Эйвон», прибывшее туда, чтобы забрать раненых. Через две недели оно было переполнено. Раненые и больные лежали на палубе, укрытые лишь собственной шинелью, иногда одеялом, под присмотром единственного молодого хирурга. Их страдания были ужасающими; было невыносимо грязно. Офицер, навещавший там одного из своих знакомых, был настолько рассержен и ошеломлен увиденным, что немедленно отправился с докладом к Раглану.

Он приехал в штаб после полуночи. Командующий послал за доктором Холлом и потребовал от него немедленных объяснений. Вскоре Раглан, решивший поднять медицинскую службу армии до должного уровня, уволил главного медика Балаклавы доктора Лоусона. Доктору Холлу был объявлен выговор в приказе от 15 декабря. В ответ на это Холл, уязвленный вмешательством командования в дела его службы, назначил доктора Лоусона начальником военного госпиталя в Скутари.

Получив в очередной раз свидетельства неудовлетворительной работы медицинской службы армии, Раглан писал:

«Командующий армией вынужден с сожалением отметить плохую организацию работы службы медицинского департамента, в чем он вчера имел возможность убедиться лично. Из расположения одной из частей больные были направлены в госпиталь в Балаклаву, о чем был заблаговременно предупрежден офицер медицинской службы. Однако службы госпиталя не сделали никаких приготовлений к приему больных. В результате больные были вынуждены провести несколько часов на улице при очень холодной погоде. Имя ответственного медицинского офицера известно командующему. Сейчас он не намерен называть его, однако требует от этого офицера не допускать подобного пренебрежения к своим служебным обязанностям в будущем. Заместителю главного инспектора госпиталей доктору Думбраку надлежит в дальнейшем оформлять все свои приказы медицинскому персоналу, ответственному за организацию приема больных, только в письменном виде. Впредь все больные будут следовать в госпитали Балаклавы или на госпитальные суда в сопровождении не только офицера медицинской службы, но и адъютанта штаба командующего, наделенного всеми полномочиями для организации их надлежащего приема и размещения».

Но, как признался в беседе со своим адъютантом сам Раглан, все эти меры напоминали попытку залатать решето: с каждым днем обнаруживались все новые и новые вопиющие недостатки. Приказы, рекомендации, новые правила, предложения по улучшению работы поступали из штаба во все армейские департаменты. Однако почти всегда они попросту игнорировались. Ведь невозможно с помощью бумаг изменить природу человека и мгновенно реформировать организацию работы армейских служб. Конечно, все понимали, что такие реформы необходимы, что они придут, но пока многие люди страдали, дожидаясь необходимых всем изменений. Что можно сделать, в отчаянии восклицал Раглан, если тыловик недоуменно пожимает плечами в ответ на указание командующего армией упростить процедуру получения шинелей для солдат, которая предусматривает заполнение двух десятков бумаг в двух экземплярах? Что делать, если офицеры-тыловики всеми силами цепляются за букву уставов мирного времени, согласно которым солдат должен был получать новую шинель не чаще чем один раз в три года?

«Если бы даже Раглан обладал гением герцога Веллингтона, – сочувственно заявлял капитан Кемпбелл, – то и тогда он ничего не смог бы улучшить в материальном снабжении армии. Для этого ему пришлось бы ежедневно присутствовать в Балаклаве, которая была в руках «банды сумасшедших».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.