Мы не привыкли спать с ежом

Мы не привыкли спать с ежом

Не скрою, я был рад этому звонку. Но как-то жестко был поставлен вопрос о месте встречи. Узнал – оказалось, что это не связано с тем, что Кристофер намерен быть в ближайший период в Женеве по другим делам. Я никогда не придавал какого-то особого значения протоколу. Но тут несколько насторожился. Помогли этому и сотрудники секретариата, по словам которых прошлая встреча Кристофера с бывшим российским министром состоялась тоже в Женеве и тоже с подачи госсекретаря.

Дальнейший обмен мнениями подтвердил, что настороженность была не совсем необоснованной. Возможно, что все, о чем расскажу, было продиктовано не самим госсекретарем. Может быть, «упражнялся» его аппарат. Но это был определенный почерк, который, кстати, никогда не проявлялся позднее при Мадлен Олбрайт – мы всегда договаривались по всем вопросам организации наших встреч.

Итак, подтвердив свою заинтересованность в обсуждении с госсекретарем США целого ряда двусторонних и многосторонних проблем, я предложил на выбор три страны – Белоруссию, Болгарию или Финляндию. При этом подчеркнул, что это не отменяет официального визита У. Кристофера в Москву. Как и предполагал, Госдепартамент остановился на Финляндии. Финский министр иностранных дел Тарья Халонен тут же гостеприимно пригласила, что, понятно, было подобающим образом оценено.

Но на этом «протокольная дуэль» (кому она нужна?!) не закончилась. Из Вашингтона пришло новое «уточнение»: предлагалось провести переговоры в резиденции посла США в Хельсинки. Мы ответили, что последний раз встреча уже проходила в Женеве на американской территории – в представительстве США, а теперь очередь за нами. Поэтому опять на выбор: либо в резиденции российского посла, либо в гостинице в предместье Хельсинки, в которой я был намерен остановиться.

В ответ – несколько дней молчание. И только за сутки до намеченного на 9 февраля прибытия в Хельсинки поступило согласие американцев на наше предложение встретиться в отеле.

В гостиницу «Каластаяторппа», что по-фински означает «хижина рыбака», за пару часов до приезда госсекретаря подъехал представитель Госдепартамента, который изложил «сценарий»: я встречаю У. Кристофера на подходе к отелю, там уже будут десятки прибывших с госсекретарем американских репортеров, в основном телевизионщиков, я буду одет так же, как и он, в пальто, потом мы вместе заходим в отель, в одном из залов которого состоится беседа-обед.

Почему я должен быть в пальто? Неужели американский протокольщик так упорно беспокоится о моем здоровье – на улице действительно было минус 12 градусов по Цельсию! Додуматься до истинной причины такой заботы мне опять помогли наши сотрудники. Кристофер обычно обращал особое внимание на показную сторону дела. Во всяком случае, его окружение предусматривало режиссуру освещаемого в буквальном и переносном смысле начала встречи так, чтобы было непонятно, кто к кому приехал. К сожалению, таким условностям придавалось столь большое значение.

Я встретил У. Кристофера с радушной улыбкой, в костюме, на пороге отеля – как и подобает встречать гостей.

Переговоры один на один происходили во время обеда. За столом сидело по два человека с каждой стороны – министры и записывающие беседу сотрудники. Кристофер говорил по-английски, я – по-русски. Беседа была запланирована на полтора часа, но продолжалась более трех.

Начался разговор с предложения госсекретаря перейти на «ты». «Друзья обычно зовут меня Крис», – сказал он. Чувствовалось, что У. Кристофер заинтересован в том, чтобы установить нормальные отношения и заодно «прощупать» меня. Такая двуединая задача сказалась на содержании беседы – сложилось впечатление, что он на этот раз решил не затрагивать инициативно острые проблемы. Что касается меня, то я не предполагал отказываться от прямых вопросов, которые у нас к этому времени успели вызвать озабоченность.

Выслушал самым внимательным образом, как много снега в той самой Северной Дакоте, где вырос Кристофер, узнал, что жена у него финка, а предки родом из Скандинавии, что он стал морским офицером во время Второй мировой войны, в которой, однако, не принимал участия. Говоря о войне, Кристофер подчеркнул, что США и Россия были и остаются самыми мощными державами.

Оттолкнувшись от этих слов, я перешел к конкретике и сказал: давайте договоримся о пяти пунктах, которые определяют отношения этих «самых мощных держав». Во-первых, постоянные консультации; во-вторых, взаимное информирование по вопросам, затрагивающим интересы другой стороны; в-третьих, предотвращение «сюрпризов»; в-четвертых, выполнение достигнутых договоренностей и, в-пятых, поиски развязок по тем вопросам, где наши интересы не сходятся. При этом подчеркнул: у нас нет сомнений в том, что Россия должна иметь продвинутые, развитые, многопрофильные отношения с США, но, говоря откровенно, складывается впечатление, что американская сторона уделяет не столь уж большое внимание равенству двух субъектов наших отношений.

– Мне представляется обратное, – возразил Кристофер. – Никто, глядя на Клинтона и Ельцина, стоящих бок о бок на пресс-конференции, не может сказать, что наш президент относится к вашему не как к ровне.

Пришлось заметить «Крису», что любой глава иностранного государства, приезжая в США, стоит на подиуме рядом с американским президентом и это важный, но далеко не главный показатель их равенства.

Затем сказал о наших обеспокоенностях американской политикой в ряде областей. Начал с СНГ, подчеркнув, что Вашингтону следует правильно понимать интеграционные процессы на пространстве Содружества. Речь не идет о возвращении к Советскому Союзу, да это и невозможно. Даже в беседе с госсекретарем не использую термин «реинтеграция», так как не хочу быть неправильно понятым.

Вместе с тем я высказал опасения, что на Западе сегодня делают ту же ошибку, что и мы, когда на официальном уровне утверждали, что при капитализме не может быть никакой интеграции, так как между странами там существуют непреодолимые противоречия. А все, что происходит в Западной Европе, – это, дескать, дело рук США и направлено на создание экономической базы НАТО. Сегодня, подчеркнул я, совершается аналогичная ошибка, когда кое-кто на Западе заявляет, что интеграция в СНГ – это «имперские амбиции Москвы». Такая трактовка создает заторы в наших отношениях с США.

Привел и другой пример. Президенты двух стран не без труда договорились, что следует разграничить стратегическую и тактическую ПРО. Без этого не удастся сохранить Договор по ПРО 1972 года, а значит, продолжить сокращение стратегических вооружений. Однако США не дали никаких импульсов к переговорам, и договоренность повисла в воздухе.

Прерывая меня, У. Кристофер сказал:

– Давайте поручим сегодня решить этот вопрос находящимся здесь нашим заместителям Г.Э. Мамедову и Л. Дэвис.

– Нет, – ответил я, – это вопрос переговорный. С легкостью он не решается.

Отдельно остановился на Боснии. Сказал, что в Дейтоне проделана большая работа и это во многом заслуга Государственного департамента США. Но один из немаловажных пунктов соглашения повис в воздухе. Мы договорились, что санкции с Югославии снимаются через 30 дней после того, как сербы отведут войска на свои позиции. К моменту моей встречи с госсекретарем США прошло уже 40 дней, а санкции не сняты. Предупредил: это очень важный вопрос и он должен быть решен, иначе мы будем односторонне выходить из санкций.

Хотя У. Кристофер вначале чисто по-адвокатски попытался трактовать или, вернее, запутать вопрос о том, что считать «зонами разъединения» в Боснии и Герцеговине, я все-таки понял – к словам о необходимости прогресса в вопросе о снятии санкций с Белграда он отнесся серьезно. При этом он даже отметил, что хотел бы усиливать сотрудничество с нами не только в БиГ, но и в ближневосточном урегулировании и намерен для этого прислать в Москву для консультаций своего основного переговорщика – Дэниса Росса (кстати, Росс так в Москве и не появился).

Одной из самых главных проблем нашего разговора стало будущее НАТО.

– Известно, – сказал я У. Кристоферу, – что Россия не намерена стучать кулаком по столу, как, к сожалению, и вы и мы делали в эпоху холодной войны. Но это не снимает наших серьезных тревог в связи с расширением Североатлантического альянса. Нам заявляют, что НАТО не собирается вести военные действия против России. Предположим, мы согласны с таким аргументом. Но и вам известно, что российские ракеты не нацелены на США. Однако следует ли из этого, что Вашингтон был бы готов поддержать наращивание Россией ее ракетноядерного потенциала, не нацеленного на Соединенные Штаты?

Так или иначе, само приближение НАТО к российским границам создает совершенно новую, крайне невыгодную для нас военно-политическую и геополитическую ситуацию.

Кристофер в ответ произнес целый набор уже хорошо известных нам заверений и аргументов, главным образом напирая на то, что процесс расширения НАТО не только не направлен на создание новых разделительных линий, но чуть ли не будет способствовать интеграции всех государств в Большую Европу.

В то же время в его голосе зазвучали и жесткие ноты.

– Начиная с 1993 года, – сказал госсекретарь, – президент Б. Клинтон ясно заявлял, что НАТО будет расширяться.

Принималась ли в расчет позиция России? По словам Кристофера, натовцы исходят из того, что Россия, во-первых, хотела бы, чтобы такое расширение было постепенным, и, во-вторых, что необходимо найти какие-то формы подключения самой России к НАТО. Так в Вашингтоне поняли «сигнал» из Москвы. Если он стал другим, то, как сказал Кристофер, «вам придется спать с ежом».

Я думаю, он не оценил моего ответа о том, что предпочитаю спать совсем не с ежом.

На следующий день состоялись переговоры в расширенном составе. Договорились о том, что Кристофер посетит Москву в марте того же года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.