Федор Первый: царь-несамодержец

Федор Первый: царь-несамодержец

Умертвив в истерическом припадке старшего сына, Иван IV обрек династию на исчезновение. Правда, у царя оставалось еще двое сыновей: 26-летний Федор и полуторагодовалый Дмитрий, однако первый считался слабоумным и неспособным к управлению, а статус младенца, рожденного то ли в шестом, то ли в седьмом, то ли в восьмом браке (я уже писал, что сосчитать жен Грозного непросто), выглядел весьма сомнительно. Во всяком случае, у Ивана Васильевича, кажется, не было даже поползновений назначить Дмитрия наследником в обход Федора. Впрочем, Грозный относился к разряду монархов, которые не особенно заботились о том, что будет после них, – по выражению Людовика XV, «хоть потоп».

Что же представлял собой новый русский самодержец, которому после отца досталась разоренная, измученная, больная страна?

Федор Иванович родился 11 мая 1557 года и был сыном Анастасии Романовой. В три года он лишился матери, его детство и отрочество пришлись на самые страшные годы опричного террора. Болезненность и черты вырождения были вообще свойственны потомству Василия III. Тот же Катырев-Ростовский пишет, что Федор «благоюродив бысть от чрева матери своея», а кровавые ужасы и дикие забавы Александровской слободы, несомненно, изуродовали бы психику и здорового ребенка. Фактов явного помешательства и неадекватного поведения царевича, а впоследствии царя никто из хроникеров и мемуаристов не приводит, хотя многие иностранцы сообщают о его слабоумии как о чем-то общеизвестном. Шведский король Юхан даже в тронной речи объявил, что русский царь полоумен и что «русские на своем языке называют его durak». Римский посланник Поссевино называет царя «почти идиотом», английский посол Флетчер – «простым и слабоумным», а польский посол Сапега докладывает своему королю: «Рассудка у него мало, или, как другие говорят и как я сам заметил, вовсе нет. Когда он во время моего представления сидел на престоле во всех царских украшениях, то, смотря на скипетр и державу, все смеялся».

Возможно, Федор Иванович страдал какой-то формой аутизма, но, скорее всего, его личность просто не получила развития – это могло быть своего рода психической самозащитой против отцовского деспотизма и кошмаров окружающей реальности. Перед глазами у царевича был пример старшего брата: активный и волевой Иван Иванович должен был соучаствовать в кровавых игрищах родителя, иногда осмеливался ему перечить – и мы знаем, к чему привела эта твердость характера. Безопаснее было вовсе отказаться от характера.

Федор был медлителен в движениях и речах, в его облике и поведении не ощущалось ничего царского. «Теперешний царь, относительно своей наружности, росту малого, приземист и толстоват, телосложения слабого и склонен к водяной, – рассказывает Флетчер. – Нос у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в членах; он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется».

Царь Федор Иванович. Реконструкция М. Герасимова

С ранних лет царевич находил утешение и прибежище только в религии. Он отличался глубокой и истовой набожностью, часами простаивал на церковных службах, подолгу молился, любил сам звонить в колокола и интересовался только духовными беседами (доказательство, что идиотом он все-таки не был). Эта чрезмерная богомольность раздражала даже святошу Ивана Васильевича, который обзывал юношу «пономарским сыном».

Федор был слаб не только умом, но и физически. Тщедушное тело не выдерживало тяжести парадного царского облачения; для непропорционально маленькой головы была велика шапка Мономаха. Во время коронации молодой царь был вынужден, не дождавшись конца долгой церемонии, снять венец и передать его первому боярину князю Мстиславскому, а золотую державу (царское «яблоко») сунул Годунову, что, конечно, потрясло суеверную публику и было воспринято ею как символический отказ от реальной власти.

Став самодержцем и избавившись от отцовского гнета, Федор Первый стал жить так, как ему нравилось.

Вставал царь до рассвета, чтобы помолиться святым, которые поминались в этот день. Затем посылал к государыне спросить, хорошо ли почивала. Через некоторое время являлся к ней сам, и они вместе отправлялись стоять заутреню. Потом разговаривал с придворными, которым особенно благоволил. К девяти пора было на обедню, которая продолжалась не меньше двух часов, а там уже подходило время обеда, после чего государь долго спал. Потом – если не пост – наступало время развлечений. Пробудившись далеко за полдень, Федор Иванович не спеша парился в бане или тешился зрелищем кулачного боя, который в те времена считался утехой несвирепой. После суетного следовало помолиться, и царь отстаивал вечерню. Далее уединялся с царицей – до неспешного ужина, за которым веселился шутовскими представлениями и медвежьими травлями.

Еженедельно царская чета обязательно отправлялась в неутомительные паломничества по ближним монастырям. Ну а всех, кто по пути пытался подступиться с государственными делами, «самодержец» отсылал к боярам (впоследствии – к одному Годунову).

Однако при всем своем безволии, при всей ласковости и покладистости Федор Первый иногда проявлял непреклонность, что приводило к серьезным государственным последствиям. Эти приступы упрямства случались, когда кто-то пытался покуситься на частную жизнь монарха, точнее – на его отношения с супругой, которую Федор очень любил.

Иван IV считал, что может по своему усмотрению устраивать матримониальную судьбу детей. Старшего сына он по собственной прихоти разводил дважды, и тот был вынужден повиноваться. Однако, когда Грозный решил разлучить вроде бы безвольного Федора с Ириной, которая никак не давала потомства, то столкнулся с непреклонным сопротивлением – и отступился. Единственный суровый поступок Федора за время его царствования – опала, которую он обрушил на бояр и митрополита, когда те тоже попытались развести государя с женой. (На этом важном эпизоде придворной борьбы за власть мы еще остановимся).

Ирина Федоровна Годунова, родная сестра Бориса, не стремилась к власти – наоборот, всячески от нее отстранялась, – но при этом сыграла важную роль в русской истории. Она была на пять или шесть лет младше Бориса и приходилась ровесницей Федору. Как и брат, выросла при дворе, на попечении у дяди Дмитрия Ивановича Годунова, который в период наибольшего фавора, в 1580 году, пристроил племянницу в невесты к младшему царевичу. Брак, впрочем, был сомнительной выгоды, поскольку болезненный Федор не имел при дворе совсем никакого значения. Скорее эта женитьба сулила большие неприятности в будущем. При восшествии на престол новый царь (а им должен был стать Иван Иванович) обычно безжалостно расправлялся с ближайшими родственниками, и слабоумие вряд ли спасло бы брата – как не спасло оно столь же безобидного Владимира Старицкого.

Царица Ирина Годунова. Реконструкция С. Никитина

Однако судьба сложилась так, что Ирина стала царицей – и не «теремной», то есть обреченной сидеть взаперти, а самой настоящей. Поскольку Федор был непредставителен и на официальных церемониях вел себя странно либо вовсе от них уклонялся, Ирине приходилось и заседать в Боярской думе, и принимать чужеземных послов, а в 1589 году, во время беспрецедентного события, визита константинопольского патриарха, она даже обратилась к высокому гостю с приветственной речью – такого в Москве не случалось со времен Елены Глинской и не повторится еще целый век, вплоть до правительницы Софьи Алексеевны.

В первый, «нецарский» период правления Борис Годунов держался за счет дружбы и родства с царицей, которая во всем слушалась его советов. В то время боярин вряд помышлял о том, чтобы самому занять престол, и связывал надежды на будущее с регентством при наследнике, рождения которого ждали долго и тщетно.

Дело в том, что Федор Иванович был хоть и немощен, но, как тогда говорили, не «бесчаден». Царица часто бывала беременна, однако дети появлялись на свет мертвыми. (Исследование останков Ирины, проведенное в советское время, обнаружило патологию в строении таза, затруднявшую деторождение.)

Английский коммерсант и дипломат Джером Горсей рассказывает историю, которая подтверждает, что в то время Годунов был очень заинтересован в продолжении династии. «Лорд-правитель», как называет Бориса англичанин, поручил ему проконсультироваться в Лондоне с кембриджскими и оксфордскими медиками «касательно некоторых затруднительных дел царицы Ирины». Королева Елизавета отправила кораблем опытного доктора, который был «своим разумом в дохторстве лутче и иных баб». Однако иностранный лекарь не мог быть допущен к телу царицы, поэтому с ним отрядили опытную акушерку, но и этой предосторожности оказалось недостаточно. Мысль о том, что иноземка и еретичка будет помогать родам государыни, вызвала такой ужас при дворе, что англичанку не пустили дальше Вологды, продержали там целый год и в конце концов отправили восвояси.

В 1592 году Ирина все же произвела на свет живого младенца – правда, девочку. Сложившаяся система власти не предполагала женское самодержавие, однако появилась надежда на спасение династии. Всем был памятен недавний пример Стефана Батория, который формально был мужем королевы, представительницы Ягеллонского дома. Поэтому для маленькой царевны Феодосии начали немедленно искать будущего жениха, о чем завели переговоры с самым авторитетным в Европе двором – императорским. Венского посла просили прислать в Москву какого-нибудь маленького принца, чтобы заранее обучить его русскому языку и обычаям. Однако девочка родилась слабой и умерла, не достигнув полутора лет.

Федор пережил своего единственного ребенка на четыре года. Он часто хворал, а 7 января 1598 года, проболев несколько дней, скончался.

Смертельная болезнь последнего государя из династии московских Рюриковичей вызвала переполох при дворе. Всем было не до церемоний – начиналась нешуточная борьба за власть, поэтому Федор умирал почти в одиночестве. Перед кончиной его даже не постригли в схиму. Вскрытие саркофага показало, что государь всея Руси был погребен в каком-то затрапезном кафтане, с простенькой, совсем не царской мирницей (сосудом для миро) в изголовье.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.