Там русским дух…

Там русским дух…

Американский историк Масси пишет об эпохе Алексея Михайловича: «Культурная отсталость была слишком очевидна». Да, вот так — очевидно, и все тут. И большинство других авторов тоже не считают нужным обосновывать подобные оценки. Зачем, если «очевидно»? Хотя иногда это подтверждается «весомыми» аргументами: ну а как же иначе, если в России XVII в. не было второго Шекспира, второго Сервантеса, второго Рембрандта… Простите, но ведь и в Германии, Швеции, Италии не было второго Шекспира! И в самой Англии не было второго Шекспира! Так почему они должны быть в России, «вторые»? Кстати, начиная с XIX в., когда занялись подражательством, у нас много шумели о русских «вторых» Вальтерах Скоттах, Конан Дойлях, Толкиенах — ну что ж, полистайте и попробуйте почитать эту дрянь… Настоящие-то гении «вторыми» быть не могут. Они только «первые» — и единственные.

И если Златоглавая Русь не имела «вторых» Микеланджело и Рембрандтов, то ведь и на Западе не было «вторых» Андрея Рублева, Бармы и Постника, Петрока Малого, Федора Коня, Симона Ушакова, Семена Петрова, Николы Павловца, Авраамия Палицына, Семена Спиридонова, Федора Порошина… А если большинству читателей эти имена ничего не говорят, то это не вина упомянутых мастеров, это вина их потомков (в том числе и нас с вами). Потому что потомки в XVIII–XIX вв. походя, между делом, перечеркнули и отбросили все, что взращивалось много столетий, слепо ухватившись в качестве единственного критерия за чужеземные стандарты.

Владимир Даль писал: «У нас… более чем где-нибудь просвещение сделалось гонителем всего родного и народного… ревнители готового чужого, не считая нужным изучить сперва свое, насильственно перегоняли к нам все в том виде, в каком оно попадалось им на чужой почве». В результате свою исконную культуру русским фактически пришлось открывать заново! И академик Д. С. Лихачев приходил к выводу: «Чем ближе мы возвращаемся к Древней Руси, и чем пристальнее мы начинаем смотреть на нее… тем яснее для нас, что в Древней Руси существовала своеобразная духовная культура — культура невидимого града Китежа, как бы «незримая», плохо понятая и плохо изученная, не поддающаяся измерению нашими «европейскими» мерками высокой культуры и не подчиняющаяся нашим шаблонным представлениям о том, какой должна быть «настоящая культура».

К сожалению, от богатейшего культурного багажа, накопленного к XVII в., сохранилась лишь ничтожная часть. И случилось это из-за легкомыслия, а то и варварства «цивилизованных» потомков. Веками собирались монастырские библиотеки — а в XVIII в. их взялись растаскивать «исследователи», чаще всего — дилетанты. В хрониках Петра мы найдем несколько упоминаний, как царь, проезжая ту или иную обитель, брал почитать на дорожку пару-тройку летописей. Из чистого любопытства. Потом где-то в походах они терялись. А сколько летописей сгорело в доме Татищева? Из-за чего данные, перенесенные им в свою «Историю», объявляют нынче «неподтвержденными». А где нашли самую древнюю из дошедших до нас русских книг, «Остромирово Евангелие» (1056–1057 гг.)? Нашли в 1805 г. при разборке гардероба покойной Екатерины II. Видать, полюбопытствовала, полистала «диковинку», да и бросила где пришлось. Но и то, что осталось в монастырях, погибало. Валялось без присмотра, а в конце XVTII — начале XIX вв. «просвещенные» монахи при чистке библиотек просто сжигали ветхий «хлам».

Первая выставка древнерусских икон была организована только в 1913 г.! И достойную оценку им дал не русский, а французский художник Анри Матисс! Он был поражен увиденным и писал: «Это доподлинно народное искусство… Здесь первоисточник художественных изысканий… Русские не подозревают, какими художественными богатствами они владеют!» И, слава Богу, хоть оценка Матисса заставила наших тогдашних соотечественников по-иному взглянуть на эти шедевры. Но только отметим, что ведь и в далеком прошлом современники-европейцы очень высоко ставили работы русских иконописцев. Их детально разбирал и оценивал с положительной стороны папский легат Поссевино (а уж он-то хорошо понимал в живописи эпохи Возрождения). Чех Таннер отмечал, что они «написаны очень художественно». Восторгался ими голландский художник де Бруин. А вот отечественный «столп истории» Карамзин считал их «грубой» и примитивной мазней…

Впрочем, иконы нельзя считать в полном смысле «картинами». Это не предмет для праздного любования, а «окно в инобытие» (Гумилев). Не лица, а «лики». Не забава, а предмет, помогающий молящемуся сосредоточиться, отрешиться от земного и устремиться душой к Богу. Икона сама по себе — это символ. И мир ее глубоко символичен. Символичны все детали иконы — позы святых, их одеяния, жесты рук, предметы. Символичны цвета. Белый означает чистоту, святость. Зеленый — юность, цветение. Голубой — цвет небесного, божественного. Черный — смерти, зла (даже монашеские одеяния писались не черными, а коричневыми). Красный — цвет жизни, огня, но одновременно и мученичества. Краски не смешивались, иконописцы писали яркими, густыми тонами. Изображался не «мир дольний», а «мир горний», где другие законы пространства и движения.

Так, иконописцы не пытались делать изображения объемными, рисовать тени. Применяли «обратную перспективу», когда дальние фигуры и объекты укрупняются по отношению к ближним. Иногда давалась «развертка во времени»: несколько изображений, представляющих житие святого — что было важно для неграмотных.

Несмотря на это икона статична. Но общение с Богом не терпит суеты движения. А горний мир тем и отличается от дольнего, что он постоянен. Это та самая «константа», неизменная основа бытия, к которой должен в бурной и переменчивой жизни стремиться человеческий дух. На этом постоянстве основывался и строгий канон написания икон, выработанный еще в Византии — «делати по подобию». Что очень критиковалось нашими «западниками». Мол, какое уж тут творчество — консерватизм, однообразие! А как же иначе? В какие бы края ни забросила судьба православного христианина, он в местном храме сразу, даже не читая надписи, узнает лики Пресвятой Богородицы, св. Иоанна Крестителя, св. Николая Чудотворца… Ему не надо заново привыкать к ним, внутренне перестраиваться.

Однако иконописный канон все же не был заданным раз и навсегда. Он развивался, хотя и без буйных фантазий и шатаний светской живописи. Творения гениальных мастеров, если они того заслуживали, тоже включались в него и обогащали его, как работы св. Андрея Рублева. Ну а великолепные палехские иконы, внесшие в тот же канон яркие народные мотивы? В XVII в. появились и иконы «фряжского письма», где каноничность композиции и символики сочеталась с «живством» лиц и фигур. Появлялись и новые сюжеты — скажем, стали создаваться сложные многофигурные композиции: «Символ веры», «Не мир, но меч» и др.

Спрос на иконы был очень большим. В Москве был особый Иконный ряд, «занятый живописцами, торгующими только образами» (Зани, Павел Алеппский). Главным центром художественного творчества являлась Оружейная палата. Здесь в 1660 г. была организована «школа царских жалованных и кормовых изографов». Жалованные — те, что состояли на постоянном жалованье, кормовые — получавшие «корм» (оплату) сдельно. Возглавлял мастерскую лучший художник того времени Симон Ушаков, создавший, например, такие шедевры, как картина «Древо Московского государства», Иверская икона Пресвятой Богородицы в Нижнем Новгороде, «Святая Троица» — по композиции близкая к иконе Рублева, и все же совсем другая. Прославились и иконописцы Никола Павловец, Семен Спиридонов, из-под кисти которого вышли иконы «Спас Вседержитель со сценами деяний и страстей в 28 клеймах», «Богоматерь с Младенцем на троне в 32 клеймах» — каждое «клеймо» в обрамлении главной композиции представляет собой отдельную «полноценную» картину со сложным сюжетом и безукоризненным исполнением.

При Оружейной палате велись и реставрационные работы. Так, по личному указанию царя смоленский епископ в 1666 г. возил в Москву для «обновления» две чудотворные иконы Одигитрии. А царский изограф Иосиф Владимиров написал большой трактат об искусстве. Были и другие художественные центры. Школа иконной живописи при Антониево-Сийском монастыре под Холмогорами, Иконная слобода Троице-Сергиева монастыря, где трудилось 50 художников, центр в Соли Вычегодской, давший целое направление иконописи, «Строгановскую школу». И Ярославская, Новгородская, Псковская, Палехская школы. Они, кстати, являлись и школами в прямом смысле. Здесь обучались начинающие художники, для этого существовали специальные руководства по иконописанию.

Но существовала и развитая светская живопись. На Руси не было только одного «западного» жанра — не практиковалось изображения обнаженной натуры. Все остальное было. Со времен Ивана Грозного писались парадные портреты, в России их называли «парсуна». Техника их исполнения несколько уступала европейской, но в эпоху Алексея Михайловича уже приближалась к ней. Сохранились портреты царей, Ордина-Нащокина, Матвеева, Голицына, Натальи Нарышкиной, Софьи Алексеевны и др., выполненные русскими мастерами. Критерии «похожести» и «живства» уже вполне соблюдались. Иностранцы упоминают, что в Москве рядом с Иконным рядом располагался еще один, где «находятся рисовальщики цветов, плодов, видов» (Эрколе Зани). То есть, и жанры натюрморта и пейзажа на Руси имели место. И спрос на их продукцию был. Хотя о качестве ее мы судить не можем — не дошло ничегошеньки…

Был и такой вид художественного творчества, как «лубок». Позже это слово стало синонимом простенькой пошлой дешевки. А в XVII в. европейцы называли русский лубок «эстампами». Кильбургер, описывая московский базар, отмечал: «Там и тут много эстампов на дереве». Потому что техника изготовления лубка соответствовала именно эстампу. Изображение гравировалось на доске, и с него делались отпечатки на бумагу. Из таких листков уцелели единичные экземпляры, но некоторые из них, вроде портрета Никона, представляют вполне зрелый уровень творчества. Ярко, многоцветно, а по технике рисунка — впору и современным художникам. Еще одним видом светских художественных произведений были настенные росписи домов знати. Их украшали причудливыми декоративными узорами, бытовыми картинами, изображениями великих людей. И уровень таких росписей, как показывают сохранившиеся фрагменты, также был очень высоким.

Коснемся и литературы. В Москве действовали 2 типографии, после присоединения Украины стали российскими типографии в Киеве и Чернигове, в 1670 г. была открыта еще одна, при Антониево-Сийском монастыре под Холмогорами. Московский Печатный двор являлся крупным и вполне современным для той эпохи предприятием, здесь работало 8 станков. Издавались богослужебные, богословские книги, пособия по военному делу, особое внимание уделялось разработке и печатанию учебников. Так, в 1648 г. была переиздана вышедшая в Литве «Грамматика» Мелентия Смотрицкого, систематизировавшего книжный славянский язык и учившего не только «благо глаголати и писати», но и «метром или мерою количества стихи слагати». (Кстати, это была одна из двух книг, которые Ломоносов позже назвал «вратами своей учености». А второй стала «Арифметика» Магницкого, где приводились данные не только по арифметике, но и по геометрии, физике, географии, астрономии и другим естественным наукам. Она вышла в 1703 г., но учтем, что сам-то Магницкий получил образование в XVII в., в России).

В Киевской типографии в 1674 г. вышла книга Иннокентия Гизеля «Синопсис или краткое собрание от разных летописцев о начале славяно-русского народа», первый русский учебник истории, который считался лучшим пособием до середины XIX в. и выдержал 30 изданий. Был издан также Киево-Печерский патерик. Книги на Руси очень ценились. Большие библиотеки собирались в монастырях, в ряде приказов (особенно в Посольском), при школах, при типографии греческого языка, у царя, его детей, в домах вельмож и купцов. И есть упоминания, что библиотечки в 3–5 книг имелись даже в домах некоторых зажиточных крестьян!

Отечественных печатных мощностей для удовлетворения спроса не хватало. И много ходило книг рукописных. Или импортных — частные типографии Белоруссии и Литвы специализировались на печатании русских книг и поставке их в Россию. Как уже отмечалось, в Москве был особый ряд, торговавший только книгами, «длиной в милю». Вот и давайте попробуем покопаться в тогдашних «развалах», посмотреть, что представлял собой книжный мир XVII столетия. Юэнечно, значительную его долю составляли разные издания Библии, Евангелий, Деяний Апостолов, Псалтыри, жития святых. Но хватало и апокрифической литературы: «Слово о древе Св. Креста», «Чудо Св. Егория о змии», «Сон Богородицы», «О двенадцати муках», «Письмо Иисуса Христа», «Страсти Христовы», «Повесть о трех королях-волхвах». Ходили по Руси рукописные еретические евангелия от Варнавы, Никодима, Фомы, псалмы Соломона, песни Давида.

Среди западных переводов известны «Сказание о Сивилле-пророчице», «Александрия» Гвидона Мессинского (итальянца Гвидо де Колумпа), «Повесть о Трое», «История об Аттиле, короле угорском», рассказы из истории Рима и Византии, рыцарские романы «Повесть о Тристане», «Повесть о Бове-королевиче» (французский роман о Буовиде д’Антуане) — некоторые из этих книжек продавались на русских базарах еще и в XIX в. Существовали «Азбуковники» — наставления для учителей со значительной суммой практических знаний в разных областях, «Надзиратель» — переводная практическая энциклопедия по вопросам сельского труда и быта, «Тайная тайных, или Аристотелевы врата», «Шестокрыл», «Лопаточник», «Луцидарий», содержавшие большой багаж данных по природоведению (с примесью суеверий — но не больше, чем в тогдашней западной науке), «Стенам знаменье» — пособие по архитектуре, «Колядник», «Громник», различные «Зелейники» — энциклопедии по медицине и лекарственным растениям. А «Сонник», «Волховник», «О птице-чарове» пришлись бы впору и нынешним любительницам «оккультятины».

Часто книги привозились из-за рубежа и переводились по указаниям царя и его окружения. В 1653 г. посольству Репнина-Оболенского было заказано купйть несколько лексиконов (словарей), хронограф Пясецкого, описание Польши и ее конституцию. Ордин-Нащокин заказал в 1669 г. 82 наименования книг, не меньше покупал Матвеев. Епифаний Славинецкий по высочайшим заказам перевел на русский «Уставы гражданско-правительственные» из Фукидида, труды Плиния-младшего, две части «Географии» Страбона, «Анатомию» Везалия, «Гражданство и обучение нравов детских» Мефрета, составил сборник 120 авторов «О граде царском» и историю «Об убиении краля Аггельского» (английского). Федор Гозвинский перевел басни Эзопа, подъячий Андрей Никифоров — «Прохладный вертоград».

Издавались или изготовлялись в рукописном виде «Зерцала» — собрания историй о знаменитых людях, «Космография сиречь всего света описание» Меркатора, перевод труда В. и И. Блау «Позорище всея Вселенная или Атлас новый», «Апофегматы» и «Дела Римские» — выдержки из греческой и римской истории, «История Великих Моголов», «Фацецит» — переведенный с польского сборник смешных рассказов и шуток, «Василиологион» — персоналии ассирийских, персидских, греческих, римских царей, трактат «Музы, или Семь свободных учений в лицах». Специально для нужд дипломатии в Посольском приказе была составлена «Государственная большая книга» с родословными различных европейских и азиатских монархов, полными титулами и историей отношений России с их государствами. Тут были представлены и биографии русских великих князей. Их портреты писали изографы Иван Максимов и Дмитрий Львов, работа заняла 5 месяцев.

Из авторов второй половины XVII в. нельзя не упомянуть Св. Дмитрия Ростовского, издавшего «Четьи-Минеи» и оставившего свои записки. Аввакум Петров очень живым народным языком написал «Книгу бесед», «Книгу толкований», «Житие протопопа Аввакума». Андрей Лызлов создал «Скифскую историю», Карион Истомин — «Малый букварь», «Большой букварь», занимался поэзией. Эмигрант-молдаванин Николай Спафарий-Милеску стал автором ряда научных работ, в соавторстве с подьячим Долговым написал книгу «Хрисмологион». Были известны различного рода «хождения» — воспоминания путешественников с подробными сведениями о странах Востока, Средней Азии, Кавказа, например, записки купца Ф. А. Котова.

Существовали и фундаментальные географические работы: «Большой чертеж земли Русской» с описаниями дорог, рек и т. п., «Чертеж Сибирских земель», составленный стольником П. П. Годуновым, «Описания новыя земли сиречь Сибирского царства». Замечательным географом был архиепископ Холмогорский и Важский Афанасий Любимов. Хотя он-то вообще был ученым-энциклопедистом. Знал латынь, греческий, немецкий, его библиотека насчитывала большое количество духовных и около 100 светских книг. Тут были наставления по архитектуре, «лечебники», «космографии», астрономические пособия — «Книга новое небо со звездами», «Книга о кометах». Он сам наблюдал за небесными телами через «стекло зрительное круглое в дереве». Начал строительство большого каменного собора в Холмогорах, основал кирпичный завод. По информации, собранной от «сведущих людей», составил карты Поморья и Украины, создал «Описание трех путей из Поморских стран в Шведскую землю», разрабатывал проект освоения Новой Земли.

Художественной литературой в полном понимании этого слова отечественные авторы не занимались. На Руси человек привык доверять написанному, а тем более печатному слову. И если он читал переводные романы о Тристане или Бове, то подразумевал, что где-то и когда-то они действительно жили. Придумывать героев самим и описывать их несуществующие переживания и приключения означало заведомо обманывать читателей. А ложь, по православным понятиям — страшный грех. Да и, казалось, зачем придумывать, если в жизни и без того масса интересных персонажей, важных событий, о коих можно рассказать? Иное дело сказка или притча. Тут читатель и слушатель знает «правила игры», понимает условность сюжета, ищет переносный или дидактический смысл. Поэтому отсутствие такой литературы с лихвой компенсировалось устным творчеством — былинами, старинами, сказками, которыми мы с вами зачитываемся до сих пор. А первые бытовые повести, возникшие и записанные в посадской среде как раз в XVII в., имели много общего со сказкой или притчей. И так же, как сказки, были анонимными. Это «Повесть о Савве Грудцыне», «История о Фроле Скобееве», «Повесть о Горе-Злосчастии», сатирическая «Повесть о Ерше Ершовиче», «Сказ о том, как рыбы посуху ходили», «Притча о старом муже и младой девице».

Но появилась уже и книжная поэзия. Ее родоначальником на Руси стал Симеон Полоцкий. Автор виршей, драматических произведений, учебников, богословских трактатов. Он создал «Псалтирь рифмованную», перевел и переложил стихами 10 иностранных книг. Но Полоцкий использовал принцип так называемого силлабического стихосложения, принятый в Польше. Этот принцип предполагал равное количество слогов в строках (11 или 13), смежную рифмовку соседних строк, рифмы только «женские», с ударением на предпоследнем слоге. В тогдашней Европе именно силлабические стихи считались «правильными». Но в большинстве европейских языков существуют фиксированные ударения. У поляков — на предпоследнем слоге, у французов — на последнем. А у русских — на любом. Кроме того, западная «наука» стихосложения требовала оторвать язык поэзии от «подлого употребления». И при механической пересадке на нашу почву эта «научная» система поплыла. Из-за нестыковок с ударениями стихи расползались и отличались от прозы только рифмовкой. А из-за выспренного языка долгое время оставались громоздкими и неудобочитаемыми. Пока Тредиаковский и Ломоносов не навели порядок с ударениями и размерами, а Пушкин не вернул поэзию к народному языку тех же былин и песен.

Что касается музыки, то она была народная и церковная. Народная музыка жила не только среди простолюдинов, ее ценили и в «верхах». Коллинзу на царской свадьбе она очень не понравилась: «Словно под свист ветра вопит целая стая сов, надрываются галки в гнезде, воют голодные волки и оглушительно визжат свиньи». Но ведь наши предки не навязывали свои вкусы англичанам. А гудочники, домрачеи, цимбальники, дудочники, гусляры, литаврщики играли так, как нравилось русским. Ну а церковное партесное пение являлось высоким искусством. В России было принято составлять постоянные «станицы», хоровые ансамбли из 5 певчих. У царя было 5 станиц, у патриарха 7. Ясное дело, из лучших голосов. Каждая станица могла петь автономно, а по праздникам они объединялись в большие хоры. Существовали крюковые (нотные) записи музыки, их было несколько видов — знаменная, путевая, демественная. Были специальные «азбуки» по их чтению и обучению певчих. Были и композиторы, сочинявшие церковную музыку. И дошедшие до нас нотные рукописи, «строчные» записи партитур при исполнении с многоголосием, показывает, что напевы были исключительно разнообразными, красивыми и мелодичными.

Издревле существовал и народный театр — выступления скоморохов, кукольный театр со знаменитым Петрушкой, всякие «самодеятельные» инсценировки при колядовании, на Масленицу, Ивана Купалу, мистерии «пещного действа». А в 1672 г. по решению Алексея Михайловича возник и профессиональный театр. В качестве режиссера Матвеев привлек пастора Грегори из Немецкой слободы. Была создана труппа из 70 актеров. Часть набрали из иноземцев, часть — из русских юношей и мальчиков (они играли и женские роли, как в классическом британском театре). А сценаристом стал Симеон Полоцкий. Для выступлений переоборудовали одно из пустовавших зданий в Кремле. Сцена была устроена полукругом, с декорациями и оркестром. Первое представление, «Артаксерксово действо, или Комедия об Эсфири», состоялось 17 октября 1672 г. Царю так понравилось, что он смотрел спектакль несколько раз, 10 часов подряд. Позже была построена специальная «комедийная хоромина» в Преображенском, а режиссером стал выпускник Киевской академии С. Чижинский. Было поставлено еще 4 пьесы и 2 балета — «Комедия притчи о блудном сыне», «Давид и Соломон», «Малая комедия о Баязете и Тамерлане», «О Юдифи и Олоферне», «Орфей и Эвридика», «О Бахусе». Но даже эта «классика» сочеталась с народными скоморошескими клоунадами, вроде сценки с пленным солдатом Сусакимом из «Юдифи». Приговоренный к казни, он прощается «с девятью художествами» — пьянством, блудом и т. п. А потом вместо смерти его ударяют по шее селедкой. Грубо? Но и во Франции балеты и трагедии было принято перемежать шутовскими репризами, далекими от утонченного юмора.

Скульптура в России была развита меньше, чем живопись. Не из-за того, что не умели — просто этот жанр не был традиционным и не пользовался спросом. А что касается умения, то в изготовлении небольших статуэток и фигурок из дерева или кости русские мастера вполне могли поспорить с европейскими скульпторами. Сохранился, допустим, резной складень Никона, на котором резчики на высочайшем уровне выполнили целый иконостас! Деревянными изображениями украшались дома, ладьи, посуда, изготовлялись статуэтки зверей и птиц. На Украине в качестве материалов для таких поделок использовалась глина. Были на Руси мастера гипсовой скульптуры, рельефов на камне (известны, скажем, рельефы Василия Ермолина). Были и мастера литой металлической скульптуры, хотя и она носила прикладной характер. Например, применялась для украшения пушек.

Великолепнейшие шедевры создавали русские ювелиры. Своей вершины это искусство достигло как раз в XVII в. Применялась различная техника — литье, чеканка, зернь, скань, чернь, разные виды эмалей, финифть, филигрань, резьба, гравировка. До сих пор в музеях можно увидеть восхитительные по своему исполнению чаши, блюда, ковши, кадила, потиры, покрытые тонким узорным орнаментом женские украшения. Взять, допустим, представленные в Оружейной палате потир боярина Морозова, чашу Алексея Михайловича, оклады Евангелий, оклады и ризы икон. Не менее высоким было искусство вышивки — мастерицами (как простолюдинками, так и из знатных женщин) создавались чудесные пелены, воздуха, знамена, облачения священнослужителей, вышитые иконы.

Взглянем, наконец, и на архитектуру. Если сейчас иностранные туристы катят со всего мира, чтобы увидеть такое диво, как деревянный храм в Кижах, то ведь в XVII в. подобных див было полным-полно! В каждом селе, в каждом городе. Это было еще не «уникально», это было обычно для Руси, великолепие и волшебство деревянного зодчества. И апофеозом такого творчества стало строительство в 1667–1671 гг. дворца Алексея Михайловича в Коломенском. Он был деревянным, состоял из 7 «хоромин» для царя, царицы и детей, имел также дворцовую церковь, ряд клетей для подсобных помещений. Все «хоромины» строились в 3–4 этажа и были связаны между собой переходами, сенями и лестницами. Фантазии мастеров была дана полная воля, и ни одна кровля строения не повторяла другую. Крыша представляла собой сказочное нагромождение куполов, луковок, шатровых покрытий, башен, «бочек». И все это было щедро украшено затейливой резьбой — арки, ажурные перила, крылечки, двери.

Дворец имел 270 комнат, 3 тыс. окон (разумеется, с резными наличниками). Причудливым было и внутреннее убранство — резные лавки, печи, выложенные художественными изразцами, а все стены были покрыты росписями. Современники, в том числе и иноземцы, называли Коломенское «архитектурным дивом», «восьмым чудом света», Рейтенфельс писал, что он «весь кажетсй вынутым из ларца благодаря удивительным образом искусно исполненным украшениям». Сохранились имена тех, кто создавал этот шедевр. Руководили строительством плотницкий старшина Семен Петров и стрелец Иван Михайлов, бригаду столяров и резчиков возглавлял старец Арсений, входили в нее мастера Клим Михайлов, Давыд Павлов, Андрей Иванов, Герасим Окулов, Федор Микулаев. Работу по позолоте выполнял армянин Богдан Салтанов, а внутренние росписи осуществляли мастера Оружейной палаты под руководством Ушакова (дворец простоял 100 лет и был разобран в 1767 г. «за ветхостью»).

Но XVII в. характеризовался и взлетом русской каменной архитектуры. Строились громады крепостей, палат, храмов, монастырей. Каменные церкви стали обычными даже в сельской местности. Типично русским стилем были шатровые храмы, где кровля повторяла форму «шатра», обычную для деревянных церквей. После запрета Никоном шатрового стиля русские архитекторы вели поиск других форм. Частично возвращались к старине, к так называемым «новгородскому» и «владимирскому» стилю, возводили церкви, увенчанные «куполом в виде яблока не для того, чтобы уподобить их своду небесному, как объясняют это некоторые писатели, но для того, чтобы слышно было в них пение священников» (де Бруин). Многие храмы искусно украшались декоративными средствами, умело использовали игру объема, и возникало «дивное узорочье», восхищавшее как современников, так и потомков.

Строились и каменные здания гражданского назначения. И тоже богато украшались колоннами и пилястрами, бордюрами из цветных изразцов, резьбой по камню. Иноземцы в самых восторженных тонах отзывались о Патриарших палатах, комплексах Посольского приказа, трех Гостиных дворов, Печатного и Пушкарского дворов, «великолепных домах и дворцах» вельмож (Олеарий). Какими они были, могут дать представление сохранившиеся Поганкины палаты в Пскове, дом Коробова в Калуге, палаты Романовых в Зарядье. Если интересно, сходите, полюбопытствуйте. И вот что стоит отметить — ни одному из зарубежных гостей, наезжавших в Россию во времена Алексея Михайловича, «культурная отсталость» почему-то не казалась «очевидной». Не возникало у них впечатления такой «очевидности»…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.