Изящный господин. Врач Александр Иванович Овер (1804–1864)

Изящный господин. Врач Александр Иванович Овер (1804–1864)

Если бы единственным источником истории России XIX века являлись анекдоты, то, без сомнения, двумя главными врагами человечества стали бы врачи и тещи. Тещ обсуждать не будем — это сугубо личное дело каждого. Предпочтем семейным дрязгам общественные.

Как только не смеялись над своими эскулапами соотечественники! Особенно отмечали их сребролюбие.

— Почему вы, коллега, так подробно расспрашиваете пациентов об образе жизни? Разве это имеет особое значение для диагноза?

— Для диагноза нет, но по образу жизни я сужу, сколько можно взять с пациента за визит.

— Ну, батюшка, — жалуется провинциал москвичу, — дорогие же у вас доктора! Один с меня за неделю столько содрал, что в провинции я на эти деньги мог бы года четыре болеть!

Самым модным, а значит, и дорогим врачом в Москве середины XIX века был Овер. Немало людей старались поселиться возле его дома, а летом снять дачу в Петровском парке, тоже рядом с ним, уверенные в непогрешимости диагноза Александра Ивановича и его умении вылечить любого больного. За визит ему в великосветских домах платили по десять — пятнадцать рублей, заискивали на виду, а за глаза судачили, какой он скряга и богач.

Под предлогом лечения Овера часто приглашали лишь для того, чтобы лицезреть его. Во-первых, он был красавец, во-вторых, француз. Изящный господин с манерами знатного барина, с черными как смоль бакенбардами, плечистый и складный, всегда элегантно одетый и надушенный, мастер легкого разговора и даже, что невероятно в среде врачей, камергер двора его императорского величества. Дамы сходили с ума от одного его вида и не жалели ассигнаций ради визита к ним врачебного светила. Овер же, как посмеивались аптекари, которым мнимые больные приносили его рецепты, прописывал притворщицам перегнанную воду с малиновым или вишневым сиропом или невинные порошки. (Полноты ради заметим, что в те далекие застенчивые времена врачу полагалось осматривать дам лишь одетыми, поэтому мужчины, раздевавшиеся догола, имели шанс получить более точный диагноз.)

Практика Овера была столь обширна, что многим приходилось отказывать. Тогда наиболее предприимчивые дамы и действительно больные люди обращались с подарками к его кучеру, который в поездках распоряжался хозяином по своему усмотрению, уверяя, что накануне тот обещал быть именно там, куда его везут.

Об Овере говорили, что он обладает даром предвидения, его слову верили, как последней инстанции. Но всеобщему уважению и преклонению всегда сопутствуют наветы завистников. Один из коллег-медиков, тех, что всегда собственное нерадение к службе объясняют недостатками более талантливых и трудолюбивых людей, говаривал: «Овер был очень неприятен, чтобы не сказать более. Красота его была даже, я нахожу, несколько противная — французская, холодная, сухая, непривлекательная красота». Сплетничали, что Александр Иванович носит парик и даже, из-за скупости, один — по будням, а другой — по праздникам.

Но слухи да анекдоты — ненадежный источник, когда берешься описывать жизнь человека. Обратимся к более достоверным фактам.

Отец знаменитого московского врача бежал из французской тюрьмы, где его ожидала гильотина за верность королю, и поступил на службу наставником к русскому помещику Глебову, у которого в имении Панино Крапивинского уезда Тульской губернии 18 сентября 1804 года и родился Саша. В четыре года мальчик лишился отца, а значит, и средств к существованию, и в десять лет был взят на воспитание в Московскую коммерческую академию. С матерью и няней Акулиной Тихоновной теперь он жил в доме Решетникова в Столешниковом переулке, а по утрам ходил к Крымскому броду к Семену Мартыновичу Ивашковскому, бесплатно обучавшему его греческому языку. Тоже бесплатно обучал его наукам врач Вильгельм Константинович Шмиц де Пре, во многом благодаря которому Александр Иванович в девятнадцать лет закончил медицинский факультет Московского университета и был удостоен степени доктора медицины в Московской медико-хирургической академии. Потом он два года слушал лекции медицинских светил в Страсбурге и практиковался в местной городской больнице, еще два года занимался хирургией в Париже, побывал в Англии, Италии и Германии и наконец вернулся домой в мае 1829 года. Мать его к этому времени переселилась на родину в Страсбург, и Александр Иванович со своей старой няней поселился на Трубе, в мезонине дома приятеля. Первоначальная врачебная практика молодого врача состояла из монаха Симонова монастыря и купца, жившего возле Марьиной рощи, каждый из которых платил по полтиннику за визит. Но Овер не унывал, несмотря на нищенское существование. Равнодушный к картам, клубным вечеринкам и театру, он всецело посвящал свои досуги пополнению медицинских знаний.

В 1830 году, когда Москву посетила холера, Овер был назначен старшим врачом Басманной временной холерной больницы, с 1831 года работает хирургом в Екатерининской больнице, в 1832–1833 годах исполняет должность помощника профессора хирургической клиники Московского университета, в 1833 году поступает на службу старшим врачом Московской городской больницы, в 1839 году назначен ординарным профессором терапевтической клиники при Московской медико-хирургической академии, в 1842 году возглавил терапевтическую кафедру при университете, в 1846 году утвержден медицинским инспектором московских благотворительных учреждений императрицы Марии, в 1850 году становится инспектором городских больниц гражданского ведомства. И апофеоз славы — в 1847–1852 годах издает на латинском языке огромный медицинский труд, за который удостоился орденов более десятка государств.

Сотни блестящих хирургических операций провел Овер, тысячам больным поставил правильный диагноз, издал выдающийся научный труд, был талантливым лектором (хотя, надо признаться, часто пренебрегал своими преподавательскими обязанностями).

Завистники придирались, что он француз и католик. Но мало кто с таким жаром, как Овер, отстаивал перед иностранцами свое Отечество — Россию. Вся его жизнь с младенчества прошла рядом с русской няней Акулиной Тихоновной. Она умерла лет за пять до него. Александр Иванович похоронил ее в селе Всесвятском, и летом, когда жил на даче в Петровском парке, часто бывал у няни на могилке, помня слова старушки: «Смотри, Саша, когда я умру, ходи ко мне на могилку курить свою цигарочку».

Сплетники упрекали Овера за богатство и скупость. Но знаменитый доктор достиг всего добросовестным трудом и дарованием. В домашней же жизни любил простоту. После его смерти обнаружилось, что он помогал многим бедным, положив одним от себя пансион и выдавая другим единовременное пособие. Многих неимущих он лечил бесплатно, устраивал в богадельни. Слухи же о его несметных богатствах оказались, мягко говоря, преувеличенными. Он оставил жене и дочери небольшое наследство, почти все заключавшееся в двух домах на Молчановке и даче в Петровском парке.

Чего только не судачили об Овере «устные источники»! Уверяли, например, что он прозорливец и не только безошибочно определяет болезнь, но и обладает даром предвидения в обыденной жизни. С этим преданием, хотя бы отчасти, нельзя не согласиться. Когда Александр Иванович видел один из своих навязчивых снов — поле, покрытое тюльпанами, — вскоре умирал кто-нибудь из родных или близких. Последний раз неотвязный сон повторился за несколько дней до его собственной кончины, которая настигла Овера 23 декабря 1864 года. Похоронили Александра Ивановича в часовенке, построенной им еще при жизни на Введенском кладбище. Ее можно увидеть и ныне, разграбленную и оскверненную, но все же оставшуюся на века памятником замечательному московскому врачу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.