Начало: умеренно и аккуратно

Начало: умеренно и аккуратно

К нам весной комсомолец Карцев

Первый трактор пригнал в село…

Пётр Комаров. Трактор

Вернёмся немного назад, в осень 1927 года. XV съезд ВКП(б) определил будущее сельского хозяйства — оно лежит на колхозно-совхозном пути. Возразить тут, собственно, нечего, путь хороший, один у него недостаток — утопический путь. Нет, конечно, колхозами можно баловаться, но создавать их в таком количестве, чтобы они всерьез могли служить основой индустриализации?

На июльском пленуме ЦК Сталин снова, в который уже раз, повторил, каким власти Советского Союза видят пути решения аграрного вопроса.

«Выходов у нас три, как говорят об этом резолюции Политбюро. Выход состоит в том, чтобы по возможности поднять производительность мелкого и среднего крестьянского хозяйства, заменить соху плугом, дать машину мелкого и среднего типа, дать удобрение, снабдить семенами, дать агрономическую помощь, кооперировать крестьянство… наконец, давать им напрокат крупные машины через прокатные пункты. Неправы товарищи, утверждающие, что мелкое крестьянское хозяйство исчерпало возможности своего развития и что, стало быть, не стоит дальше помогать ему. Возможностей развития имеется у индивидуального крестьянского хозяйства ещё немало. Надо только уметь помогать ему реализовать эти возможности…»

Нет, все-таки потрясающее у него было умение успокаивать! Положение в стране тяжелейшее, индустриализация захлебывается, сельское хозяйство сползает в трясину, справа и слева сплошные истерики, все пытаются достучаться до вождя и его команды, доказать: все плохо, страна катится в пропасть! Как же вы не видите?! А вождь так спокойно, обстоятельно заявляет: «Нет, вы неправы, все хорошо, все идет по плану», давит авторитетом и додавливает до того, что ему действительно веришь, несмотря ни на цифры, ни на донесения ОГПУ С такой позицией трудно спорить — действительно, если чего и не хватало летом 1928 года, так это коллективной истерики во властных структурах, которая последовала бы за реальной оценкой с высокой трибуны реального положения дел. Умел человек успокаивать… То-то в семьдесят лет, смешной возраст для сына Кавказских гор, он выглядел, как глубокий старик…

«Выход состоит, далее, в том, чтобы помочь бедноте и середнякам объединять постепенно свои разрозненные мелкие хозяйства в крупные коллективные хозяйства на базе новой техники и коллективного труда как более выгодные и товарные… В этом основа решения проблемы…

Выход состоит, наконец, в том, чтобы укрепить старые совхозы и поднять новые, крупные совхозы, как наиболее рентабельные и товарные хозяйственные единицы.

Таковы три основные задачи, выполнение которых дает нам возможность разрешить зерновую проблему и ликвидировать, таким образом, самую основу наших затруднений на хлебном фронте.

Особенность текущего момента состоит в том, что первая задача по поднятию индивидуального крестьянского хозяйства, являющаяся все еще главной задачей нашей работы, стала уже недостаточной для разрешения зерновой проблемы.

Особенность текущего момента состоит в том, чтобы первую задачу дополнить практически двумя новыми задачами по поднятию колхозов и поднятию совхозов.

Без сочетания этих задач, без настойчивой работы по всем этим трем каналам невозможно разрешить зерновую проблему ни в смысле снабжения страны товарным хлебом, ни в смысле преобразования всего нашего народного хозяйства на началах социализма».

Сказать, что политику правящей команды критиковали, значит не сказать ничего. Просто лидеры СССР умело перевели коллективную истерику советской верхушки из экономической в политическую плоскость, обозвав «уклонами» Уклонов насчитывалось два — правый и левый. Выступая по этому поводу на ноябрьском Пленуме ЦК 1928 года, Сталин, в духе изобретенного им метода «творческого марксизма», умело запутал суть вопроса среди теоретических рассуждений о капитализме и социализме и ссылок на Ленина. Голая же суть уклонов, сформулированная им в том же выступлении, выглядела следующим образом.

«Левых» он определил просто: это те, «которые хотят чрезвычайные меры превратить в постоянный курс партии», и назвал это троцкизмом. Можно и так. Это было удобно. Троцкий к тому времени являлся безнадежно скомпрометированной фигурой, а поскольку выступал против Сталина, то просто не мог не использовать такой роскошный козырь, как «предательство идеалов революции». (Впрочем, думаю, что если бы Сталин вдруг полевел, Троцкий шарахнулся бы направо, и тогда троцкизмом был бы назван «правый» уклон. Дело тут не в принципах, а в аргументах.)

Однако вещи вождь говорит очень серьезные. «Одно дело — кадры троцкистов арестовать и исключить из партии. Другое дело — с идеологией троцкизма покончить. Это будет потруднее».

Потруднее — опять же успокаивающее слово. Основной проблемой был не Лев Давыдович с группкой своих сторонников, а тысячи низовых стихийных леваков, которые искренне полагали себя сторонниками генеральной линии. Они не врали, они просто так её видели! И, обвинённые в троцкизме, били себя в грудь на собраниях, стрелялись, что было меньшим злом, или, что было злом куда большим, с горя шли к реальным троцкистам, а уж там им умели объяснить происходящее… Именно во время коллективизации разборки с низовой левацкой стихией перешли в стадию внутрипартийной войны, которая вырвется на поверхность все в том же тридцать седьмом — но не закончится и тогда…

С «правым» уклоном все проще. Это была позиция партийных «умеренных», перепуганных курсом правительства, потому что этого никто никогда не делал. Они были сторонниками возможных путей развития страны, только и всего. По ходу выступления Сталин долго анализирует письмо все того же Фрумкина, говорить о котором здесь нет смысла, а затем дает краткую и образную характеристику обоих уклонов.

«Например, правые говорят: „Не надо было строить Дпепрострой“, а левые, наоборот, возражают: „Что нам один Диепрострой, подавайте нам каждый год по Днепрострою“…

Правые говорят: „Не тронь кулака, дай ему свободно развиваться“, а левые, наоборот, возражают: „Бей не только кулака, но и середняка, потому что он такой же частный собственник, как и кулак“…

Правые говорят: „Наступили трудности, не пора ли спасовать“, а левые, наоборот, возражают: „Что нам трудности, чихали мы на трудности, летим вовсю вперёд“…»

Именно тогда на вопрос, какой из этих уклонов хуже, Сталин сказал: «Оба хуже». Время подтвердило его правоту. Тогда, в конце 20-х, неизмеримо опасней были левые — именно они из любого экономического мероприятия устраивали очередной беспредел. Правые, подчиняясь дисциплине, тихо сидели и работали, разве что иногда ввязываясь в заговоры ради спасения страны от сталинских авантюр. Потом, в 1953 году, левак Хрущёв пришёл к власти и начал чудить, между делом разгромив с таким трудом поднятое сельское хозяйство. Историки до сих пор спорят, был ли он сознательный враг России или просто такой дурак. Впрочем, какая разница…

Ну а потом настало время правых — это ведь именно они наградили нас «перестройкой», кинувшись в трудную минуту искать спасения у советчиков с той стороны. По поводу этих персонажей тоже спорят, кто они были — сознательные враги России или же настоящие её враги просто использовали этих втемную. Впрочем, какая разница…

Как бы то ни было, власть объявила и подтвердила курс на коллективизацию, но чрезвычайно умеренную и аккуратную. И ведь что интересно — именно по этому плану все и шло!

По первому пункту работа началась ещё до XV съезда, когда число хозяйств, освобожденных от уплаты сельхозналога, увеличилось до 38 %. В 1928 году из предоставленных селу ссуд на долю бедняков пришлось 12,1 %, а в 1929 году уже 39,1 %. Более дешевыми были и сами кредиты: краткосрочный отпускался из расчета 8 % годовых, долгосрочный — 5 %, в то время как кулаки, например, платили 12 и 7 %. И никакого ущемления прав: это госкредит, как кому хотим, так тому и даём.

Кроме того, обложили дополнительным налогом и кооперацию. Согласно постановлению Совнаркома от 7 сентября 1928 г. «О мероприятиях по хозяйственной номощи деревенской бедноте» все кооператиные организации, работающие в деревне, обязаны были отчислять 15 % в фонд кооперирования бедноты.

Основные фонды деревни по-прежнему были чрезвычайно жалкими, поэтому с 1928 года началась их перекачка в бедняцкий сектор. Сперва кулакам прекратили продавать сложные сельскохозяйственные машины, затем, в течение последующих двух лет, у них изъяли или выкупили все трактора. Однако сельхозтехники в стране было слишком мало и она была слишком дорогой, чтобы ее могли покупать маломощные хозяйства, не только единоличные, но даже и колхозы. Государство пошло по другому пути — собирать имеющуюся технику и организовывать машинопрокатные пункты. Так же централизованно подошли и к подготовке семенного зерна. В 1927/1928 хозяйственном году в стране насчитывалось 16 097 машинопрокатных и зерноочистительных пунктов, зерна для посева было очищено 1093 тыс. т, из них 222 тыс. т составила семенная ссуда. На следующий год число пунктов выросло до 35 697, ссуда составлила 805 тыс. т, а зерна очистили 3777 тыс. т. Естественно, процент но ссуде был более выгодным, чем у кулака: даже при государственных ценах на хлеб 8–10 % деньгами меньше, чем традиционная половина урожая. Прокат сельхозинвентаря в кооперативном прокатном пункте тоже стоил в 2, а в государственном — в 3 раза дешевле, чем аренда у «благодетеля». А вот это было уже ощутимым ударом.

Всё это несколько повлияло на положение бедноты. В среднем прирост посевных площадей батрацких хозяйств составил 36 %, бедняцких — 17 %; на Украине — 44 % и 19 %, в Сибири — 64 % и 52 %, на Северном Кавказе — 37,5 % и 20 %, в Белоруссии — 40 % и 15,4 %. Какие-то совершенно фантастические цифры по Узбекистану: 250 % и 31,3 %. Должно быть, там батраки почти не имели земли.

Наконец, появился в деревне и Его Величество — то есть трактор. Об этой машинке, над которой сейчас посмеиваются, в то время пели песни, сочиняли стихи, снимали фильмы — с тем придыханием, с каким позже говорили о космических кораблях, а сейчас — об Ъ-России. Но вот дать трактор мужику означало угробить технику. Выход подсказал украинский совхоз имени Шевченко, который первым организовал «машинно-тракторную колонну» — из этого почина потом выросли машинно-тракторные станции, знаменитые МТС. К осени 1928 года их число достигло поистине космического масштаба: в СССР существовало целых 13 (тринадцать) колонн, которые имели 327 тракторов и обслуживали 6138 крестьянских хозяйств общей площадью 66 тыс. га. А к весне 1929 года только в системе Хлебоцентра число МТС достигло 45 (1222 машины), и на их долю приходилось уже 322 тыс. га. Как видим, трактор, находящийся не в деревне, а в МТС, волшебным образом вдвое-втрое увеличивал производительность, обрабатывая уже по 200, а потом и почти по 300 га. Кажется, форма использования техники была найдена[259].

МТС служили мощнейшим стимулом для образования колхозов — пахать бедняцкие и середняцкие полоски смысла не имело изначально, трактору там просто нечего делать. Поэтому вокруг МТС только за год появилось 203 ТОЗа, которые объединяли 16 872 га земли.

После XV съезда сдвинулся с мертвой точки и процесс коллективизации. Число колхозов начало стремительно расти — если смотреть по темпам. Правда, в абсолютных цифрах успехи были куда скромнее, да… Как мы видим из приведенной таблицы[260], это и вправду было медленно и постепенно…

Основные показатели колхозного строительства в 1927–1929 гг. (на 1 июня)

* Без Якутской АССР.

Какими были эти, первые, еще добровольные колхозы?

Во-первых, по-настоящему бедняцкими объединениями. Середняк в них не рвался, но с середняком можно было и обождать, не в нем проблема… По данным комиссии ЦК ВКП(б), производившей летом 1928 года обследование социального состава колхозов, в коммунах бедняков было 78 %, середняков 21 % и зажиточных 1 %, в артелях — соответственно 67 %, 29 % и 4 % и в ТОЗах — 60 %, 36 % и 4 %. Интересно, кто были эти зажиточные? Предусмотрительные кулаки или же самые фанатичные «культурники», дождавшиеся осуществления своей мечты?

Тем же летом 1928 года на один колхоз приходилось в среднем 12–13 хозяйств, через год — 17–18, а осенью 1929 года — 28–29 хозяйств. Средний размер бедняцкого надела в то время составлял около трех гектаров, батрацкого — около двух. Да, давать этим агрогигантам трактора, пожалуй, и вправду не стоило…

Что же касается порядков — то колхозы были очень разными. Три основных типа хозяйства хорошо обрисовал все тот же агроном-стажер Медведев, написавший письмо Калинину.

«Жизнь в колхозах чаще не лучше, а хуже крестьянской: работа от зари до зари, а все без толку — хлеб да вода. Отношение к делу скверное — как-нибудь сойдет. Производительность никуда не годится… Идут в них больше, кому совершенно деваться некуда: попадаются и пьяницы, лодыри, которым где ни жить.

Есть такие колхозы, где руководители энергичные, дельные, умели дело поставить безубыточно, подняли дисциплину, производительность труда и т. п. Но чересчур увлеклись строительством. Все доходы гонят на создание новых отраслей х-ва. Члены жe артели живут чуть-чуть получше, чем жили раньше. Может посытнее. А остальные руководители их уговаривают подождать: „Вот построим мельницу, тогда…“ И так без конца.

Но попадаются такие колхозы, и, по-моему, им принадлежит будущее. Не всегда встретишь там громоздкие мельницы, крупорушки, но зато чаще тут и 8 часов работы, почище одеты, поопрятней и здоровей дети, да и обедать сядут сытно… Зато и работа здесь любо-дорого. Сделают без погонялки, что надо. И живут без ссор и драк. Вот такие колхозы по душе крестьянам… Бывает, в зимние холодные вечера на беседе с крестьянами рассказываешь про такой колхоз, слушают как сказку, и чувствуешь — потяни их туда, огулом пойдут, потому что там-то они освободились бы от беспросветной, грязной, голодной и холодной крестьянской жизни».

Каких колхозов по стране больше? Наверное, первых, но они и рассыпаются постоянно, между тем как остальные — живут. Правительство, пожалуй, больше заинтересовано в колхозах второго типа, сами крестьяне — третьего, потому что сейчас в них лучше, но через несколько лет «вторые» их обойдут… а «третьи» догонят, если получат кредиты.

В целом по стране на 1 июля 1929 г. насчитывалось 57 045 колхозов, объединявших 1007,7 тыс. хозяйств, а к 1 октября их стало уже 67 446 (прирост 18 %), объединявших 1919,4 тыс. (прирост 90 %)[261] Правда, всего крестьянских дворов по стране насчитывалось 25 миллионов, но при упорной и кропотливой работе можно было лет за десять…

В конце июля 1929 года Чапаевский район Средне-Волжского края выступил с инициативой превращения его в район сплошной коллективизации. Средневолжский крайколхозсоюз инициативу обсудил и одобрил. Идей в то время было много, причем самых разнообразных, а от этой за версту несло грядущим очередным беспределом. Тем не менее руководство страны ее не прикрыло, и работа началась.

Какая, спрашивается, муха их укусила?!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.