Трудное равновесие веры и разума: аристотелизм и аверроизм

Трудное равновесие веры и разума: аристотелизм и аверроизм

Сумели ли интеллектуалы сохранить еще одно равновесие — равновесие веры и разума? С ним связана судьба аристотелизма в XIII веке. Пусть Аристотель не исчерпывался схоластической рациональностью, которая питалась также из иных, чем Стагирит, источников; именно вокруг него разыгрывалась эта партия.

Аристотель XIII в. отличался от Аристотеля XII в. Прежде всего потому, что имелось более полное представление о его трудах. В XII в. его знали в первую очередь как логика, но благодаря стараниям нового поколения переводчиков к нему прибавился Аристотель — физик, моралист в Никомаховой этике, метафизик. За переводами последовали толкования. Он приходит уже откомментированным великими арабскими философами, прежде всего Авиценной и Аверроэсом. Они доводили некоторые его положения до крайностей и, насколько это было возможно, удалили его от христианства.

Можно сказать, что на Запад проникает не один, а два Аристотеля: подлинный и Аристотель Аверроэса. Даже больше двух, поскольку чуть ли не у каждого комментатора был свой Аристотель. Но в этом движении вырисовываются две тенденции: одна исходит от двух великих докторов-доминиканцев, Альберта Великого и Фомы Аквинского, желавших примирить Аристотеля с Писанием; другая — от аверроистов, которые, видя противоречие, принимали его и желали следовать и Аристотелю, и Писанию. Для этого они изобретают учение о двойственной истине: одна из которых есть истина откровения,… другая же — истина одной лишь философии и естественного разума Когда между ними обнаруживается конфликт, то мы просто говорим: вот выводы моего разума как философа, но поскольку Бог не способен лгать, то я держусь истины Откровения и прилепляюсь к ней верой. Альберт Великий заявляет: Если кто-нибудь думает, что Аристотель является Богом, то он должен полагать, что тот не ошибался. Но если он убежден, что Аристотель человек, то он без сомнения мог ошибаться не хуже нашего. Св. Фома убежден, что Аверроэс был не столько перипатетиком, сколько извратителем перипатетической философии. На это глава аверроистов, Сигер Брабантский, отвечает: Я утверждаю, что Аристотель достиг в науке совершенства, ибо те, кто следовали за ним вплоть до нашего времени, то есть на протяжении почти пятнадцати столетий, ничего не смогли к его трудам прибавить или найти хоть какую-то значительную ошибку… Аристотель является божественным существом.

Оппозиция была сильной не только против аверроизма, но также против аристотелизма Альберта и Фомы. Возглавляли ее августинианцы, противопоставлявшие авторитету Аристотеля авторитет Платона. Но если св. Августин и был одним из основных источников схоластики, то опирающееся на платонизм неоавгустинианство встречало решительную отповедь великих схоластов. По их мнению, метафоричная мысль основателя академии представляла огромную опасность для истинной философии. По большей части, — пишет Альберт Великий, — когда Аристотель опровергает мнения Платона, то опровергает он не суть дела, а форму Действительно, у Платона скверным метод изложения. Все у него фигурально, а учение его полно метафор, где под словами подразумевается нечто иное, чем слова значат, например, когда он называет душу кругом. Томизм противопоставляет себя этой путаной мысли на протяжении всего столетия, тогда как августинианцы и платоники веками будут оспаривать все рациональные нововведения и отстаивать консервативные позиции. Их тактика в XIII веке заключалась в том, чтобы компрометировать Аристотеля с помощью Аверроэса, а св. Фому — с помощью Аристотеля и Аверроэса. Говоря об аверроизме, они всегда имели своей мишенью томизм.

Антиаристотелевские нападки проходят через все столетие, производя один университетский кризис за другим.

С 1210 г. в Парижском университете налагается запрет на обучение Физике и Метафизике Аристотеля. Этот запрет возобновляется папским престолом в 1215 и 1228 гг. Но в то же самое время, чтобы привлечь учащихся, основанный в 1229 г. и весьма правоверный Тулузский университет сразу объявляет, что в нем будут учить запрещенным в Париже книгам. Да и в Париже запреты остались пустым звуком — запрещенные книги включались в программы. Казалось, проблема была решена великолепной томистской конструкцией; аверроистский кризис вновь поставил все под вопрос. Несколько преподавателей с факультета свободных искусств, во главе которых стояли Сигер Брабантский и Боэций Дакийский, отстаивали самые крайние тезисы философа — Аристотель стал Философом par excellence, — причем осмыслялись они в духе Аверроэса. Помимо теории двойственной истины, они учили вечности мира, отрицая творение; они отказывали Богу в роли действующей причины, оставляя ему только целевую;

у него отнималось предвидение будущих событий. Наконец, иные из них — вряд ли сам Сигер — утверждали единство активного разума, отвергая существование индивидуальных душ.

Епископ парижский Этьен Тампье осудил в 1270 г. аверроистов, а св. Фома живо нападал на них со своей стороны. После его смерти (1274) началось мощное наступление на аристотелизм. Оно завершилось двумя осуждениями, провозглашенными Этьеном Тампье и архиепископом Кентерберийским Робертом Килвордби.

Этьен Тампье составил список из 219 подлежащих осуждению еретических тезисов. Чего здесь только не было! Рядом с собственно аверроистскими тезисами стояло до 20 положений, прямо или косвенно содержащихся в трудах Фомы Аквинского; другие вообще исходили из среды экстремистов, наследников голиардов, причем некоторые из них использовались для очернения аверроистов:

18 — что грядущее воскресение не должно признаваться философом, поскольку это невозможно исследовать разумом.

152 — что богословие основывается на баснях.

155 — что не следует беспокоиться о захоронении.

168 — что целомудрие само по себе не есть добродетель.

169 — что полное воздержание от плотских дел вредит добродетели и роду человеческому.

174 — что христианский закон содержит басни и заблуждения, подобно всем прочим религиям.

175 — что он является препятствием для науки.

176 — что счастье находится в этой, а не в иной жизни.

Этот «Syllabus» вызвал многочисленные возражения. Доминиканский орден с ним вообще не стал считаться. Жиль Римский заявил: О нем нет нужды заботиться, поскольку сделано это было не на собрании всех парижских мэтров, но по требованию нескольких недалеких умов.

Один из мэтров богословского факультета Годфруа де фонтэн детально и безжалостно раскритиковал этот список. Он потребовал удаления из него явно абсурдных положений, тех, которые могли бы помешать развитию науки, а также тех, по поводу которых позволительно иметь различные мнения.

Хотя с этими осуждениями не слишком считались, они обезглавили аверроистскую партию. Без сомнения, Сигера Брабантского ждали несчастья. Его смерть таинственна. Заключенный в итальянскую тюрьму, он был там убит. Эта загадочная фигура была прославлена Данте, поместившим его в Рай вместе со св. Фомой и св. Бонавентурой.

Essa ё la luce eterna di Sigieri

Cbe, leggendo nel vico degli strami,

Silloggizzo indiviosi veri.

(To вечный свет Сигера, что читал

В Соломенном проулке в оны лета

И неугодным правдам поучал).

(Перевод М. Лозинского.)

Сигер, о котором мы так мало знаем, представлял среду, которая нам известна еще хуже, но которая составляла в то время самую душу Парижского университета.

Он выражал мнения большей части факультета свободных искусств, который, что бы ни говорили, был солью и закваской университета, зачастую налагая свой отпечаток на университет в целом.

Именно здесь давали базовую подготовку, здесь велись самые страстные дискуссии, обсуждались самые смелые новшества, плодотворно обменивались мнениями. Именно тут мы обнаруживаем бедных клириков, которые не доходят до получения лицензии или еще более дорогостоящей докторской степени, но которые вносили жизнь в дебаты по беспокоящим их вопросам. Здесь мы стоим ближе всего к городскому люду, к внешнему миру; здесь менее заботились о получении доходного места и не боялись вызвать недовольство церковной иерархии; здесь жил светский дух, который был и наиболее свободным. Именно здесь аристотелизм принес все свои плоды. Здесь оплакивали смерть Фомы Аквинского как невосполнимую утрату. Именно артисты в потрясающем письме требовали у доминиканцев прах великого доктора. Прославленный богослов был одним из них.

Именно в аверроистских кругах факультета свободных искусств вырабатывался идеал интеллектуала во всей его чистоте.

Это Боэций Дакийский утверждал, что философы (так именовали себя интеллектуалы) по природе своей добродетельны, чисты и умеренны, справедливы, сильны и свободны, мягки и великодушны, замечательны, законопослушны, равнодушны к наслаждениям… И как раз этих интеллектуалов его времени преследуют злоба, зависть, невежество и глупость. Они великодушны. Вот верно найденное слово. Как прекрасно показал это отец Готье [6], именно у интеллектуалов мы находим высший идеал великодушия, который еще Абеляр считал началом добродетели, страстью надежды. Великодушие есть воодушевление человеческими делами, энергией в их реализации, доверие мастерству, которое, став на службу человеку, только и способно обеспечить осуществление его целей. Великодушие есть типично мирская духовность, созданная для остающихся в мире людей, ищущих Бога не прямо в монастырской духовности, но в человеке и в мире.