Почему в борьбе за оперативные принципы победил Гитлер, а не военное руководство

Почему в борьбе за оперативные принципы победил Гитлер, а не военное руководство

Когда читатель, прочтя это краткое описание войны с Россией, в котором, естественно, можно было отразить лишь ряд наиболее ярких моментов, отложит его в сторону, он не сможет освободиться от чувства некоторой неудовлетворенности. Если даже признать, что в своей политической концепции, которая привела нас к войне на несколько фронтов, Гитлер не рассчитал сил и возможностей немецкого народа и его Вооруженных сил, то все же остается непонятным, как могли быть совершены те многочисленные военно-политические и оперативные ошибки, которые, как мы неоднократно убеждались в ходе изложения материала, в большинстве случаев вызывали сильную отрицательную реакцию со стороны главных военных специалистов, видевших их пагубность, как, несмотря на это, Гитлеру удавалось проводить в жизнь свои решения и мероприятия. Иными словами, остается непонятным, почему высшие немецкие военачальники не нашли ни сил, ни средств, чтобы окончательно и категорически остановить Гитлера, шедшего по пути военных и политических ошибок.

Для этого имеется много весьма глубоких психологических и исторических причин, которые невозможно изложить в нескольких словах. Мы сможем понять поведение и действия основной массы военачальников, вероятно, только тогда, когда процесс формирования и становления офицерского корпуса «Третьей империи» будет освещен с самых различных сторон. Но это не входит в задачу данного труда, который имеет весьма ограниченный объем. Тем не менее я хочу попытаться установить, где же, по моему мнению, нужно искать причины подобного поведения немецкого генералитета, которое для многих сторонних людей все еще остается непонятным.

Дело в том, что офицерский корпус германских Вооруженных сил делился на несколько больших групп (Сухопутная армия, Военно-морской флот, Военно-воздушные силы и войска СС), которые в данном вопросе, несмотря на все их особенности, необходимо рассматривать как единое целое, но которые по-разному относились к новому государству и в особенности к Гитлеру. К этому следует добавить, что внутри офицерского корпуса отдельных видов вооруженных сил существовали острые разногласия, которые возникли еще в годы их строительства и усилились в первые годы войны.

Представляющееся сегодня достойным восхищения единство взглядов, ранее существовавшее среди старого офицерского корпуса и своим происхождением обязанное, по-видимому, монархической форме Германского государства, было в 1918 году окончательно подорвано. Восстановить его не смог даже Зект, проделавший в этом направлении большую воспитательную работу. В период рейхсвера наряду с офицерами, занимавшими консервативную позицию, основанную на традициях старого прусского офицерства, на передний план выдвинулись люди, которые стремились использовать армию для достижения своих узкопартийных целей, противоречивших всему ее существу. Движимые честолюбием, прикрытым подчеркнуто демократическими взглядами, они сумели занять важные посты в армии и нарушить единство, существовавшее в среде высших военных начальников. Но оказать решительное влияние на позицию основной массы офицерского корпуса эти люди, среди которых было много прекрасных знатоков своего дела, к началу войны не сумели. Своими действиями они добились только подрыва авторитета военного руководства.

На позицию офицерского корпуса отдельных родов Вооруженных сил как в годы их строительства, так и во время войны в значительной мере влияли исторические условия их создания — это относится главным образом к войскам СС — и личные качества главнокомандующего определенным родом Вооруженных сил, как это было, например, с офицерским корпусом ВВС. Большую роль играла при этом и степень вмешательства Гитлера во внутренние дела соответствующего рода Вооруженных сил.

Руководящие адмиралы Военно-морского флота, а значит, в какой-то мере и весь офицерский корпус этого вида Вооруженных сил, имели с Гитлером гораздо меньше всяких трений и разногласий. Это объяснялось тем, что Гитлер, ничего не смысля в морской стратегии, был с моряками весьма сдержан и тем самым почти не давал поводов для возникновения оппозиции по деловым вопросам. Напротив, военачальники Сухопутной армии, лишенные Гитлером, считавшим себя в этих делах специалистом, всякой свободы в решении оперативных и даже тактических вопросов, постоянно втягивались в бесконечные споры и конфликты, которые не только быстро подрывали атмосферу доверия к Гитлеру, но иногда вызывали и отрицательную реакцию в немецком офицерстве.

Уже из этого немногого становится видно, что высшее военное руководство немцев, если бы оно решилось на крайние меры (а только оно было в состоянии силой или добром изменить положение), столь же мало могло рассчитывать на повиновение ему всего офицерского корпуса, как и на единство действий руководящих генералов и адмиралов. Еще меньше можно было ожидать этого повиновения со стороны унтер-офицеров и солдат. Рассматривая сегодня прошедшие события, нельзя проходить мимо того факта, что как основная масса немецкого народа, так и подавляющее большинство военнослужащих почти до конца 1944 года были абсолютно преданы Гитлеру и не были склонны принимать на веру лозунги военного руководства и следовать за ними.

События 20 июля 1944 года вызвали среди действующих войск лишь весьма незначительную реакцию. Очевидно, то же самое произошло бы и в том случае, если бы покушение было удачным. Эти события не оставляют сомнения в том, что не только войска СС, но и соединения Военно-воздушных сил и Военно-морского флота, руководствовавшиеся лишь своим «великим» долгом перед отечеством, вечером 20 июля 1944 года в массе своей были готовы силой оружия подавить любые антиправительственные бунты. Надо думать, что и большинство войск Сухопутной армии не последовало бы за призывами восставших офицеров.

Немецкий солдат по своим традициям и по своему воспитанию никогда не был революционером. Он всегда противился тому, чтобы на него возлагалась ответственность за вопросы, которые не входили в круг задач, поставленных перед ним его народом. Он не хотел бороться за выполнение подобных задач, так как считал их уделом политических руководителей. Даже с психологической точки зрения он не был подготовлен к такой борьбе. В этом и заключалась огромная сила армии, являвшейся бессловесным инструментом в руках избранного народом правительства. Но как только германское правительство стало на путь, приведший к разгрому гитлеровского режима, и как только политическое руководство начало терять свой контроль над армией, эта аполитичность армии превратилась в ее слабость.

Об участниках заговора 20 июля можно думать как угодно. Ясно одно, что немецкий солдат не мог понять тех представителей движения сопротивления, которые, изменив своей родине, пусть даже и по самым веским причинам, поставили под угрозу жизнь сотен тысяч его товарищей. Не сопротивление путем измены родине, не использование немецких солдат для целей, которые в их глазах всегда были олицетворением измены родине и государству, а только личная борьба за свои оперативно-тактические, стратегические и политические взгляды, опирающиеся на традиции немецкой армии, могла явиться наиболее действенной формой сопротивления. Но для этого немецким военным руководителям надо было сделать для себя самые решительные выводы.

Если бы разногласия, существовавшие среди немецкого офицерства, не помешали ему выступить единым фронтом против Гитлера в тот период, когда немецкий народ еще не вел борьбы за свое существование, тогда подобные единые действия, возможно, и принесли бы желаемые результаты. Если бы генералитет энергично использовал факты глубокого оскорбления Гитлером чести немецкого офицерского корпуса, как это было, например, во время расправы с офицерами — участниками заговора Рема[9], или в деле с Фричем[10], или, наконец, в период оккупации Чехословакии, тогда, вероятно, Гитлера можно было еще остановить. Если бы тогда все выступили сообща, опираясь на пока еще прочное положение Вооруженных сил в государстве, то и Гитлер, и его диктаторские прихоти были бы обузданы.

Но этого единства не было. Сухопутной армии, а именно о ней в первую очередь должна идти речь, не хватало человека, который был бы способен противопоставить себя Гитлеру и не только повести за собой генералитет, войска и молодой офицерский корпус, но и сумел бы наперекор стараниям умело используемого нацистами пропагандистского аппарата своей партии открыть широким массам немецкого народа глаза на то, куда, несмотря на все видимые внешние успехи, ведет этот путь. Предпринятая же отдельными генералами попытка поставить Гитлера в определенные рамки не могла не вылиться в безрезультатные разрозненные выступления, которые Гитлер сумел легко подавить.

Еще перед войной стало ясно, что сплотить представителей немецкого генералитета и повести их за собой против диктатора невозможно. Этому в значительной степени мешали те внешние и внутриполитические успехи, которые приветствовались всем народом. Поэтому те лица, которые на фоне этих успехов пытались противодействовать новому режиму, устранялись без всякого труда.

Если бы в то время были разработаны какие-либо широкие планы антиправительственных действий, предусматривавшие даже участие войск, то они все равно — при условии, что их проводила бы лишь часть Вооруженных сил, — были бы, по-моему, обречены на провал, так как весьма сомнительно, чтобы войска вообще стали участвовать в подобных предприятиях. Я уверен, что подобные одиночные выступления, не найдя отклика в широких массах народа, потерпели бы крах, как это было, например, во время Капповского путча, разгромленного в результате решительных действий рабочего класса.

Таким образом, если перед войной перспективы изменения формы правления или по крайней мере методов правления путем привлечения на свою сторону армии были уже чрезвычайно незначительными, то с началом войны они совершенно исчезли. В первые годы войны развитие событий на фронтах полностью исключило всякую возможность для выступления против политики Гитлера и методов его руководства.

Предпринимавшиеся в последующий период разными дальновидными военными деятелями одиночные попытки что-либо изменить в существующем строе приводили этих генералов либо к отставке, либо к аресту. Военное воспитание и солдатские традиции в сочетании с отсутствием, ввиду большой растянутости фронтов, у высших военных руководителей возможности поддерживать друг с другом тесную связь делали подобное общее выступление абсолютно неосуществимым. Да и, кроме того, трудно сказать, какое действие возымело бы оно на Гитлера.

Все вышесказанное, однако, отнюдь не означает того, что все планы и решения Гитлера принимались его ближайшими сотрудниками или командующими действующей армии и групп армий без возражений. В чрезвычайно жарких спорах, часто переходивших в своих отдельных моментах границы дозволенного в отношении главы государства, начальник немецкого Генерального штаба и начальник Главного штаба Вооруженных сил, а также представители авиации и флота, которых зачастую поддерживали вызванные на доклад командующие группами армий, воздушными флотами и в особенности вызванные с фронта офицеры, вели острую, склонявшуюся порой к сарказму борьбу с Гитлером по поводу его решений оперативного, организационного, военно-экономического и снабженческого характера. При этом они без всяких прикрас информировали Гитлера о действительной обстановке в тылу и на фронтах. Он выслушивал эти информации, как правило, очень охотно, но, к всеобщему разочарованию, они никогда не приводили к изменению принятого им однажды решения. Правда, Гитлер пытался устранять некоторые вскрытые недостатки и неполадки, однако выводы, которые он делал из этих дискуссий, касались в основном больше вопросов личного порядка, нежели существа дела.

Всякий начальник или командующий, который вызывал у Гитлера сомнение относительно своих способностей проводить в жизнь его решения, исчезал, и вместо него назначался человек, к которому Гитлер питал больше доверия. Так, поколение высших военачальников типа Браухича, Гальдера, Вицлебена, Бока, Листа, Лееба и других (я уж не говорю о таких, как Фрич и Бек), выросшее и получившее большой опыт еще в Первую мировую войну и в годы, предшествовавшие Второй мировой войне, постепенно вытеснялось поколением новых военачальников, о которых Гитлер думал, что они будут с непоколебимой твердостью и в самой неблагоприятной обстановке проводить в жизнь его оперативные планы, часто находившиеся в вопиющем противоречии со всякими оперативными принципами. Такие люди, как Модель, Роммель, Шёрнер, Рендулич и другие, все больше и больше выдвигались на первый план. Это были, разумеется, испытанные общевойсковые военачальники, закаленные в тяжелые годы борьбы с превосходящими силами противника, но они всегда были только выдающимися командирами, а не полководцами. Чтобы поддержать рушившееся здание фронтов, их гоняли с одного участка на другой, туда, где складывалась наиболее угрожающая обстановка, пока многие из них, наконец, не выходили из строя, не выдержав ни физически, ни морально возложенных на их плечи забот.

Ближайшим советником Гитлера с первого до последнего дня в течение всего периода стремительно развертывавшихся событий оставался лишь один человек. Им был начальник Главного штаба Вооруженных сил генерал-полковник Йодль. Йодль, несомненно, был самым искренним обожателем Гитлера и высоко ценил его работоспособность, энергию, богатство идей и талант организатора. Насколько глубоко он понимал Гитлера, очевидно, останется тайной. Йодль был отличным солдатом и прирожденным генштабистом. Его оперативные взгляды отличались всегда большой четкостью и ясностью. Но, находясь в плену идей, носивших ярко выраженный континентальный характер, он был лишен той многосторонности и широты в понимании стратегических вопросов, которые всегда являются крайне необходимыми для человека, занимающего подобный пост. Эту ограниченность своих способностей Йодль хорошо понимал и сам, посвятив себя поэтому разработке чисто оперативных вопросов, которые уже сами по себе были достаточно объемны. Он все больше и больше отгораживался от других вопросов руководства и вскоре почти полностью передал в ведение фельдмаршала Кейтеля все дела, касающиеся сотрудничества с союзниками и военной администрацией в оккупированных областях. Этот односторонний интерес к оперативным и даже тактическим проблемам явился причиной того, что Йодль не только сам включился в частные вопросы руководства боевыми действиями на фронте, но и поддерживал у Гитлера пагубное стремление вмешиваться в дела низшего и среднего командования. Таким образом, он косвенно способствовал тому, что Гитлер, решавший вопросы, которые совершенно нельзя было понять, находясь в Ставке Верховного главнокомандования, стал отдавать абсолютно невыполнимые для фронта и ведшие к поражению приказы. Как и начальник Генерального штаба генерал-полковник Гальдер и сменивший Гальдера генерал Цейцлер, Йодль с поразительной резкостью и твердостью отстаивал иногда свои взгляды перед Гитлером и добивался проведения своих решений на входивших в его компетенцию так называемых театрах военных действий ОКВ. Однако вследствие многолетней тесной совместной работы с Гитлером и этот некогда ясно мысливший солдат постепенно утратил реальный взгляд на вещи. Вряд ли можно сомневаться в том, что Йодль не соответствовал той должности, которая ему была доверена управлением кадров, но он, безусловно, гораздо лучше подходил для роли начальника штаба или командующего каким-либо объединением на фронте. Несмотря на это, отсутствие у него боязни перед Гитлером, которое он неоднократно демонстрировал в самых тяжелых условиях, заслуживает благодарности и признательности всех, кто подходит к нему с беспристрастной оценкой. Неизвестно, смогли бы какой-либо другой человек, обладающий более широкими стратегическими взглядами и пониманием международных проблем, отстоять свои планы и воззрения, будучи на месте Йодля, и, как знать, не заменил ли бы его Гитлер каким-нибудь бесхребетным и совершенно незначительным человеком, который во всем бы поддакивал ему?

Несмотря на отдельные успехи, которых иногда удавалось добиться некоторым военачальникам, не может быть никакого сомнения в том, что в целом директивы по ведению операций, а частично даже и по тактическим вопросам определялись только Гитлером. Вплоть до самого последнего момента Гитлеру удавалось (это в значительной мере обусловливалось разделением полномочий во всех областях руководства) не допускать возникновения любой серьезной оппозиции. 20 июля 1944 года доказало, что всякое движение сопротивления, выходящее за рамки традиционных принципов действий военной оппозиции (независимо от того, успешным или безуспешным было бы покушение на Гитлера), не имеет никаких шансов на успех, так как вся система руководства государством и существовавшие условия не только исключали возможность сосредоточения где-либо в тылу значительных военных сил, но и делали невозможным использование любых средств, необходимых для воздействия на массы и для соответствующей подготовки общественного мнения.

События 20 июля показали, что попытка совершить государственный переворот, предпринятая пусть даже самыми умными, испытанными и готовыми на все солдатами, не могла быть поддержана ни немецким народом, ни большинством войск действующей армии. У них просто не хватило бы сил для того, чтобы хоть на несколько часов изолировать главных руководителей или защитить самих себя. Таким образом, эта попытка неизбежно должна была привести к гибели ценнейших людей и, найдя лишь незначительный отклик среди представителей авиации, флота, войск СС и пусть даже большинства войск действующей армии, в случае смерти Гитлера вызвала бы только кровавые столкновения внутри Вооруженных сил и в народе. Вновь было доказано, что, не имея за собой народа и большей части Вооруженных сил, свергнуть искусно охраняемый авторитарный режим невозможно даже при самой неблагоприятной военной обстановке. Никакая оппозиция, руководствующаяся даже самыми передовыми взглядами, не сумеет одержать верх, если глава государства может расщепить ее и путем искусной пропаганды, словом и делом, держать на своей стороне народные массы. Многочисленные кризисы руководства на восточноевропейском и других театрах военных действий и их исход лишний раз убеждают нас в справедливости этого утверждения.

Если некоторые сегодня еще полагают, что немецкие генералы и адмиралы были в состоянии изменить планы Гитлера, которые считали пагубными, иными средствами, кроме обоснованных возражений, то они совершенно не учитывают реальной обстановки, существовавшей в то время.

Имелась, правда, и еще одна возможность влиять по крайней мере на некоторые оперативные решения Гитлера. Но эта возможность с военной точки зрения не была вполне безупречной и содержала в себе определенный риск для командования. Она заключалась в тесном сотрудничестве низших звеньев командования, то есть в сотрудничестве начальников штабов, офицеров Генерального штаба, штабов действующих войск с соответствующими должностными лицами высших оперативных штабов. Формулируя определенным образом оперативные и разведывательные сводки и составляя на этой основе оперативные карты, они могли представить общую обстановку так, что Верховному главнокомандованию ничего не оставалось бы делать, кроме как принимать единственно возможное в этих условиях решение, которое именно и было нужно местному командованию. Этот путь использовался в интересах наиболее целесообразного ведения боевых действий и в отдельных случаях приводил к успеху.

В заключение стоит еще раз коротко остановиться на деятельности различных подпольных организаций, значение которой в настоящее время зачастую сильно преувеличивается. Не говоря о действиях партизан, уже рассматривавшихся нами, немецкие и вражеские подпольные организации стремились своими многочисленными диверсионными и террористическими актами подорвать военно-экономический потенциал Германии во всех отношениях. Однако тщательное изучение всех фактов саботажа убедительно доказывает, что, несмотря на наличие в германской экономике миллионов иностранных рабочих, случаев саботажа в процентном отношении было гораздо меньше, чем в Первую мировую войну. Случаи измены родине, наличие которых невозможно отрицать и которые нам пока еще известны не полностью, приводили, насколько позволяют судить имеющиеся у нас данные, к очень досадным и совершенно излишним потерям. Но все эти случаи вряд ли оказали существенное влияние на ход боевых действий.

Слухи о якобы неправильном использовании отдельных войсковых соединений и предметов снабжения, а также рассказы о фиктивных, вводивших в заблуждение приказах во многих случаях действительно следует отнести к актам саботажа и деятельности вражеских агентов, но в общем ходе событий они также ничего не могли изменить.

Хотя оперативные ошибки немецкого Верховного главнокомандования, неправильные приказы командиров отдельных частей и соединений действующей армии и факты измены родине явились наряду с актами саботажа причиной некоторых поражений и бессмысленных жертв, которых можно было бы избежать, они не оказали на исход войны почти никакого влияния. Германские Вооруженные силы и немецкий народ понесли поражение в борьбе с противником, имевшим огромное превосходство в людях и технике. Мы не можем сейчас даже приближенно судить о том, каким оно было в действительности. Исходя из неправильной оценки материальных и людских ресурсов противника, Гитлер поставил перед Вооруженными силами и народом такие задачи, с которыми они не справились, да и не могли справиться. И даже тогда, когда Гитлер понял свою ошибку, он отказался признать ее и своевременно сделать из этого необходимые выводы.