Столп царства Князь Иван Фёдорович Мстиславский

Столп царства

Князь Иван Фёдорович Мстиславский

Мало кому из русских полководцев XVI столетия так не повезло в памяти грядущих поколений, как И.Ф. Мстиславскому.

Всю жизнь он провел в походах. Война глубоко запустила в него когти. Холодное железо жалило его плоть. До старости Иван Фёдорович не вылезал из большой военной работы. Он был одним из бессменных вождей русской армии, участвовал в самых главных ее битвах, с нею разделял величайшие победы и поражения грозненского царствования. А кто знает о нем? Кто помнит о нем? Только «профи» из академической среды.

Князь Мстиславский оттеснен от славы великих деяний, к которым он имеет самое непосредственное отношение. Отчасти его закрывает от взоров потомков титаническая фигура Ивана Грозного, ходившего в те же походы, что и Мстиславский. Отчасти же дело в том, что для историков XX столетия Иван Федорович был не очень-то удобен. Он аристократ из аристократов. В его фигуре не видно ничего «демократического» — хоть на мизинец. Какую можно увидеть «борьбу дворянства и боярства» на его примере, когда он — первый боярин царства? Ничего, таким образом, «прогрессивного», одно только наследие «удельных порядков»… Не был он опричником и против опричнины тоже, насколько известно, не восставал. Поэтому для буйных поклонников опричнины и для ее фанатичных неприятелей не находится пищи в биографии этого человека.

Кому из публицистов нашего времени есть дело до того, что Иван Фёдорович пролил кровь за отечество? Что он на протяжении нескольких десятилетий был истинным пахарем военной страды, что он без устали вел плуг больших походов и кровавых сражений, пока старость не выбила его из обоймы военный элиты? Что за все труды воздалось ему нежеланным иночеством?

Князь Мстиславский — достойный человек, с памятью которого судьба распорядилась несправедливо.

Известно, что в преклонном возрасте князь сочинял своего рода «мемуары». Английский торговый представитель Джером Горсей, водивший с ним дружбу, рассказывает, что Мстиславский писал «секретные хроники». Однако тайны рода Мстиславских остались нераскрытыми: до сих пор никто не нашел их семейную летопись.

Гедиминович

Одна из предыдущих глав посвящалась князю Ивану Петровичу Шуйскому, а также отчасти его родне. В ней было показано, сколь высоко стояли Шуйские, сколь много им полагалось по праву рождения. Но по сравнению с Мстиславскими даже Шуйские решительно проигрывали.

При дворе великих князей московских с необыкновенным почтением относились к прямым потомкам Ольгерда, четвертого сына Гедимина. Оба они были великими князьями литовскими, причем в ту пору, когда их держава превосходила и по военной силе, и по территории владения Москвы. Собственно, в XIV–XV столетиях б?льшая часть прежней Киевской Руси находилась в составе Великого княжества Литовского. Не большая, а именно б?льшая. При Дмитрии Донском литовцы приходили под стены Московского Кремля. Еще в середине XV века Вязьма (!) была частью Литовской Руси. И лишь целый каскад победоносных войн, начатых Иваном III Великим и продолженных его сыном Василием III, обрушил литовскую мощь, отдал значительную часть Великого княжества Литовского московским государям. Но Литва при Иване IV все еще была очень сильна. Она оставалась серьезным противником, к которому относились с уважением. Соответственно, потомки Ольгерда, переходившие на службу Москве, — князья Трубецкие, Бельские, Булгаковы-Голицыны — бывали окружены великим почтением. По знатности их ставили выше подавляющего большинства Рюриковичей. В боярских и княжеских списках их писали на первых местах.

Так вот, князья Мстиславские не происходили от Ольгерда. Они происходили от Евнутия — третьего сына Гедимина. Их статус оказался выше, чем у большинства прочих Гедиминовичей при дворе русских государей.

Предок всего рода, князь Фёдор Михайлович Ижеславский, выехал из Литвы ко двору Василия III летом 1526 г. Земли свои на территории Великого княжества Литовского он потерял. Поскольку его матерью была дочь князя И.Ю. Мстиславского, не имевшего сыновей, князь Фёдор стал именоваться «Мстиславским»[43]. Выезжему князю государь пожаловал в вотчину город Ярославец с округой, плюс дал «в кормление» подмосковную Каширу (иными словами, он стал там наместником, а потому «кормился» от разных сборов и податей). Это был весьма щедрый дар. За него Фёдор Михайлович обещал верно служить Василию III, не иметь никаких сношений с Литвой и не помышлять об отъезде к иному государю. Племянница самого великого князя московского вышла за него замуж. Иными словами, князя постарались покрепче привязать к Московскому правящему дому. Тем не менее он, мысля в категориях аристократии того времени, видимо, всюду искал более выгодной службы. Подозревали, что он ведет переговоры с польским королем Сигизмундом. Отношение московского правительства к нему утратило теплоту. Князь даже испытал на себе кратковременную опалу. Прощенный, он не смирился и попробовал бежать. В Москве на возможность «переезда» всегда смотрели косо, а за попытку уйти за рубеж наказывали сурово. Поэтому за «рецидив» Фёдору Михайловичу вмазали крепко: он лишился Ярославца и вместо него получил волости поскромнее — Юхоть и Черемху в Ярославском уезде. Кроме того, князь вынужден был подписать еще одну «запись на верность» Василию III — под угрозой церковного проклятия. Впоследствии Фёдор Михайлович, видимо, утихомирился и не делал новых попыток побега. Со второй половины 1520-х до 1539 г. ему постоянно давали важные военные поручения. В частности, князь неоднократно возглавлял московские полки. Ему доставались ключевые посты в обороне южных и восточных границ России от татарских набегов. В1536 г. князь отбил татарский набег под Муромом. В 1540 г. он скончался.

Князья Мстиславские были в России «своими». Они выехали из Литвы, и в их крови, конечно, была литовская примесь, восходившая к роду державных правителей ВКЛ… Но ее давно разбавила почти до полной прозрачности славянская кровь. К Москве в ту пору выехало с западно-русских земель немало князей. Разница в языке тогда была едва различимой и должна была скоро сгладиться. Родня Мстиславских служила при дворе московских государей еще со времен Ивана III. Веры Мстиславские придерживались православной. Так что от прочей знати Московского государства они отличались, как ложка клубничного варенья от содержимого банки клубничного варенья, сваренного чуть раньше.

Василий III сохранил некоторое недоверие к Михаилу Фёдоровичу. Поэтому места в Боярской думе князю не досталось. Подобное недоверие не было чем-то необычным. Выходцам из-за рубежа, потомкам удельных князей, а также тем, кто служил при дворах удельных князей, крайне редко в первом же поколении доставалось место в Думе. Оно и понятно: тогда опасались допускать к кормилу высшей власти людей сторонних.

Но для Ивана, единственного сына Фёдора Михайловича, это ограничение уже потеряло силу. Он унаследовал все, кроме одного — недоверия со стороны московских государей.

Молодость

Князь Иван Фёдорович Мстиславский приходился двоюродным племенником Ивану Грозному. Принадлежность к высокому роду, кровь государей, текшая в его сосудах, поднимали князя высоко над большинством русских служилых аристократов и бесконечно высоко над многотысячной массой дворянства.

На протяжении долгой жизни своей Иван Фёдорович дважды вступал в брак, и оба раза происхождение невест должно было соответствовать высокому статусу жениха. Иными словами, он был очень ограничен в выборе суженой… Что поделаешь: положение обязывает! Первой его супругой стала дочь князя А.Б. Горбатого-Шуйского из дома Суздальских князей. Звали ее Ирина, или, как тогда писали, Орина. От нее родился наследник князя и «преемник» его власти и влияния при дворе, Фёдор. Он был лишен честолюбия отца и его способностей. Однако Иван Фёдорович позаботился о том, чтобы сын его не потерпел ущерба в статусе. Первая жена Ивана Фёдоровича была в высшей степени «достойна» его по уровню родовитости: в 1547 г. ее призвали для участия в свадебном празднестве, когда брат царя, князь Юрий, женился на Ульяне Палецкой. Это была большая честь… Иван Фёдорович женился очень рано и прожил с супругою лучшие годы жизни. Она скончалась в 1566 г. После смерти Орины Горбатой князь, еще совсем не старый человек, женился на Анастасии Воротынской, родной племяннице другого знаменитого полководца — кн. М.И. Воротынского. Вторая жена не уступала первой в родовитости. Воротынские вышли из Черниговского княжеского дома и сохранили колоссальный удел, по сравнению с которым даже богатые вотчины Мстиславских выглядели жалкой пустошью. Сестра Анастасии в будущем станет царицей, — когда на русский трон взойдет первый и единственный Шуйский, ее муж, князь Василий Иванович…

Царь Михаил Фёдорович и бояре

По этим бракам — а они не составляли какого-то исключения, — видно: высшая аристократия стремилась сохранить определенную замкнутость, не выпускать власть за пределы узкого круга родов. Иван Фёдорович обязан был блюсти аристократический обычай, хотел он этого или нет.

Очевидно, князь стал поздним ребенком. Дата и год рождения его неизвестны, как впрочем, и у подавляющего большинства русских полководцев XVI столетия. Но кое о чем можно догадаться по косвенным признакам.

Последнее командное назначение он получит в 1580 г. Именно тогда князь выступит в свой последний поход. В дальнейшем он, очевидно, по ветхости лет, уже не мог водить полки, а потому оставался в Москве. Сколько лет ему было тогда? Пятьдесят? Или, может быть, шестьдесят? С точки зрения XVI века — очевидная старость. Военачальник на седьмом десятке — явный нонсенс… Выходит, Иван Федорович мог родиться где-то между 1520 и 1530 гг. До смерти отца в 1540-м его не видно и не слышно. Нормальное положение — род представлен на государевой службе прежде всего старшим человеком. Но и после того, как скончался отец Ивана Федоровича, на протяжении долгих лет его нет в разрядах. Значит, он не служит. А вот это уже непорядок. Честь рода можно поддержать только пребыванием на военных и придворных чинах. Если никого из Мстиславских не видно, значит, род теряет влияние, — ситуация крайне неудобная! Ее может объяснить только одним: наследник еще очень юн. Рано мальчику на службу… А значит, он вдоволь накушался горького хлеба безотцовщины. И совсем немногому успел научить его родитель в трудной науке войны и управления людьми.

Лишь в 1547 г. Мстиславский в качестве рынды (оруженосца-телохранителя) сопровождает молодого царя в походе под Коломну. Это служба для молодых парней. Известно, как уже говорилось, что к тому времени он был женат. Отсюда можно сделать вывод: Иван Федорович родился в конце 1520-х или в самом начале 1530-х гг. Ивану IV он должен считаться ровесником.

Молодой человек очень хорошей крови сделал фантастическую, головокружительную карьеру. Такая карьера присниться не могла Дмитрию Ивановичу Хворостинину, и даже более высокородный Шуйский продвигался в чинах куда медленнее.

Юный Мстиславский еще в один поход отправился рындой, а в третьем, под Казань… числится воеводой и боярином. Ему около двадцати лет. В окольничих, т. е. ступенькой ниже, князь не бывал, сразу поднявшись к высшему рангу служебной иерархии. Итак, ему около двадцати лет, а выше двигаться некуда. Боярином Мстиславского сделали в 1548 или 1549 г.

Более того, в самом начале военной карьеры он оказывается на вершине военной иерархии, а не только думной. В 1549 г. его ставят первым дворовым (или, иначе, «дворцовым») воеводой в походе против казанцев. Иными словами, дали ему под команду «государев полк». Между тем в русской полевой армии того времени высшими должностями считались именно посты первого воеводы большого полка и первого воеводы государева полка.

Первые походы стали для Мстиславского хорошей и, к счастью, относительно безопасной школой. Больших сражений с татарами тогда не произошло. Он постепенно восполняет пробел в знаниях о военном деле, которые не мог получить из-за ранней смерти наилучшего наставника — отца.

Русская военная элита времен царствования Ивана Грозного выросла на войнах с татарами. Боевых столкновений с западными соседями в первую половину правления почти не было. В середине 1530-х отгремела краткая Стародубская война с литовцами, да и всё, пожалуй. А вот угроза нападений со стороны казанцев, крымцев и ногайцев постоянно нависала на южными и восточными границами. Малые набеги в ту пору были частью повседневной жизни русской земли. Их ждали всегда. Тело русского государства можно уподобить пистолету, снятому с предохранителя. Оно готово было выстрелить полками на юг или на восток в любой момент. И первые десять лет службы молодого Мстиславского связаны были со степными пространствами, где летом в высоких травах таились банды крымских работорговцев, а зимой, по мерзлой корке застывших рек, бросалась терзать Россию казанская конница.

В 1550 и 1551 гг. он сидел первым воеводой в Туле и Пронске, поджидая неприятеля. В таком ожидании, сменявшимся стремительными бросками и жестокими боями, пройдет б?льшая часть его жизни. Для разнообразия иногда его будут отправлять на Ливонский фронт, но… к нему и отношение у русской аристократии было другое. Ливонскую войну знатнейшие люди России считали чем-то не совсем обязательным. Дворянство искало там добычи, славы, новых поместий с трудолюбивыми местными землепашцами. Знать водила полки, подчиняясь воле царя. Но все-таки в Ливонию очень долго, примерно до времен Батория, больше ходили «погулять». Пограбить, прибрать тамошние городки «на великого государя». До Батория Ливонский фронт играл роль «поля чудес» для русской армии. От боевых действий в тех местах ждали побед и поражений, но все-таки не ждали смертельно опасной, тяжелой, бесконечно рискованной службы на границе с воинственной степью. Юг всегда был страшнее. Там смертушка то и дело заглядывала в самые очи. Если запад обещал лучшим честь и богатство, то юг для всех без различия был тяжелой работой, необходимой для выживания всего русского народа.

Мстиславский начинал на юге и провел там столько месяцев, что если сложить их — все, на протяжении трех с лишком десятилетий службы, — выйдет целая жизнь. Коротенькая, жизнь юноши, да, но вся до отказа наполненная «смыслом слова приказ» и «назначеньем границ».

Летом 1552 г. вооруженные силы России собираются на восточном рубеже, чтобы совершить величайший удар по неприятелю. Их ждет Казань.

Казань

Золотая Орда, властители которой когда-то считали Русь своим улусом, в XV веке распалась. На ее месте возникло несколько молодых агрессивных государств. Дугой охватывали русские земли Сибирское ханство, Казанское ханство, владения ногайцев, Астраханское ханство, Крымское ханство… За Крымом с конца столетия стояла могущественная Турция. В следующем веке набеги «скорым изгоном» и большие походы на территорию России стали обычным явлением. Горели города. Десятки и сотни тысяч русских угонялись в полон, а потом шли на невольничьи рынки живым товаром. Словно раскаленные клещи сжимали русские окраины, вырывая куски живой плоти!

Каждый год из Москвы отправляли воевод в район Оки, к Мурому, в Мещёрскую землю — эти места были в ту пору передним краем России. Иной раз их оборона бывала прорвана, и на центральные области Московского государства обрушивались полчища алчных грабителей… Борьба со степной угрозой оказалась главной задачей российского правительства. Постепенно оно укрепляло рубежи страны. Осколки Золотой Орды начали испытывать на себе ответные удары.

Однако бесконечная война на доброй половине российских границ подрывала силу державы и могла в любой момент закончиться государственной катастрофой. Следовало положить этому конец. На дальних окраинах стали строить малые городки. Деревянные «крепостицы» превращались в опорные пункты для русской армии. Каждый из них приближал московские полки к землям неприятеля.

Ближе всех к Москве и всех опаснее была Казань. Московские государи соперничали с крымскими и астраханскими ханами за право посадить на трон казанский своего ставленника. А когда этой цели не удавалось достичь, в дело шла военная сила. Немало походов совершили на территорию Казанского ханства русские рати. В то же время на восточные области России то и дело обрушивались свирепые волны кочевой стихии, исходящие от Казани…

Довести до Казани большую армию и, главное, дотащить туда тяжелые орудия оказалось исключительно тяжелой задачей. Придя под стены города, войска испытывали нехватку припасов, поэтому не могли надолго задержаться там. А подвоз пороха и продуктов оказывался невозможен из-за осенней и весенней распутицы.

Наконец московское правительство решилось создать новый опорный пункт в непосредственной близости от столицы ханства. В первой половине 1552 г. здесь выросла Свияжская крепость.

Долго готовился большой поход на восточного соседа. В июне 1552 г. основные силы двинулись в направлении Коломны. Дойдя до Коломны, русская армия была остановлена грозным известием. К Туле приступала орда крымского хана Девлет-Гирея. Туда сейчас же отрядили большие силы. Крымцы были настроены решительно: они получили от турецкого султана поддержку в виде отряда янычар, которые считались грозными воинами… Однако от Тулы их с уроном отбили и погнали в степь. Крымский хан Девлет-Гирей потерпел тяжелое поражение и даже вынужден был оставить победителям артиллерию. Поход на Казань продолжался.

Мстиславский со своим полком и полком левой руки должен был первым перейти через Оку и подготовить переправу для огромного полка самого государя. Он с этой задачей справился.

Главные силы двигались через Владимир и Муром к маленькому новорожденному Свияжску. С фланга их прикрывала вторая часть армии, шедшая через рязанские и мещёрские земли. В августе обе рати соединились в Свияжске. Здесь уставшие войска передохнули и получили необходимые для дальнейших действий припасы. Эти припасы прежде доставили по Волге кораблями и сосредоточили на складах… Теперь они понадобились. Таким образом, стратегия медленного продвижения на земли неприятеля путём строительства укрепленных опорных пунктов вновь оправдала себя.

Царские полки переправились через Волгу. Вскоре они были под стенами Казани.

Численность московской армии, собравшейся под Казанью, вызывает споры. Войска были разделены на несколько частей: государев двор (царский полк), большой полк, передовой полк, полк правой руки, полк левой руки, сторожевой полк, яртоул (разведывательно-дозорный отряд) и «наряд» (артиллерия). Все они были неравны по силе: первые — крупнее, последние — меньше. Один из источников указывает: в царском полку и полку правой руки было, соответственно, по 20 000 и 12 000 конников, а пехоты (стрельцов) числилось вдвое меньше. Кроме боевых частей, с армией шла «посоха» — обозники, толпа слабо вооруженных или вообще не вооруженных людей, предназначенных для инженерных работ. Значит, вся армия могла состоять из 100–150 тысяч человек. Но это не слишком надежные сведения: возможно, они сильно преувеличены. Воины, поседевшие на государевой службе, удивлялись мощи царской армии. Такого они никогда раньше не видели! Известно, что в моменты наивысшего напряжения Москва была способна выставить в поле 20–30 тысяч хорошо вооруженных и экипированных дворян или, как тогда говорили, «служилых людей по отечеству», да еще не более 20 тысяч стрельцов. Эти-то 40–60 тысяч и решали дело. Вместе с ними под Казань пришли целые орды «боевых холопов»: их могло собраться вдвое, втрое, а то и вчетверо больше, чем дворян, но выучка и снаряжение у них были намного хуже, чем у их господ. Посоха же сама по себе ничего не стоила как боевая сила.

Численность обороняющихся неизвестна, даже приблизительно.

Казань была окружена мощными дубовыми стенами и глубокими рвами, на стенах стояли многочисленные пушки. Казанский хан Едигер изготовился сражаться насмерть. Большинство казанцев поддерживало его в этом намерении. В тылу осаждающих оставались значительные силы неприятеля. Они базировались на большой «острог», поставленный в труднодоступной местности на Арском поле, и беспокоили русскую армию нападениями из леса.

Иван Федорович в казанском походе числится первым воеводой большого полка. Тысячи людей пребывают у него под его командой. Армию воглавляли четыре полководца, занимавшие высшие посты по боевому расписанию: сам князь Мстиславский, его второй воевода князь Михаил Иванович Воротынский, а также воеводы «дворовые» — князь Владимир Иванович Воротынский и Иван Васильевич Шереметев. Из них состоял «главный штаб» армии. С войсками шел сам царь, и он по идее должен бы считаться главнокомандующим… Но вот незадача: по его собственным воспоминаниям и по свидетельству участника похода, князя Андрея Курбского, царь не был волен решать тактические вопросы. Решали его воеводы, а его порою принуждали подчиниться против воли и желания.

Много копий сломано по поводу того, кто именно играл роль ведущей командной силы под Казанью. Иными словами, на кого можно возложить лавры главного из победителей. Долгое время роль разных полководцев в «казанском взятии» застилала титаническая фигура Ивана Грозного. В нем видели основного тактика и стратега. Видимо, напрасно. Дело даже не в том, что под Казанью царю было всего 22 года и он обладал к тому времени незначительным военным опытом. Дело в другом. Как уже говорилось выше, не он играл роль первой скрипки в решении важнейших вопросов.

Но если не Иван IV, тогда — кто?

Одного имени назвать невозможно. Тактически взятие города было коллективным успехом нескольких превосходных военачальников.

Под Казанью собралась блестящая плеяда наших полководцев. Многие были хороши, многие отличились. Основные решения принимала, несомненно, четверка перечисленных выше воевод. Чье мнение было важнее Ивана Мстиславского или Владимира Воротынского? Трудно сказать. Во всей четверке Мстиславский самый молодой и наименее опытный командир, но по должности— старший. Хотелось бы подчеркнуть: главнокомандующим русскими полками под Казанью формально назначили именно Мстиславского. За его спиной уже стояло несколько походов, т. е. князя даже в те молодые годы неправильно было бы назвать человеком, несведущим в военном деле. Однако для единоличного командования колоссальной армией такого опыта явно не хватало.

Почему же его назначили на столь ответственную должность — хотя бы номинально?

Ответ надо искать в устройстве командного состава русской армии того времени. Армия не стала бы подчиняться незнатному человеку. Или хотя бы недостаточно знатному. Такой вождь принес бы «поруху чести» всем командирам полков, и они дружно били бы челом государю «в отечестве о счете», как тогда именовали местническое разбирательство. Самые решительные могли отказаться от участия в походе, уйти в монастырь и даже предпочесть тюремное заключение проигрышу местнического дела. Ведь аристократическая честь распространялась не на одного человека, а на весь род. Один отступился, проиграл, и его поражение немедленно сказывается на статусе всей родни, вплоть до отдаленных потомков, которым суждено родиться лишь через несколько десятилетий после инцидента. Им придется занимать менее высокие должности, уступать в карьерных достижениях почти равным персонам. А всё почему? Когда-то предок допустил местническую «потерьку»…

Таким образом, предводитель знати, занимавшей главные воеводские посты в действующей армии, должен был превосходить в родовитости всех подчиненных. При этом в лучшем случае он мог помимо хорошей крови обладать и военным дарованием, а в худшем — к нему приставляли талантливого помощника. Или кто-то из младших воевод оказывался постоянным «консультантом» командующего.

Так вот, знатность Ивана Фёдоровича и наличие у него пусть и небольшого, но все же ощутимого боевого опыта делали князя превосходной кандидатурой в командующие.

На страницах летописей помимо князей Ивана Мстиславского и Владимира Воротынского названы имена еще нескольких военачальников, отличившихся в боевых столкновениях с казанцами. Князь Дмитрий Хилков в жестком бою дважды отбивал дерзкие атаки татар. Князья Александр Борисович Горбатый (тесть Мстиславского) и Семен Иванович Микулинский получили приказ разгромить большую татарскую рать, нависавшую над русскими тылами и беспокоившую войско опасными нападениями. Им удалось справиться с этой задачей, взять Арский острог и разорить всю «Арскую сторону», обезопасив тем самым русский тыл. Поэтому их имена чаще всего звучат в литературе, посвященной «Казанскому взятию». В послании ко князю Горбатому священник Сильвестр, известный современник воеводы, прямо адресовал ему главную заслугу знаменитой победы[44].

Однако ведущую роль при взятии города сыграли все-таки не Горбатый и не Микулинский. Душой всей опасной работы, связанной с подготовкой штурма и его проведением, стал подчиненный Мстиславского, князь Михаил Воротынский. Его искусство и его мужество сыграли первостепенно важную роль в победе русской армии[45].

Почему эту роль не удалось сыграть молодому Мстиславскому? Отнюдь не из-за недостатка опыта или каких-то ошибок.

Поход Ивана Грозного на Казань. Июнь — август 1552 г.

В начале осады большой полк разделился на две части — пешую и конную. Пешцы попали под команду к Воротынскому. Их силами к стенам Казани придвигались «туры» (осадные укрепления). Они выдерживали атаки казанцев. Роль Мстиславского была не менее важной. Он начальствовал над конниками и стоял за спиной у отряда Воротынского, охраняя его от возможной вылазки основных сил противника. Русские военачальники предвидели наскок татарской конницы.

Так и произошло.

27 августа за турами встали русские пушки. Началась бомбардировка Казани с близского расстояния. Из Крымских ворот выехала рать знатного татарина Карамыша-улана. Наперерез бросился Мстиславский со своей частью большого полка и в жестокой сече наголову разгромил казанцев. Их командир попал в плен. За победу пришлось заплатить дорогую цену: Иван Фёдорович получил два ранения от вражеских стрел… В дальнейшем его участие в боевых действиях было ограничено. В строю он остался и даже на следующий день дрался, отбивая неожиданное нападение засадного отряда татар, выскочившего из лесу на русские тылы. Но в штурме князь вряд ли мог участвовать… Его полк выполнял другую задачу. Во время штурма конники Ивана Фёдоровича обеспечивали безопасность от контрударов татар и блокировали пути их возможного бегства из города.

По этим известиям о борьбе за Казань можно сделать вывод: Мстиславский проявил себя в деле отлично. Как минимум ему следовала слава лично храброго человека и надежного командира.

Казань пала под натиском русских штурмовых отрядов.

Мстиславский получил тогда первый в своей жизни опыт масштабных боевых действий.

Между Казанью и Ливонией

В 50-х гг., до начала Ливонской войны, вооруженные силы России решали две большие задачи. Во-первых, обороняли южную границу — она стала вдвойне опасной, поскольку крымский хан Девлет-Гирей не принял перехода под царскую руку Казани[46] и постоянно угрожал большим походом в русские земли. Во-вторых, подавляли мятежи «черемисы», оказавшейся главным мятежным элементом на присоединенных землях Казанского ханства.

Глава из сочинения А. Курбского «История о великом князе Московском», 1572 г. Список XVII века

В те годы главными русскими полководцами, на плечи которых легло решение этих задач, оказались князья Иван Фёдорович Мстиславский да Иван Дмитриевич Бельский. Их именовали «большими боярами» или «большими воеводами».

Из года в год они возглавляют русские рати на «береговой» службе. Так ее именовали, поскольку главным оборонительным рубежом на пути крымских войск были берега Оки. Здесь и располагались московские полки, поджидая неприятеля. Они стояли, как правило, по линии Калуга — Серпухов — Коломна, иногда выдвигаясь южнее — к Туле, Дедилову, Зарайску или Одоеву. В боярских списках того времени князья Бельские, такие же Гедиминовичи, только на службу Москве перешедшие раньше, стояли чуть выше Мстиславского. Так же и в военной иерархии — когда князь И.Д. Бельский назначался командовать армией, то Иван Фёдорович ставился начальствовать вторым по значению полком. Чаще всего это был полк правой руки, иногда — передовой.

В остальных случаях командовал русской армией именно Мстиславский.

Итак, в 1553 г. Иван Фёдорович возглавляет трехполковую рать под Калугой и Одоевом.

Зимой 1553–1554 гг. он идет с войском в казанские места «на Луговую сторону» против «черемисы». В течение двух недель он проходит огнем и мечом мятежные территории и докладывает царю: «Многих людей поимали и побили».

В 1554 г. Мстиславский вновь отправляется с армией «в казанские места на луговых людей».

В 1554 г. князь числится первым воеводой полка правой руки на Коломне, при главнокомандующем Бельском.

В 1555 г. Иван Фёдорович стоит во главе большой рати на Коломне и под Тулой. Осенью того года он вновь выходит с князем Бельским на линию Калуга — Серпухов. Передовые силы русских тогда сцепились с крымцами и потерпели поражение, но подход основных сил заставил татар отойти.

В 1556 г. боярин управляет армией из Коломны, затем, «по вестям», перемещается к Серпухову и устью Протвы. В войсках появляется сам Иван IV. Хана ждали тогда всерьез. Но он, узнав, что царь стоит со всеми силами под Серпуховом, а по Днепру наступают на Крым его отряды, отменяет решение совершить набег на русские земли и возвращается восвояси. Когда Иван Грозный получил эти добрые новости, он, помолясь «у Николы Зарайского», уезжает в Москву, но оставляет заслон. «Государев полк» сторожит южные границы под командой того же Мстиславского. Осенью 1556 г. небольшие отряды крымцев тревожат наши рубежи. Иван Фёдорович противостоит им, руководя войсками из Калуги. До большого боя тогда дело не дошло…

Затем три года подряд — с 1557 по 1559-й — Мстиславский под командой Бельского весной выходит с войсками на юг, сторожить незваных «гостей».

Легко увидеть, что военные назначения он получает ежегодно. Иногда — по два-три разных за год, а иногда дело ограничивается одним. Так будет на протяжении почти всей биографии полководца, за исключением краткого перерыва в середине 1570-х.

В 1566 или 1567 г. он строит себе резиденцию на месте казачьего поселения в Епифани — мощную деревянную крепость с высокой сторожевой башней и теремами, а также несколько храмов на посаде. Здесь располагается осадный гарнизон численностью более 700 бойцов — пушкарей, стрельцов, пищальников, затинщиков, воротников, плюс значительное количество казаков. Епифань стала одним из сильнейших опорных пунктов оборонительной линии России против Крыма. Здешний острог Мстиславский мог рассматривать как военную базу, занимаясь «командирской работой» на юге страны.

На протяжении всей боевой биографии князь Иван Фёдорович Мстиславский — в воеводских чинах, как командир полков, самостоятельных полевых армий и крепостных гарнизонов — будет «работать» на степном фронте (против Казани, «черемисы», Крыма и ногайцев) около тридцать раз. На Ливонском фронте — примерно в два раза меньше.

Получается, что Мстиславский должен был на коне объездить всю страну из конца в конец многое множество раз. Конечно, в походах человек его уровня питался не мукой и солониной, как большинство подчиненных, и жил в шатре, а не под войлочным одеялом, но все же… все же… Какой современный генерал может сказать о том, что он принял участие в таком количестве боевых операций? Наверное, тот, кто прошел Русско-японскую войну, Первую мировую, Гражданскую, Финскую, Великую Отечественную и Советско-японскую, мог бы равняться с Иваном Фёдоровичем боевыми заслугами перед отечеством. Да много ли таких военачальников сыщется в истории XX столетия?

Ливонский фронт

В Ливонской войне Иван Федорович также сыграл роль одного из ведущих полководцев. Первые два года войны прошли без его участия. В 1560-м он назначается главнокомандующим русскими силами на Ливонском театре военных действий. Иван Федорович не только сам ходит в походы, но и осуществляет общее руководство действиями многочисленных русских московских отрядов, выполнявших задачи в Ливонии.

Главная его задача — наступление и, особенно, важно, захват неприятельских городов.

Первый опыт борьбы в новой обстановке состоялся зимой 1560 г. В январе князь Мстиславский вышел из Пскова во главе большой рати из пяти полков к Алысту (Мариенбург, он же Алуксне). По дороге он отправил легкий корпус князя Василия Серебряного с наказом громить соседние области. Осадив Алыст, Мстиславский дождался прибытия «наряда» — осадной артиллерии. Вражеская крепость стояла на острове посреди озера. Однако зимой озеро покрылось льдом и не составило преграды для осаждающих. Подведя орудия поближе к стенам под прикрытием «туров», русские открыли огонь и за несколько часов разбили стену до основания, «…немцы с города ся сметали, город сдали», — лаконично говорится в летописи о завершении осады. В Алысте оставлены были наши воеводы со стрелецким отрядом. Тем временем корпус князя Серебряного совершил рейд по ливонским землям и вернулся в расположение армии Мстиславского: «Преж сего те места были не воеваны, а пришли на них безвестно (т. е. внезапно, неожиданно. — Д.В.), и взяша в полон множество людей и всякого имущества и скота и побиша многих»[47].

Царь отправляет к Ивану Федоровичу гонца с «жалованием» — наградными золотыми монетами для командного состава.

В мае 1560 г. на Ливонском фронте сосредоточилась новая московская армия. Делалась ставка на масштабное наступление, поэтому и силы оказались в подчинении у Мстиславского немалые, в том числе «большой наряд», т. е. мощный артиллерийский парк. На стороне немцев активно выступили Польша и Литва. Положение русских войск осложнилось. Царь стремился добиться решающего успеха, показать, кто в Ливонии настоящий хозяин, потому и привлек к делу опытного полководца. По сведениям князя А. Курбского, участника похода, Мстиславский располагал 30 000 конницы, 10 000 стрельцов и казаков, а также нарядом, включавшим 40 тяжелых орудий[48].

В летописях и разрядах нередко встречается выражение «распустить войну». Оно значит — направить из расположения главных сил легкие отряды для разорения неприятельской территории. Так поступали татары, русские, литовцы и поляки. Это был общий прием в тактике ведений войн того времени. Мстиславский на собственной шкуре попробовал, как это бывает, когда по южнорусским уездам несутся крымские конники, повсюду «распуская войну». И он, соответственно, применял ту же тактику в Ливонии…

Ядро боевых сил медленно движется к твердыне Ливонского ордена — городу Вильяну (Феллину). Впереди расчищает дорогу авангардный отряд. Псковская летопись так сообщает о его действиях: «Того же лета после Ильина дни пришли воеводы князь Иван Мстиславский, да князь Пётр Шуйской и иные воеводы и шли к Вельяну с нарядом. И послали посылку князя Василия Барбошина к Володимерцу и к иным городом, и пришел на них безвестно на станы Ламошка немецкой (ландмаршал Ф. Белль. — Д.В.)… И Божиею помощию великого князя войско немцы побило, а Ламошку поимали, и иных немец многих живых языков взяли»[49]. Пленного ландмаршала впоследствии казнили за нарушение условий перемирия и варварские методы ведения войны, использованные им под Юрьевом.

Корпус князя Барбашина осадил Феллин, блокировал дороги и дождался подхода Мстиславского с тяжелой артиллерией.

Отряд немцев попытался преградить дорогу русским войскам, поджигавшим предместья, но потерпел поражение и отступил. После прибытия Мстиславского от удара русских пушек город не могло защитить ничто… Стены Феллина пали. Город выгорел от бомбардировки раскаленными ядрами, и немцам пришлось сдать его. Вся осада продлилась около трех недель.

Замок в Алысте (Мариенбург, Алуксне)

30 августа Иван Фёдорович мог доложить: Феллин взят, причем в плену оказался старый магистр Ордена В. Фюрстенберг! Его в Москве приняли иначе, нежели Белля, оказав большие почести. Русскому войску досталась богатая добыча, а также 80 тяжелых пушек и 450 малых[50].

В это время небольшие отдельные корпуса русских и служилых татар действуют по всей Ливонии, нанося поражения последним отрядам ливонских немцев. Война «распущена» Иваном Фёдоровичем на огромном пространстве: по Рижской дороге, в направлении на Колывань (Таллин), под Кесью (Венденом), Перновом и даже у далекого Гапсаля. Летописец кратко сообщает: «Воеваша много Немецкой земли»…

Мстиславский продолжает наступление, начавшееся в высшей степени удачно. Командиры его отрядов берут Тарваст и Рую[51]. Ливонцы в ужасе покидают Полчев, отчаявшись защитить его. Город попадает в наши руки.

В дальнейшем от армии Мстиславского потребовали взять Колывань. Сомнительно, что эта задача была выполнимой: после нескольких месяцев непрерывных боев и осад полки вымотались до предела. Но у Ивана IV кружилась голова от успехов… Иван Федорович, реалистически оценивая свои шансы, самовольно останавливает армию у Пайды, далеко не дойдя до Таллина, и отправляет в Таллин грамоту с требованием добровольно перейти под власть царя. Даже эта «сокращенная программа», по словам Ивана Грозного, далась по принуждению, «неволей». Видимо, Мстиславский пытался отговорить царя от продолжения похода. Хорошо представляя себе, что посоха, т. е. пестрый люд, набранный из гражданского населения для помощи в инженерных работах, будет постепенно разбегаться и доставить артиллерию до Таллина окажется слишком сложно, воевода подступает к Пайде с «меньшим нарядом». Но и Пайда располагала мощными укреплениями.

От огня ее защитников погибло много посошных людей, к тому же за шесть недель осады у посохи кончились съестные припасы. Она начала таять, открылось дезертирство… Мстиславский решил не искушать судьбу и отступил от города, с трудом вывезя артиллерию в обстановке осеннего бездорожья. Бог весть, удалось бы спасти тяжелые орудия из-под Таллина: дорога оттуда до русских рубежей вдвое длиннее…

Царь был, разумеется, недоволен этой неудачей. Псковичи, занимавшиеся материальным обеспечением похода, жаловались на чудовищные расходы и обвиняли Мстиславского в том, что он, приступая к Пайде с меньшими силами, действовал «в похвале», т. е. переоценил собственные силы. Но если проанализировать, каким было положение в Ливонии до походов Мстиславского и каким оно стало после них, станет ясно: Иван Фёдорович добился серьезных успехов — взял пять городов, рассеял последние силы ливонцев. Срыв под Пайдой, хотя и остановил наступательный порыв русских, но все же был, на фоне очевидных удач, не столь уж значительным поражением. Мстиславский и его подчиненные обеспечили стратегическое преобладание русских войск в Восточной Ливонии.

Любопытно, что в исторической литературе победы армии князя Мстиславского нередко приписываются Андрею Курбскому. Да, это был смелый и энергичный воевода. Да, его действия в 1560 г. надо оценивать как весьма удачные. Но он в войсках Мстиславского числился командиром одного из полков, не более того. В своей «Истории о великом князе Московском», рассказывая о борьбе за Ливонию, Андрей Михайлович всячески подчеркивал собственные победы, личную отвагу, особое доверие со стороны царя. О прочих же участниках войны князь Курбский упоминал не столь уж часто, если они не принадлежали к кругу его политических единомышленников. Он, по всей видимости, не лгал и не пытался порочить иных воевод, лишь кое в чем преувеличивал свои заслуги, как это случается с большинством мемуаристов. Но сам отбор фактов выдвигал Курбского на роль незаходящей звезды кампании. Вот и создалось у историков, реконструировавших ход боевых действий, впечатление, будто главным лицом был тогда Курбский, а не Мстиславский. Ведь от Ивана Федоровича, как уже говорилось, мемуаров не осталось…

После Пайды царь не торопится отстранять Мстиславского от командных функций на Ливонском фронте. Видимо, предыдущие победы перевешивали одну последнюю неудачу. Долгое время Иван Федорович провел на должности новгородского наместника, то есть лица, от расторопности которого зависело обеспечение действующих войск на западных рубежах России. Затем князя назначают в Холм, командовать армией, которая играла роль заслона против польско-литовских войск, но при случае могла быть использована и для нового наступления.

Осенью 1562 г. царь ставит Ивана Федоровича начальствовать полком правой руки в огромной армии, отправленной брать Полоцк. Во главе войск стоит сам государь, вторым лицом в русской военной иерархии является все тот же князь И.Д. Бельский, а Мстиславский, следовательно, — на третьем месте. Русская армия действует удачно, город оказывается в ее руках. В этом была заслуга и Мстиславского, как одного из главных военачальников похода.

Князь ненадолго возвращается в Москву с Ливонского театра военных действий, но уже в сентябре 1563 г. вынужден отправиться обратно. У Великих Лук концентрируется новая большая армия. Вероятно, планировалось начать новое большое наступление, и тут опыт Мстиславского, успешно возглавлявшего наступательную операцию 1560 г., мог бы пригодиться. Но эти планы не сбылись. В январе 1564-го другая русская рать, первой выступившая для наступательных действий, потерпела тяжелое поражение. Теперь полки Мстиславского двигать было нельзя. Их срочно усилили, доведя боевой состав с трех до пяти полков. В Вязьме по указанию из Москвы были развернуты резервы, которые возглавил Бельский. И все-таки командование беспокоилось: если поляки продолжат натиск, воодушевленные недавней победой, они могут добиться прорыва во внутренние области России. Из столицы идет наказ: в случае большого наступления противника, как только выяснится участок прорыва, воеводы в Великих Луках, Вязьме, Ржеве должны объединиться для общих действий.

Месяц за месяцем проходят в тревожном ожидании. У Чернигова появляется небольшой литовский отряд, но его разбивают местные воеводы. Нападение на территории, контролируемые нашими войсками в Ливонии, также оканчивается для врага неудачей. 30 апреля 1564 г. на сторону неприятеля переходит князь A.M. Курбский, которому прекрасно известны планы русского командования и расстановка сила на оборонительных рубежах. Вот это по-настоящему опасно… Легкие отряды московских военачальников наносят контрудары в районе Озерища, Мстиславля, Могилева.

Идет нервная, изматывающая война малых сил. Обе стороны не решаются отведать нового генерального сражения в поле. Слишком велика ставка.

Осенью крупные силы противника приходит под Полоцк, но не предпринимают никаких активных действий, устрашенные новыми укреплениями города. Их срочно воздвигли на месте старых, разбитых московскими пушками в 1563 г. Потоптавшись невдалеке, чужая армия уходит. Год заканчивается ничем. Перевес в силах и стратегическая инициатива Московским государством утрачены. Но и Польско-Литовская держава не сумела сохранить полученное преимущество. Установилось равновесие.

Та же ситуация сохранялась на Западном фронте и в следующем, 1565 г. Лишь по прошествии нескольких лет у Ивана IV вновь появится вкус к масштабным военным затеям на земле Ливонии. Соответственно, и воевода такого ранга, каким обладал Иван Федорович, перестал быть нужен на этом театре военных действий. Теперь ему суждено на протяжении долгого времени отстаивать южные рубежи страны.

Одновременно в его жизни происходит большая перемена. Он оказывается причастен к масштабному политическому перевороту, коснувшемуся всей страны.

Опричные годы

В конце 1564 г. царь покидает в Москву со своею семьей, казной и многими святынями. Его сопровождает немногочисленная свита. Добравшись до Александровской слободы, он отправляет в Москву послание, где говорится следующее: монарх «оставляет государство» из-за «изменных дел» всего военно-служилого сословия от бояр до приказных людей, которых «покрывают» церковные власти. Вторая грамота была адресована гостям (богатейшим купцам) и всему столичному посаду. В ней объявляется, что на них у царя «гнева… и опалы никоторые нет». Сейчас же возник конфликт: посад во главе с гостями «бил челом» главе Церкви, митрополиту Афанасию, чтобы тот инициировал переговоры с Иваном IV о возвращении на престол, ибо не желают посадские люди быть оставленными «на разхищение волкам». В перспективе между московским дворянством, аристократией, приказным чиновничеством, с одной стороны, и многолюдным богатым посадом могло начаться вооруженное столкновение.

Князь Иван Фёдорович Мстиславский вместе с Бельским, а с ними «бояре и окольничие и казначеи и дворяне и приказные люди многие», участвовали в посольстве, которое спешно отправилось в Александровскую слободу, собирясь «…бити челом и плакатися царю… о его царской милости». Или, иными словами, договариваться о возвращении Ивана IV на престол. Требовалось срочно избавиться от конфликта, угрожавшего большими волнениями московского посада. Посольство просило царя, чтобы он «милость свою показал, гнев свой с них сложил». В ответ Иван Васильевич выдвинул требования, которые и стали основой для опричного порядка.

Соглашение состоялось 5 января 1565 г. Часть посольства осталась при государе, другую же часть он отпустил к Москве — во главе с князем Мстиславским. Эти люди получили указание в переходный период, до вступления в силу новых правил, быть «по своим приказам» и «править государство по прежнему обычаю».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.