4. Танковый сюрприз под Камбрэ

4. Танковый сюрприз под Камбрэ

19 ноября 1917 года германские войска, стоявшие перед Камбрэ, спокойно созерцали внешне обычный вид и сравнительное спокойствие позиции британцев. Они сравнивали свое благополучие и относительную безопасность в массивно укрепленных и благоустроенных окопах «позиции Гинденбурга» с несчастной долей своих товарищей, сражавшихся в изрытых снарядами затопленных грязью ямах на фронте в районе Ипра. Они восхваляли не только неприступность своей знаменитой позиции, но и поздравляли друг друга с безумным упрямством англичан, которые, не поддаваясь никаким урокам горького опыта, так углубились в борьбу под Ипром, что можно было смело больше ничего не бояться: вряд ли до зимы будет грозить опасность новой атаки.

20 ноября 381 танк, сопровождаемый сравнительно небольшим количеством пехоты, пополз в предрассветных сумерках на изумленных германцев. Хотя бы из вежливости танки должны были предварительной бомбардировкой оповестить противника о своем скором приходе. Но этого не было. Германцы могли на этот раз обидеться за такую невнимательность и отсутствие предупреждения, которое обычно давалось им за 4–5 дней и позволяло найти время, чтобы соответствующим образом подготовиться к приему гостей.

21 ноября колокола в Лондоне радостно возвестили о славном успехе, который, казалось, позволял уже предвкушать близкую решающую победу. И Людендорф, вновь стоявший во главе германского главного командования, поспешно готовил на всякий случай инструкции для общего отступления. Звон колоколов и поспешная работа Людендорфа были преждевременны. Однако они оказались пророческими, так как примерно через 9 месяцев именно так и случилось.

30 ноября германцы организовали отпор, столь грозный, что впоследствии общество с большим недоверием и неприязнью встречало преждевременное восхваление еще незрелых успехов. Аплодисменты сменились упреками. Причина поражения начала расследоваться, и в представлении общества Камбрэ оказалось связанным скорее с последовавшим контрударом германцев и откатом британцев, чем с начальным успехом наступления.

В действительности же лучшее знакомство с обстановкой позволяет прийти к выводу, что черным днем в календаре Англии должно было стать 20, а не 30 ноября. Как ни мрачна и тяжела эта страница истории Мировой войны, она являет собой один из разительнейших примеров, подтверждающих поговорку: «После каждого ненастья все-таки засверкает солнце».

Хотя 20 ноября 1917 года само по себе – лишь ряд трагических ошибок, все же влияние его на судьбы союзников было благотворно, указав и подготовив путь победоносной тактике действий 1918 года. Если же на этот день смотреть с точки зрения исторической перспективы, то он становится одной из вех истории военного искусства, предвестником новой эпохи. В итоге мы можем сказать, что хотя веселый перезвон лондонских колоколов в этот день и был ошибкой, все же с точки зрения последующих событий этот день имел основание быть отмеченным радостью.

Эти 11 дней являются, пожалуй, наиболее драматическими из всех эпизодов мировой войны. Как ни сенсационно развивались события в эти дни, резко переходя от успеха к поражению, действительной и правдивой истории «Камбрэ» все еще нет.

Во-первых, громадное значение представляет вопрос о корнях этого сражения, так как им открылся новый цикл в истории военного искусства.

Первоначальные корни этого сражения надо искать примерно на два года раньше, а более близкие его корни примерно за 4 месяца до Камбрэ.

Руководящей мыслью тех, кто лелеял танк в младенческие его годы, было бросить танки в бой внезапно и ввести их в дело в больших количествах. Мысль эта, как мы уже видели, не только была поставлена, но и подробно разработана еще в феврале 1916 года, на семь месяцев раньше, чем горсточка танков была брошена в бой на Сомме, причем брошена в таких условиях, которые противоречили всем основным инструкциям и положениям использования танков. К счастью, в 1917 году штаб британского танкового корпуса во Франции (не в пример главному штабу этот штаб даже не видел меморандума, разработанного Суинтоном в 1916 году) на опыте дошел до таких же мыслей. Притом же вечный, но, к сожалению, так часто недооцениваемый принцип внезапности прочно засел в умах работников этого штаба. Таким образом в первые же дни «Третьего Ипра» – наступления у Пашендаля – инстинкт сразу подсказал им всю бесполезность применения здесь танков. В итоге быстро родился новый проект.

Полковник Фуллер разработал 3 августа 1917 года план большого рейда танков на более подходящем участке фронта. Во введении к этому плану читаем следующие знаменательные по своему предвидению строки:

«С танковой точки зрения Третье ипрское сражение можно считать гиблым делом. Продолжать применять в данной обстановке танки – это значит не только бесполезно терять хорошие машины и лучшие экипажи, но и возбуждать из-за постоянных поражений недоверие пехоты к танкам и недоверие экипажей к возможностям танков, морально разлагая и тех и других. С пехотной точки зрения Третье ипрское сражение можно считать ненормальным, больным наступлением. Продолжать его возможно лишь ценою колоссальных потерь ради не стоящих этого успехов».

Затем шло новое предложение:

«С целью восстановить престиж британцев и нанести Германии до наступления зимы удар, обладающий театральным эффектом, предлагается немедленно начать подготовку к захвату Сен-Кантена».

Далее указывалось, что предлагаемая операция в стратегическом отношении разумна как подготовительный шаг к наступлению на Ле-Като, а затем к Валансьену в 1918 году.

При обсуждении этого проекта было выдвинуто возражение, что для этого требуется комбинированная операция британцев и французов. Это уже усложняло операцию, лишало ее необходимой простоты и могло поставить под вопрос слаженность подготовки и четкость работы, которые были необходимы, чтобы удалась новая, применяемая здесь впервые тактика действий.

Поэтому 4 августа был набросан другой проект танкового рейда к югу от Камбрэ. Слово «рейд» необходимо особо отметить, ибо, как вначале было задумано, целью операции являлось «уничтожить живую силу и орудия противника, деморализовать и дезорганизовать его, но не овладеть местностью». А в подготовительных заметках устанавливалось:

«Продолжительность рейда должна быть небольшой – 8–12 часов, чтобы противник для организации контратак не мог сосредоточить значительные силы или вовсе не успел бы этого сделать».

Если бы так и поступили, то едва ли нам пришлось бы оплакивать 30 ноября.

«Вся операция может быть подытожена как короткий удар и отступление. Такие глубокие рейды не только будут подрывать боевую силу противника, но и подорвут его инициативу, мешая ему организовать крупные сражения, что весьма полезно для любой крупной операции, которая в это время сможет нами подготавливаться».

Для этого рейда намечались три танковые бригады двухбатальонного состава каждая и «одна или лучше две пехотные или кавалерийские дивизии» с усиленной артиллерией.

Рейд должен был вестись на фронте в 8 км. Целью его, как предлагал Фуллер, было «пройти по исходящему углу, образованному Л’Эско – Сен-Кантен – канал между Рибекур – Крэвкер – Бантэ». Рейдирующие силы разделялись на три группы; главная из них должна была очистить местность в этом мешке, образуемом каналом, а меньшие две, ведя наступление на флангах, должны были прикрывать действия главной группы.

«Основное во всей операции – внезапность и быстрота движения. Через три часа после часа „X” должно начаться отступление. Танки и авиация должны будут действовать тогда, как действует арьергард, прикрывая спешенную конницу, когда она отступает с захваченными пленными».

Предложенный участок операции приходился в районе действий 3-й армии, во главе которой стоял генерал Юлиан Бинг.

5 августа подробный проект был ему передан для осведомления одним из командиров бригад танкового корпуса. Бинг охотно пошел навстречу этому проекту, но склонялся к расширению его до настоящего прорыва, чтобы овладеть Камбрэ. На следующий день он отправился в главный штаб, увиделся с Хейгом и предложил внезапную танковую атаку Камбрэ, отнеся ее на сентябрь. Главнокомандующий отнесся к этому благосклонно, но его начальник штаба, генерал Киггель, резко возражал на том основании, что армия не сможет одержать решающий успех одновременно в двух местах, поэтому лучше сосредоточить все до последнего человека на ипрском секторе. Кстати, Киггель ни разу за всю войну не удосужился даже побывать на этом секторе, и суждения его были совершенно беспочвенны.

Таким образом, расширение замысла операции вызвало отсрочку рейда. Отказ понять действительное положение вещей под Ипром затянул проведение атаки у Камбрэ, пока вообще не стало слишком поздно, чтобы оказался возможным какой бы то ни было решающий результат этого удара.

Историк, отдавал должное выпячиванию Киггелем на первый план принципа сосредоточения усилий, все же может сомневаться в пригодности Ипра для претворения в жизнь этого принципа и придерживаться той точки зрения, что отвлечение сил противника всегда было и будет существенным дополнением к принципу сосредоточения усилий, сосредоточения своих сил на каком-либо из направлений.

Возражений Киггеля оказалось достаточно, чтобы и Хейг изменил свое мнение; к тому же он пока еще расценивал этот удар как второстепенное, подсобное средство.

В итоге проект удара у Камбрэ был отложен на неопределенное время, а главное командование упорно продолжало действия в болотах Пашендаля, не понимая всей их безнадежности.

Но ни Бинг, ни танковый корпус не соглашались так легко поставить крест над своим замыслом. Кое-кто с этим был согласен и в главном штабе. В конечном счете, по мере того как Ипрское наступление становилось все более и более ощутимой неудачей, охотнее стали прислушиваться к новому плану, который обещал поднять престиж Британии. Наконец, в середине октября план операции у Камбрэ был одобрен и день ее установлен на 20 ноября. Но теперь обстановка изменилась к худшему. Если бы даже план и увенчался успехом, его все же нельзя было бы реализовать из-за отсутствия резервов. Пашендальские болота поглотили их.

Но хотя главный штаб и упустил время, когда операция могла обещать успех, зато он теперь, быть может, лучше, чем командование 3-й армией, отдавал себе ясный отчет в неизбежных рамках этой операции. Рамки эти ставились отсутствием необходимых средств для широкой операции. Киггель указывал, что только высота Бурлон должна быть целью удара, а затем уже должно последовать развитие успеха в северном направлении. Хейг в свою очередь установил жесткие сроки во времени для этой операции.

Но приказы 3-й армии были более честолюбивы как по масштабу операции, так и по целям наступления, несмотря на то, что все имевшиеся в распоряжении дивизии и танки бросались сразу же в первую атаку, которая должна была привести к прорыву. План Бинта заключался в там, чтобы:

1) прорвать систему германской обороны – знаменитую позицию Гинденбурга между каналом Л’Эско и каналом Северным (Дю-Норд);

2) овладеть Камбрэ, лесом Бурлон и переправами через реку Сенсее;

3) перерезать коммуникации германцев на участке южнее реки Сенсее и западнее канала Северного (Дю-Норд);

4) развить успех в направлении на Валансьен.

Силы, выделенные для проведения этого самонадеянного плана, включали III (Пультеней) и IV (Вулькомб) корпуса, каждый в составе 2 дивизий, 381 боевой танк и – в круглых цифрах – 1000 орудий. Таким образом, от первоначального проекта остался лишь основной замысел – использование танков и направление удара. Одновременно были внесены заметные отклонения, и в этом лежит зародыш неудачи. Рейд превратился в большое по масштабу наступление с далекими целями. Вместо того чтобы «вырезать карман» и быстро скрыться, организовали целое наступление по узкой равнине, перерезанной двумя каналами. Каналы эти, являясь естественной защитой фланга при рейде, становились опасными при таком наступлении, стесняя действия танков и мешая построению уступами танков, наступающих на флангах. В остальном местность, в большей части слегка наклонная, была хороша для действий танков. На ней было всего лишь два ярко выраженных местных предмета – гряда холмов, тянущихся от Флескиер к Гаврикуру, и высота Бурлон.

Основная слабость общего плана все же заключалась не в топографических условиях местности, а в полном отсутствии резервов: нельзя же считать резервом две кавалерийские дивизии. Правильность такой точки зрения и здесь блестяще оправдалась полной неспособностью конницы в современном бою чем-либо повлиять на ход его.

Шесть дивизий, брошенных в первую же атаку, были всем, что командующий 3-й армией имел в своем распоряжении для выполнения плана, которым предвиделся глубокий прорыв за Камбрэ вплоть до Валансьена.

Крайне трудно понять, что же думали о дальнейшем. Без резервов самый полный успех мог лишь означать создание крайне узкого и глубокого «мешка», требующего нагромождения дивизий, чтобы его удерживать. Правда, можно было освободить гвардейскую и одну или две другие дивизии. В конечном счете их сюда и подвезли – но они оказались слишком далеко, чтобы быстро вмешаться в ход боя. Обстановка несколько напоминала собой обстановку наступления у Лооса. Как раз перед атакой французы также подтянули один корпус к району Санлис – Перонн, но после первого дня атаки им было сообщено, что поддержки не потребуется.

Лучший комментарий недостатка резервов дает рассказ о случае с генералом Франшэ д’Эсперэ, передаваемый с разрешения офицера, который говорил с генералом. Долгая поездка на автомобиле в поисках сведений о ходе боя привела его в британский штаб в местечко Альбер. Войдя, он обратился к старшему офицеру, оживленно забрасывая его рядом вопросом о ходе атаки, фронте, на котором она развертывается, глубине удара. Затем наступила очередь последнему и существеннейшему вопросу: «А где ваши резервы?» – «Генерал, у нас их нет»! Французский командир воскликнул: «Боже мой!», повернулся и убежал.

Перейдем теперь к плану использования танков. Задача заключалась в обеспечении внезапности, в прорыве широкого и глубокого препятствия позиции Гинденбурга и в обеспечении взаимодействия между пехотой и танками для взаимной их безопасности. Тщательная подготовка и отсутствие предварительной бомбардировки позволили осуществить первое требование. Трудности, представляемые позицией Гинденбурга, были преодолены весьма хитроумно – применением особо прочных фашин, которые возились на носу каждого танка и сбрасывались при подходе к окопу. Танки, действуя группами по три, могли, таким образом, преодолевать встречаемые ими последовательные препятствия. До мелочей была проработана учебная атака, и взводы практиковались в ней, пока хорошо ее не усвоили. В каждом взводе головной танк шел на 100 м впереди главных сил – остальных двух танков, подавляя огонь противника и защищая главные силы, которые прокладывали дорогу пехоте. Пехота, двигаясь в гибких порядках – змейкой, следовала непосредственно за главными силами танковых взводов. Танки расчищали дорогу пехоте сквозь глубокие пояса проволочных заграждений и подавляли неприятельский пулеметный огонь; пехота помогала танкам окончательно уничтожить противника, кроме того, на близких дистанциях защищала танки от огня орудий противника.

Единственная ошибка в плане действий танков заключалась в том, что вопреки советам экспертов танки были брошены в атаку равномерно на всем фронте операции, а не направлены против определенных тактических пунктов. Поэтому в распоряжении не осталось резерва танков для использования их в последующих стадиях операции.

Подготовка к операции была проведена с большим искусством и скрытностью. Чтобы ввести противника в заблуждение относительно размаха и фронта атаки, к северу и к югу от действительного фронта атаки на широком фронте проводились химические и дымовые нападения, демонстрации с макетами танков, рейды и ложные удары.

Тем не менее один человек едва не раскрыл секрет, хранимый тысячами. Пленный (одного из ирландских полков) дал противнику сведения о готовившейся атаке и сосредоточении танков. К счастью, ему не поверили, и командующий германской армией генерал фон Марвиц донес 18-го числа, что ничто не говорит за возможность атаки. Но 19-го числа вблизи Бюлленкура был подслушан разговор британцев по телефону и слова: «Четверг, Фландрия», смахивающие на маскирующий шифр и определенную дату. Это возбудило подозрения германцев. Этой же ночью войскам было приказано быть особенно бдительными, и Марвиц поспешно использовал только что прибывшую с русского фронта дивизию для усиления своей позиции. Германцы теперь считались с возможностью атаки, но они ожидали, как всегда, подготовительной бомбардировки. Отсутствие этой подготовки и обеспечило британской атаке полную внезапность. Эффект внезапности (как это было почти при всех увенчавшихся успехом операциях Мировой войны) был усилен предрассветным туманом.

20 ноября в 6 часов 20 минут утра танки и пехота двинулись в атаку на фронте, протяжением примерно в 6 миль. Почти повсюду они достигли начального успеха и сильно деморализовали противника. Исключением явился лишь центр левого фланга, наступавший на Флескиер.

Основная причина этой единственной серьезной задержки заключалась в том, что командир 51-й дивизии Харпер предпочитал пользоваться своей тактикой действий и не придерживался строев и порядков, указанных танковым корпусом и принятых всеми остальными дивизиями. Передовые танки были им названы «пиратами»; они шли намного впереди пехоты. Порядки, в которых наступала пехота дивизии, недостаточно хорошо обеспечивали взаимодействие с танками. В этом отношении порядки, предложенные танковым корпусом, были значительно выгоднее.

Такой «сепаратизм», видимо, обусловлен был не скрываемым командиром дивизии мнением, что план операции у Камбрэ – «фантастичный и совершенно не военный». К тому же работая еще в главном штабе, он являлся противником пулеметов, тормозя их прогресс, а теперь он исключительно скептически относился к танкам. В результате пехота его дивизии оторвалась от танков, потеряла проходы, сделанные танками в проволоке, и была остановлена пулеметами. Офицер, изучавший позднее поле сражения, смог найти здесь только три небольших кучки патронных гильз. Отсюда следует, что горсточка пулеметов остановила целую дивизию – факт, проливающий яркий свет на будущее действий пехоты на открытой местности.

Разрыв взаимодействия между пехотой и танками явился также основной причиной потерь, которые понесли танки, когда они перевалили гребень и попали под прямой огонь нескольких германских батарей. Если бы пехота сопровождала танки, она могла бы обстрелять орудийный расчет. Здесь случился знаменитый эпизод, когда, как рассказывали, один единственный германский артиллерийский офицер «собственноручно подбил 16 танков». Эпизод этот надо отнести к разряду исторических легенд, так как на этом месте, когда атака продвинулась дальше вперед, оказалось лишь пять подбитых танков – а один из офицеров разведывательного отдела, исследовавший местность, нашел следы, ясно указывавшие, что здесь стояли на позиции три батареи, которые и могли обстрелять танки. Весьма возможно, что все орудия, за исключением одного, и вся прислуга, за исключением одного офицера, были, как это рассказывали, выведены из строя, но впечатления в пылу боя зачастую обманчивы.

Все же геройский поступок германского офицера имеет ту смешную сторону, что о нем раструбил по всему свету именно британский главный штаб. Странно, что в официальных донесениях британцев не удостоились упоминания другие подвиги неприятеля, совершенные его пехотой или конницей.

Эффект этого эпизода на поле боя также был раздут. Справа 12-я, 20-я и 6-я дивизии быстро овладели поставленными им целями, хотя 12-й дивизии пришлось ожесточенно сражаться в лесу Лато. 20-я дивизия захватила и выдвинулась за Мазниер и Маркоинг, обеспечив этим переправы через канал в обоих этих местечках, причем в последнем случае в целости и сохранности остался даже мост. Слева 51-я и 62-я дивизии блестяще наступали, пройдя к вечеру до Анне (в 2 милях за Флескиером). Таким образом, германцы, еще сопротивлявшиеся в Флескиере, оказались отрезанным островком, охваченным с флангов волнами наступавших, которые, минуя Флескиер, докатились до Маркоинга, Анне и даже до опушки леса Бурлон.

Прорыв был сделан глубиной в 5 миль, что возмещало месяцы тяжелой борьбы и крупных потерь на Сомме и в Третьем сражении под Ипром.

Уделом британских войск мог быть решающий успех. Три основные полосы оборонительных сооружений противника были пройдены. Впереди была лишь одна полузаконченная полоса обороны, затем – открытая местность. Но дивизии, проведшие атаку, и экипаж» танков были измотаны и выбились из сил, а для развития успеха две кавалерийские дивизии, за исключением одного эскадрона канадцев, ничего не могли сделать.

21 ноября местные резервы вновь несколько продвинулись вперед. В первые предрассветные часы Флескиер был эвакуирован немногими уцелевшими защитниками. Когда рассвело, 51-я и 62-я дивизии энергично стали наседать здесь, очистив весь участок, на котором германцы упорно сопротивлялись в первый день атаки. Прилив британского наступления поднялся до Фонтен-Нотр-Дам, продвинув его границу 20 ноября вперед еще на 1,5 мили.

Однако на правом фланге наступлению удалось продвинуться лишь немного: прибыла как раз вовремя свежая немецкая дивизия, чтобы утром 20 ноября закрыть прорыв и занять тыловую полосу оборонительной позиции.

Срок, поставленный Хейгом для этой операции – 48 часов, истек. Учитывая все же невыгоды новой позиции британцев, связанные с угрозой, которую представляла собой оставшаяся в руках противника высота Бурлон, надеясь также, что противник отступит, и желая в то же время ослабить натиск германцев в Италии, Хейг решил продолжать наступление и с некоторым опозданием, если не сказать больше, предоставил в распоряжение 3-й армии несколько свежих дивизий. Но танковый корпус – основа быстрого успеха, который видимо явился не меньшей неожиданностью для британцев, чем для германского командования, был совсем измотан: люди устали, а машины требовали ремонта, так как корпус целиком участвовал в первом дне атаки.

Новые атаки теперь в большинстве случаев стали приводить к неудачам: противник был готов к их отражению. 22 ноября германцы вернули себе Фонтен-Нотр-Дам; 23 ноября 40-я дивизия, поддержанная танками, овладела лесом Бурлон, но попытки захватить деревни Бурлон и Фонтен-Нотр-Дам не увенчались успехом. Последовала ожесточенная и затяжная борьба с переменным счастьем – обе деревни то захватывались, то вновь терялись.

А между тем германцы быстро, инициативно и с огромным искусством готовили смертельный контрудар.

К несчастью, у высшего командования за небольшими исключениями, видимо, было предрасположение не верить много численным предупреждениям о надвигавшейся грозе, и оно даже с особым удовольствием потешалось над страхами тех, кто видел, как накапливаются тучи. Излишнее самомнение главного командования отчасти было вызвано легким успехом 20 ноября, а отчасти – убеждением, что наступление у Пашендаля поглотило все резервы противника. Действительно, эффект Пашендаля все время переоценивали.

В противовес высшему командованию, генерал Сноо, командовавший VII корпусом, находившимся на южном фланге клина наступления, вбитого во фронт германцев, за неделю угадал направление и день готовившегося германцами контрудара. Подчиненные ему командиры, в частности командир 55-й дивизии (Юдвин), примыкавшей к III корпусу, донес о множестве фактов, подтверждавших это предположение: германская артиллерия пристреливалась к таким точкам, которые раньше вовсе не обстреливались; германская авиация летала в большом количестве над окопами; британская разведывательная авиация вовсе не допускалась на некоторые участки, где противник мог укрыто сосредоточивать свои силы.

Вечером 29 ноября 55-я дивизия настолько убедилась в неминуемой угрозе, что Юдвин просил своего соседа – III корпус – в качестве контрмеры открыть в предрассветные часы обстрел тяжелой артиллерией оврага Банте, но просьба его удовлетворена не была.

На следующее утро германцы отплатили за сюрприз, сделанный им танками, другим сюрпризом, сходным по принципам, но иным по методу проведения его в жизнь.

Отказавшись от долгой артиллерийской подготовки, германцы коротким ураганным огнем с химическими и дымовыми снарядами проложили дорогу своей пехоте, умело просачивавшейся вперед. Это был прототип германских наступательных методов весны 1918 года, как атака британцев была прототипом методов наступления союзников летом и осенью 1918 года.

Вынырнув из укрытых исходных позиций – оврагов Банте и Двадцати Двух – в тот самый момент, когда должен был быть развит так и не состоявшийся заградительный огонь британской тяжелой артиллерии, германская пехота просочилась сквозь слабые точки в позиции британцев и затем разлилась широким потоком, затопив деревни Гоннелье и Виллер-Гюислен, сметая в своем стремительном движении к Гузокуру артиллерийские позиции и штабы. Грозило форменное бедствие, ужасное по своим последствиям, но к счастью, удалось сломить атаки противника на севере участка у леса Бурлон, а опасность была несколько уменьшена блестящим контрударом гвардейской дивизии, вернувшей Гузокур, и последующими усилиями 2-й танковой бригады.

Некоторое время даже казалось, что представляется возможность вернуть потерянное и тяжело поразить германцев, расстроившихся и еще не приведших себя в порядок после одержанного успеха.

Но командующий армией, отклонив просьбу Сноо об организации удара конницей во фланг, направил конницу в лоб германцам. Таким образом германцы смогли укрепить захваченное и даже возобновить атаки британских позиций. В последующие дни не прекращавшиеся успехи германцев, особенно в направлении на Виллер-Плюльш, и отсутствие у британцев резервов поставили британские позиции на участке Мазниер – Бурлон в столь тяжелое положение, что пришлось эвакуировать большую часть местности, захваченной 21 ноября.

До сих пор еще не рассеяна тень, наброшенная старшими начальниками, стремившимися обелить себя, на войска и подчиненных командиров. Официальное расследование отнесло всю вину на счет войск, считая, что из-за их небрежности контрудар германцев явился для них неожиданным, и утверждая, вопреки фактам, что войска вовремя не забили тревоги, не подали сигнала «SOS».

Даже Бинг заявил: «Я приписываю местный успех противника одной и только одной причине – недостаточной подготовке наших младших офицеров, унтер-офицеров и солдат».

Хейг, которого держали в неведении относительно поступавших от войск тревожных предостережений, оказался все же исключением из общего правила. Посылая в Англию донесение о случившемся, он великодушно взял свою вину на себя, что не помешало ему одновременно отрешить от должности и отослать в Англию нескольких генералов.

Долг историка, основываясь на сохранившихся в архивах донесениях, доложить, что многие младшие командиры остро чувствовали надвигавшуюся опасность и предупреждали о ней своих начальников. Что же касается оказанного войсками сопротивления, то в этом случае было сделано больше, чем кто-либо вправе был ожидать и требовать от войск, непрестанно сражавшихся с 20 ноября – дня первой атаки.

Для военной истории уроки Камбрэ, безусловно, заключаются в том, что здесь желанное возрождение внезапности было сорвано нарушением не менее важного принципа военного искусства – экономии сил, как при оценке необходимых средств для достижения определенной цели, так и при оценке способностей и предела человеческой выносливости.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.