III

III

Приблизительно около полустолетия со времени битв под Гранзоном и Муртеном (1476 г.) до битвы при Бикокка (1552 г.) европейское военное дело находилось под гегемонией швейцарцев; с этого момента в течение приблизительно столетия оно стояло под гегемонией немецких ландскнехтов и испанской пехоты — победителя у Бикокка.

Они выиграли битву при Павии (1525 г.), решившую окончательно в пользу Карла V борьбу за Ломбардию в результате захвата в плен французского короля; они взяли штурмом Рим (1527 г.), подчинив папу власти императора; они решили битву при Мюльберге (1547 г.), разбившую Шмалькальдский союз, и предали в руки императора как государственных изменников вождей немецкого протестантизма — курфюрста Саксонского и ландграфа Гессенского, подняв этим императора на высоту его власти.

И те, и другие были наемными войсками, но национальный цвет испанцев был более выдержан, чем у немцев, в соответствии с тем фактом, что Испания, как первая из тогдашних держав, начинала в то время сплачиваться, между тем как немецкая империя неудержимо распадалась. В общем и целом испанская пехота сыграла на руку Карлу V, который, вероятно, никогда не был ни испанцем, ни немцем. Испанское войско создало новые строи, при которых швейцарская квадратная колонна была разделена на более мелкие — батальоны.

Это преобразование произошло под влиянием усовершенствованного огнестрельного оружия. Густые огромные колонны, особенно если они задерживались каким-нибудь местным препятствием, слишком сильно страдали от тяжелых орудий, в то время как растущее количество мушкетеров могло развертываться свободно в широких интервалах новых строев и под их защитой принимать более длительное участие в сражении. Но мушкетеры все же стояли еще значительно позади пикенеров, которые, собственно, и образовывали боевой порядок; царицей оружия почиталась, как и раньше, пика.

Немецкие ландскнехты, наоборот, придерживались гораздо упорнее системы трех эшелонов, применявшейся у швейцарцев, — авангард, главные силы, арьергард, — а также наемничества и связанной с ним беспринципности. При Павии под императорским знаменем их было 15 000 чел., а во французском войске рядом со швейцарцами — 5000 чел. В Римском походе апоплексический удар, вызванный бунтом ландскнехтов, закончил военную карьеру «отца ландскнехтов», победителя при Бикокка, Георга Фрундсберга. В Шмалькальдской войне Себастьян Шертлин, в то время известнейший после Фрундсберга предводитель ландскнехтов, сражался на протестантской стороне, а ландскнехты, выигравшие императору битву при Мюльберге, были очень недовольны одержанной ими победой, очевидно, потому, что было возмущено их религиозное чувство. В большинстве своем они, как известно, придерживались протестантской веры, тогда как испанцы были фанатичными католиками.

Это, конечно, не мешало испанцам временами брать за горло святого отца. При ужасном разграблении Рима в 1527 г., одном из наиболее ужасных его опустошений, которое помнит история, испанцы возбудили своими многочисленными зверствами над женщинами и девушками негодование ландскнехтов. А у последних таких зверств тоже насчитывалось достаточно. «Мы взяли Рим штурмом, — сообщал Себастьян Шертлин, — умертвили свыше 6000 человек; разграбили весь город; во всех церквах и где только можно забрали все, что нашли; сожгли большую часть города и едва ли пощадили хоть один дом. В Энгельсбурге мы нашли в узком зале папу и 12 кардиналов; мы взяли их в плен, они очень горевали, очень плакали; мы все разбогатели». Вместо папы ландскнехты провозгласили святым отцом Мартина Лютера — грубая шутка, однако бросившая луч света среди царившего вокруг ужаса.

Весьма наглядное представление о немецко-испанском войске, с которым Карл V победил при Мюльберге, дает Бартоломей Застров из Грейфсвальда в своих воспоминаниях. Он находился при войске как посланник померанских герцогов, которые имели некоторые грешки и не осмеливались показаться перед разгневанным императором. Застров сопровождал императора от Галле до Аугсбурга, где должен был заседать рейхстаг. В его жизнеописаниях встречаются некоторые подробности, освещающие тогдашние военные порядки.

Зверства испанцев после взятия Харлема в 1573 г. Гравюра 1583 г.

В Галле произошла горячая стычка между испанцами и немцами из-за испанского жеребца, украденного немцами. Немцы расположились лагерями «на прекрасном лугу, веселом местечке по реке Заале», испанцы — на возвышенности вокруг замка. У них был громадный перевес над немцами, находившимися почти под ними, но немцы храбро сопротивлялись. Они застрелили «испанского вельможу», которого прислал император, чтобы уладить спор; когда же император выслал посредником своего племянника — эрцгерцога Максимилиана, то и этот «испанский негодяй» был встречен диким криком и принужден был возвратиться, получив удар по правой руке. Наконец появился сам император. «Дорогие немцы, я знаю, вы не виноваты, успокойтесь, я вознагражу вас за понесенные вами потери и завтра на ваших глазах повешу испанцев». Тогда немцы успокоились и удовлетворились лишь возмещением понесенных ими потерь, установив на следующий день, что с их стороны пало 18 чел., со стороны же испанцев — 70 чел.

Войско медленно продвигалось через Намбург, Кобург, Бамберг, Нюрнберг в Аугсбург. При этом испанцы «скверно хозяйничали». Вдоль всего пути, по которому проезжал император, лежало немало мертвых тел. Так же плохо обращались испанцы с женщинами и девушками, не щадя ни одной из них. Из Бамберга они вели с собой до Нюрнберга 400 женщин и, обесчестив, прогнали их. В настоящее время едва ли можно передать все ужасающие подробности их зверств. Но Застров повествует о них с большим хладнокровием. «Разве же это не шаловливая нация? После окончания войны, в дружеской стране, в присутствии его императорского величества, установившего очень строгий режим… Каждый вечер, раскинув свою палатку, он приказывал строить виселицу и заставлял ее изрядно увешивать… Однако это не помогало…»

Как только император прибыл в Аугсбург, он снова приказал поставить виселицу для большего устрашения посреди города, как раз перед ратушей, а напротив нее — эшафот высотой в средний рост человека, на котором «колесовали, рубили головы, четвертовали и производили другую подобную же работу».

Но хотя император на «закованном в латах рейхстаге» и произвел суровую расправу над мятежными князьями, набожных ландскнехтов он не мог ничем устрашить. В городе ко времени прибытия императора находилось уже десять отрядов ландскнехтов, которым не выдавали жалованья в течение месяцев и должны были вручить вознаграждение из штрафов, наложенных на побежденных князей и города. Когда они ничего не получили и к тому же распространился слух, что будто бы герцог Альба проиграл штрафные суммы, они возмутились и окружили императорский дворец на винном рынке. «Когда ландскнехты достигли рынка, среди испанских солдат началось сильное смятение и бегство. Ландскнехты заняли все улицы, ведшие к рынку; все жители, особенно купцы, привезшие к рейхстагу дорогие товары, шелковые ткани, серебряные и золотые ценности, жемчуга и драгоценные камни, боялись, что город может быть разграблен, что, конечно, легко могло случиться, если бы ландскнехты вздумали сами искать свое жалованье». То же беспокойство, очевидно, испытывал и император, так как он поспешил уступить мятежникам. Он послал к ландскнехтам и велел их спросить, чего они хотят. «Держа в левой руке ружья, а правой поднося к ним вплотную горящие фитили, стрелки отвечали: „Деньги или кровь!“ На это император приказал им ответить, чтобы они успокоились и что на следующий день им будет заплачено полностью. Они не хотели уходить, пока им не будет обещано, что их не накажут за то, что они потревожили императора во дворце. Император обещал, тогда они отошли и на следующий день были вознаграждены и отпущены». Однако это унижение перед лицом рейхстага, должно быть, сильно подействовало на нервы императора; он решил отомстить, но смог удовлетворить свою жажду мести далеко не по-императорски.

После того как отряды ландскнехтов разошлись, он отправил за их вождями «нескольких шпионов»; они замешивались в их среду и, сопровождая их в течение нескольких дней, следили, не ведутся ли непочтительные речи по адресу императорского величества, и, если это случалось, призывали стражу и, захватив виновных, отправляли их обратно в Аугсбург. «Вечером на второй или на третий день ландскнехты устроили пирушку в гостинице; в их кошельках завелись деньги, и они считали себя теперь в полной безопасности, как у Христа за пазухой; не подозревая, что среди них находятся предатели, они вспоминали его императорское величество следующим образом: „Как же! Надо было позволить Карлу из Женевы нанять солдат и не платить им!“ Они призывали на голову императора всевозможные несчастья и говорили: „Мы его хорошо проучили, и бог посрамил его!“ За подобные речи они были схвачены, приведены снова в Аугсбург и повешены на виселице. Но немецкие ландскнехты через 5 лет после этого под предводительством курфюрста Морица Саксонского, „Иуды из Мейсена“, взяли свой реванш у императора и при этом в гораздо больших размерах, заставив его бежать через Бреннер».

Воспоминания Застрова приведены здесь несколько пространно, так как они бессознательно, а потому и особенно убедительно вскрывают те взаимоотношения, которые господствовали в европейской военной организации в XVI и в значительной части XVII века: причиной их является неспособность нового, возникшего на капиталистическом базисе государства, с одной стороны, существовать без вооруженной силы, а с другой — содержать постоянное войско. Могущественнейший владыка христианского мира, одновременно немецкий император и испанский король, повелитель Нидерландов и австрийских коронных земель, Милана и Неаполя, обеих Индий с их сокровищами, владыка, в царстве которого действительно, по известному выражению, никогда не заходило солнце, должен был терпеть возмутительные злодеяния своей солдатчины, несмотря на стоявшие перед его палаткой виселицу и колесо, или должен был унижаться перед бандой ландскнехтов, не имея возможности отомстить им иначе чем коварной хитростью.

«Плохая война». Так выглядели сражения между швейцарскими и немецкими наемниками

Причину этого надо искать в том, что новое государство только что вылупилось из феодального общества и в продолжение долгого времени не имело ни сил, ни умения создать соответствующий финансовый и административный аппарат, без которого было невозможно существование постоянного войска.