Глава V Испанский полигон

Глава V

Испанский полигон

Первое крупное международное столкновение между силами фашизма и демократии произошло в Испании. Испания важна для нас не только как поле боя, но и как грандиозный социальный полигон. Она стала местом проверки как методов ведения войны, которые сыграли важную роль и во Второй мировой, так и способов организации жизни людей, которые сохранили актуальность до сих пор. Полная драматизма борьба в Испании определяла движение Европейских весов в 1936–1937 гг.

В этой стране еще в марте 1931 г. пала монархия. Начавшаяся демократическая революция не изменила социальную структуру общества, но породила надежды низов на улучшение их жизни. Своими положением не были довольны также национальные меньшинства — каталонцы и баски.

В стране продолжало править неподконтрольное народу чиновничество. Самостоятельную силу представляла офицерская каста, обладавшая доставшимися в наследство от монархии привилегиями.

9 декабря 1931 г. была принята республиканская конституция, вводившая ответственность правительства перед парламентом, основные гражданские свободы. К власти пришло либерально-социалистическое правительство М. Асаньи.

Великая депрессия нанесла удар по промышленности и экспортно-ориентированной части сельского хозяйства Испании. Эти трудности обострили проблемы, вызванные переходом от аграрного общества к индустриальному. Миллионы выходцев из деревни, осевшие в Барселоне, Мадриде и индустриальных районах Астурии, оказались либо без работы, либо с урезанной заработной платой. Уровень безработицы достиг 40 %. Частичный отток населения в деревню обострял социальную ситуацию и там.

Правительство пыталось решить проблему нехватки земли, приняв 9 сентября 1932 г. закон об аграрной реформе. Он предусматривал выкуп помещичьих земель государством и распределение их между крестьянами, а также переселение избыточной рабочей силы на государственные земли. Было переселено 190000 человек. Государству удалось выкупить немногим более 74 тыс. га. Это лишь незначительно снизило остроту кризиса.

В 1931 г. были введены обязательный 8-часовой рабочий день, социальное страхование. Но низкая зарплата, по существу нищий уровень жизни рабочих вел к частым стачкам, периодически перераставшим в бунты.

Падение монархии привело к выходу из подполья существовавших политических организаций и формированию новых. Каждая партия предлагала свой вариант решения острых социально-политических проблем страны. Уникальные условия Испанской революции позволили попытать счастья и попытаться осуществить свои идеалы и либералам, и консерваторам, и фашистам, и социалистам, и коммунистам, и даже анархистам. Раскол общества к тому же был отягощен сильнейшим влиянием внешнеполитических сил, которые использовали страну в качестве полигона как военных, так и социальных технологий.

Левый фланг политического спектра был представлен Республиканской левой партией (лидер — М. Асанья), Испанской социалистической рабочей партией (ИСРП) (Ф. Ларго Кабальеро, И. Прието), с которой был связан крупнейший профсоюз Всеобщий союз трудящихся (ВСТ), каталонскими и баскскими националистами, немногочисленной компартией (КПИ) (Х. Диас) и отколовшейся от нее антисталинской Объединенной рабочей марксисткой партией (ПОУМ) (А. Нин), анархо-синдикалистской национальной конфедерацией труда (НКТ) и тесно связанной с ней Федерацией анархистов Иберии (ФАИ). В центре располагались радикалы (А. Лерус). Правый лагерь был представлен консервативной Испанской конфедерацией автономных правых (СЭДА) (М. Хиль Робес), монархистами и радикальными организациями фашистского толка: «Фашистской фалангой» и «Хунтой национально-синдикалистского действия» (ХОНС), объединившейся затем с фалангистами в организацию «Испанская фаланга и ХОНС» (Х. А. Примо де Ривера). Эта организация стала одним из костяков правого радикализма наряду с частью офицерского корпуса.

Неприязнь части рабочих и крестьян к государственной власти — все равно какой, парламентской или диктаторской — привела к широкому распространению анархизма в Испании[363]. НКТ стала господствовать в профсоюзном движении Каталонии — национальной области на северо-востоке Испании, относительно развитой в промышленном отношении. Численность анархо-синдикалистской организации быстро росла. По оценкам коммунистов в 1934 г. в НКТ состояло 500 тыс. человек (для сравнения — в ВСТ — 700-1000 тыс., в прокоммунистическом УВКТ — 150–200 тыс.).

На выборах 1933 г. анархисты провозгласили «электоральную стачку» — отказ от голосования. В результате часть левых избирателей просто не пришла на избирательные участки. Правые получили 3345 тыс. голосов, центр — 1351 тыс., социалисты — 1627 тыс., левые радикалы (либералы) — 1 млн., коммунисты — 400 тыс. Для того, чтобы опередить правых, левым не хватило 300 тыс. голосов (анархо-синдикалисты контролировали около полумиллиона). К власти пришел либерально-консервативный блок во главе с лидером Радикальной партии А. Лерусом.

Оказавшись в оппозиции, ИСРП стала быстро радикализироваться. Левое крыло во главе с Ф. Ларго Кабальеро лидировало в ИСРП.

Франсиско Ларго Кабальеро родился в 1869 г. Рабочий. В 1894 г. вступил в ИСРП. В 1917 г. за подготовку всеобщей политической стачки был приговорен к пожизненной каторге. По всей стране поднялась волна митингов в защиту Ларго Кабальеро. В 1918 г. он был избран депутатом, и властям пришлось освободить узника. Тогда же Ларго Кабальеро был избран генеральным секретарем крупнейшего профсоюзного объединения ВСТ. В 1923 г., после прихода к власти диктатора Примо де Риверы, Ларго Кабальеро был назначен государственным советником и при поддержке диктатора провел ряд мер, направленных на расширение прав рабочих. После падения диктатуры стал готовить республиканский переворот, за что был арестован. После падения монархии был министром труда. С 1932 г. возглавлял ИСРП.

С 1933 г. по мнению лидеров ИСРП возвращались времена монархии, и этому следовало противостоять вооруженным путем. В результате ИСРП стала сближаться с коммунистами, а также с националистами Каталонии, права которой на автономию ущемлялись правым правительством. Коммунисты также были настроены на сближение с социалистами, у которых еще со времен их пребывания у власти образовались запасы оружия. Оно было заготовлено для поддержки демократического восстания в Португалии. Но отстранение испанских социалистов от власти поставило крест на проекте «братской помощи» португальским демократам, а оружие было спрятано «на всякий случай». Коммунисты считали: «Если нам удастся установить взаимное доверие с социалистическими рабочими с самого начала повстанческого движения, то мы получим необходимое оружие и с его помощью найдем остальное»[364].

Коммунисты предложили свой «единый фронт снизу», но без особого успеха. Социалисты промолчали, а анархо-синдикалисты осудили «наглое приставание с единым фронтом» коммунистов, которые «представляют собой не что иное, как демагогическую буржуазную разновидность…. они стремятся к установлению диктатуры столь свирепой и столь подлой, как диктатура Гитлера… Единый фронт с коммунистами равносилен союзу со всей антипролетарской реакцией»[365].

Социалисты промолчали не зря — им понравилась идея. Они стали создавать «рабочие альянсы» (объединение социалистов и профактива ВСТ). В августе 1934 г. коммунисты и умеренные анархисты стали в них вступать. Коммунисты оправдывали присоединение к организации социалистов тем, что рабочие альянсы могут стать «эмбрионами советов»[366]. Так был сделан первый шаг к созданию новой левой коалиции. Но потом дело застопорилось — социалисты, коммунисты, республиканцы, каталонские националисты и анархисты находились в состоянии идеологической войны между собой.

Между тем очередные правительственные перестановки резко обострили ситуацию. В правительство вошел представитель СЭДА, которую левые считали реакционной, полуфашистской партией. Позднее ее лидер Х. Роблес говорил: «нас обвиняют в том, что своим вступлением в правительство мы вызвали такое возбуждение среди рабочих масс, которое вылилось в восстание; чтобы избегнуть гражданской войны, было бы лучше отстрочить наше участие в правительстве Леруса. Но те, которые нас обвиняют, совершенно не поняли развития ситуации. Если бы ждали еще несколько месяцев, укрепился бы единых фронт, рабочие альянсы укоренились бы повсюду, последовательно революционные партии завоевали бы гегемонию в этом движении, и нет сомнения, что революция восторжествовала бы, и в данный момент мы имели бы в Испании советы»[367]. Х. Роблес сильно преувеличил силы революционеров. Но суть своей политики сформулировал четко: никаких уступок левым, никаких социальных реформ и уступок рабочим, выкорчевывание рабочих альянсов. Поскольку социальное положение рабочих оставалось бедственным, после нового поправения правительства они рвались в бой.

5 октября ВСТ начал всеобщую забастовку, которая была поддержана коммунистами и каталонскими националистами и переросла в Астурии и Каталонии в вооруженное восстание. Анархисты в Астурии присоединились к стачке через несколько часов по собственной инициативе. Однако в целом НКТ отнеслась к выступлению настороженно, так как ИСРП сменило лозунг «Вся власть рабочим альянсам!» на «Вся власть социалистической партии!»[368] Сражаться за установление власти какой-либо партии анархистам не хотелось. В Мадриде лидеры анархистов выступили против несогласованной с ними стачки, но организации НКТ присоединились к ней. В Астурии и нескольких сельских районах власть на короткое время перешла к рабочим альянсам и даже советам. В Каталонии власть захватило автономное правительство — генералидад во главе с Л. Компанисом.

Правительственные силы под командованием генерала Франсиско Франко быстро изолировали очаги восстания и подавили выступление. ФРАНКО??? После того, как в Барселоне капитулировал генералидад, ИСРП заявила о прекращении восстания. Коммунисты в Астурии держались несколько дольше, и потом обвиняли социалистов в предательстве. Ряд лидеров социалистов, коммунистов и каталонских националистов, включая Ларго Кабальеро и президента генералидада Л. Компаниса, оказались в тюрьме. Несмотря на то, что анархо-синдикалистские лидеры узнали о забастовке и восстании из газет, среди актива НКТ также были проведены аресты. Всего было арестовано более 30 тыс. человек.

В среде правящей элиты раздались авторитетные голоса за ликвидацию либерального режима в пользу государства, способного покончить с классовой борьбой. Один из ведущих парламентских ораторов Кальво Сотело утверждал: «рабочие-аристократы, которые в случае установления анархо-коммунистического режима оказались бы в худшем положении, когда им подобные в России работают больше, а получают меньше, бросаются в эту авантюру, потому что их опьянили, их отравили ядом классовой борьбы. Поэтому надо зафиксировать принцип со всеми его последствиями. Надо ликвидировать классовую борьбу как самый факт. Ясно, что устранение классовой борьбы — это задача, которая не под силу ни вам, ни какому бы то ни было правительству в либеральном государстве. Эта задача может быть выполнена только в государстве с руководимым из единого центра хозяйством, в государстве, преследующем верховные интересы национальной промышленности, обуздывающем в одинаковой мере как аппетиты профсоюзов, так и злоупотребления плутократии»[369]. Взоры сторонников такого государства обращались и к фашизму.

На свободе остались многие социалистические лидеры, а также республиканцы, единственная надежда которых на возвращение к власти была связана с возрождением силы социалистов. Они развернули кампанию против правительства, успеху которой способствовали скандалы в правом лагере, связанные с коррупцией, а также продолжение падения жизненного уровня большинства испанцев. В итоге все большее влияние приобретали идеи левого блока, организационной основой которого стали левые партии и структура профсоюзов ВСТ.

Однако идеи так могли и остаться идеями, если бы не удалось найти мостка между социалистами и коммунистами. В это время идея «Народного фронта» продвинулась только во Франции. Коминтерн только что принял решение о допустимости распространения такого опыта, и теперь все зависело от инициативы снизу. Снова пригодился «Амстердам-Плейель». Его представитель (работавший также и на Коминтерн) был направлен в Испанию, и от имени движения стал «мирить» социалистов, коммунистов, либералов и анархистов. Задача не из легких, но стремление к реваншу над консерваторами у левых было велико и помогло найти компромисс. К 16 января 1935 г. удалось договориться с несколькими мелкими партиями и профобъединениями о том, что они выступят зачинщиками блока. Основные левые партии были еще запрещены. Эмиссар докладывал, что «из запрещенных в настоящее время партий и профсоюзов к народному фронту примкнут представители персонально, а позднее, в случае снятия осадного положения, официально присоединятся и сами организации»[370]. Этот план делал само существование осадного положения бессмысленным — предвыборный блок с участием видных либералов и социалистов возник бы неизбежно. Уже в январе с инициативой создания фронта готовы были выступить видный сторонник Кабальеро А. дель Варго, писатель А. Мачадо, депутат-федералист Ф. Рокка. 20 января состоялась беседа с полномочным представителем ИСРП, который был удовлетворен, что инициаторами переговоров выступили не коммунисты, а Амстердам-Плейель. К 22 января были подготовлены лозунги нового блока: борьба против реакции, снятие осадного положения, защита демократии и парламентских свобод, освобождение политзаключенных, ликвидация трибуналов, отмена смертных приговоров и защита мира. Поскольку дело взяли в свои руки либералы и пацифисты (хотя и прокоммунистические), тема прав человека пока подмяла социально-экономическую проблематику. Лишь позднее, когда в «Народный блок» войдут социалисты и коммунисты, в программу будет добавлена аграрная реформа и набор социальных предложений по французскому образцу. Но выработка программы будет сложным процессом. Еще в марте Коминтерн рекомендовал в Испании блок социалистов и коммунистов с возможным подключением анархистов. Такой «Народный фронт» должен был «идти по большевистскому пути» и бороться за «контроль советов над производством»[371]. После объединения в блоке широкого спектра партий от либеральных республиканцев до коммунистов (но без анархистов) программа сдвинулась в более умеренную сторону, и стала напоминать программу «Народного фронта» во Франции.

Выводы из октябрьских событий сделали и анархисты. Доклад Комитета революционной подготовки на региональной конференции анархистов Барселоны в январе 1935 г. гласил: «Социальная революция не может рассматриваться как смелый удар в стиле государственных переворотов якобинцев без того, чтобы с неизбежностью в результате не разразилась продолжительная гражданская война». Эта война «требует колоссальной подготовки, в которой государство и государственники имеют преимущество. Но в этих условиях анархисты должны готовиться к участию в продолжительной вооруженной борьбе, вызванной не ими»[372].

Однако втянуть анархистов в «Народный фронт» пока не удалось. Они согласились только более активно сотрудничать в рабочих альянсах, придерживаясь той же тактики «фронта снизу», от которой уже начали отходить коммунисты. Посланник «Амстердам-Плейеля» информировал свое руководство в Коминтерне: «Мы рассчитываем, что, втянувшись в ряды единого фронта, анархисты уступят натиску других элементов и в дальнейшем примкнут также к народному фронту»[373]. В целом этот расчет оказался верным.

4 января 1936 г. были назначены новые выборы, что означало окончание режима осадного положения. К началу 1936 г. левым партиям удалось восстановить свое влияние. 15 января 1936 г. социалисты, коммунисты, ПОУМ, республиканцы и каталонские и баскские националисты, а также ряд других организаций подписали соглашение о создании Народного блока (в дальнейшем известного как Народный фронт).

Но совместный электорат Народного фронта был примерно равен электорату правых. Все решали голоса сторонников анархо-синдикалистов, влияние которых продолжало расти. После некоторых колебаний лидеры НКТ сняли запрет для своих организаций на участие в выборах. Победа правых была хуже, чем победа «Народного фронта», и из двух зол анархо-синдикалисты выбрали второе.

Фактический отказ НКТ от «электоральной стачки» привел к тому, что левые получили на сотни тысяч голосов больше, чем в 1933 г. Это был решающий фактор победы «Народного фронта». «Если поутру 16 февраля политические обозреватели, оценивая активность участия в выборах, могли полагать, что Народный фронт будет побежден, то в полдень массовое прибытие на все избирательные пункты колонн анархо-синдикалистов немало встревожило их… В одиннадцать часов вечера в Мадриде, где уже нельзя было продвигаться ни пешком, ни в трамвае, новость распространилась с быстротой молнии: Народный фронт шел впереди других партий не только в столице Испании, но и в наиболее крупных ее городах. В Барселоне, Бильбао, Севилье охваченные восторгом толпы заполнили улицы. Это был праздник. Праздник без насилия. Но стихийный. Те, кто вопреки кампании запугивания и угроз голосовал за Народный фронт, обнимались, плакали от радости, пели революционные песни, сами еще не веря в собственную победу»[374]. Народный блок завоевал 269 мест из 473. При этом социалисты получили 88 мест, левые республиканцы — 87, коммунисты — 17. Правые получили 205 мест. В мае президентом страны был избран левый либерал Мануэль Асанья.

Были освобождены политзаключенные (более 15 тысяч человек). Ускорилась аграрная реформа, было распределено 700 тыс. га земли. Одновременно в стране нарастали продовольственные трудности в связи с общей неуверенностью крестьян в том, что следует продавать хлеб в условиях начавшейся «смуты». Воспользовавшись фактическим нейтралитетом полиции после прихода к власти левых, вооруженные батраки стали нападать на зажиточных крестьян.

Профсоюзы развернули кампанию наступления на капитал. В феврале-июле произошло 113 всеобщих и 228 местных стачек. Одновременно усилились столкновения между активистами левых и правых движений. В феврале-июле в этих столкновениях погибло 269 человек и 1287 человек было ранено. В ответ на действия правых экстремистов правительство прибегло к арестам. В частности, был арестован лидер фашистской «Испанской фаланги» Х. Примо де Ривера. По отношению к левым правительство сохраняло терпимость, несмотря на то, что в ответ на убийство капитана Кастильо (сторонника «левых») был убит один из лидеров «правых» Сотело, незадолго до этого назвавший себя фашистом. Политическая напряженность и непримиримость нарастала с каждым днем, с каждым шагом обоих лагерей. Это касается как «левых», так и «правых». Начавшийся в стране «хаос», вызванный действиями правых и левых радикалов, вызывал болезненную реакцию традиционалистско-этатистской Испании. Народный фронт воспринимался правыми как готовое рухнуть «прикрытие анархизма и коммунизма». Выступая в парламенте, Х. Роблес говорил: «Страна может жить при монархии и республике, с парламентарной и президентской системой, при коммунизме или фашизме, но страна не может жить при анархии. Сейчас, однако, Испания находится в состоянии анархии. И мы сегодня присутствуем на церемонии похорон демократии»[375].

Накал страстей удивительным образом диссонировал с умеренностью проводившихся правительством преобразований. Массовые настроения искусственно «накручивались», радикализировались идеологической элитой. Возможность победы политических противников рассматривалась как катастрофа, хотя намерения каждой группировки были умереннее ее лозунгов. Свою роль в нарастании конфликта играло воздействие мировой борьбы коммунистического и фашистского тоталитарных лагерей (при пассивности «либерального» Запада), в которой «левые» и «правые» надеялись обрести опору. Все это вело страну к гражданской войне.

Гражданская война в Испании и «невмешательство»

Как только победил «Народный фронт», консервативно настроенные генералы стали готовить переворот. Формально во главе заговора стоял живший в Португалии генерал Х. Санхурхо, пытавшийся свергнуть республику еще в 1932 г. Реальное руководство подготовкой осуществлял генерал Э. Мола (псевдоним «директор»). Большую роль играл также подавитель октябрьского восстания Ф. Франко. Уже в марте правительство заметило подозрительные приготовления и провело кадровые перестановки, которые ослабили позиции заговорщиков, но не остановили их конспираций. «Последней каплей» для генералов стало убийство Сотело 13 июля.

17 июля Мола направил своим сторонникам телеграмму «17 в 17. Директор». В пять вечера переворот начался. Восстали части, расквартированные в испанской колонии Марокко. По радио был передан еще один условный сигнал переворота: «Надо всей Испанией голубое небо». 18 июля мятеж распространился на Испанию. Армия брала под контроль ключевые центры испанских городов. Но «голубое небо» распространилось не на всю страну…

Начало мятежа военных 17–18 июля оказалось для правительства неожиданностью и дезорганизовало его работу. Капитан У. Орад де ла Торре вспоминает: «В военном министерстве не было ничего, что стояло бы на месте. Все было в хаосе. Касерес Кирога, премьер министр и военный министр, был в состоянии коллапса, неспособным принимать решения»[376]. 19 июля, после отставки Кироги премьер-министром стал республиканец Х. Хираль.

Однако мятеж оказался неожиданностью только для правительства. Попытка военных положить конец правлению «левых» привела к немедленному контрудару со стороны профсоюзов и социалистических партий, которые только и ждали повода для драки. Они обеспечили мобилизацию общества и добились раздачи оружия народу. Собственно, «левые» ждали только повода для развертывания революционных действий. Центрами сопротивления мятежу стали Мадрид и Барселона.

В течение нескольких часов рабочие Барселоны были вооружены. Это событие имело большое значение, так как решительным образом изменило соотношение сил в Каталонии. Активист НКТ Капдевилья вспоминал: «это был момент, когда власть попала в руки масс. Мы в НКТ не думали делать революцию в это время, мы просто защищали себя, защищали рабочий класс»[377]. Анархо-синдикалисты еще не воспринимали происходящее как социальную революцию, но уже взяли в свои руки реальную власть. В Мадриде власть перешла к социалистам, анархистам и коммунистам, хотя во главе правительства все еще стоял либерал.

Силы мятежников встретили в городах энергичное сопротивление. «Офицеры, командовавшие мятежом, были неспособны что-либо поделать с революционной неортодоксальностью своих противников; второе артиллерийское подразделение, например, было окружено колонной вооруженных рабочих, которые наступали с ружьями, поднятыми вверх, и, с „энергичными словечками“, призывали солдат не стрелять. Затем они убедили войска повернуть оружие против своих офицеров»[378].

Борьба с мятежом сопровождалась актами насилия и вандализма. Вся ненависть, накопившаяся у городских низов к старой Испании, вышла наружу. Бойцы левых движений и просто уголовные элементы убивали офицеров и священников, жгли церкви, которые были символом идеологического деспотизма предыдущих веков. По мнению свидетельницы событий М. Очоа «это были акции протеста, потому что церкви не были в глазах людей тем, чем они должны были быть. Разочарование человека, который верил и любил, и был предан»[379]. Однако центральный собор Барселоны и монастырь Педраблес были сохранены, так как революционеры признали их художественную ценность. Сразу по окончании боев в городе ФАИ принялась бороться против террора с помощью таких, например, воззваний: «если безответственные лица, которые распространяют по Барселоне террор, не остановятся, мы будем расстреливать каждого, кто будет уличен в нарушении прав людей»[380]. Несколько активистов НКТ были расстреляны за самочинные расправы. Самочинные расстрелы и убийства к августу прекратились. Зато в это время набирал силу франкистский террор. «К стенке» ставили не только сторонников социализма или анархизма, но даже и людей, известных как республиканцы. Франкистами был расстрелян известный поэт Ф. Гарсиа Лорка. Общее количество жертв террора оценивается по-разному. Скорее всего, речь может идти о десятках тысяч людей с каждой из сторон.

К 20 июля стало ясно, что на большей части территории страны вооруженный народ смог блокировать и разгромить мятежные части. Восставшая часть армии и отряды фалангистов не могли обеспечить военный перевес над многочисленной милицией «левых». Основные силы мятежников были блокированы республиканским флотом в Марокко. В Испании оставалось два небольших очага мятежа. В разгар событий в авиакатастрофе погиб Санхурхо. Казалось, попытка переворота кончится полным провалом. Командование мятежниками взял на себя генерал Франко.

Советник немецкого посольства в Мадриде Швендеман сообщал 23 июля: «Развитие обстановки в начале мятежа… отчетливо свидетельствует о растущей силе и успехах правительства и о застое и развале у мятежников»[381]. 25 июля Гитлера достигло письмо Франко с мольбой о поддержке. Германия и Италия протянули руку помощи мятежникам в этот критический для них момент. 28 июля транспортные самолеты стали перебрасывать мятежные войска из Марокко в Испанию. В 1936 г. Германия поставила мятежникам 173 самолета, Италия — 114. Вскоре стали прибывать боеприпасы, инструктора. Германия вмешалась в борьбу непосредственно, направив в зону конфликта военно-воздушный легион «Кондор». Италия «не препятствовала» отправке «добровольцев» — около 70 тыс. человек, организованных в полки и дивизии. Для Гитлера гражданская война в Испании была настоящей дипломатической находкой. Сотрудничество в Испании помогало Германии окончательно перетянуть Муссолини на свою сторону. Для дуче Франко был идейным братом. Гитлер относился к ситуации более цинично и высказывался за затягивание войны — чем дольше она будет длиться, тем большее раздражение Великобритании и Франции будет вызывать итальянское вмешательство. Сама Германия действовала осторожнее, ограничиваясь посылкой авиации, инструкторов и финансированием каудильо. Франко понимал, что если Италия — реальный союзник, то Гитлер играл на европейских противоречиях, стремясь затянуть испанскую трагедию. Во время Второй мировой войны Франко отплатит Гитлеру той же монетой, уклонившись от прямого участия в войне.

Помощь стран «Оси» помогла франкистам оправиться от первого удара, полученного в июльские дни. И тут стало ясно, что республиканская милиция, превосходившая армию в условиях локального противоборства в городах, не может вести наступательную войну. Попытка наступления синдикалистов на Сарагосу не удалась. Здесь фронт стабилизировался. В других регионах, где милиционная система не опиралась на прочную синдикалистскую структуру в тылу, милиция не могла организовать и достаточного сопротивления фронтальному наступлению армии.

Страна раскололась надвое. Франко поддержала консервативная Испания, живущая католическими традициями, мечтавшая о возвращении средневекового могущества страны и с благожелательным интересом наблюдавшая преобразования в Италии и Германии.

Франко быстро нашел не только военную, но и политическую опору в лице консерваторов СЭДА, карлистов (сторонников монархии, но только не той ветви Бурбонов, что правила до 1931 г.) и особенно — фашистской «Фаланги и ХОНС». Эта организация была ценна не только разветвленной полувоенной структурой, не только фашистской идеологией, помогавшей заручиться поддержкой фашистских режимов, но и тем, что лидер «Фаланги» А. Примо де Ривера незадолго до начала гражданской войны был арестован за незаконное хранение оружия, и с началом мятежа расстрелян в мадридской тюрьме. Теперь Франко мог сам возглавить организацию. Но в то же время он стремился оставаться «отцом нации» и, со временем, восстановителем монархии.

Другая Испания поддерживала законное правительство республики. Вокруг него объединились сторонники перемен, преодоления средневековой отсталости, модернизации страны. Однако согласие заканчивалось на уровне общих лозунгов и необходимости сражаться против мятежников.

Военная промышленность Испании (оружейные мастерские Астурии и Каталонии) была слабо развита, современное оружие можно было только купить за границей. Испания запросила дружескую Францию о возможностях закупки вооружений. Блюм ответил согласием — почему бы нет, подавление мятежа — внутреннее дело Испании. Но тут о первой же поставке оружия из Франции в Испанию стало известно прессе, и партнер по коалиции Даладье устроил Блюму скандал. Блюм втягивает Францию в чужую войну. А Франция узнала, что конфликт не носит сугубо внутреннего характера. Казалось бы, нужно было возмутиться и усилить поддержку Испании, которая по сути оказалась жертвой агрессии. Но так не хотелось ссориться с Италией, которая все отчетливее уплывала из «Антанты», обострять и без того натянутые отношения с Гитлером, тратить остатки бюджета на укрепление обороны. Тогда Франция обратилась ко всем заинтересованным странам, включая Германию, Италию, СССР и США, с предложением организовать режим «невмешательства» в испанские дела, полностью исключив поставку в этот очаг конфликта военных материалов. Получив предложение Франции о невмешательстве, заместитель наркома иностранных дел Н. Крестинский советовал Сталину: «Мы не можем не дать положительный, или дать уклончивый ответ, потому что это будет использовано немцами и итальянцами, которые этим нашим ответом будут оправдывать свою дальнейшую помощь повстанцам»[382].

9 сентября 1936 г. был создан Международный комитет по невмешательству, в который вошло 27 государств. Первоначально в него вступили также Германия, Италия и СССР. Советскому Союзу и Испанской республике казалось, что если фашистские страны не будут помогать Франко, республиканцы справятся с мятежом.

Однако всерьез «невмешательство» собирались выполнять только либеральные режимы, особенно Франция, перепуганная близостью к ее границам войны и революции. СССР способствовал закупкам оружия Испанской республикой через Чехословакию и Мексику. Германия и Италия перебрасывали военные материалы и даже войска через Португалию. Португальский диктатор Салазар активно поддерживал Франко, и проконтролировать переброску «нелегальных грузов» через португальско-испанскую границу было практически невозможно.

Советский Союз был далеко, а Италия — близко. Транзит грузов из Германии и Италии в Португалию и дальше к Франко шел гораздо интенсивнее, чем полулегальные поставки, организованные СССР. В результате Франко получил очевидную выгоду от политики «невмешательства».

В августе-сентябре два очага мятежа соединились, пали Касерес и Талавера, и Франко начал наступление на Мадрид.

24 октября 1936 г. СССР заявил, что не может считать себя «связанным соглашением о невмешательстве в большей мере, чем любой из участников». Соглашение превратилось «в ширму, прикрывающую военную помощь мятежникам», и СССР будет считать себя свободным от обязательств, если немедленно не прекратится помощь Франко со стороны Германии и Италии[383]. Первый пароход с советским оружием прибыл в Испанию 14 октября (десятью днями ранее советское оружие привез испанский пароход). С этого времени СССР, Германия и Италия вмешивались в конфликт в Испании практически открыто. В Испанию прибывали добровольцы левых взглядов со всего мира, которые вступали в интернациональные бригады, сражавшиеся против франкистов.

Вскоре в Испанию стали прибывать советские военные специалисты, а также сотрудники НКВД. Всего в Испании присутствовало около 3 тысяч советских граждан. СССР поставил республике 806 самолетов, 362 танка, 120 бронемашин, 1555 орудий, 500000 винтовок. Впрочем, Сталин предпочитал вести беспроигрышную игру. Поставки советского оружия оплачивались за счет золотого запаса Испании. 510 тонн испанского золота прибыло в Одессу 5 ноября 1936 г. Этот запас был исчерпан только к концу 1938 г., и лишь последние, уже нерегулярные поставки были произведены «в кредит». Однако, продавая оружие Республике, коммунисты сохраняли контроль над его использованием. Так, техника не поставлялась в северо-восточные районы, чтобы не способствовать успехам анархистов и «троцкистов», которые пользовались там влиянием. Угроза прекращения советских поставок была важным козырем в борьбе коммунистов за ключевые посты в силовых структурах Республики.

Но поставки по морю были связаны с большим риском, так как итальянцы развернули в Средиземном море подводную войну. 14 декабря 1936 г. фашистами был потоплен пароход «Комсомол». Только 14 сентября 1937 г. СССР добился подписания Нионского соглашения против пиратства в море, которое позволяло топить подводные лодки итальянцев. Однако сделать это было нелегко — ведь у СССР не было баз в этом регионе. Создать базу на территории Испании Сталин не решился, чтобы окончательно не оттолкнуть Францию советской угрозой в непосредственной близости от Марселя. Сухопутные поставки проводились полулегально, а затем и вовсе были перекрыты французами. «Невмешательство», став новым направлением «умиротворения», обеспечило фашистам перевес в снабжении своего союзника в Испании. Это стало одним из ключевых факторов, предопределивших поражение Народного фронта — и в Испании, и в целом в Европе.

Испанская революция и анархо-социалистический эксперимент

Начало гражданской войны, всеобщее вооружение активных граждан в Республике, привели к началу уже не просто политической, а глубокой социальной революции. Некоторое время Республика была открыта любому социальному творчеству снизу, созданию именно таких порядков, какие по нраву большинству жителей.

Теперь каждая партия и профсоюз имели свои вооруженные формирования. В июле во многих регионах страны возникли местные центры власти — Центральный комитет антифашистской милиции Каталонии, правительство Страны Басков, Совет Астурии и Леона, Арагонский Совет, Хунта Сантандера и др. В эти органы входили представители партий Народного фронта и анархисты. Советы и хунты пользовались широчайшей автономией. Особенное значение среди этих автономных районов играла Каталония, где было сосредоточено около 70 % промышленного потенциала республиканской зоны. Колонны каталонских анархо-синдикалистов заняли большую часть провинции Арагон, где был создан Арагонский совет (первоначально — совет обороны, то есть военный, а не административный орган) во главе с Х. Аскасо. Арагонцы вдохновлялись опытом Махновского движения.

Вождем движения здесь был Б. Дуррути.

Буэнавентура Дуррути, один из лидеров испанских анархистов. Родился в 1896 г. Был рабочим металлистом. Вступил в НКТ. После того, как нанятые предпринимателями наемные убийцы стали уничтожать профсоюзных лидеров, Дуррути создал свою боевую организацию. Успешные действия анархистских «робин гудов» принесли Дуррути славу неуловимого борца за народное счастье. Он был приговорен к смертной казни и эмигрировал во Францию. После свержения монархии Дуррути вернулся в Испанию и объявил о продолжении борьбы с государством — на этот раз республиканским. Участвовал в организации рабочих волнений, за что арестовывался уже республиканским властями. После начала военного мятежа Дуррути возглавил разгром мятежников в Барселоне, а затем развернул наступление на Сарагоссу.

Если верить М. Кольцову, особые надежды анархистский вождь связывал со взятием Сарагосы: «Я войду с Сарогосу первым, провозглашу там свободную коммуну. Мы не будем подчиняться ни Мадриду, ни Барселоне, ни Асанье, ни Хиралю, ни Компанису, ни Казановасу. Хотят — пусть живут с нами в мире, не хотят — мы пойдем на Мадрид… Мы покажем вам, большевикам, русским и испанским, как надо делать революцию, как доводить ее до конца»[384]. Но в августе стало ясно, что Дуррути не собирается воевать с Мадридом и тем более с Каталонией. Он приложил усилия к тому, чтобы Арагон стал признанной правительством автономной территорией. После бурных споров анархисты решили поддержать Республику в борьбе против фашизма[385].

Дезорганизация государственной машины была общим следствием революции на всей территории Испании, и притом весьма долгосрочным. Даже в октябре А. Марти сетовал: «Государственный аппарат либо уничтожен, либо парализован. В лучшем случае он не пользуется никаким авторитетом»[386].

Это резкое ослабление государства на фоне мирового возвышения бюрократии кажется зигзагом истории — что то вроде большевистской поддержки советов с последующим превращением их в фасад диктатуры. Действительно, Российская и Испанская революция начинали развиваться похожими путями. Но испанский большевизм вызревал медленнее, и это дало дорогу той социальной альтернативе, связанной с самоуправлением, которую большевизм задушил в России. Само появление некапиталистической системы, которая была основана на принципах самоуправления, а не государственного управления очень важно. Оно показывает, что в словосочетании «социальное государство» ключевым является первое слово. Социальные преобразования, порожденные коллапсом стихийного капитализма, могли проводиться с помощью усиления государства — по-американски, немецки, итальянски и советски. А могли — путем усиления структур саморегулирования общества, таких как профсоюзы, органы территориального самоуправления, демократические общественные движения. Одним словом, по-испански.

По инициативе анархо-синдикалистов и при активном участии левых социалистов (кабальеристов) рабочие стали захватывать предприятия, а крестьяне — землю. Крестьяне объединялись в коллективы и начали трудиться совместно. Испанская «коллективизация» отличалась от советской тем, что в большинстве случаев проводилась добровольно. Рабочие создали демократически избранные органы самоуправления на предприятиях, которые наладили производство. Рабочие чувствовали себя хозяевами своих фабрик и поэтому трудились самоотверженно. Коллективы, связанные между собой через профсоюзы, организовывали производство. Крестьяне брали землю помещиков и начинали работать на ней сообща. Все это делось без принуждения сверху. Организации работников брали власть в своих регионах. Демократия получила опору в производственном самоуправлении[387].

С началом войны возросло влияние радикальных организаций — КПИ и НКТ, численность которых к середине 1937 г. возросла соответственно до 250 тысяч и миллиона членов.

Координация действий революционных сил, а значит и вооруженных формирований, была организована плохо. Франко приближался к Мадриду. Для того, чтобы как-то объединить многочисленные общественные организации, развернувшиеся в Республике, нужно было менять правительство.

Поскольку Кортесы не отражали фактической расстановки сил (анархо-синдикалисты в них вообще не были представлены), правительство отныне формировалось с опорой на левые организации, пользующиеся реальным влиянием. 4 октября 1936 г. правительство возглавил левый социалист Ф. Ларго Кабальеро. Ему удалось «втянуть» в систему власти все влиятельные силы страны, включая коммунистов и анархо-синдикалистов (что для них было совсем непривычным, учитывая, что предложенные ими преобразования должны были со временем привести к ликвидации государства и замене его самоуправлением). Но без согласования важнейших решений с анархистами нельзя было организовать оборону. В то же время, выступая на заседании секретариата ИККИ, А. Марти утверждал: «влияние анархистов имеет решающее значение для всей страны и даже для Мадрида, где находится правительство… Борьба с ними перед лицом фашизма — это конец. Значит, не нужно останавливаться перед тем, чтобы уступить им кое в чем, а после победы мы с ними посчитаемся, тем более, что после победы мы будем иметь сильную армию»[388]. Надежды Марти оправдались лишь частично — войдя в систему власти, анархисты продолжали проводить те же преобразования, что и раньше, и остро критиковать коммунистов за стремление остановить социальную революцию. Решающее столкновение между коммунистами и анархо-синдикалистами произошло «до победы» и уменьшило шансы на нее.

Много лет спустя участник этих событий рабочий-коммунист Н. Хулиан говорил корреспонденту: «Вы не представляете, как быстро массы могут организовать сами себя»[389]. Волна захватов предприятий рабочими сделала профсоюзы хозяевами экономики. В промышленном ядре республиканской Испании и в целом по стране экономическое влияние НКТ было доминирующим. Эмиссар Коминтерна А. Марти признавал: «Анархисты держат под своим контролем прямо или косвенно всю основную промышленность и сельское хозяйство страны»[390]. Развернулся процесс реорганизации экономики на новых началах не только в Каталонии, но и по всей Испании. Ларго Кабальеро поддержал синдикализацию хозяйства. Левые социалисты отвечали коммунистам: «Мы берем пример с Каталонии». Коммунисты требовали отложить вопрос о собственности на предприятия, так как в тех условиях у них не было шанса добиться широкомасштабной национализации. Анархо-синдикалистские реформы в большей степени отвечали настроениям рабочих. 24 октября 1936 г. генералидад Каталонии декретировал коллективизацию большей части промышленности региона, закрепив существующее положение. Поскольку коллективизация вышла за пределы контролировавшихся анархо-синдикалистами районов Каталонии и Арагона, центральное правительство также подтвердило законность коллективизации.

Между городами и деревнями с помощью профсоюзов была налажена торговля и безденежный продуктообмен. Крестьяне посылали продовольствие горожанам и солдатам бесплатно, а рабочие крестьянам также бесплатно отправляли произведенные ими одежду и орудия труда. Эти отношения держались на энтузиазме трудящихся, которые впервые в своей жизни почувствовали, что их никто не угнетает. Первые месяцы войны и социальной революции породили огромный энтузиазм республиканцев. Казалось, вот-вот наступит победа и новая счастливая жизнь.

Побывавший в Барселоне в декабре 1936 г. Д. Оруэлл писал: «Впервые я был в городе, где рабочий класс был „в седле“. Практически любое здание любого размера было захвачено рабочими и украшено красными флагами или черно-красными флагами анархистов… Церкви здесь и там были систематически разрушаемы группами рабочих. Каждый магазин и кафе имели надпись, сообщавшую, что они коллективизированы… Официанты и продавцы смотрели вам в глаза и обращались к вам как к равному. Холопские и даже церемониальные формы речи на время исчезли. Никто не говорил „Дон“ или „Сеньор“. Каждый обращался к каждому „товарищ“ и „ты“, и говорил „привет“ вместо „добрый день“… Человеческие существа старались чувствовать себя как человеческие существа, а не зубцы в капиталистической машине»[391].

Несмотря на тяжелую экономическую ситуацию, вызванную войной и расколом страны, коллективизированная промышленность не допустила резкого падения производства. С июля по декабрь 1936 г. производство промышленности Каталонии упало на 29 % и стабилизировалось до июня 1937 г. (когда началось разрушение синдикалистской системы военно-политическими методами). Металлообработка и машиностроение, от которых зависело поступление на фронт отечественных вооружений, росли до апреля 1937 г., то есть именно в период лидерства анархо-синдикалистов в регионе.

Особое значение имело военное производство, особенно, если учесть, что до войны современное оружие в республиканской зоне практически не производилось. В Каталонии было налажено массовое производство стрелкового оружия, патронов и даже броневиков. В феврале 1937 г. производилось 500000 ружейных магазинов в день. В Барселоне производились даже танки, впрочем, несовершенные.

Постепенно создавалась система общего экономического регулирования, в которую входили предприятия разных форм собственности и владения. 11 августа был создан Экономический совет Каталонии, состоявший из представителей отраслей. В нем доминировали синдикаты (профсоюзы).

В октябре 1936 г. была создана новая надстройка — Генеральный индустриальный совет, в который вошли представители профсоюзов, Экономического совета, совета предприятий и каталонского генералидада. При Генсовете были созданы фонды. 50 % прибыли предприятий шло в фонд торгово-промышленного кредитования, 20 % — в резервный фонд, 15 % — на социальные программы коллективов и 15 % распределялись по решению рабочих собраний. На крупнейших предприятиях назначение директора должно было быть одобрено Экономическим советом. Совет предприятий и Генеральный индустриальный совет планировали производство с целью добиться его максимальной социальной эффективности и ограничения конкуренции. Генеральный совет также обеспечивал связь с внешними рынками, взаимодействуя здесь с правительством Испании. В случае если какой-либо из субъектов этой системы выступал против решения Генерального индустриального совета, он мог апеллировать к советнику по экономике генералидада. Таким образом, экономическая система регулировалась органами, представлявшими как производственные, так и государственные интересы. Система регулирования экономики в Испании создавалась на более демократических основах, чем в США.

Цены контролировались НКТ, а в обмене между синдикатами деньги вообще не употреблялись. Благодаря существованию разветвленной сети синдикатов удалось организовать бартерный обмен между отраслями и между городом и деревней.