ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

2 декабря 1932 года новым рейхсканцлером Германии стал фон Шлейхер — первый в истории Германии генерал, назначенный на этот пост. И, может быть, только тогда до него по-настоящему дошло, какую огромную ответственность он взвалил на свои плечи. Одно дело плести интриги и совсем другое — стать канцлером активного национализма и осуществить социальную перестройку страны. Хотел он того или нет, но именно в поединке с Гитлером теперь должен был определиться тот, кому надлежало провести в жизнь великую миссию национал-социализма. Положение осложнялось тем, что любые переговоры с Гитлером были обречены. Лидеру нацистов нужен был пост канцлера и ничего другого. И Шлейхер решил расколоть нацистскую партию изнутри с помощью Грегора Штрассера, который давно уже поговаривал о коалиции. По некоторым данным, рейхсканцлер устроил свидание Штрассера с президентом, на котором лидер левого крыла нацистской партии дал согласие войти в правительство. Канцлер посчитал дело выполненным, и на следующий день в беседе с австрийским министром юстиции К. Шушнигом заметил, что судьба нацистского движения решена, а сам герр Гитлер канул в прошлое.

* * *

Пока фон Шлейхер готовил раскол нацистского движения, Гитлер переживал очередную личную трагедию, на этот раз связанную с Евой Браун. Это были те самые «переломные», как их назвал Геббельс, годы, предшествующие приходу нацистов к власти. В то время Гитлер, которому пресса и радио уделяли особое внимание, уже никого не оставлял равнодушным, и Еве стало ясно, что «господин Вольф» не только обходительный мужчина, но и самая что ни на есть выдающаяся личность. Конечно же, она очень ждала, когда этот выдающийся человек снова появится у них в ателье. А чтобы еще больше понравиться ему, подкладывала в бюстгальтер носовые платки, чтобы грудь казалась больше. Трудно сказать, сыграла ли пышная грудь Евы решающую роль, но Гитлер увлекся ею и каждый раз, приезжая в Мюнхен, первым делом интересовался:

— Как поживает малышка Ева Браун, с которой нам всем так весело и хорошо?

После очередного посещения оперы он спросил девушку: «Не соизволите ли вы поужинать со мной? Я бы очень хотел появиться в вашем обществе в «Остерия-Бавария». Ева согласилась. С тех пор их часто видели вместе. И когда Гитлер оказывался рядом с ней за столом, он всегда сжимал ее руку. Но на любовников они не походили. Гитлер относился к девушке по-отцовски и строго следил за тем, чтобы она возвращалась домой не позднее полуночи, и избегал в ее присутствии разговоров на скользкие темы. По всей видимости, и сам Гитлер, у которого был в то время бурный роман с Гели, не хотел сильно привязываться к Еве. Он не уставал повторять, что к политическому деятелю нельзя подходить с обычными мерками.

— Женщины, — как-то заявил он, — всегда играли роковую роль в жизни политических деятелей. Вспомните Наполеона! А танцовщица Лола Монтес? Разве не она погубила короля Баварии Людвига I? Если бы не она, это был бы воистину вьгдающийся монарх. А безумная мадам Чан Кайши? Ненависть и честолюбие — вот что двигало ею, когда она спровоцировала войну с Японией и навлекла несчастье на свою страну… Умному человеку следует иметь примитивную и глупую женщину, — не раз говорил Адольф Гитлер в тесном кругу соратников по партии. — Вы только на минутку представьте: что может случиться, если у меня будет женщина, которая вдруг начнет вмешиваться в мою работу?

Сама Ева вела себя весьма сдержанно. Она очень боялась, что о встречах с человеком, который был старше ее на 23 года, узнает отец и устроит скандал. А Гитлер уже сделал свой выбор. Будущему диктатору весьма импонировало, что Ева не лезла в политику, в его присутствии держалась в тени и беспрекословно подчинялась его воле. Нравилась она ему и тем, что в ее лице он нашел благодарную слушательницу. Он говорил с ней буквально обо всем, начиная от Шекспира и заканчивая полетом на Луну, который обязательно устроит. И каждый раз, возвращаясь домой после таких бесед, Ева набрасывалась на художественную и научно-популярную литературу, дабы выглядеть в глазах своего кумира надлежащим образом. Постепенно проникалась она и идеями национал-социализма, о котором ей столько рассказывал Гитлер. Как знать, не поверила ли она окончательно в предсказание, что рано или поздно, но мир обязательно заговорит о ее великой любви к не менее великому мужчине!

Однако ее увлечение перерастет в настоящее чувство только после самоубийства Гели. Ведь теперь у нее появилась возможность бывать на Принцрегентплац и в Оберзальцберге, куда при жизни Гели дорога ей была заказана. «Когда Гитлер приезжал в Мюнхен, — вспоминала Анни Винтер, — Ева Браун часто приходила к нему на Принцрегентплац. Она прямо-таки сгорала от любви к нему». Более того, она стала подражать покойной: носить такие же платья, сделала себе такую же прическу и даже попыталась говорить так, как говорила Гели. Любовницей Гитлера, со слов той же домоправительницы, Ева стала только в начале 1933 года. Подтвердила это и сама Ева. Рассматривая через несколько лет фотографию участников переговоров в Мюнхене, с важными лицами сидящих в квартире Гитлера, она с улыбкой сказала подруге: «Если бы только Чемберлен знал историю этого дивана…».

1932 год потребовал от Гитлера немыслимой политической активности, он почти не появлялся в Мюнхене и все реже писал своей возлюбленной. Но все эти объяснения не устраивали Еву, она не верила Гитлеру и отчаянно ревновала его к вымышленным соперницам. Одиночество и ревность переполнили чашу терпения Евы и, прекрасно зная, какое ужасное впечатление оказала на фюрера смерть Гели, она написала ему прощальное письмо и выстрелила в себя.

«В ту ночь было очень холодно, — рассказывала сестра Евы Ильзе. — Родители уехали, и некому было даже растопить камин. Ева лежала на диване, раскинув руки. На полу валялись оконные стекла. Розовая подушка, простыня и одеяло забрызганы кровью. Пуля застряла рядом с артерией. В обойме оставалось еще пять патронов, и возникло предположение, что на Еву было совершено покушение. Якобы защищаясь, она уронила с туалетного столика стакан, а потом выстрелила в нападавшего. Наконец я выяснила, что просто в стакане замерзла вода,и потому он треснул».

Несмотря на ранение, Ева сохранила присутствие духа и, придя в себя, тут же позвонила доктору Плате, который отвез ее в больницу. Почему она не вызвала шефа ее сестры доктора Леви, чья клиника находилась гораздо ближе? Да только потому, что знала: так быстрее сообщат Гитлеру о случившемся. Доктор Плате был шурином Генриха Гофмана.

Ее расчет оправдался. На рассвете Гитлеру передали прощальное письмо Евы. Он тотчас же приехал в больницу с огромным букетом цветов и поинтересовался у заведующего отделением, не инсценировала ли Ева самоубийство.

— Она целилась в сердце, — пожал плечами врач. — Мы вовремя удалили пулю, и теперь ее жизни ничто не угрожает…

Вряд ли Ева собиралась на самом деле покончить с собой, и, стреляя в себя, она намеревалась прежде всего еще сильнее привязать к себе Гитлера, что ей в конечном счете и удалось. Потеряв Гели, он не хотел лишиться так страстно любившей его Евы.

— Она хотела умереть из-за большой любви ко мне, — со слезами умиления заявил он Гофману, — и теперь я просто обязан позаботиться о ней. Не должно повториться ничего подобного.

После выписки из больницы Ева постаралась убедить родителей в том, что случайно нажала на курок, и те сделали вид, что поверили ей. Рана быстро зажила, и Ева могла быть довольна: ее отчаянный поступок заставил Гитлера изменить свое отношение к ней. Как бы теперь ни был занят фюрер, он не оставлял Еву без внимания. Однако даже страх потерять столь беззаветно любившую его девушку не заставил Гитлера жениться на ней. На вопрос одного из своих будущих адъютантов Фрица Видемана, не кажется ли ему холостяцкая жизнь лишенной смысла, он откровенно ответил: «У нее есть свои преимущества. А для любви я содержу девушку в Мюнхене…»

Как и при Гели, Гитлер по-прежнему раздражался, когда в его присутствии заводили разговор о женитьбе, и он повторял своему окружению набившую оскомину фразу: «Я просто должен всегда оставаться холостым! Я принадлежу немецкому народу, и он в любой момент должен видеть: все время и все свои силы фюрер Национал-социалистической рабочей партии отдает Германии! Она — его единственная невеста…»

Судя по всему, сама Ева думала иначе и продолжала страдать. В таком подвешенном состоянии она проживет до апреля 1945 года, когда, наконец, станет фрау Гитлер. Но только для того, чтобы сойти под этим громким именем в могилу вслед за своим возлюбленным…

* * *

В начале декабря 1932 года нацисты потерпели очередное поражение на выборах в ландтаг в Тюрингии, потеряв 40% голосов. Движение заметно ослабло, в то время как правительство поддерживали все не правые партии. Замучили Гитлера и постоянные проблемы с деньгами. Партийная жизнь требовала огромных вложений, и к ноябрю 1932 года долг партии достиг громадной суммы в 12 миллионов марок. Нищенствующие штурмовики заполнили улицы. Только теперь вместо винтовок и пистолетов в руках у них были кружки для пожертвования. Голодные гитлеровские ландскнехты были готовы служить кому угодно и оптом и в розницу торговали партийными секретами. Но самое печальное заключалось в том, что очень многие из этой огромной массы отчаявшихся людей считали себя обманутыми Гитлером, который только и говорил о великой национальной революции, но как только доходило до дела, он мгновенно умолкал и делал все возможное, чтобы не выступать.

Штурмовики стали покидать отряды. «Среди периферии, — писала «Ангриф» Геббельса, — все больше распространялось настроение отчаяния. Многие говорили: все равно нам не достигнуть цели, поэтому нет смысла строго придерживаться наших требований, было бы лучше принять любой министерский пост, который нам предлагают».

Что говорить о голодных штурмовиках, когда сам Геббельс пребывал в отчаянии, считая, что движение идет к своему концу. Многие политические обозреватели были едины в своем мнении: это — агония, и очень скоро нацисты превратятся во второразрядную политическую партию, с которой никто не будет считаться. И новый канцлер очень надеялся на то, что в такой патовой для нацистов ситуации в высшей степени честолюбивый Грегор Штрассер будет куда сговорчивее и согласится на все его предложения. А ему удастся сделать то, что еще не удавалось никому: расколоть нацистскую партию и взять лидера нацистов на поводок. Он с пониманием отнесся к предложению Шлейхера войти в его правительство и стать вице-канцлером, о чем и говорил на совещании партийной верхушки. 12-миллионный долг, заявил он, может раздавить ослабевшее движение, и надо сделать все возможное, чтобы сблизиться с канцлером. По его словам, какой-нибудь министерский портфель мог вернуть отвернувшихся от нацистов кредиторов, да и сам канцлер мог уменьшить долг с помощью своих полуофициальных средств, предназначенных на «трудовую повинность» или какое-нибудь физкультурное движение. С министерским портфелем можно было выступить и в качестве просителей у промышленников.

Однако Гитлер и слышать не хотел ни о каком участии в правительстве обманувшего его Шлейхера. Вместо делового разговора он завел старую песню о грозившем всем им насилии со стороны политических противников. И, когда Штрассер заметил, что насилием страна обязана в первую очередь штурмовикам, а отнюдь не их противникам, Гитлер закатил очередную истерику.

Грегор Штрассер больше не спорил. Он окончательно убедился в том, что Гитлер не собирался принимать ответственного решения и целиком находился под влиянием Геббельса. Однако со Шлейхером он встретился, а затем еще раз попытался убедить Гитлера позволить ему войти в правительство. Гитлер обвинил Штрассера в предательстве и устроил жуткий скандал. Думается, ему очень хотелось верить в неверность Штрассера. Подлили масла в огонь и Геббельс с Герингом, сообщившие ему о намерении канцлера создать правительство Шлейхер-Штрассер-Лейпарт, которого якобы пригласил уже сам Штрассер.

— Господин Гитлер, — спросил Грегор, выслушав все обвинения, — неужели вы думаете, что я способен на подобные поступки?

— Да! — прокричал Гитлер. — Я верю в это! Я убежден в этом! У меня есть доказательства!

Штрассер резко повернулся и вышел из комнаты. В тот же вечер он покинул все свои посты. Отставка первого помощника Гитлера и руководителя партийной организации произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Уход Штрассера усилил и без того царившую в нацистской партии тревожную атмосферу. Как это ни покажется странным, больше всех был потрясен сам Гитлер. Но уже утром следующего дня он убедил себя в том, что Штрассер является самым настоящим Иудой, «вонзившим ему нож в спину за пять минут до окончательной победы».

9 декабря 1932 года Гитлер созвал всех своих ответственных партийных работников и депутатов в Берлин, где во дворце Геринга поведал им о предательстве Грегора Штрассера.

— Я никогда не допускал, — обливаясь слезами, заявил фюрер, — что Штрассер может так поступить…

Вылив на «предателя» целый ушат грязи, Гитлер предложил всем старым товарищам Штрассера пожать ему руку и отречься от Иуды. После чего ненавидевший Штрассера Геббельс записал в дневнике: «Это был громадный успех для единства движения… Штрассер сейчас полностью изолирован. Он мертв». Назначив самого себя руководителем Организационной структуры партии и поделив ту власть, которой пользовался в партии Штрассер, между теми, кому верил — Лею, Дарре, Гессом и Геббельсом, — Гитлер окончательно разрушил созданную «предателем» централизованную партийную организацию.

Гитлер довольно безболезненно вышел из партийного кризиса, вызванного уходом Штрассера. И тем не менее Геббельс отметил в своем дневнике: «Этот год принес нам постоянные неудачи… Прошлое печально, будущее смотрится мрачным и темным, все надежды и возможности полностью исчезли».

Как это ни печально, но победителем в долгой борьбе со Штрассером оказался Геббельс, поскольку именно его политическая линия была признана единственно правильной. По сути дела это была игра без ничьей, которая могла окончиться только поражением или победой. Теперь лозунг звучал так: «Если Национал-социалистическая партия распадется, число коммунистов в Германии увеличится на 10 миллионов человек».

«Таким образом, — писал К. Гейден в своей книге «Путь НСДАП», — национал-социализм, словно истерическая женщина, угрожающая покончить с собой, заставил руководящие германские хозяйственные круги поставить его у власти и тем самым спасти его».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.