ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Во время своей последней встречи с Отто Штрассером Гитлер ни разу не повысил голоса, не спорил и не оскорблял собеседника, что для такого импульсивного человека и игрока казалось странным. Но именно это спокойствие и насторожило Штрассера. Судя по всему, Гитлер принял решение, он был для него уже отработанным материалом, и никакое выяснение отношений больше не интересовало фюрера.

Так оно и было. Уже в конце июня Гитлер приказал Геббельсу исключить Отто Штрассера и его сторонников из партии. Давление на Штрассера росло с каждым днем, и в конце концов тот заявил брату:

— Грегор, я выхожу из партии…

— А я должен остаться, — ответил брат.

Грегор не решился на разрыв с Гитлером. Он не только отказался от своих газет, но и публично осудил поведение брата.

Издательство «Кампф» юридически осталось за Отто, но вследствие объявленного ему партией бойкота его дела шли все хуже, тогда как «Ангриф» Геббельса процветал. И тогда Отто Штрассер вместе со своими друзьями основал «Боевое сотрудничество революционных национал-социалистов», которое стали называть «Черным фронтом».

Гитлер с помощью Геббельса ответил хорошо поставленной пропагандистской кампанией. На этот раз он сам взялся за перо и обозвал Отто «сомнительным бездарным писакой и скрытым большевиком». Геббельс договорился до того, что Отто Штрассер… состоит на жалованье у Сталина. Не остались в стороне и региональные лидеры СС и СА, объявившие, что каждый, кто осмелится поддерживать Отто Штрассера или читать его газеты, будет немедленно исключен из партии.

Одних газет Гитлеру показалось мало, и он натравил штурмовиков. 10 июля 1930 года на Отто Штрассера и сопровождавших его людей напала группа «хулиганов». Избив спутников Штрассера, они быстро исчезли.

— Я знаю их всех. Это штурмовики… — сказал тяжело раненный инвалид войны Брем, занимавший ответственный политический пост в своем округе.

— Я в этом и не сомневаюсь, — ответил Штрассер.

Однако ни устроенная Гитлером пропагандистская кампания, полная клеветы и оскорблений, ни ночные нападения на сторонников ненавистного Отто не дали желаемого результата, и тогда Гитлер решил разорить Штрассера, изъяв доли его брата Грегора и Ганса Хинкеля в «Кампфферлаг».

Но загнанный в угол Отто Штрассер не сдавался. Ему удалось объединить в свой «Черный фронт» всех, кого не устраивали ни Веймарская республика, ни нацисты. Главную свою задачу он видел в постоянном отпоре нацистам, и его «Черный фронт», по словам самого Отто, превратился в «невидимую, но вездесущую силу, внушавшую ужас Гитлеру и его приспешникам даже тогда, когда мне пришлось уехать за границу».

Конечно, Отто, как и всегда, когда речь заходила о Гитлере, сгущал краски, и их разрыв наглядно показал, что большинство членов партии, не говоря уже о верхушке, было на стороне Гитлера, а вопрос о том, что же такое истинный социализм, не интересовал уже никого. О каком социализме могла идти речь, когда Гитлер освободился от истинных революционеров и чувствовал себя полновластным хозяином партии, и теперь уже никто не мешал ему создавать тесный альянс с финансистами и промышленными магнатами. Очень скоро к уже попавшей в его орбиту группе Кирдорф — Тиссен примкнули представитель концерна «Флик» Отто Штейнбринк, Август Ростерг из концерна «Винтерсхаль», Эрнст и Вальтер Тенгельманы, связанные с концернами «Гельзенкирхенбергверке АГ» и «Штейн-Колебергверке» и крупный банкир Георг фон Штраус. Для разъяснения взглядов нацистов на экономику был создан специальный бюллетень. Что же касается самого Гитлера, то с лета 1931 года он еще более усилил обработку влиятельных в экономике лиц.

«В последующие месяцы, — писал в своей известной книге «С Гитлером — к власти» Отто Дитрих, — фюрер на своем лимузине объехал всю Германию. Встречи устраивались повсюду: и в столице, и в провинции — в первом случае в отеле «Кайзерхоф», во втором — на тихих лужайках под открытым небом. Необходима была конспирация, чтобы не давать материала прессе…»

Как проходила эта самая «обработка», уже на Нюрнбергском процессе поведал Функ. «В разговорах с промышленниками, — рассказывал он, — фюрер лично подчеркивал все снова и снова, что он является врагом государственной экономики и так называемого планового хозяйства и что он считает абсолютно необходимым свободное предпринимательство и свободное соревнование, чтобы достичь наилучших результатов».

«Обработка» давала свои плоды, и к Гугенбергу и фон Тиссену прибавился бывший председатель Рейхсбанка Ялмар Шахт, банковский делец самого высокого класса. Используя недовольство планом Янга, он явился инициатором борьбы германского трестированного капитала за новую внешнюю политику. Вложил он свою лепту и в борьбу против финансовой политики правительства Германа Мюллера, что стало причиной отставки министра финансов социал-демократа Гильфердинга. И, наконец, будучи делегатом на конференции в Гааге, он отказался подписывать план Янга и в марте 1930 года вышел в отставку.

С Шахтом Гитлер познакомился на вечеринке у Геринга. На допросе в июле 1945 года Шахт скажет, что те мысли, которые «полный энергии и огня» Гитлер высказывал на том вечере, нашли у него полное понимание и он подумал, «что этот человек, с которым надо вместе работать». Но уже тогда между Гитлером и Шахтом шел самый настоящий торг. «Мы, — писала в своем дневнике первая жена Геринга, — ждем сегодня в гости Ялмара Шахта и Адольфа Гитлера. Впоследствии мы узнали, что Шахт согласился на сотрудничество с Гитлером при условии устранения братьев Штрассеров».

Все условия для такого сотрудничества у Шахта были. Он обладал непомерными амбициями и капиталами, мечтал стать канцлером или по меньшей мере министром национальной экономики в правом кабинете и оспаривал у Франца фон Папена право называться самым бессовестным оппортунистом Германии.

Гитлер устраивал его по многим показателям, и в первую очередь тем, что люто ненавидел социалистов и коммунистов, от которых исходила главная опасность. Насколько он уже успел узнать на тайных встречах, как всякий политик, Гитлер имел два лика: один — для толпы, где он бил по эмоциям и чувствам, и другой — для деловых людей, где уже не было никаких эмоций и преобладал трезвый расчет.

По совету Шахта Гитлер заменил своего прежнего эксперта по экономике на Вальтера Функа, который был вхож в мир влиятельных промышленников. Нацистская партия в то время словно магнит притягивала самых известных людей Германии, в том числе и сына бывшего кайзера — принца Августа-Вильгельма Прусского.

— Там, где Гитлер, — заявил он при получении членского билета весной 1930 года, — каждый может занять место в рядах его партии!

Одетый в коричневую рубашку принц стал выступать на собраниях и довыступался до того, что был избит кенигсбергскими полицейскими. Но… никакой обиды у него на них не было. Более того, принц был счастлив тем, что пострадал за «самого» Гитлера. Не отставал от сынка и Вильгельм II, который писал ему: «Ты должен гордиться, что стал одним из мучеников этого великого народного движения».

Альянс Гитлер-Гугенберг-Шахт оказался на редкость дееспособным, и результаты их усилий не замедлили сказаться. В течение нескольких месяцев НСДАП, с треском провалившаяся на последних выборах, приобрела тысячи новых голосов. Эффективность ее пропаганды неизмеримо возросла, а программа партии стала намного разумнее, чем прежде. Умелая пропагандистская кампания пригнала на избирательные участки даже самых равнодушных и робких, решившихся теперь поддержать движение, на котором стояло фирменное клеймо Гугенберга и Шахта.

И все же пока не было самого главного: выборов в рейхстаг. Только на них Гитлер мог по-настоящему проверить, на что же он на самом деле способен. Ему оставалось только одно — ждать, когда разразится очередной политический кризис в Германии. С 25 октября 1929 года, когда на нью-йоркской бирже произошел финансовый обвал и начался мировой экономический кризис, лидер нацистов пребывал в приподнятом настроении. Он всегда считал, что любая катастрофа играет на него, и даже не сомневался, что депрессия больнее всего ударит по Германии, экономическое положение которой и без того оставляло желать много лучшего.

Так оно и произошло. Спад производства достиг таких размеров, что очень многие ожидали краха всей системы капитализма. Падала заработная плата и росла безработица. Юноши и девушки, которые еще жили с родителями, не имели права на пособие и оказывались лишенными средств к существованию. Люди, потерявшие работу, надеялись только на чудо, которое и намеревался им предложить Гитлер. Партия коммунистов постепенно превращалась в партию безработных, в то время как нацисты сумели привлечь на свою сторону миллионы из средних слоев, крестьян и сельских рабочих, а также молодежь, которая в партии составляла большинство. Гитлер очень надеялся, что экономический кризис приведет к политическому краху ненавистной ему Веймарской республики. Для полной победы Гитлеру оставалось только по-настоящему включиться в политическую борьбу, а это могло произойти только через выборы.

Как это часто бывает, помощь пришла с самой неожиданной стороны — от обиженного на депутатов оппозиционных партий Брюнинга. Парламентарии не признали конституционность действий канцлера, который решил воспользоваться чрезвычайными полномочиями для проведения своей бюджетной программы. Брюнинг распустил рейхстаг и назначил на 14 сентября 1930 года новые выборы. Это решение оказалось роковым для Германии, что позже признавал и сам Брюнинг, но кто мог тогда знать, чем все кончится…

* * *

Гитлер воспользовался представившимся ему шансом и развернул невиданную по масштабам предвыборную агитацию. «Не перестрелять ноябрьских преступников, а переголосовать их» — таков был его лозунг, который он выдвинул еще во время пребывания в Ландсбергской крепости. А раз так, то все усилия партии были направлены на завоевание масс и создание, в отличие от других партий, широкой разветвленной партийной сети по всей Германии. В деньгах недостатка не было, людей не жалели. Дело дошло до того, что даже в самых небольших деревушках можно было встретить нацистского агитатора. И именно в таких деревушках была сила Гитлера.

В 1924 году видный большевистский лидер Г. Зиновьев в преддверии печально известной кампании «Лицом к деревне», когда в конечном итоге большевики повернулись к этой самой деревне спиной, говорил о том, что партия большевиков является городской партией и о крестьянах вспоминает лишь тогда, когда надо собирать налоги. То же имело место и в Германии, где социал-демократы и коммунисты боролись за рабочих, которые и должны были стать могильщиками буржуазии, а вот о крестьянах и среднем классе забывали. Вряд ли Гитлер читал речь Зиновьева, но в том, что именно провинция может обеспечить успех, не сомневался. Ставку на рабочих делать он не мог — те уже были «ангажированы» Тельманом.

На региональных и местных выборах нацистскую избирательную кампанию возглавлял Грегор Штрассер, человек талантливый во многих отношениях. И все же наиболее успешный план связи центра с провинцией предложил некто Вальтер Дарре, хорошо усвоивший идеи основателя журнала «Кровь и почва» А. Кенстлера. Став советником партии по сельскому хозяйству, Дарре подготовил два документа, в которых обосновал значение сельских регионов в борьбе за власть и предложил «план по созданию организационной структуры сельского хозяйства». Предметом особых забот созданной Дарре национал-социалистической аграрно-политической администрации стали фермерские ассоциации.

— Пусть не останется ни одной фермы, — повторял он, — ни одного поместья, ни одной деревни, ни одного кооператива, ни одной отрасли сельскохозяйственного производства, ни одной организации и тому подобного, где у нас не было бы своих агентов, и в таком количестве, чтобы мы могли одним ударом парализовать всю политическую жизнь этих структур…

В деревни и маленькие города были направлены хорошо подготовленные агитаторы. Нацисты сумели объединить несколько тысяч провинциальных сообществ, которые по сути дела и составляли основу нации, и в начале 30-х годов на их сторону стали одна за другой переходить фермерские ассоциации. При подготовке пропагандистов Дарре не ограничивался только аграрными вопросами и уделял должное внимание антисемитизму, борьбе против либерализма, Веймарской республики и угрозы большевизма.

Такой вселенский размах требовал огромного количества хорошо подготовленных и грамотных людей. С этим успешно справлялась нацистская школа, превращенная гауляйтером Фрицем Рейнхардтом в партийный институт, который проводил инструктаж по ораторскому искусству и снабжал своих слушателей готовыми речами и ответами на наиболее типичные вопросы аудитории. Огромную роль в пропаганде нацистских идей на селе сыграло и кино, которое было тогда еще в диковинку.

С подачи Геббельса отдел пропаганды имперского руководства партии еще в декабре 1928 года разработал план по проведению «ударных пропагандистских акций», призванных насытить пропагандой все районы не только во время проведения предвыборной кампании, но и в течение всего года. Известную роль сыграла и программа проведения вечерних бесед, на которых наиболее влиятельные местные руководители вдалбливали в головы рядовых членов усвоенное ими на больших митингах. Выбор районов для таких акций разрабатывался на основе донесений с мест, и в той же Саксонии влияние «вечерних бесед» сказалось на результатах выборов.

Весной 1930 года Гитлер назначил Геббельса главой отдела пропаганды, и за шесть последующих недель нацистская партия впервые в своей истории провела нечто вроде кампании в масштабах всего рейха. Гитлер сделал все возможное и невозможное, чтобы создать впечатление энергичной, уверенной в себе партии, настроенной на то, чтобы «действовать безо всяких разговоров» и показать, как выгодно они отличаются от всех остальных политических организаций, слабых и ни на что не способных. Взятый Геббельсом тон больше напоминал призывы циркового зазывалы, приглашавшего скорее в веселые шапито, чем на скучные многословные партийные митинги, к которым уже приучили немецких избирателей.

— Гоните в шею этот сброд! — надрывался Геббельс. — Сорвите маски с их рыл! Хватайте их за шиворот, надавайте им по жирному брюху 14 сентября и гоните их из храма под пенье труб и барабанный бой!

Известный в Германии сатирик Курт Тухольский отпустил по поводу избирательной кампании Гитлера убийственную, как ему тогда казалось, остроту.

— Этого человека не существует, — заявил он. — Есть только шум, который он производит.

Но… никто не смеялся, шум оказался важнее всего остального, и в своей предвыборной борьбе, которая по размаху напоминала всеобщую мобилизацию, Гитлер учитывал буквально все, вплоть до рисунков и слов на лозунгах. В течение последнего предвыборного месяца нацисты провели почти 3500 собраний. «Митинги, — сообщали прусскому министру внутренних дел, — на которых собираются от 500 до 1000 участников, проводятся в больших городах ежедневно. Очень часто несколько митингов приходится фактически проводить параллельно из-за того, что заранее отобранные залы не могу вместить всех желающих».

Гитлер явил себя во всем своем блеске и за какие-то десять дней выступил с двадцатью речами, которые доводили аудиторию до исступления. Его поддерживала целая армия опытных ораторов, к которой присоединились целых 3000 выпускников школы Рейнхардта. Обученные «бомбардировать» и деревни, и города целыми сериями собраний, они привлекали огромные толпы слушателей — если не пропагандой, то развлекательной стороной, которая тоже была представлена на должном уровне. Порою трудно было понять, что же происходит на самое деле: партийный митинг или цирковое представление.

По сути, это и был самый настоящий цирк, только политический, и большинство политических наблюдателей наивно сочли предвыборную кампанию Гитлера обыкновенной шумихой, за которой Гитлер стремился скрыть отсутствие серьезной программы, и не принимали этот спектакль всерьез. Однако сами избиратели думали иначе…

* * *

За несколько дней до выборов неожиданно для Гитлера осложнились его отношения со штурмовыми отрядами, которые стали неотъемлемой частью нацистского движения. Они охраняли, дрались и готовились к будущей революции. И вся сложность управления штурмовиками заключалась в том, что они являли собой ударные отряды той самой революции, которая не должна произойти! Но сами штурмовики не должны были об этом догадываться, поскольку такое понимание своей роли могло ослабить их боевой дух, который следовало всячески поддерживать и в то же время не давать ему выходить из-под контроля.

Кризис грянул накануне сентябрьских выборов, когда берлинские штурмовики, прославившиеся кровопролитными битвами с коммунистами, отказались охранять партийные митинги. Они требовали увеличения жалования, зазвучали речи о том, что партийное руководство недооценивает своих штурмовиков и они существуют, «просто чтобы умирать».

Встревоженный Гитлер поспешил в Берлин. Там, по словам Отто Штрассера, с ним случился нервный припадок, но он сумел удержать себя в руках и, переходя из одной пивной в другую, со слезами на глазах заклинал «своих ребят» не подвести его.

— Я, — говорил он, — обещаю вам достойную оплату вашего труда и отношение как к солдатам революции…

Слезы, деньги и новое отношение подействовали, Гитлер сумел переломить ситуацию и заявил, что отныне он сам будет верховным командующим СА вместо фон Пфеффера, которого он, воспользовавшись удобным случаем, отправил в отставку. Так Гитлер исполнил давнишнюю мечту, соединив свою почти уже абсолютную партийную власть с военной.

Однако это было проще сказать, чем сделать, и управлять когортами отъявленных головорезов, одурманенных революционными бреднями, он, конечно же, не мог. Геббельс предложил на пост начальника штаба Германа Геринга. Но Гитлер позвал так вовремя вернувшегося из Боливии своего «старого приятеля» Эрнста Рема. Чтобы сгладить неприятный осадок от бунта штурмовиков, снова воспылавший любовью к Гитлеру Рем приказал, чтобы отныне к нему обращались исключительно «мой фюрер». Так умер «барабанщик» революции и родился «фюрер» немецкого народа.

Не боялся ли Гитлер, что все может повториться сначала: рано или поздно эйфория спадет и Рем снова приберет к рукам штурмовиков? Конечно, боялся, но ничего другого ему не оставалось. Такая мощная сила была способна изменить амбиции любого человека, и первый же конфликт с ним мог закончиться новым мятежом. И все противоречия, которые имелись в политике Гитлера, могли быть устранены только с ее победой. Тем не менее в противовес СА Гитлер решил создать специальные подразделения беззаветно преданных ему ударных войск. И именно с этого момента начался стремительный взлет небольшой военизированной организации СС, вместе с которой на небывалую высоту поднимется и будущий рейхсфюрер. Генрих Гиммлер уже тогда был на ножах с Ремом, чем очень ловко воспользовался Гитлер, и никогда еще такой основополагающий принцип любого политика, как «разделяй и властвуй», не был применен так удачно.

Во избежание повторения подобных эксцессов Гитлер обложил всех членов партии «налогом в пользу штурмовых отрядов» по 20 пфеннигов с человека, вдвое увеличил вступительный взнос в партию и перевел в пользу штурмовиков часть избирательных фондов местных партийных групп. И теперь штурмовики несли свою тяжелую службу не только из-за приверженности к идее. Но в то же время Гитлер создавал весьма опасный прецедент, превращая в известной степени сознательных боевиков в обыкновенных наемников, которых, кроме денег, ничего не интересовало.

* * *

Тем временем предвыборная кампания подходила к концу. Верил ли Гитлер в свою победу? Конечно, верил, хотя бы потому, что все было брошено на ее алтарь, и поистине титаническая работа, проведенная партией, не могла не принести своих плодов. И все же результат превзошел все ожидания: за него проголосовали 6,5 миллиона человек, и он получил в рейхстаге целых 107 мест, образовав после социал-демократов самую большую фракцию в парламенте. Гитлер, хотя и упивался успехом, не мог не понимать, что те 6,5 миллиона избирателей, которые отдали ему свои голоса, шли не к его партии, а скорее бежали от разваливающейся республики.

Коммунисты получили 4,5 миллиона голосов и 77 мест в рейхстаге. Ну а сами выборы ясно показали, насколько усилилось влияние экстремистских партий. И тем не менее английская «Дейли мейл» видела в успехах нацистов «укрепление позиций против большевизма», а сам Гитлер заявил, что победа на выборах есть не что иное, как «новое оружие», а места в парламенте — не самоцель.

Через десять дней, выступая в Мюнхене, Гитлер заявил:

— Мы в принципе не парламентская партия, это противоречило бы нашему мировоззрению. Мы парламентская партия по принуждению, под давлением обстоятельств, и эти обстоятельства содержатся в Конституции. Конституция заставляет нас использовать эти средства… Мы боролись не за места в рейхстаге, но мы получаем места в рейхстаге для того, чтобы иметь возможность освободить немецкий народ!

Все 107 нацистских депутатов с первой же минуты пребывания в парламенте убедительно доказали, что не собираются заниматься политикой и будут использовать рейхстаг как средство для дальнейших нападок на «систему» и ее учреждения, которые они презирают. По этому поводу Брюнинг имел длительную беседу с Гитлером, которая ни к чему не привела. Что же касается самой партии, то она продолжала «постоянную агитацию» вне парламента по всей стране.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.