Два побега
Два побега
В мае чуть было не прервалась жизнь одного из самых знаменитых террористов, Бориса Савинкова. Вот как он это описывает.
«Таким образом вышло так, что я поехал в Севастополь с партийным поручением убить адмирала Чухнина уже в то время, как партия постановила временно прекратить террор. Об этом я узнал только в тюрьме из газет.14 мая в 12 часов дня на Соборной площади города было совершено покушение на коменданта севастопольской крепости генерала Неплюева. Во время торжественной праздничной церковной службы (в этот день была годовщина коронации Николая II), когда Неплюев принимал церковное шествие, 16–летний гимназист Николай Макаров бросил в него бомбу, которая не взорвалась.
Тут же взорвалась бомба, в руках другого участника покушения, матроса Фролова. Площадь была полна народу. Взрывом бомбы было убито 8 человек (в том числе и сам террорист). Среди убитых было 2 детей, 37 человек было ранено».
В тот же день Савинков был арестован. К убийству он не имел никакого отношения. Но какая разница! В то время уже действовали военно — полевые суды, которые особо не церемонились. Про цесс длился один день, приговором была петля. Казалось бы, песенка Савинкова спета. Но эсер JI. Зильберберг, как считается, подкупил охрану.
«В ночь с 15 на 16 июля он спокойно провел Савинкова мимо всех постов наружу, где их встретил один из людей Зильберберга. Они были отведены на конспиративную квартиру в темном и сыром подвале, провели там день, после чего были переправлены в горы на хутор сочувствующего партии немецкого колониста К. Штальберга».
Л. Прайсман
Впоследствии Савинков на парусной лодке ушел за границу. Кстати, в конце того же месяца адмирал всё же был убит.
Странная это история. Ведь что получается? Ловят одного из самых опасных террористов в России, а он с такой легкостью бежит. Понятное дело, что за некую мзду охрана может, допустим, помочь установить связь с волей или еще что… Но ведь даже самому тупому охраннику понятно: после побега такого арестанта неизбежно начнется расследование, и никому мало не покажется. А тут даже не попытались инсценировать то, что революционеры организовали побег сами. Или охранникам дали столько денег, что они готовы были уйти в бега? А сколько вам надо дать, чтобы вы бросили дом и ушли в подполье? Вот именно. Странное, короче, дело.
Итак, Савинков остался жив, но для террора он все равно был потерян. Оказавшись в Париже, он фактически отходит от активной деятельности. Видимо, пребывание в камере смертников ему не очень понравилось. А потом настало разоблачение Азефа.
Зато побег другого знаменитого террориста, Гершуни — это просто классика жанра. После ареста военно — окружной суд в Петербурге в феврале 1904 года приговорил Гершуни к смертной казни. Однако в те времена еще не было чрезвычайных трибуналов, они появились годом позже. Учитывая, что Гершуни лично никого не убивал, смертную казнь заменили пожизненной каторгой. Но поначалу он сидел в знаменитой Шлиссельбургской тюрьме для «ссыльно — каторжных политических преступников».
На современном языке такое наказание называется «крыткой» и считается самым тяжелым. Другое дело, что в тогдашнем законодательстве понятия «тюремное заключение» вообще не существовало. Была каторга, была ссылка. Но что делать вот с такими развеселыми ребятами?
После Манифеста 17 октября начались некоторые демократические веяния. Под напором либеральной общественности Шлис- сельбургская тюрьма была закрыта. 8 января 1906 года Гершуни перевели в Акатуйскую каторжную тюрьму в Восточной Сибири.
Это было не менее знаменитое место. Впервые оно прославилось после того, как в ней умер декабрист Михаил Лунин, очень крутой мужик. Обстоятельства его смерти до сих пор остаются достаточно темными. По некоторым версиям, он был убит сотрудниками тюрьмы (впрочем, доказательств этому нет). Благодаря писателю Алексею Толстому многие думают, что там сидел и знаменитый анархист Нестор Махно — хотя на самом-то деле он сидел в Москве в Бутырской тюрьме.
В общем, Акатуй имел жутковатую славу. Хотя на самом-то деле всё было не так уж страшно — по крайней мере, в 1906 году. Революция продолжалась, и никто еще не знал, кто победит — власть или ее разномастные противники. Так что работники тюрьмы не особо давили политических. В самом деле, кто ж его знает: сегодня он заключенный, а завтра, глядишь — министр.
Подавляющее большинство политических заключенных в тюрьме составляли эсеры — их было 25–30 человек из примерно 40 политзеков. Такое соотношение было по всем каторжным тюрьмам. Потому как конкуренты эсеров, социал-демократы (что большевики, что меньшевики), были умнее и предпочитали на рожон не лезть, и потому на каторгу попадали не слишком часто, отделываясь ссылкой. А максималисты и анархисты чаще всего заканчивали на виселице.
Как бы то ни было, жизнь на Акатуе была не самая плохая. Как писал очевидец, «в пределах каменных стен тюрьмы они (заключенные) пользовались автономией. Обычным явлением были лекции, кружки, газеты, книги».
Гершуни и тут отличился. Он регулярно читал лекции по… истории мирового революционного движения. Причем его с интересом слушали не только заключенные, но и работники тюрьмы.
Однако эсерам Гершуни был нужен на свободе. А еще более он был нужен лично Евно Азефу. Дело в том, что над Азефом потихоньку стали сгущаться тучки. Его уже начали обвинять в работе на охранку. Так что руководитель БО очень хотел иметь под рукой старого товарища.
Первоначально эсеры пытались организовать коллективный побег. Опыт имелся. К этому времени у революционеров уже существовала достаточно хорошо действующая система помощи «побегушникам». Так, в Тобольской губернии, Енисейской губернии, Нарымском крае в 1906–1907 годах находилось в ссылке 2222 человека, из них бежало 849–37,8 %. (Хотя у правительства тоже имелась система отлова бежавших.)
Но это ссылка. С каторгой было сложнее. Вот что писал эсер Чернов об Акатуе: «Окруженная диким безлюдьем гор, Акатуйская каторжная тюрьма не сулила сколько-нибудь благоприятных перспектив для массового побега. Куда деваться целой группе там, где через несколько часов после побега будут сторожить на всех лесных дорогах жандармы, полицейские или стражники, а на всём лесном бездорожьи — дикие инородцы, полные радостного упования: за поимку беглых или за меткие выстрелы им вслед полагается денежная награда».
Так что от массового побега отказались. Азеф продавил решение организовать побег для самого ценного товарища — Гершуни.
Сделано это было следующим образом. Каторжане в числе прочего занимались заготовкой разных солений — в основном, капусты. Готовую продукцию вывозили с территории тюрьмы в бочках. Именно в такую бочку решили запихнуть Гершуни — и запихнули.
Вот как описывает технологию побега Чернов:
«Будь Гершуни больше ростом или крупнее общим сложением, дело оказалось бы безнадежным. Проверчены два отверстия, полускрытые обручами: через них пойдут две резиновые трубки для дыхания спрятанного. Сверху, над головой, защитные приспособления. Прямо на голове — железная тарелка, обернутая кожей. Это на всякий случай: бывает, что от чрезмерного рвения какой-нибудь страж ткнет в щель туповатой шашкой и поворочает ею туда и сюда. Бочка была поднята в 8 часов утра и отнесена в поселок в подвал.
В подвале его должен был встретить "свой", но вокруг входа в подвал что-то долго ходили "чужие", и тому пришлось выжидать, пока все успокоится. Но, если под открытым небом поступление воздуха через резиновые трубки еще как-то шло, в спертом воздухе подвала оно как будто почти совсем прекратилось. Сколько пришлось Гершуни ждать — он уже не отдавал себе отчета. При всем своем терпении, силе воли и выносливости он задыхался и был уже на границе обморока. Прибег к ножу, но неудачно: через прорез потек на лицо, в нос и рот капустный сок, изо рта вывалились трубки. Последним отчаянным напряжением, захлебываясь солоноватой влагой, упираясь головой в покрышку и пытаясь выпрямиться во весь рост, Гершуни продавил наконец выход головой, едва отдышался. К счастью, тут подоспела обещанная помощь "своего"».
Ну а дальше все просто. Вдоль всего пути были организованы пункты, где беглецы меняли лошадей. Далее Гершуни сел на поезд Сибирской железной дороги, но поехал не на запад, а на восток, до Владивостока. Собственно говоря, ничего нового в таком направлении бегства давно уже не было. К примеру, в 1904 году Троцкий бежал из ссылки по такому же маршруту, и многие другие тоже.
Но бюрократия — страшная вещь. Вся довольно неплохая система перехвата беглецов рассчитывалась на то, что они бегут на запад, в европейскую Россию. Тут всё было организовано отлично. Любой железнодорожный кондуктор или проводник сдал бы подозрительного пассажира ближайшему жандарму — это входило в их должностные обязанности, плюс еще и премия полагалась. Да и сами железнодорожные жандармы не зевали. А присматривать за пассажирами, едущими на восток, указаний не было. Почему так? А вот поди пойми.
Как бы то ни было, Гершуни без всяких приключений доехал до Владивостока, там сел на японское судно и в скором времени прибыл в Японию. А оттуда добраться до Америки — вопрос лишь времени и денег. Судя по всему, деньгами беглеца снабдили. И не прогадали.
Появление Гершуни в Северо — Американских Соединенных Штатах вызвало сенсацию. Русская революция вообще была популярна на Западе, террористы, «борцы за свободу» вызывали восторг. (Что-то знакомое, не правда ли?) Тем более, что в САСШ и тогда жило много эмигрировавших из России евреев, у которых Гершуни вызывал уже собственную гордость. В результате беглый террорист получил, говоря современным языком, грандиозный PR. Он с триумфом проехал по САСШ, читая лекции, и собрал пожертвований на сумму 180 тысяч долларов. Теперь доллар обесценился: чтобы понять масштаб, надо эту сумму умножить на 20. Так что в Европу Гершуни прибыл во всем блеске славы — что от него и требовалось.
В активной революционной деятельности он участия не принимал. С тех пор как он попал в тюрьму, переменилось очень многое. Терроризм стал, в одной стороны, коммерческим предприятием, с другой — безумным беспределом. Гершуни некоторое время играл роль свадебного генерала, но недолго. В 1908 году он умер от саркомы легкого и похоронен в Париже.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.