Слуга государев

Слуга государев

Оказанное доверие Мончак оправдал сполна. Начиная с 1661 года и вплоть до заключения Андрусовского перемирия калмыкские хошуны ежегодно ходили в дальние походы, как в качестве вспомогательной конницы при русских войсках на малороссийском фронте, так и самостоятельно, врываясь подчас и в сам Крым. «Последствием этих побед, – писал Костомаров, – было то, что хан Крымский долго после этого не решался выступить с ордою в Украину на помощь королю, а счел нужным оберегать с севера пределы крымских юрт от вторжения запорожцев и калмыков». Равным образом, современник событий, полковник Григорий Карпов, чуть позже, – во время Чигиринских походов, – рапортовал по начальству, что «калмыков татаровя и турки боятца… А естли де калмыцкий приход в Крым будет, то тотчас татаровя, покиня турков, побегут в Крым… И естли… укажет калмыков послать на Украину, и таторовя де бой их знают, и увидя их битца с ними не станут, побегут…».

Да и ханы Крыма, от рыцарственного Ислам-Гирея III до мудрого Магомед-Гирея II, не раз в письмах к султану, польскому королю и вассальным гетманам правобережной Украины признавались, что они не могут послать войска за пределы своих владений, так как «опасность прихода калмыков весьма пугает», – и у них есть все на то основания, поскольку с помощью калмыков кабардинские князья переходят в контрнаступление. В 1670-м дружины князя Кайтукина разграбили весь Крым, чудом не сумев увезти ханский гарем, а вскоре парой лет позже князь Касбулат Муцалович Черкасский, глава Дома Инала, два века союзного Москве, опять же не без помощи калмыков, увел из Крыма весь «русский полон», по ходу дела разгромив карательный янычарский корпус. Не приходится удивляться, что в Москве вошли в обычай решения типа: «Государь приказал и бояре постановили жаловати тайшу Дайчинова парчою на кафтан и великой казной, а что причитается иным тайшам храбрым, пусть о том пишет без оглядки, отказа не будет».

В общем, все шло как нельзя лучше. Старик Дайчин, правда, к моменту взлета своего сына уже почил и был похоронен с великими почестями, однако успел еще встретить на Волге новых переселенцев, – три тысячи юрт хошеутов нойона Конделена-Убуши и четыре тысячи юрт дербетов нойона Даян-Омбо, сына Далай-Батыра, – прослышавших о вольготной жизни под «дивным крылом Белого Хана». Поток не оскудевал и позже: в 1670-м – еще три тысячи юрт торгутов, в 1673-м – еще восемь тысяч юрт дербетов, а всего, по общему счету специалистов (включая и Сергея Царева, и Виктора Бембеева), к исходу XVII века предположительно «численность сложившегося в Поволжье нового калмыцкого народа равнялась как минимум 350—400 тысячам душ». Это уже было настоящее ханство, по тем временам очень даже большое и сильное, и пусть русские власти Мончака ханом не считали, сами калмыки именовали его только ханом и никак иначе, – но это обстоятельство Москву не тревожило. Напротив, многократно убедившись в преданности калмыцкого лидера, Дума вотировала предоставление его людям новых земель под кочевье и даже солидные подъемные вновь «понаехавшим».

Вот в такой обстановке Мончак, уже овеянный легендами, получив от бывшего тестя просьбы помочь в борьбе с прокитайскими мятежниками, весной 1669 года «вывел 40 тысяч всадников на войну с лихими зенгорцами», но на середине пути, простудившись под степным дождем, заболел и скончался, успев подтвердить давно известное всем распоряжение о наследовании белой кошмы старшим сыном Аюкой…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.