I

I

Человек, возглавлявший вторжение в Италию в 1796 году, спустя примерно два с половиной века пoсле смерти Макиавелли был не государем, а всего лишь генералом республики. Hо определению идеального государя как «комбинации льва и лисы» он соответствовал просто идеально. Качества «льва» он продемонстрирoвал совершенно наглядно, сокрушив все посланные против него армии империи. А «лисой» оказался такой, что самые изощренные австрийские дипломаты называли его не иначе как «бессовестным сутягой» и «вымогателем». Ho подписали все, что он им продиктовал, – у них не было другого выхода. Конечно, генерал Наполеон Бонапарт был не Чезаре Борджиа, он не приказывал удавить людей, с которыми у него возникали мимолетные разногласия. Но вот Венецианскую Республику, пережившую республику Флоренцию на две с лишним сотни лет, ликвидировал без всяких колебаний и в точном соответствии с рекомендацией Никколо – из соображений целесообразности. Ему был нужен разменный материал для завершения войны с Австрией, вот и все – а Венеция, хоть и была нейтральна, но подвернулась под руку. Он вообще широко относился к чужому имуществу. Во Францию хлынул поток денег и прочих ценностей, включая конфискованные мимоходом предметы искусства.

В этой связи есть смысл заглянуть в «Государя», мы найдем там вот что:

«...Если ты ведешь войско, которое кормится добычей, грабежом, поборами и чужим добром, тебе необходимо быть щедрым, иначе за тобой не пойдут солдаты. И всегда имущество, которое не принадлежит тебе или твоим подданным, можешь раздаривать щедрой рукой...»

Позднее, когда Наполеон станет уже не генералом, а повелителем половины Европы, он будет слыть весьма экономным и даже прижимистым государем. И Макиавелли объясняет нам, почему это произошло:

«...Ради того, чтобы не обирать подданных, иметь средства для обороны, не обеднеть, не вызвать презрения и не стать поневоле алчным, государь должен пренебречь славой скупого правителя, ибо скупость – это один из тех пороков, которые позволяют ему править.

Если мне скажут, что Цезарь проложил себе путь щедростью и что многие другие, благодаря тому, что были и слыли щедрыми, достигали самых высоких степеней, я отвечу: либо ты достиг власти, либо ты еще на пути к ней.

В первом случае щедрость вредна, во втором – необходима. Цезарь был на пути к абсолютной власти над Римом, поэтому щедрость не могла ему повредить, но владычеству его пришел бы конец, если бы он, достигнув власти, прожил дольше и не умерил расходов...»

Что же касается неслыханных контрибуций, которые он выжимал из побежденных, то и тут все ясно:

«...А если мне возразят, что многие уже были государями и совершали во главе войска великие дела, однако же слыли щедрейшими, я отвечу, что тратить можно либо свое, либо чужое. В первом случае полезна бережливость, во втором – как можно большая щедрость...»

Как мы видим, Наполеон, великий практик науки власти, с большой точностью следовал всем рекомендациям Макиавелли, великого теоретика власти – но при этом очень охотно говорил, что Макиавелли, как истый теоретик, «ничего не понимал в делах правления».

A Наполеон, надо сказать, в политике очень не любил теоретиков:

«Я никогда не мог одолеть больше одной страницы Тацита, это – невероятный болтун».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.