II

II

«Анна Ивановна» – это был один из псевдонимов, которыми обозначался Талейран в его переписке с царем. Переписка шла через посредство молодого (ему в 1809-м было чуть за 30), но чрезвычайно дельного сотрудника российского министерства иностранных дел по имени Карл Нессельроде. Ему в послетильзитский период царем было поручено деликатнейшее дело: поддержание контактов в Париже с Талейраном – и справился он с этим просто блестяще.

Дело было настолько секретным, что об этих контактах не знал ни российский официальный посол в Париже, ни даже министр иностранных дел, Румянцев.

Наполеон Талейрана очень ценил. Когда он принимал вступающего на пост министра иностранных дел преемника Талейрана, Шампаньи, он сказал ему:

«…Я не хотел бы скрывать от вашего превосходительства чувство глубокого сожаления, с которым я расстался с вашим предшественником, князем Беневентским...»

И даже к концу жизни, уже зная все, Наполеон тем не менее сказал о Талейране следующее:

«Это – человек интриг, человек большой безнравственности, но большого ума, и, конечно, самый способный из всех министров, которых я имел».

Собственно, и Талейран отзывался о своем господине в высшей степени комплиментарно. Положим, когда он говорил, что «…работать его научил великий император…», ему это было выгодно – он использовал тень поверженного колосса. Но вполне возможно, что он – в той мере, в которой он вообще был на это способен, – действительно вначале Наполеону сочувствовал. В князе Талейране было некое странное сочетание необыкновенного ума и полного эмоционального холода. Когда он говорил, что «…бывают высоты, на которые могут подняться только орлы и пресмыкающиеся...», так и кажется, что под «пресмыкающимися» он имеет в виду самого себя. Если же прибавить, что князь, несмотря на немалые годы и сильную хромоту, пользовался огромным услехом у женщин и считался неотразимым кавалером, то тут уж напрашиваются прямо библейские аллюзии о премудром змее-соблазнителе. И к тому же при всей своей громко декларируемой лени, при всей своей любви к богатству, роскоши и наслаждениям этот убежденный гедонист был способен пойти на огромный риск. Предавая Наполеона, он рисковал головой – в самом прямом смысле этого слова. Почему он это делал? Послушаем мнение по этому поводу, высказанное умнейшим человеком, Е.В. Тарле:

«…Наполеон его [Талейрана] недооценивал и слишком поздно убедился, как может быть опасен Талейран, если его интересы потребуют, чтобы он предал и продал своего господина и нанимателя. Что касается Талейрана, то весьма может быть, что он и не лжет, когда утверждает, будто искренне сочувствовал Наполеону в начале его деятельности и отошел от него лишь к концу, когда начал понимать, какую безнадежно опасную игру с судьбой и какое насилие над историей затеял император, к какой абсолютно несбыточной цели он стремится. То есть, конечно, тут надо понимать дело так, что Талейран убоялся не за Францию, как он силится изобразить, ибо «Франция» тоже была для него абстракцией, но за себя самого, за свое благополучие, за возможность спокойно пользоваться наконец нажитыми миллионами, не прогуливаясь ежедневно по самому краю пропасти…»

Но, возможно, и Евгений Викторович не оценил в достаточной степени и элемент мести. Талейран был оскорблен и по понятиям того времени имел неоспоримое право на дуэль. Выбор оружия по установившемуся дуэльному кодексу принадлежал оскорбленному.

Талейран выбрал интеллект.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.