«Последний истинный римлянин Западной империи»

«Последний истинный римлянин Западной империи»

Избыток налоговых поступлений из Северной Африки играл важную роль в подведении баланса империи. Без него Запад не смог бы содержать армию, достаточно мощную для того, чтобы оборонять другие, куда менее защищенные области. После смерти Констанция в 421 г. не только в Африке, но и повсюду на римском Западе иммигрантам предоставили полную свободу грабить где и что угодно. Франки, бургунды и алеманны совершали рейды через границу в Прирейнской области, что не облегчало ситуации; то же самое касалось ютунгов, действовавших в предгорьях Альп. На юге Франции восстали вестготы; их действия вызывали тревогу в главном административном центре области — Арле. В Испании на северо-западе активизировались свевы; их бесчинства затронули весь полуостров. С прибытием вандала Гейзериха в 430 г. на границу Нумидии над всей Западной империей навис дамоклов меч.

И здесь главный удар принял на себя последний великий герой Западной Римской империи V в. — Флавий Аэций. Как мы уже видели, он возвысился в 433 г., одержав окончательную победу в яростной борьбе, последовавшей за восшествием на престол Валентиниана III. Нам также известно, что в молодости он провел немало времени в качестве заложника у Алариха в период, предшествовавший взятию Рима, и у гуннов в 410-е гг.; завязавшиеся тогда отношения впоследствии оказались ему полезны: он договорился с гуннами о помощи после гибели узурпатора Иоанна, а затем они помогли ему нанести поражение его противнику Себастиану. Разумеется, его никогда не выбрали бы в заложники, если бы он не имел политических связей на весьма высоком уровне. Его отец Гауденций, подобно Флавию Констанцию, происходил из семьи римских военных, выходцев с Балкан, точнее, из провинции Малая Скифия в Добрудже (современная Румыния). В начале своей карьеры, отправленный ко двору правителя Восточной империи, он занимал ряд штабных должностей. Но в 399 г., в период правления Стилихона, мы видим его командующим войсками в Африке. Опять-таки, подобно Констанцию, он, по-видимому, был военным с Востока, обратившим на себя внимание своими выдающимися качествами и вставшим на сторону Стилихона после смерти Феодосия I. Затем Гауденций женился на очень богатой наследнице сенаторского италийского рода; вершиной его карьеры стало назначение на должность командующего полевой армией в Галлии (magister militumper Gallias) в конце 410-х гг. Там он погиб во время событий, связанных с узурпацией (возможно, имевших отношение к узурпации Иоанна в 420-х гг.).

Сам Аэций также сделал военную карьеру, но возвысился до куда больших высот. Хотя он никогда не был императором, его можно назвать Октавианом своего времени. Достигнув власти, он показал себя искусным политиком и сделал многое для восстановления благосостояния империи. Его современник, некий Ренат Фригерид, в отрывке, дошедшем до нас благодаря Григорию Турскому, так описывает этого человека:

«Он был среднего роста, крепок, хорошего сложения, т. е. не хилый и не тучный; бодрый, полный сил, стремительный всадник, искусный стрелок излука, неутомимый в метании копья, весьма способный воин и прославлен в искусстве заключать мир. В нем не было ни капли жадности, ни малейшей алчности, от природы был добрым, не позволял дурным советчикам уводить себя от намеченного решения; терпеливо сносил обиды, был трудолюбив, не боялся опасностей и очень легко переносил голод, жажду и бессонные ночи»{292}.

Искусство в управлении конем и обращении с луком он, вероятно, также приобрел в то время, когда жил у гуннов, и он использовал оба свои умения, как и другие описанные выше качества, трудясь над исполнением своего великого плана: делом всей его жизни стало объединение империи Октавиана для следующего поколения.

Когда в 433 г. Аэций наконец установил свой контроль над Западной Римской империей, почти десятилетний паралич центральной власти оставил заметный след на всех ее территориях. Каждая из групп иммигрантов на западных и приграничных территориях, не подчиненных имперским властям, использовала открывшиеся возможности, чтобы укрепить свои позиции; так же поступали и те, кто находился вне границ империи. Кроме того, как уже было после пересечения Рейна, волнения, вызванные появлением иммигрантов, побудили местные римские общины к попыткам узурпации. В Северной Галлии, в особенности в Бретани и в ее окрестностях, зачинщиками раздора стали так называемые багауды. Зосим упоминает другие группы с таким названием, пребывавшие в предгорьях Восточных Альп в 407–408 гг.; Гидаций сообщает в своей «Хронике», что они появились в Испании в начале 440-х гг.{293}. Историки с давних времен горячо обсуждают вопрос о том, что собой представляли эти люди. Сам термин восходит к III в., когда их именовали «деревенщиной и бандитами». Историки марксистской ориентации неизбежно видели в них революционеров, чья деятельность была связана с возникавшей время от времени волной народного протеста против неравенства, существовавшего в римском мире; по их мнению, они появлялись на сцене в периоды ослабления контроля со стороны центра. Конечно, багауды действительно появлялись в основном там, где контроль центра слабел из-за враждебных действий варваров, но сведения об их социальном составе не всегда свидетельствуют о том, что среди них были революционеры. Легкая нажива — это по определению то, что становится главным соблазном для смутьянов. Иногда те, кого именовали багаудами, представляли собой обычных бандитов. К примеру, те, что находились в Альпах в 407–408 гг., угрожали насилием и требовали денег у отступавшего через их территорию тогдашнего римского полководца. Но багаудами, по-видимому, именовали и группировки самозащиты, имевшие целью сохранить общественный порядок в местах своего проживания, куда более не могла дотянуться длинная рука государства. В 410-е гг. Арморика уже получила независимость, стремясь урегулировать беспорядки; позднее нечто подобное происходило в Испании{294}.

Так или иначе, багауды вместе с варварами представляли собой повод для беспокойства. К лету 432 г. угроза распространилась и стало ясно, что конфликт неизбежен. В Северо-Западной Галлии ее создавали багауды; в Юго-Западной — вестготы; в приграничных областях Рейна и у подножия Альп — франки, бургунды и алеманны; в Северо-Западной Испании — свевы; в Северной Африке — вандалы и аланы. Строго говоря, большая часть территории Испании втечение410-х гг. находилась вне контроля Рима. Учитывая также, что Британия уже давно отделилась от Западной империи, среди территорий, состояние которых с точки зрения империи можно было считать удовлетворительным, оставались лишь Италия, Сицилия и Юго-Восточная Галлия.

Чтобы хотя бы частично осветить выдающиеся достижения Аэция в урегулировании беспорядков в 430-е гг., обратимся к немногочисленным записям в хрониках, в которых, как правило, на события, происходившие в течение целого года, отводится не более двух-трех строк. Но кроме того, в нашем распоряжении имеется один памятник исключительной важности — Санктгалленский Кодекс (Codex Sangallensis) 908 г. — весьма потрепанная книга из древнего монастыря Св. Галла в Швейцарии, южнее озера Констанц. Она датируется примерно 800 г. н. э.; в ней имеется обширный перечень латинских вокабул — чрезвычайно уместный в хорошем монастыре эпохи Каролингов, где монахи знали классическую латынь. Однако частично этот перечень написан на страницах, которые уже использовались ранее, и в результате тщательного исследования (проведенного в 1823 г.) было установлено, что один из текстов палимпсеста, записанный сверху вокабулами, состоит из восьми фолио из рукописи V или VI в., созданной латинским ритором по имени Меробавд. Он родился в Северной Испании и был потомком имперского военачальника франкского происхождения, носившего то же имя и известного в 380-е гг. Труд Меробавда уцелел в этой единственной копии (если не считать одного короткого стихотворения на религиозную тему), так что нам следует поблагодарить каролингского монаха, выполнявшего грязную работу по выскабливанию листа, за то, что хоть что-то из писаний Меробавда уцелело. Правда, к несчастью, чтобы страницы годились по размерам для новой книги, монахи их обрезали: первоначально размер составлял 260 мм на 160 мм, тогда как в обрезанном виде — 200 мм на 130 мм. Поэтому ученым удалось прочитать лишь четыре коротких стихотворения и фрагменты двух более длинных панегириков: около 100 строк из первого и 200 из второго. (Аналогичные тексты того времени насчитывают около 600 строк.)

Виртуозность работ Меробавда{295} свидетельствует о том, что он получил полное латинское образование, прежде чем отправиться ко двору правителя Западной Римской империи в Равенне. Здесь мы можем различить его след благодаря еще одной находке. Будучи не только искушенным в словесности человеком, но и, подобно своему предку, военным, он сделался преданным сторонником Аэция: он сражался под его началом на войне, а позднее воспевал ему хвалу, выступая как оратор. За все эти услуги он был вознагражден: 30 июля 435 г. ему воздвигли бронзовую статую на форуме Траяна (!){296}. В том же году его возвели в сенаторское достоинство в награду за ранее написанный панегирик Аэцию (который не дошел до нас); он отлично сражался в Альпах. Впоследствии его наградили титулом патриция; в конце концов он стал верховным военачальником (magister militum) полевой армии в Испании. Дело не только в том, что случай Меробавда показывает, что Romanitas — идея римского духа — по-прежнему владела отдельными варварами к вящей славе римской литературы, но и в том, что близость этого автора к Аэцию дает нам счастливую возможность узнать, какое восприятие и какую интерпретацию своих достижений последний считал удачными, какое впечатление он хотел произвести на окружающих{297}.

Наиболее раннее из уцелевших сочинений — около 100 строк первого панегирика — датируется приблизительно летом 439 г. Для того чтобы более или менее восстановить присутствовавшее в тексте доказательство, от него сохранилось слишком мало, но то, как в нем представлен Аэций, говорит само за себя{298}:

«Твое ложе — голый камень или тонкий слой земли; ты проводишь ночи, бодрствуя, дни — в трудах; более того, ты добровольно переносишь невзгоды; твои доспехи — не столько защита, сколько [повседневное] одеяние… не величественное зрелище, но образ жизни… И если тебе выпадает передышка от войн, ты осматриваешь позиции, или города, или перевалы, или широкое раздолье полей, или переправы через реки, или глядишь вдаль дорог, изыскивая, какое место подходит более всего для пехоты или кавалерии, где лучше атаковать, безопаснее отступать, где лучшие условия для стоянки. Так, даже перерывы между боями ты обращаешь на пользу в деле войны».

Ношение доспехов как черта образа жизни — мастерский «пиаровский» ход, равно как и то, что Аэций использует любой перерыв в военных действиях, чтобы расширить с точки зрения стратегии и тактики свои представления о возможных местах битв. Но то был не только имидж — то была правда. В 430-х гг. Аэций вел одну кампанию за другой, многие заканчивались успешно, и все свидетельствовало о том, что вскоре империя вновь поднимется на ноги, как было при Констанции двумя десятилетиями ранее.

Хроники содержат краткие упоминания многих из этих кампаний; во втором панегирике Меробавда, написанном в 443 г. в честь второго консульства Аэция, они перечисляются в хронологическом порядке. Общий итог за период с момента получения власти Аэцием в 432 г. и до конца десятилетия впечатляет. Правду сказать, он начал одерживать победы одну за другой задолго до того, как покончил с Феликсом и Бонифацием; достигнутые им успехи сыграли важную роль в его борьбе за власть. Он осуществлял общее командование войсками в Галлии с 425 по 429 г. и выиграл кампании против вестготов в425 или 426 г., оттеснив их от Арля, а также отвоевал часть прирейнских земель у франков в 427 г. В 430–431 гг., приняв вслед за Феликсом командование войсками в Италии, он нанес поражение ютунгам-алеманнам и подавил волнения в Норике, а затем уничтожил банду разбойников-вестготов близ Арля; в 432 г. он вновь разбил франков{299}.

С 433 г., когда его господство в политике упрочилось, Аэций смог предпринять более масштабные действия по стабилизации империи. Рассудок подсказывал ему, что хотя армии Запада по-прежнему были сильны, с их помощью нельзя решить все проблемы одновременно. В особенности его тревожили конфликты, развернувшиеся на двух театрах военных действий сразу: с одной стороны, с враждебными партиями в Галлии и на ее границах, с другой — с Гейзерихом и коалицией вандалов и аланов в Северной Африке. Он предпочел не делить свои силы — такой шаг всегда опасен и оставляет мало надежд на успех, — а попросить помощи у Константинополя. Помощь явилась в лице военачальника Аспара, одного из предводителей армии, которая возвела Валентиниана на трон в 425 г.; с ним пришло многочисленное войско. Аэций извлек урок из ошибки Констанция. Не пытаясь занять трон, что вызвало бы неудовольствие помешанного на династическом вопросе восточного императора Феодосия, он удовлетворился тем, что пользовался властью на деле, но не номинально, продолжая благодаря этому пребывать в хороших отношениях с Константинополем и пользоваться помощью Восточной империи. О том, что произошло далее, мы практически ничего не знаем. Нам известно, что Аспар, базировавшийся в Карфагене, начал боевые действия, дабы сдержать вандалов и аланов; этого оказалось достаточно, чтобы вынудить Гейзериха пойти на переговоры. 11 февраля 453 г. были обнародованы их итоги: вандалы и аланы получали часть территории Мавритании и Нумидии и в том числе города Калама и Ситифис (см. карту № 9), но по условиям договора Аспару удалось защитить большую часть Нумидии, а также две богатейшие африканские провинции — Проконсульскую Африку и Бизацену{300}.

Теперь, когда Аспар прикрыл один фланг Аэция, тот смог взяться за решение проблем в Галлии. Для этого ему потребовалась дополнительная помощь — настолько они были серьезны. Констанций использовал вестготов, чтобы установить контроль над другими группами интервентов. Однако теперь амбиции вестготов значительно возросли, к тому же они в любом случае представляли собой часть общей проблемы: на римской территории находилось слишком много вооруженных группировок иноземцев. Аэций нуждался в военной помощи извне, по крайней мере до тех пор, пока вестготов не удастся ввести в прежние рамки. Из Константинополя она прийти не могла, так как Восточная Римская империя уже оказалась вовлечена в североафриканские события. Единственные, к кому ему оставалось обратиться, были гунны — силы, которые, возможно, также привлекал Констанций. Гунны уже сыграли важнейшую роль в карьере Аэция. То, что он сумел обеспечить их отход из Италии в 425 г., спасло его от неминуемой смерти (ведь он поддерживал узурпатора Иоанна); кроме того, гуннская армия помогла ему вернуть власть после того, как он потерпел поражение от Бонифация. Итак, первым его побуждением, как сказано в первых строках уцелевшего фрагмента второго панегирика, написанного Меробавдом, было вновь обратиться к ним за помощью: Аэций «вернулся на Дунай с миром и освободил Танаис [на реке Дон] от безумия; он повелел раскаленным землям и почерневшим небесам освободиться от привычного для них пожара войны. Кавказ дал отдых мечу, и его свирепые цари прекратили бои».

Возможности Аэция, разумеется, простирались вовсе не так далеко, как следовало из слов Меробавда. Он пытался создать у аудитории представление, будто Аэций установил порядок на землях Скифии, Северного Придунавья и на востоке Германии. Эта область, как мы видели в пятой главе, подпала под власть гуннов самое позднее с 420 г. О том же, что они заставили Аэция заплатить высокую цену за свою помощь, Меробавд умалчивает. Прежде гунны служили в римской армии за плату. На сей раз Западная империя, по-видимому, окончательно разорилась — ведь ей пришлось провести так много дорогостоящих войн, и к тому же значительная часть территорий, принадлежавших ей в прежние времена, более не приносила доходов. Или, быть может, гуннам на сей раз хотелось чего-то иного? Так или иначе, Аэций вынужден был уступить гуннам, передав под их контроль территорию вдоль р. Сейв в Паннонии. Меробавд нигде не упоминает об этом, хотя все его слушатели должны были знать, что случилось. Лучший способ справиться с затруднениями зачастую состоит в том, чтобы вовсе не говорить о них. В любом случае в обмен на территориальные уступки Аэций получил продолжительную военную помощь от гуннов, а это позволило ему совершить немало хорошего в Галлии{301}.

Как сообщает Меробавд, в ходе событий угроза приграничным районам Галлии оказалась практически сведена на нет: «Зимний Рейн, прибавивший угодные [нам] соглашения и довольный тем, что управляется отныне удилами Запада (Рима), радуется тому, что воды Тибра поднялись меж своих берегов».

В одном случае Аэций предпринял особенно решительные действия. Он был сыт по горло вторжениями бургундов в Бельгику, которые те предприняли в 436 г., и вновь обратился к гуннам за помощью. На следующий год королевство бургундов понесло урон от серии опустошительных нападений (один источник, Гидаций, сообщает о гибели 12 тысяч бургундов), и Аэций расселил оставшихся в живых (теперь — наказанных союзников Рима) по соседству с Женевским озером. Обезопасив границу, он обратил свое внимание на внутренние территории Галлии. Римские войска вместе с союзниками-аланами провели аналогичную «работу» с багаудами Арморики, которые подняли восстание под предводительством некоего Тибатто в 435 г. Таким образом, к 437 г. власть Рима была восстановлена на всем северо-западе империи. Как отмечает Меробавд, «местный житель, ныне куда более кроткий, пересекает пустоши Арморики. Земля, привыкшая скрывать в своих лесах награбленное добро, добытое в кровожадных преступлениях, начала новую жизнь [букв, утратила свои прежние пути] и учится вверять зерно нетронутым [прежде] полям». Аэций также предпринял шаги для долгосрочной стабилизации в области, простирающейся от Орлеана до бассейна Сены.

Теперь у него появилась возможность усмирить вестготов. Пока он разбирался с бургундами, в 436 г. разразилось второе восстание вестготов, куда более опасное, нежели предпринятое ими прежде наступление на Арль в середине 420-х гг. Теперь они вновь двинулись на юг, но на сей раз осадили Нарбонн. И вновь Аэций принял вызов. Набрав из числа гуннов побольше войск ауксилиариев, он предпринял мощную контратаку и вынудил вестготов отойти к Бордо. Кровопролития прекратились в 439 г. — со стороны римлян не обошлось без тяжелых потерь, — однако условия договора 418 г. были подтверждены. Относившаяся сюда часть второго из сохранившихся панегириков 443 г. утрачена, но поражение вестготов, очевидно, было делом недавнего прошлого, когда Меробавд писал первый панегирик в 439 г. В уцелевшем от него отрывке детально описывается поражение вестготов от руки Аэция близ Змеиной горы («которую древние назвали Змеиной, будто движимые предчувствием, ибо здесь яд, [отравлявший] государство, ныне был уничтожен») и «ужас, внезапно охвативший короля вестготов», когда тот увидел «растоптанные тела» своих погибших соратников{302}. Это племя варваров не было уничтожено, однако его натиск удалось сдержать, и с некоторой помощью своих друзей-гуннов Аэций буквально сотворил чудо, чтобы стабилизировать обстановку в данной области по прошествии более чем десяти лет со времен конфликта.

Сходные события разворачивались в Испании. Значительному облегчению ситуации способствовало удаление отсюда вандалов и аланов; лишь свевы оставались здесь во множестве на северо-западе. Там, где, как пишет Меробавд, прежде «ничто более не находилось под нашей властью… воинственный мститель [Аэций] открыл занятую [прежде] дорогу; изгнал мародеров» — на самом деле они покинули Африку по собственной воле — «и отвоевал загражденные прежде дороги, и возвратил людей в покинутые ими города». Некоторые из местных жителей, в особенности хронист-епископ Гидаций, хотели, чтобы Аэций спустился с Пиренеев во главе армии, но тот, по-видимому, оказал помощь в основном в форме дипломатического давления. Вскоре свевы и коренное население Галлеции урегулировали отношения между собой, достигнув своего рода компромисса, и в провинциях, оставленных Гейзерихом, вновь восстановилось некое подобие порядка.

Достижения Аэция в течение 430-х гг. поражают. Франки и алеманны оказались оттеснены за Рейн, бургунды и багауды повсеместно усмирены; Аэций не дал осуществиться намерениям вестготов; большая часть Испании вновь перешла под контроль империи. Не случайно во мнении Константинополя Аэций был последним истинным римлянином Западной империи{303}.

Но как раз в тот момент, когда Меробавд ставил последнюю точку в последнем из своих сочинений во славу Аэция, а сам Аэций собирался отправить столь верно служившие ему доспехи в чистку, на горизонте вновь показалась грозовая туча. В октябре 439 г., по прошествии четырех с половиной лет мирной жизни, силы Гейзериха вырвались из своей резервации в Мавритании и вторглись в богатейшие провинции Северной Африки. Но это не стало для них легкой прогулкой. Им пришлось с боями прокладывать себе путь в Карфаген; как сказано в речи, созданной сразу по прошествии этих событий, «где Африка, та, что была для всего мира словно сад наслаждений?.. Не наказан ли наш город [Карфаген] за то, что он не пожелал извлечь урок из наказания, понесенного другими провинциями? Не осталось никого, чтобы похоронить мертвецов; ужасная смерть осквернила все улицы и здания, весь город. И подумайте, о каком зле мы ведем речь! Матери семейств уведены в плен; беременные женщины перебиты… дети исторгнуты из рук кормилиц и брошены умирать на улице… Нечестивые власти варваров дошли до того, что потребовали, чтобы женщины, некогда владевшие множеством рабов, были унижены настолько, что стали служанками варваров… Всякий день до наших ушей доходят вопли тех, кто при их натиске лишился мужа или отца» (Quodvultdeus. II. 5).

Хотя этот отрывок представляет собой скорее морализаторскую риторику, нежели непосредственное описание событий, тем не менее в нем достоверно воссоздана картина разрушений, о которых сообщают другие римские источники. Ни один удар не наносил империи такого урона. В один миг Гейзерих вырвал из-под контроля Аэция богатейшие провинции Западной Римской империи, что грозило финансовым кризисом. Как власти могли допустить это? Вероятно, из-за того, что четыре с половиной года царил относительный мир, люди, думая, что Гейзерих собирается и дальше соблюдать условия договора 435 гг., утратили бдительность. Я подозреваю, что из-за нестабильности в других областях империи держать войска в Карфагене, руководствуясь принципом «а что, если?..», было просто невыгодно. В частности, война против вестготов, закончившаяся как раз перед тем, как Гейзерих нанес свой удар, потребовала участия буквально всех и каждого, кто был способен носить оружие. Поэтому в ситуации, когда гарнизон Карфагена оказался ослаблен до минимума, хитрый вандал получил все карты в руки.

Но осенью 439 г. римлянам было не до взаимных обвинений и тем более не до учреждения комиссий по расследованию случившегося. Нужно было решительно действовать, чтобы вернуть Карфаген и его провинции под контроль Рима. Примерно в это время в небольшом стихотворении, написанном ко дню рождения сына Аэция, Гауденция (ему исполнялся год), Меробавд замечает, что «пламенный вождь» римлян «заслужил отдых» и может на один день передать свой жезл Гауденцию{304}. Но в тот момент это было невозможно — и Аэций вновь не уклонился от выполнения своего долга. Ряд законов, изданных от имени Валентиниана III весной 440 г., свидетельствует об ощущении близости кризиса. 3 марта восточным торговцам были дарованы особые привилегии, дабы гарантировать поставки продовольствия в Рим: тот факт, что подвоз зерна из Африки прекратился, беспокоил Аэция не в последнюю очередь. Тот же закон предписывал принять меры по приведению в порядок римских оборонительных сооружений и убедиться, что каждый знает, в чем состоят его обязанности в вопросах охраны города. 20 марта другой закон возвещал о начале мобилизации и грозил строжайшими наказаниями тем, кто будет укрывать у себя дезертиров (Nov. Val. 5.1, 6.1). Третий закон — от 24 июня — дозволял людям носить оружие, «поскольку неясно, учитывая летние возможности для мореплавания, к каким берегам могут пристать вражеские корабли».

Однако эти меры носили частный характер и предназначались для того, чтобы предотвратить набеги вандалов, начавшиеся, как и следовало предположить, когда открылась навигация. В частности, Гейзерих предпринял ряд нападений на Сицилию; так, он осадил главную военно-морскую базу острова в Панорме; осада продолжалась больше месяца. Аэций, однако, мыслил шире. Указания на его планы по восстановлению ситуации различимы в законе от 24 июня: несмотря на все насущные проблемы, в нем выражалась уверенность в том, что «армия непобедимейшего императора [Восточной империи] Феодосия, Отца нашего, вскоре явится и… Мы верим, что Доблестнейший Патриций Аэций вскоре прибудет сюда с большими силами» (Nov. Val. 9). Аэций находился за пределами Италии, собирая все доступные ему силы, но ключом к успеху, учитывая сокращение ресурсов Западной империи с 406 г., должны были стать переговоры с Константинополем о помощи. И здесь вновь проявилась мудрость Аэция, который не пытался добиться пурпура для самого себя.

В конце 440 г., когда погода испортилась и вандалам пришлось вернуться в Карфаген, на Сицилии начала собираться объединенная имперская армия: 1100 кораблей для перевозки людей, лошадей и провианта. «Большие силы» Аэция прибыли на остров, и здесь к ним присоединились значительные по численности экспедиционные части с востока. Количественные данные относительно римских войск отсутствуют в источниках, но такого множества судов было достаточно, чтобы перевезти несколько десятков тысяч человек. О величине восточной армии можно также судить по тому факту, что командование ею разделили между собой пять военачальников: Ареовинд, Ансила, Иновинд, Аринфей и Герман. Пентадий, везучий чиновник из Константинополя, ответственный за снабжение, впоследствии получил повышение в награду зато, что сумел одолеть кошмарные трудности, связанные с отправкой экспедиции{305}. Все было подготовлено для контрудара, в результате которого Карфаген должен был вернуться под власть Рима. Конец марта, когда можно было возобновить мореплавание между Италией и Северной Африкой после обычного зимнего перерыва, должен был стать свидетелем величайшего триумфа Аэция. Но армада так и не отплыла, западные и восточные войска вернулись на свои базы, и множество сил администраторов оказалось потрачено впустую.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.