Приложение

Приложение

ПИСЬМА УЧАСТНИКОВ ОБОРОНЫ БРЕСТСКОЙ КРЕПОСТИ ПИСАТЕЛЮ С.С. СМИРНОВУ

Письма никогда не печатались. В советское время их после довольно строгой цензуры и литературной обработки использовали в отдельных сборниках воспоминаний.

Надо учитывать, в какое время и кем эти письма писались. Конечно, они субъективны, многое перепуталось в памяти авторов, кое-что они явно присочинили. Тем не менее это интереснейшие документы той эпохи.

Лексика сохранена, я позволил себе лишь исправить грамматические ошибки.

БОНДАРЬ Иван Гаврилович,

военфельдшер 84-го стрелкового полка.

Здравствуйте, Сергей Сергеевич!!!

23 июля включил приемник, когда услыхал объявление, что перед микрофоном выступит писатель Сергей Сергеевич Смирнов об обороне Брестской крепости.

Ваше выступление слушал с волнением, и оно мне снова напомнило о тех жестоких боях, которые нам приходилось вести с немецкими захватчиками.

24 июля 1956 г. в последних известиях передавали, что в Москве был торжественный вечер, посвященный героической обороне Брестской крепости. Там выступали Вы, Матевосян и другие. Вчера, то есть 26-го, в моей жизни был радостный день. Почтальон принес мне телеграмму, да какую. Телеграмма с Москвы. Участники торжественного вечера в Центральном Доме Советской Армии, посвященного пятнадцатилетию обороны, герои легендарной обороны, находящиеся в Москве, прислали мне, защитнику Брестской крепости, лучшие пожелания. Я не могу передать Вам, сколько эта телеграмма принесла мне радости. Вот уже прошло больше одиннадцати лет, как окончилась вторая мировая война, но мне очень обидно, что я был захвачен немцами в плен.

Я Вам писал, но некоторые моменты упустил. Например, что немцы вели наблюдение с аэростата с подвешенной корзинкой, в корзинке ясно было видно наблюдателей.

Тогда мы заняли оборону в развалинах, где заключен был раньше Брестский мир, и за оградой этого здания. Тут обороной командовал полковой комиссар Фомин. С этого рубежа я и несколько товарищей пробрались в небольшой склад оружия и боеприпасов 84-го полка (склад находился на первом этаже в здании нашего полка, а на втором этаже размещался первый батальон). Захватили боеприпасы, а я еще нанизал на бинт несколько наганов, принес их и раздал товарищам, оставив себе один. Патронов к нагану было всего несколько штук. Когда мы соединились с нашими соседями по обороне, один из наших пулеметов был установлен у окна, если подниматься по ступенькам на второй этаж. Это был пулемет, недавно поступивший на вооружение, с воздушным охлаждением. Этому пулемету было много работы. Ствол иногда так накалялся, что стрелять было нельзя. Тогда приходилось менять ствол. Возле этого пулемета было ранено и убито несколько человек, но строгий пулемет не переставал работать, переходя в другие руки. Были еще «максимки», ручные пулеметы, винтовки, карабины и автоматы. Были и винтовки самозарядные, полученные перед войной, но эти винтовки, при таком положении, как у нас, когда столько пыли, летит штукатурка и кирпичи, заедали и выходили из строя. Наша старая винтовка тут была лучше, затвор повернул и стреляй.

Вскорости у нас появилось новое оружие: автоматы и пистолеты, захваченные в бою у немцев, это составило нам некоторую добавку в боеприпасах. С этого, ихнего, оружия били по немцам. Несколько раз я брал карабин и принимал участие в отражении атак. Несколько немцев были захвачены нашими бойцами и приведены в расположение обороны. Допросили. Деваться с ними не было куда. Потом, уже мертвых, их занесли в небольшую кладовую, расположенную с правой стороны возле лестницы на первом этаже. Немцы буквально с первого дня через репродукторы кричали, чтобы мы прекратили сопротивление и сдавались, что наше сопротивление бесполезное. Но оборона стояла по-прежнему, стойко отражая все новые и новые атаки противника.

Наше командование, то есть боевой штаб во главе с комиссаром и капитаном, находилось на первом этаже, в коридоре. Мне часто приходилось бывать в штабе. Лично присутствовал при прощании некоторых товарищей с командованием перед тем, как броситься через окно и форсировать водную преграду. Минуты прощания были очень тревожны. Все бойцы и командиры стали как будто родные братья.

Когда я был захвачен немцами, нас, небольшую группу измученных, большинство раненых, под автоматами куда-то погнали. Перегнали через мост, который проходит через Буг. Загнали в воду напоить. Отсюда сразу погнали дальше, а навстречу нам все время двигались немецкие войска. По дороге отстающих расстреливали, а сил было мало. Они ни пить, ни есть не давали. После дождика на обочинах дороги были лужи воды. На ходу удавалось иногда зачерпнуть горсть воды в ладонь. Но за эту воду не один нагнувшийся был расстрелян. Так нас гнали до лагеря возле Бела-Подляски. Лагерь представлял собой стены, окруженные колючей проволокой, сильная охрана и собаки.

Спали под открытым небом. Помню, легли спать втроем, скрючившись, положив голову друг другу на заднюю часть тела, лицо накрыв портянкой, чтоб не кусали комары. На площадке лагеря находились два крестьянских домика и сараи. Там, в сараях, организовали так называемый «госпиталь». Раненые лежали на соломе друг около друга. В крестьянских домиках организовали операционную и перевязочную. Тут я встретил Петрова Ю.В., Занина B.C., Ермолаева С.С., Щеглова В.В., Филиппова Б.Л. и других.

Начали делать вместе с ними все возможное, чтобы облегчить страдания раненых. Делали перевязки, удаляли осколки на ощупь, ухаживали. Раненых было много, полные сараи. В этот лагерь, по-видимому, был направлен и Матевосян. Питание было отвратительное, крайне недостаточное, чтобы можно было просуществовать.

И июля 1941 года подъехали машины, погрузили раненых, вместе с ранеными погрузили врачей и фельдшеров, в их числе был я. Поехали еще санинструктор Ни- конуров Виталий и Баканов Александр. Привезли нас обратно в Брест-Литовск, где в казармах Южного городка организовали госпиталь военнопленных. Кроме голода и холода, зимой 1941/42 гг. был тут сйп^ой тиф. Я готовился к побегу из тифозного отделения, подготовил уже гражданскую одежду. Но меня свалил сыпной тиф. Болезнь перенес очень тяжело, как остался жив, я не знаю. Когда пришел в себя, я был высохший, одни кости обтянуты кожей и сильный фурункулез, в общем, один скелет. В плену все время был за проволокой в лагерях, хлебнул горя немало.

После освобождения с плена служил в рядах Красной Армии один год. Демобилизован в мае 1946 года. После демобилизации по настоящее время работаю в пригородном районе фельдшером на врачебном участке села Но- во-Александровка. Состою на воинском учете. Переведен с рядового состава в офицерский, правда, пока еще без воинского звания.

Я очень доволен, рад и благодарен Вам, что Вы сумели чутко отнестись, добиться и найти справедливость и помочь товарищам, соучастникам обороны Брестской крепости майору Гаврилову, Филю и Петру Клыпа.

Пока до свидания. С приветом И. Г. Бондарь.

27 июля 1956 г.

ГУТЫРЯ Николай Семенович,

военфельдшер 84-го стрелкового полка.

Многоуважаемый Сергей Сергеевич, здравствуйте!

Искренне благодарен Вам за внимание и тот ответ, который Вы мне дали 28.8. Желаю Вам счастья и большого успеха в Вашей работе по созданию художественно-литературных трудов обороны Брестской крепости.

Уважаемый Сергей Сергеевич. Отвечу Вам на Ваш краткий вопросник.

Я, Гутыря Николай Семенович, рождения 1918 г., родился в семье крестьянина-бедняка, ныне рабочий железнодорожного транспорта. После окончания 7 классов в 1935 году, я поступил в Полтавский железнодорожный техникум, который окончил в 1939 году и получил звание дорожного мастера. По спецнабору в 1939 г. Полтавский военкомат предложил мне поступить в Военно-медицинское училище г. Харькова.

В сентябре месяце 1939 г. я начал учебу, а в июне месяце 1941 г. я окончил училище в звании военфельдшер. Училищем для прохождения дальнейшей службы был направлен в 84-й стр. полк 6-й стр. дивизии, которая была расположена в Брест-Литовской крепости. В этот полк я прибыл 18 июня 1941 г. (в этот полк с училища направлено нас было 2 чел., судьбы второго я не знаю, так как он был с другой роты, то и фамилию не помню, ибо познакомился с ним только в 84-м полку).

С этим товарищем мы вечером 21 июня пошли в г. Брест, где сфотографировались, и в 2 часа ночи возвратились в крепость, а в 4 часа началась война. Главврач полка распорядился мне дежурить в санчасти полка, а вне дежурства проверить состояние и хранение продуктов в полковом пр. складе.

На 22.VI приказом был назначен сбор всего офицерского состава крепости на полигоне в 20–25 км от крепости, куда и я должен был выехать 21-го числа.

На 22-е число ответственным по 84-му полку оставался полковой комиссар тов. Фомин. С началом войны в крепости оказалось очень мало офицерского состава, да плюс к тому, первой артподготовкой было разбито полностью здание (жилое) офицерского состава, где также много их погибло.

И таким образом полковой комиссар тов. Фомин возглавил оборону крепости как самый старший офицер. Когда началась артподготовка врага, я проснулся от сильного неожиданного шквала со своим коллегой, и спустя один час, когда кончилась артподготовка, я в 5 часов убил первого немца, который пытался прорваться в здание нашего полка. Убил из пистолета в; упор. Бойцы крепости в кальсонах, босые, а кто и смог кое-как одеться, немедленно начали принимать оборону, вскрывать склады с боеприпасами, и примерно в 9–10 часов утра навала гитлеровцев была отбита. И выбита с центра крепости за реку. Остальные попытки в течение этого дня также были отбиты, и внутренняя часть крепости и здания оставались в наших руках. Жертвы были колоссальные с обеих сторон, вода в реке Мухавец была красная от трупов врага и наших, от лошадей. Наши бойцы сражались по-рыцарски. Враг не жалел своих сил и посылал волну за волной. Но, видя безрезультатность, он изменил свое поведение и взял крепость в кольцо, усилив артиллерийский, минометный огонь и бомбардировку.

С первых минут защиты крепости ощущалась недостача офицерского состава, отсутствие помощи со стороны танковых соединений и артиллерии, так как накануне были сняты моторы и оптические приспособления. Защита велась грудью, с винтовкой и гранатой в руках.

Данную защиту возглавил полковой комиссар тов. Фомин, который собрал оказавшийся офицерский состав. Я с ним познакомился 22.VI на открытой местности внутри крепости во время оказания медицинской помощи раненым бойцам. Тов. Фомин сражался и руководил бесстрашно, как и подобает русскому человеку.

Наши силы истощались, мы задыхались в помещениях без воды, от газа, пыли, без еды, хотя вода была рядом, но набрать никак нельзя было ни днем, ни ночью. Прибегали к тому, что в подвалах рыли ямы и по очереди сосали влажный песок.

Жертвы каждый час увеличивались, наши силы истекали, но наш лозунг был один — ни шагу назад, сражаться до последней капли крови.

После секретного совещания офицерского состава 23 или 24.VI имевшиеся офицеры заняли свои места в крепости, валах и др. местах. В центре крепости нас оставалось 3 чел. Офицерского состава — полков, комиссар тов. Фомин, я и младший лейтенант-артиллерист, раненый в первые часы, фамилию которого не помню, так как я только прибыл в часть и его не успел узнать. На секретном совещании присутствовали, если мне не изменяет память, тт. Гаврилов и Касаткин. 25-го числа утром тов. Фомин поручил мне выбить гитлеровцев из здания офицерской столовой, расположенной внутри крепости. Я это приказание с группой бойцов выполнил и взял в плен 3 гитлеровцев (высоких молодых арийцев), 2 из которых по доставке в помещение, где мы были расположены на первом этаже (а на 2-м и 3-м были немцы), я лично расстрелял. Итого имею на счету в упор расстрелянных 3 гитлеровцев.

25-го числа немцы настолько сжали кольцо, что мы внутри крепости остались только в одном здании в подвалах, на первом этаже и периодами на 2-м этаже, а выше и на крышах, а также вокруг нас, везде были немцы. В этом здании до войны был расположен саперный батальон.

Наших бойцов 25-го числа в этом здании насчитывалось 150–180.

Немцы наше здание никак не могли взять из-за героической защиты. Тогда они прибегли к тому, что начали его подрывать, закладывая снаружи взрывчатые вещества.

Итак, рано утром 26 июня сорвали часть здания с восточной стороны, мы оказались с одной стороны открыты как на ладони. В этот момент во время обвала полковой комиссар тов. Фомин получил контузию обеим ногам и в голову. Голова была разбита камнем. Кровоточащую рану я, сидя рядом, также с контуженными ногами и раненой левой ногой, делал ему перевязку.

После этого ранения тов. Фомин стал очень плохо себя чувствовать, с жалобами на боли ног и головы прилег отдохнуть, а мне, раненому и контуженому, и младшему лейтенанту (о котором я вспоминал) поручил продолжать руководить защитой оставшейся части здания.

С открытой стороны подорванного здания нас было видно как на ладони. Бойцы, которые могли передвигаться, прятались в боковые комнаты и оттуда вели огонь. Во время взрыва было привалено кирпичом не меньше 50 чел. бойцов.

Немцы от нас находились очень близко (за стенами, на крышах), и в 11–12 часов дня последовал второй взрыв — подорвано наше здание с противоположной стороны. В этот момент гитлеровцы с криком, сильным автоматным огнем, навалом налетели со всех сторон подорванного здания на оставшихся в живых, раненых, контуженых и изнуренных бойцов и офицеров и забрали всех в плен.

В этот момент было взято в плен всего 100–120 человек. Итак, 26 июня 1941 г. в 11 или 12 часов дня прекратилась героическая (а я говорю героическая потому, что сражались наши воины действительно героически) защита центральной части Брест-Литовской крепости.

Сразу же отогнали нас на свою территорию (кто как смог, кого вели, кого и несли), километра на 2–3 от крепости сделали привал возле одного вала. В тех валах, по-видимому, были склады. Вышел их переводчик и спросил, кто из вас говорит по-немецки. Минуты две молчания, и с нашей стороны выходит один бывший боец. Он оказался ст. сержантом 84-го полка, по национальности немец Поволжья, представился немецкому переводчику. Тот ему сказал, чтобы комиссары и евреи вышли наперед. Этот изверг объявил это и предупредил, что если не выйдете, то я сам выведу, ибо я вас знаю.

Рядом со мной лежащий комиссар тов. Фомин пожал мне руку, сказал: «Прощайте, товарищи, крепитесь» и пошел наперед, больной, тихой, изнуренной походкой.

На вопрос немца-переводчика: «Ты комиссар?» — он ответил: «Я комиссар Фомин». Несколько минут молчания, у всех волосы дыбом (до горы), слезы на глазах… На вызов больше никто не выходил. Ровно пять минут прошло, подходят три гитлеровца с винтовками, скомандовали вперед полковому комиссару (нашему отцу, как мы его звали) тов. Фомину. Он поклонился, помахал рукой, сказал: «До свидания, товарищи» — и пошел вперед, куда его повели. Отвели от нас метров за 50, за небольшой бугорчик возле вала, и немедленно прозвучал один винтовочный выстрел…

Итак, 26 июня 1941 года в 1–3 часа гитлеровцами был расстрелян, после героической защиты Брестской крепости, верный своему долгу, верный Коммунистической партии и русскому народу полковой комиссар 84-го стр. полка тов. Фомин. Вечная ему слава!

Этого же дня бойцы, которые были не ранены, выносили немецкие трупы из крепости на кладбище. В валах, по их словам, были слышны одиночные редкие выстрелы, а вечером гитлеровский самолет сбросил несколько небольших бомб на валы перед главным въездом в центральную часть крепости. Гитлеровские трупы наши пленные выносили дней 4–5 и все время говорили, что в валах, по-видимому, еще имеются отдельные бойцы, ибо бывают редкие выстрелы.

29 или 30.VI нас перегнали от крепости километров за 30 (в Белую Подляску), на польскую территорию. А 3 или 4 июля вывезли в центр Германии, куда прибыли И.VII. Будучи в плену в Германии, слышал от позже прибывших товарищей, что были такие из Брестского гарнизона, что в июле месяце попали в плен, но мне лично не приходилось встречать таких товарищей и подробностей их пленения не знаю…

Будучи пленным, 11 июля 1941 г. я был доставлен с остальными пленными в центр Германии, в лагерь № 304–1У/Н, станция Якобсталь, село Цайтунг, 40–45 км от города Дрезден. В этом лагере-лазарете для военнопленных русских, больных, раненых и выздоравливающих, я находился до дня освобождения советскими войсками 23 апреля 1945 г. В лагере был как больной, временами как фельдшер.

После освобождения советскими войсками я полтора месяца был в контрразведке 52-го сборно-пересыльного пункта по выявлению бывших полицаев и др. неблагонадежных лиц из среды военнопленных. Месяц лечился в военном госпитале, затем был направлен в г. Баутцен, где был собран офицерский состав, откуда 2 сентября 1945 г. выехали на родную землю и 23 сентября приехали в Великие Луки в 1-ю Горьковскую запасную стр. дивизию.

В этой дивизии все время находился в госпитале и санчастях до 30 октября. Затем, как больной, был демобилизован, а 6 ноября 1945 года прибыл на родину, где живу и здравствую до настоящего времени…

Уважаемый Сергей Сергеевич!

Вы задаете вопрос: «В какой помощи нуждаетесь?» Тяжелый это вопрос, Сергей Сергеевич, после всего пережитого с первых дней начала войны и до последних дней ее окончания. А ведь пережитое после освобождения, особенно морально, превзошло все испытания и истерзания, пережитые в годы нахождения в плену.

Вы ведь сами знаете, Сергей Сергеевич, что куда не обратись — был в плену, как попал и где попал — этого никто не хочет знать. А ведь я с 13 лет учился в Советском государстве, сам бедняк из бедняков, отец с начала Советского государства был первым активистом, первым застрельщиком похода на кулака и создания колхозной деревни. Мне до войны было везде доступно, и заслуженно доступно, а мне сейчас зачастую приходится переносить моральную встряску из-за плена. Мне неодноразово отвечали, что вы можете быть членом Славной КПСС, но это только ответ, а моральная рана не зажила.

Вот это один большой вопрос, многоуважаемый Сергей Сергеевич, а второй вопрос и нужда — я оставил в плену половину здоровья. Я имею язву желудка, 12-перстной кишки, хроническое заболевание нервов поясницы и седалищных нервов. Вот это моя нужда и мое горе.

В настоящее время работаю фельдшером при Кировском медучастке Полтавского района и обл. По национальности украинец. Военное звание — лейтенант медицинской службы, запас 3-го разряда…

Хочу еще несколько слов написать о героической защите Брестской крепости русскими солдатами.

В первые минуты артиллерийского обстрела, бомбардировки крепость была настолько разбита, что не уцелело ни одного здания, ни одно приспособление, крепость полностью находилась в огне и дыму. Тушить огонь было нельзя из-за огня и контратак гитлеровцев. Гитлеровцы пошли в обход крепости, и наши части к концу дня были полностью отрезаны. Видя, что крепость им не взять спроста, гитлеровцы подключались к нашей рации, чем пытались обмануть нас. Через свои громкоговорители пытались обмануть нас тем, что, мол, тов. Молотов В.М. сдался в плен и призывает нас, сфабрикованную речь «его» передавали через громкоговорители, чтобы мы сдавались. Затея ихняя не удалася. Одни приписники с западных областей могли подвести нас, мы их называли «западники», которые служили в Брестском гарнизоне, но этих мы своевременно поняли и привели к общему порядку.

Хотя Брестская крепость вела оборону не так долго, но она первая приняла гитлеровскую навалу, первая приняла удар в первые минуты Второй мировой войны.

Я еще был молодой воин, впервые принял такую тяжесть военного похода, но таких, как я, было большинство. Я не могу передать Вам, Сергей Сергеевич, той тяжести, которую приняли на себя воины русской армии. Ведь нас выжигали из сооружений крепости струей огня в 30–40 м. длиной (как струя воды), нас бомбили, подвергали артиллерийскому, минометному огневому шквалу. Все это создавало столько пыли, что нам тяжелее было от пыли, чем погибнуть. Наши бойцы бросались на медикаменты (медицинских и ветеринарных аптек) и пили медикаменты, лишь бы утолить жажду (попить любой жидкости). Мы имели много случаев отравления от жидких медикаментов.

О пище мечтали меньше всего. Многие бойцы погибли, пытаясь набрать воды в Мухавце, который днем и ночью обстреливался перекрестным огнем. Без воды отказывали пулеметы, погибали раненые и контуженые, дети и женщины, которые были среди нас (а их было много, и большинство раненых-калек). Это испытание с честью выдержали русские воины, русские гражданские люди, воспитанные родной Коммунистической партией. Мы помнили слова «Ни шагу назад, ни пяди русской земли», а поддержки не было никакой.

Многоуважаемый, Сергей Сергеевич!

Хочу от всей души пожелать Вам успеха в начатой работе, которая покажет истину русской души при защите Советских рубежей.

Написал то, что осталося в памяти. Что от меня потребуется — всегда рад написать. Желаю еще раз счастья и успеха в Вашей работе.

С уважением к Вам Н.С. Гутыря.

15 сентября 1956 г.

АЛЕКСЕЕВ Денис Алексеевич,

командир отделения 84-го стрелкового полка.

Я, гр-н Советского Союза Алексеев Денис Алексеевич, 1919 года рождения, Смоленской обл., Велижского р-на, дер. Нивы.

В 1939 году был призван в армию, в строевую часть, 84-й стрелковый полк, 6-я стрелковая дивизия, в город Брест-Литовск, где проходил всю службу в крепости. С 1939 года, 12 февраля, и по 1941 год, 22 июня, где внезапно налетели на нас гитлеровские войска.

Мне пришлось с первого дня быть ком. отделения во втором б-не второй роты, пока выпустилась полковая школа. Потом меня направили на курсы, я вышел младшим сержантом и работал в своей роте ком. отделения. В 1941 году, в начале мая месяца, наш батальон выезжал в креп, район. Но прежде чем выезжать батальону, меня, как комсомольца, командира отделения, отправили первого со своим отделением выстроить все необходимое для штаба батальона. Вскоре прибыл б-н, и меня вызвали в штаб ком. б-на, старший лейтенант, орденоносец, простите, фамилию забыл, и командир 2-й роты лейтенант Алексеенко, и направили меня для наблюдения за порядком в батальонных казармах и за конюшней, которая находилась за крепостью около моста через Буг.

22 июня в 4 часа утра началась война. Я спал в казарме на койке, но при первой бомбежке очутился на полу. Правда, ранить меня не ранило, но без памяти был, не знаю сколько. И я не знал, что делать. Но вскоре прибыл комиссар 84-го стрелкового полка Фомин, и поэтому я хочу очень Вас поблагодарить, Сергей Сергеевич, и нашу любимую партию Советского Союза о заботе, о воспоминании о героях-защитниках Брестской крепости.

Сейчас я хочу рассказать, что происходило дальше. Тов. комиссар Фомин находился в штабе полка, и когда началась война, Фомин побежал по казармам, чтобы найти живых солдат, и когда нас собралась небольшая группа, комиссар Фомин приказал, чтобы мы оделись, потому что мы были все в нижнем белье. Мы не знали, что нам делать, но здесь мы быстро выполнили приказ, вооружились, и по его приказанию я работал командиром взвода. Первые дни, 22 и 23 июня, мы держали оборону около военного госпиталя и полковой школы, не давали немцам прорваться через мост в центр крепости, но здесь не выдержали большого натиска. Нам пришлось отступить в сторону Бреста. Здесь нас собралось больше. Были и другие командиры. Но я их не знал, потому что они для меня были все новые. Но с комиссаром тов. Фоминым я был все время, выполнял со своим взводом все его указания и держали оборону 8 суток, пока от тяжелых бомб повалились наши стены. Много товарищей погибло под развалинами. Но нас несколько человек осталось в живых. Тогда тов. комиссар говорит, сымите мне волос, и я нашел в разбитой комнате машинку, постриг его, нашли солдатскую форму, переодели, и вскоре вошли немцы. Но нам нечем было принимать бой, у нас не осталось ни одного патрона.

Немцы стояли с автоматами в руках и ждали, пока мы выйдем. Тогда комиссар тов. Фомин посмотрел нам каждому в глаза, и мы заплакали, потом приказал положить пулеметы и все оружие, чтобы не осталось немцам, вытащил из кармана документы и говорит нам: «Ну, товарищи, пришел конец нашей защите крепости, жгите документы». Мы вытащили, порвали и пожгли документы. Потом товарищ комиссар Фомин говорит: «Товарищи, вы, может, будете жить, но меня продадут, что я комиссар». Но мы его убеждали, что мы тебя никогда не выдадим, распрощались, и пришлось при напоре немецкого огня выйти из разбитой нашей крепости. Но тут же комиссар был продан, от нас его сразу взяли, и вели нас по разбитой, неузнаваемой крепости, а комиссара вели совсем отдельно и говорили всем, что это комиссар.

Когда нас перевели через деревянный мост через Буг, там был какой-то каменный склад, обнесенный проволокой. Нас уже было там много, и мы, измученные за 8 суток, очень хотели пить. Но нам принесли ведро воды на 200 человек. Комиссар стоял от нас отдельно за проволокой, его охраняло много гитлеровцев, и он просил пить. Нас никого к нему не допустили и тут же комиссара Фомина расстреляли. А нас погнали в глубь Германии. Через месяц после взятия в плен я был в лагере Закзенхаузен, был здесь два года. В начале 1943 года перебросили в лагерь Бухенвальд, где был до 1944 года. В конце 1944 года нас, военнопленных, стали перебрасывать в другой лагерь, но здесь мы услышали, что недалеко, в 12 км, наши войска, и мы ночью все разбежались и попали к нашим советским войскам. Здесь нам дали хорошо отдохнуть, и вскоре кончилась война. После войны я ушел обратно в армию, в войска МВД, где прослужил до 1947 года. Демобилизовался на основании приказа и сейчас работаю плотником ОСУ 426 не в Смоленской обл., а в Крымской обл., гор. Симферополь.

Сергей Сергеевич Смирнов и наша руководящая партия Советского Союза, я очень с вниманием слушаю выступления по радио о защитниках-героях Брестской крепости, у меня не раз катится слеза, когда вспоминают о крепости. Смотрел кино «Бессмертный гарнизон» и, конечно, не раз вытирал слезы, потому что это мне известно, и я знаю каждый угол крепости. Еще раз большое спасибо. Сергей Сергеевич, простите, что оторву вас своим вниманием, я думаю, что-нибудь для вас будет новое. Простите, что плохо пишу. Пожелаю счастья и много здоровья вашей жизни, вашей работе.

Алексеев Денис Алексеевич.

2 октября 1956 года.

ЛЕУРДА Георгий Павлович,

красноармеец 84-го стрелкового полка.

Добрый день, Сергей Сергеевич!

Примите от меня привет и массу наилучших пожеланий, а еще желаю Вам счастья и многих лет жизни за то, что Вы трудитесь на благо нашего народа, за то, что Вы заботитесь о нас, защитниках Брестской крепости.

Конечно, это дело нелегкое, прошло уже много лет с того дня, когда это все происходило. Это кажется, как будто все во сне. Но ничего — что-нибудь вспомним. Хорошее никогда не забыть, а плохое никогда не забудешь.

А теперь, Сергей Сергеевич, опишу я Вам свою автобиографию. Я, Леурда Георгий Павлович, по национальности русский, родился в 1921 году в станице Гривенской Краснодарского края, где и сейчас проживаю. В 1938 году вступил в комсомол. Отец мой работал в рыболовецком колхозе, и я работал до войны рыбаком. И в настоящее время работаю рыбаком в инвалидской бригаде…

Я в 1940 году, 1 октября, ушел в Красную Армию. С первых дней службы я попал в Брестскую область, город Высокое, где проходил курс молодого бойца. Прошел курс молодого бойца, послали меня в 84-й стрелковый полк, в Брестскую крепость, в роту ПВО. Наши зенитки стояли по границе, и как раз перед войной наш 84-й полк вышел на полковые стрельбы. Наша рота и мелкие подразделения никуда не выходили из крепости. Дежурным по полку был полковой комиссар товарищ Фомин. В субботу, 21 июня, была очень хорошая погода, мы пришли из кино в двенадцать часов ночи и легли спать.

Наверное, Вы знаете, Сергей Сергеевич! Какой солдатский сон, как уснешь, так спишь, пока не подымут. А я так и спал, проснулся от взрывов, да еще лежу и думаю: вечером была хорошая погода, а сейчас гроза. Я лежал и думал, что от грозы горит крыша крепости, а когда упала бомба в Мухавец и меня сбросило с кровати, тогда я понял, что это не гроза, а война.

Когда я выбежал в коридор,» то полковой комиссар тов. Фомин спускался из штаба полка. Он увидел меня и говорит: «Быстрей одевайся, боец Леурда, Гитлер напал на нас». Я быстро оделся и последовал за полковым комиссаром т. Фоминым. Он мне говорит: «Вот, т. Леурда, вы заменяете командира роты. Приказываю Вам, т. Леурда, немедленно достать боеприпасы». Боеприпасы были доставлены. Дело в том, что не было патронов. Наше боепитание находилось за крепостью. Был у нас недалеко другой полк, недавно прибыл до нас в крепость, боеприпасы были привезены. Один раз был сброшен воздушный десант в середину крепости, он был весь уничтожен.

Посреди крепости стояла церковь и один из тех домов, в котором Владимир Ильич Ленин заключал договор. Там был из немецкого десанта немецкий полковник. Его поймали наши бойцы и привели в штаб полка. Тов. Фомин знал немецкий язык и стал допрашивать его. Он говорит, что вы здесь заперты и вам отсюда выхода нет, наши главные силы уже Киев забрали и наши войска без сопротивления движутся по шоссе из Варшавы на Москву. Нам его не о чем было больше допрашивать.

Когда война началась, в крепости не было ни одного офицера, они были все в городе Бресте. И наш командир роты добежал до крепости, переплыл через Мухавец, вбежал в Восточные ворота, и его сразила вражеская пуля. Он упал, смотрим, «западник» тащит с него сапоги. Полковой комиссар т. Фомин и говорит: «Леурда, бей гада!» Я приложился и ранил его. Тогда я подошел к нему и говорю: «Что же ты, гад, делаешь? Своего брата обдираешь!» Так я ему еще раз дал и добил его, обдиралу.

Сергей Сергеевич! Вы, наверное, знаете, что в 1939 г. освободили мы Западную Украину от поляков. Вот мы их и называем «западниками». В 1941 году взяли приписной состав в кадровые полки и прислали до нас на обучение, и их война захватила в крепости.

Они, эти «западники», изменили нашей родине. Мы вели двойные бои: с немцами и с ними. Они стреляли нас в затылки. Они собирали разные трофеи и уходили домой. Но это неважно, что уходили, а то — стреляли нас в затылки. Тов. Фомин издал приказ: «Убрать всех изменников Родины»…

Полковой комиссар разрешил мне действовать с моим товарищем. Заняли мы оборону: край казармы 84-го полка, в складе, где лежало много ватной одежды. Пулемет у нас был учебный, кожух пулемета был прорублен, сверху дыра, где заливается вода. Но пулемет был хороший, бил правильно. Воды у нас было мало, закладывали туда вату и своею мочою мочили туда. Бывало, придет полковой комиссар Фомин, мы ему и говорим: «Т. комиссар, может, у Вас найдется вода, то подбавьте нам в пулемет».

У нас с товарищем была очередь. Я за пулеметом, он отдыхает; он за пулеметом, я отдыхаю. И так же по очереди и ленты набивали. Наш пулемет не угасал ни день, ни ночь. Бывало, только зайдет рота или взвод, или машина появится на мосту, который немцы установили через Мухавец, так и полетит вверх ногами. И нам давали, что нам жарко было. Бывало, как начнет бомбить, мы — за пулемет и в подвал, артиллерия нам не страшна. Бывало, полковой комиссар т. Фомин и говорит: «Как подойдут наши части, так с вас смеяться будут, что вы из учебного пулемета немцев учите, как по нашей земле ходить». Если бы Вы видели, какой у нас был пулемет, то Вы бы сказали: «Как можно из него стрелять?» — а мы стреляли, не чуя усталости, недоедания и недопивания. Кушали пшенный концентрат невареный, на нас было страшно смотреть. Были мы все в саже, в копоти, оборваны, заросшие, но со своего места не уходили, а все дожидались своих братьев на помощь и задерживали врага. Нас погибло много, а их еще больше, потому что мы не давали им пощады.

Не стало у нас полкового комиссара т. Фомина. Напоследок где-то как в воду пропал. Додержались мы до 26 июня, и остались от крепости одни камни. Уже стен совсем не было, и редкие были перестрелки. 26 июня кто-то неизвестный подкрался и бросил гранату. Пулемет полетел на воздух, товарища тут же убило, а меня тяжело ранило в голову, и я был без памяти. Меня забрали «западники» в плен. Я проснулся на той стороне Буга, привязанный к носилкам. Подошел ко мне «западник» и говорит: «Что, довоевался, краснож…й…»

И лежал я там три дня, а потом, наверное, пожалели и отправили в лагерь 307. Пробыл я в этом лагере недолгое время, и отправили меня в глубь Германии. Этого лагеря не помню названия. Там я встретил своего земляка Шмалька Алексея Федоровича, он умер с голода в том лагере. В том лагере нас было 2000 человек. За одну зиму нас осталось человек 500. Все умерли от голода и дизентерии. Нам давали кушать утром 100 гр. хлеба, в обед пол-литра баланды, а в ужин пол-литра кипяченой воды. Такое наше было пропитание.

Потом нас, 300 человек, отправили в Австрию, в город Блюдец, на работу, прокладывать дорогу в горах. Пробыл я там недолго, меня перевели на лесопилку. Я там неделю проработал и пустил вагонетку с лесом прямо в пилораму. Меня забрали и дали шесть месяцев концлагерей, которые я отбывал в городе Винзбурге. В том городе работали на раскопке вонючих фрицев из земли, где их американцы бомбили. Потом, после отбытия, меня отправили в город Брегенц на цементный завод. Там я пробыл немного до 1944 года. Весной я сделал побег в Швейцарию, но меня поймали и отправили обратно в концлагерь. Там я пробыл до зимы, и меня перевели обратно в город Блюдец. Там я был до 1945 г. 26 апреля нас забрал Красный Крест и отправил в Швейцарию. В Швейцарии я отдыхал, у меня было весу всего 41 кг.

Пробыл я в Швейцарии 3 месяца и за это время поправился, вес стал у меня 68 кг.

25 августа 1945 года я прибыл в запасной батальон. В запасном батальоне я прошел особый отдел или, как называли, фильтрацию. Направили меня в часть, в 246-й гвардейский полк 82-й гвардейской стрелковой дивизии. Прослужил я до 20 июля 1946 года…

До 1953 года работал я в морской бригаде, потом стал страдать головной болью, сырость отразилась на моей контузии.

Обратился я в свое правление колхоза с просьбой оказать мне помощь — облегчить работу. Но мне отказали. Говорят, какую мы дадим тебе работу, на ответственной работе тебе работать нельзя, ты был в плену. Я им рассказывал, где я воевал, как попал в плен, но они и слушать не хотели. Потом я поехал на комиссию ВВК, комиссия признала, что я не годен к тяжелой работе. Я обратился, чтобы мне установили инвалидность, мне сказали, что инвалида войны мы тебе не установим. Они мне говорят: давай мы тебе установим инвалида труда, но я с этим не согласился, и так я остался без всякой помощи. Если бы мне установили инвалида труда, то помощь не государство дает, а послали бы в колхоз, а у нас в колхозе никакой помощи не оказывают. Кто бы он ни был: инвалид труда, или старик — безразлично, потому что у нас колхоз рыбацкий, трудодней мы не получаем, а оплата у нас выдается на выловленный рубль. Когда я приехал с комиссии и предъявил справку, что на море работать не годен, меня направили в инвалидную бригаду, где я сейчас работаю. Заработная плата моя 200 руб. в месяц.

Прошу я Вас, Сергей Сергеевич! Если можно, то посодействуйте насчет какой-нибудь помощи. Я буду Вам очень благодарен. Я не щадил своей молодой жизни, бился до последней капли крови, я был членом ленинского комсомола, я потерял все свои мечты. Я думал честно отслужить своей Родине, но мечты мои не сбылись. Теперь я живу в глухом хуторке, без никакой культуры, кино у нас не бывает. Сергей Сергеевич, я сын всего нашего народа, пусть народ меня оценит, как хочет. Я свой долг перед Родиной выполнил…

Что непонятно, или чего не написал, то напишите. Я буду отвечать. Фотокарточки 1941 года у меня не сохранились ввиду того, что родные погибли во время Отечественной войны, и все погибло. С тем до свидания. Желаю Вам всего хорошего. Жду ответа.

К сему Леурда Георгий Павлович.

3/Х-1956 г.

ОСТАПЕЦ Григорий Федорович,

курсант полковой школы 84-го стрелкового полка.

Привет с Калининграда!

Уважаемый Сергей Сергеевич, с искренним приветом к Вам Остапец.

Вы меня извините, что я Вам долго не писал, я считал, что мое участие в обороне не имеет никакого значения, так как я исполнял свой воинский долг, и был бы на моем месте любой наш солдат, поступил бы так же, дрался до тех пор, пока не покинули силы и память.

Но когда Вы с таким упорством начали разыскивать оставшихся в живых участников обороны и начали выступать по радио, я с большим волнением слушал и плакал…

А теперь вернемся к прямому делу по существу.

Я был призван в армию Калининским райвоенкоматом Калининской области 15 октября 1940 г. и был направлен в г. Брест, где был зачислен в полковую школу, где и служил до начала вероломного нападения фашистской Германии на нашу священную Родину.

Как Вам уже известно, незадолго до начала войны основные силы крепости ушли на летние лагеря, в том числе ушел и 84-й с.п. Я с небольшой группой, вернее, из каждого взвода школы по одному отделению, были оставлены для несения караульной службы. В ночь на 22 июня я лично находился в карауле. Караульное помещение находилось в 100 м. против костела.

22 июня ровно в 4 часа на головы обрушились тысячи бомб и тяжелых снарядов. Под свист осколков мы бросились из помещения по направлению к штабу своего полка. Сразу, как только мы выскочили, из костела по нас открылся пулеметный огонь, которым одного товарища убило, второго курсанта, Филатова, ранило в голову. Мы успели залечь, ползком и короткими перебежками перебрались до намеченного нами места, где сосредоточились много бойцов и командиров. По фамилии я их, конечно, не помню, уж как ни ломал голову, вспомнить не могу. Старшину Мейснера я запомнил, потому что он был всех веселей и бодрей, а также и находчивее всех. И я был под его командованием. Первого дня по приказанию ст. Мейснера я достал ст. пулемет Максимова и под прикрытием моего пулемета перефорсировали реку, которая разделяла нас от нашего госпиталя, где находились больные мирного времени. На них сначала наседали гитлеровцы. И когда наши больные отступили в глубь крепости, по ним бил немецкий пулемет. Я тут же со своим «максимой» с ними рассчитался. И так начал со своим пулеметом таскаться от развалин к развалинам. Но вскоре кончились ленты, и мне пришлось взять автомат, с которым не разлучался до конца. С каждым днем становилось все труднее и труднее отбивать по 3–4 атаки фашистов, которые наседали на нас с превосходящей численностью. Но, несмотря на их превосходство, каждая их атака была нами отбита, хотя наши ряды и редели. Но и ими уже была покрыта почти вся земля на подступах к нашим казематам.

Не помню, какого числа, нами был захвачен один гитлеровец. Мы хотели его убить, но старшина Мейснер не дал, нарисовал несколько карикатур Гитлера со свиным рылом, подписал под каждой надписью на немецком языке, оклеил почти всего и отправил туда, откуда пришел. Это был наш ответ на их листовки и радиотрансляцию, которые призывали нас к сдаче в плен. Но не о плене тогда думал каждый из нас, а думал, как бы больше продержаться в крепости, как бы побольше уложить в ней гитлеровцев и не пустить на свою родную землю.

После этого почтальона враг предпринял ожесточенную атаку, в которой ст. Мейснер погиб, но все же атака была отбита, хотя с большими для нас потерями.

Крепость одновременно штурмовалась со всех сторон, так как она была окружена с первых часов нападения. Нам отбиваться было трудно еще потому, что склады боеприпасов находились за крепостью и судьба их нам неизвестна. В крепости был лишь небольшой запас НЗ, так что с первого дня приходилось экономить каждый патрон и гранту, и приходилось отбиваться от наседавших гитлеровцев криком «Ура», штыками и прикладами. И это нас не пугало — идти в атаку — а наоборот, вдохновляло и больше обостряло наши сердца против фашистских захватчиков. Когда нас осталось совсем несколько человек, мы оставили оборонительный участок и перешли в восточную часть, где оборону держал 44-й с.п. под командованием гениального полководца майора Гаврилова. Хотя это уже был не полк, от него остались небольшие группы…

Все подробности храбрости и геройства отважных защитников крепости с первого дня мне не вспомнить, голова у меня работает плохо. Я на 19-е сутки, т. е. 11 июля, в одной из атак был тяжело ранен и был без памяти взят в плен. В плену после лечения я находился во многих лагерях: в г. Нюрнберге — не работал, Нордлинген — аэродром, Штраусбург — канал, Гинденбург — шахты, и где бы мы не работали, везде приносили вред фашистам. К примеру, работая в Нордлингене, подпилили ангары, и они от ветра упали, поломалось много самолетов. В Гинденбурге затопили шахту, за что нас очень наказывали, подвязывали вверх ногами к столбам, пороли плетками, считали вообще нас не за людей. Но русские люди все эти муки каторжных работ выдержали. Освобожден был американскими войсками, был переведен на территорию Чехословакии и передан советским властям, где прошел надлежащие фильтрационные комиссии. С 24 апреля 1945 года опять был зачислен в ряды Советской Армии, в 420-ю отд. роту охраны по репатриации советских граждан. Демобилизован 20.6.1946 года и с тех пор нахожусь в Калининградской области. Вот такие мои сведения о моем прохождении. Здоровье неважное. Материально тоже неладно.

С искренним уважением, Г. Остапец.

МОРШНЕВ Петр Григорьевич,

красноармеец 84-го стрелкового полка.

Здравствуйте, тов. Смирнов.

Во-первых, извините меня, что я так, может быть, нескромно обращаюсь к Вам. Но я точного об вас не знаю и даже не знаю полностью Вашего имени и отчества. Но я хочу уведомить Вас, что недавно по радио услышал своими собственными ушами о крепости Брест-Литовск. Я не мог иначе поступить, как только написать вам письмо и поделиться тем, что я могу Вам рассказать.

Я МОРШНЕВ Петр Григорьевич, 1910 года рождения, служил в 84-м с/полку 6-й Краснознаменной дивизии. Полк наш стоял в крепости Брест-Литовска около запретной зоны границы, и о нашем 84-м с/полку я пока что ничего не слышал. Вот мне и хочется поделиться с Вами и рассказать, как я остался жив. Ведь того не может задеть за живое, который там не был. Но мне, тов. Смирнов, не забыть этих дней никогда.

Я, т. Смирнов, служил рядовым бойцом и с апреля 1941 года работал в КЭЧ техником-смотрителем зданий, но об этом неинтересно рассказывать. Мне хочется рассказать о тех, которые героически погибли, а ведь у них, наверное, остались отец, мать, жена и дети, и они до сих пор не могут знать, где он. Я, правда, не помню по фамилии всех, но вот был у нас в полку старшина Пеньков, который служил сверхсрочно, он много сделал на благо нашей Родины. Он отдавал все, что только мог, ведь командования у нас почти не оставалось, и ему пришлось быть настоящим командиром. Он водил нас, бойцов, в атаки, при этом уничтожал врага, он все предпринимал для того, чтобы сохранить свою живую силу и обеспечить оружием и боеприпасами. Но только я не в состоянии подробно описать Вам, чтобы это было коротко и ясно. Об этом можно написать большую книгу, очень большую…

Вы очень много знаете, но я, в свою очередь, Вам должен описать все подробности, как я помню, что происходило на моих глазах, и что я пережил в Брестской крепости. Скоро вот только соберусь немножко с силой, а то что-то никак не соображу, как это все описать.

Но Петя Клыпа 333-го арт. полка должен рассказать один из эпизодов, как они на первый день обстреливали наш 84-й с/п из пушек, так как им разведка 333-го арт. полка сообщила, что 84-й с/п разбит и в ихнем корпусе находятся немцы. Петя Клыпа должен хорошо помнить, как мы под огнем 333-го арт. полка пытались прорваться через мост в крепости через Мухавец. Петя Клыпа должен помнить, как мы возле ворот корпуса выбили немцев из подвалов, и он же должен знать хорошо нашего старшину Пенькова, так как он действительно был смел и героически дрался с немцами. Он действительно героически погиб. Хорошие боевые товарищи были Анатолий Куличенко, старшина Козубский, шофер 84-го с/п Мельников, повар Байдулов, писарь транспортной роты Хасанов Аслан, азербайджанец, и ряд других товарищей, которых по фамилии не помню. Вот хочется описать ст. сержанта 84-го с/п из Карело-Финской ССР, которого фамилию никак не вспомню. Когда нас взяли в плен немцы, при у обыске нашли у него комсомольский билет, и его немцы вывели из строя, отвели недалеко от нас и на берегу Мухавца расстреляли из автомата. Я, как только вспомню его фамилию, сообщу немедленно.

Сообщу, о ком еще вспомню…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.