Глава 41 Наступление «Ити-Го» и сражение в заливе Лейте Июль–октябрь 1944 г.

Глава 41

Наступление «Ити-Го» и сражение в заливе Лейте

Июль–октябрь 1944 г.

26 июля 1944 г., пока американские войска вырывались из Нормандии на оперативный простор, развивая наступление во Франции, пока части Красной Армии подходили к Висле, а морская пехота США завершала операцию по захвату Марианских островов, американский крейсер Baltimore под флагом президента США вошел в бухту Перл-Харбор. На причале его ожидала группа адмиралов в парадных мундирах.

Адмирал Нимиц поднялся на борт и доложил президенту Рузвельту, что генерал Дуглас Макартур только что прилетел из Брисбена. Через полчаса Макартур, намеренно задержавшийся, чтобы появиться с помпой, подъехал в большом открытом штабном автомобиле в сопровождении эскорта мотоциклистов. Приветствуя толпу рукой, подобно голливудской кинозвезде, прибывшей на премьеру нового фильма со своим участием, генерал Макартур поднялся на борт президентского корабля.

Генерал Макартур был самовлюбленным человеком, заботившимся только о своей раздутой славе. Он не скрывал своего презрения к президенту, которого считал едва ли не коммунистом. Не видел он и причин признавать командование над собой генерала Джорджа С. Маршалла, и ему очень не нравилось, что адмирал Нимиц не был в его подчинении. Но в тот момент Макартур точно знал, что необходимо сделать, чтобы отстоять свою власть и престиж, даже если для этого надо смирить гордыню и подыграть Франклину Делано Рузвельту.

Макартур считал это совещание политически мотивированным, так как Рузвельту необходимо было сыграть роль Верховного главнокомандующего до президентских выборов, которые должны были состояться в ноябре. К счастью, завоевание Макартуром Папуа – Новой Гвинеи прошло намного успешнее, чем он рассчитывал, и теперь его войска прочно закрепились в городе Голландия (ныне Джаяпура). Наступал момент для того, чтобы настаивать на личной цели – отвоевании Филиппин, куда он обещал вернуться. «Там меня ждут», – торжественно заявил Макартур прессе. Тот факт, что из числа высшего командования вооруженных сил США и начальников штабов только он один выступал за полное освобождение Филиппин, его нисколько не смущал. Остальные подозревали, что он чувствовал угрызения совести после отступления из Коррехидора и с Батаана, пусть и по приказу президента. Но Филиппины составляли важную часть его жизни, не говоря уже о личных доходах: его друг Мануэль Кесон, президент Филиппин, подарил ему 500 тыс. долларов.

Некоторые из его коллег соглашались с мыслью Макартура освободить Лусон, главный остров Филиппин: вслед за этим легче было сражаться за Формозу, а такой шаг увязывался с использованием Китая как основной базы для бомбардировок Японии. Другие американские военачальники, особенно адмирал Кинг, возражали, утверждая, что нужно миновать Лусон и двигаться прямо на Формозу.

Макартур, используя уговоры и тактику бульдозера, сумел уговорить Рузвельта, что освободить Филиппины необходимо, хотя бы из соображений престижа. Рузвельт позволил себя уговорить, зная, что на этапе подготовки к ноябрьским выборам отказ будет плохо воспринят прессой и американской общественностью. Некоторые утверждают, что имела место тайная договоренность: Филиппины в обмен на то, что Макартур не будет выступать против него во время президентских выборов. С другой стороны, генерал Маршалл и командующий авиацией сухопутных войск Арнольд знали, что любимый проект Макартура никак не приблизит окончание войны на Тихом океане. После того как американские войска захватили Марианские острова, они теперь имели авиабазы для ударов по Японии. А только что появившиеся в прессе подробности «марша смерти» военнопленных в Батаане вызвали целую волну призывов к бомбардировке Японии.

В конце концов, после того как адмирал Халси нанес серию ударов по Филиппинам силами своего Третьего флота при поддержке авианосцев Мичера, Комитет начальников штабов на совещании, проходившем в Октагоне, в Квебеке, согласился разрешить Макартуру приступить к операции по освобождению Филиппин. Наступление должно было начаться в октябре с острова Лейте в северо-западной части Филиппин. Были отменены все другие предварительные операции, за одним исключением – захват острова Пелелиу в архипелаге Палау, примерно в 800 км к востоку от Лейте. От вторжения на Формозу отказались по ряду причин, одной из которых была катастрофическая ситуация, сложившаяся в материковом Китае, где продолжалось японское наступление «Ити-Го».

Тем, кто вел в основном морскую войну на другом конце света, было трудно представить себе те драматические события, которые разворачивались на тот момент в Париже и Варшаве, точно также, как невозможно было себе вообразить пальмы, мангровые болота и синий океан тем, кто схватился в смертельной битве с нацизмом в континентальной Европе.

Ожесточенные бои на островах с японскими солдатами, которые воевали до последнего и отказывались сдаваться в плен, заставили американское командование задуматься об использовании отравляющих газов для атак на доты и туннели, в которых засели японцы, но эта идея была отвергнута Рузвельтом. В целом флот США уже приспособился определять, какие архипелаги и атоллы надо обходить при продвижении по Тихому океану. Хорошо зная об отчаянном положении японцев на отрезанных от внешнего мира островах, американцы просто оставляли их умирать с голоду.

Блокада Японии американскими подлодками оказала сокрушительное действие. Япония только начала создавать систему караванов, ей не хватало транспортных судов. Это произошло в основном потому, что Императорские ВМС предпочитали тратить средства на строительство больших военных кораблей. Японским войскам, которые Генеральный штаб в Токио бросил на произвол судьбы, было запрещено сдаваться. Им просто приказали перейти на «самообеспечение», т. е. они впредь не будут получать никакого снабжения продовольствием и боеприпасами и ждать помощи им также не имеет смысла. По различным оценкам, 60 процентов из 1,74 млн японских солдат, погибших на войне, умерли от болезней и голода. Каким бы ни был масштаб их военных преступлений против иностранцев, руководство генштаба следовало обвинить в преступлениях против собственных солдат, но в таком конформистском обществе это было просто немыслимо.

Японские солдаты отбирали продукты у местного населения, где могли, но в сельской местности людям часто удавалось ради выживания хитро прятать продукты. Население в городах и деревнях страдало значительно больше, так же как и угнанные японской армией на принудительные работы местные жители, и военнопленные из союзных войск. Японские солдаты и офицеры прибегали к каннибализму, причем поедали не только трупы врагов. Человеческая плоть рассматривалась, как необходимый источник пищи, и для ее добычи отправлялись «группы охотников». В Новой Гвинее они убивали, разделывали и поедали местных жителей и рабов, а также большое количество австралийских и американских военнопленных, которых называли «белыми свиньями», в отличие от азиатских «черных свиней». Японцы готовили и съедали мясо, мозг и печень своих жертв. Хотя командиры запрещали им есть собственных мертвецов, запреты их не останавливали. При случае они выбирали товарища, особенно из тех, кто отказывался вместе с ними есть человечину, или захватывали солдата из другой части. Японские солдаты, которые позже оказались отрезанными от основных частей на Филиппинах, признавались, что «боялись больше не партизан, а своих товарищей».

Японские реквизиции продовольствия и вмешательство в сельское хозяйство уже привели к голоду в некоторых частях юго-восточной Азии, Голландской Ост-Индии и Филиппин. Опустошительные поборы расстроили сельскохозяйственное производство и не оставляли достаточно посевных семян на следующий сезон. Бирма, которая прежде была крупнейшей рисовой житницей региона, к концу войны едва могла прокормить себя. В Индокитае французские вишистские власти, с согласия японских начальников, устанавливали квоты и твердые цены. Но затем части Императорской армии двигались от села к селу и забирали все до приезда французских чиновников.

На севере Индокитая положение было еще более катастрофическим, потому что местных крестьян заставляли выращивать джут, а поскольку весь урожай отнимали японцы, они не могли получать с юга рис в обмен на свой урожай. Наступивший вследствие этого голод среди крестьян Тонкина унес в 1944 и 1945 гг. жизни более двух миллионов людей. Японцы не оказывали региону помощь главным образом из-за того, что там росла поддержка коммунистического Вьетминя (Лиги независимости Вьетнама) под руководством Хо Ши Мина. Американское Управление стратегических служб (УСС) оказывало им помощь и вооружало, что с учетом развития событий в последующие десятилетия выглядит довольно курьезно. Рузвельт, с согласия Сталина на Тегеранской конференции, решил не позволить французам снова овладеть колонией, но эта политика умерла вместе с президентом незадолго до окончания войны в Европе.

Японский режим, в котором главенствовали военные, сделал ставку на победу Германии в войне в Европе и на то, что у Америки не хватит мужества для настоящей войны. С поразительным недостатком воображения японские руководители полагали, что могут выговорить для себя выгодные условия мира, несмотря на озлобленность Америки из-за Перл-Харбора. Эти фатальные просчеты усугублялись отсутствием гибкости в японской военной иерархии. В то время как японские командиры отвергали любые новшества, американские войска с образованным и динамичным личным составом, мобилизованным из самых разных слоев общества, очень быстро учились и технологически, и тактически. Самое главное, что невиданный бум в военной промышленности США привел к их значительному преимуществу во всех видах вооружений. Отличной иллюстрацией подавляющего американского превосходства может служить тот факт, что до конца 1944 г. США ввели в строй почти сто авианосцев.

Некоторые историки утверждали, что из-за катастрофических потерь в торговом флоте Японии ее большую армию в материковом Китае нельзя было передислоцировать для борьбы с союзниками в других местах, а потому не важно, сдерживали ее армии Чан Кайши или нет. На самом деле передислокация некоторой части японских сухопутных войск и большей части морской авиации все же имела место, но историки этой школы все равно считают, что помощь Китаю была напрасной. Такой взгляд на историю упускает из виду тот факт, что без предыдущего сопротивления китайской армии и продолжения ею активных боевых действий уже после начала Второй мировой войны японцы могли оказаться гораздо сильнее на других театрах военных действий.

Японское наступление «Ити-Го», начавшееся в апреле 1944 г., казалось, подтвердило худшие опасения относительно боевых возможностей националистов. Отчаялись даже офицеры Чан Кайши. «Мы получили приказ отступать, – писал один капитан. – Масса людей, лошадей и повозок устремилась назад. Это было настоящее столпотворение. Я вдруг увидел нашего генерала Хуан Чисяна, быстро проскакавшего мимо нас верхом, в пижаме и только в одном сапоге. Это выглядело так поразительно позорно. Если бегут генералы, почему же простые солдаты должны держаться и сражаться? Японцы бросали в бой против нас танки, а нам нечем было с ними бороться».

Противоречивость политики США, которые пытались использовать Китай по максимуму, оказывая стране минимальную поддержку, достигла апогея своей непродуктивности. Сосредоточившись почти полностью на ведении боевых действий в Бирме, чтобы вновь открыть Бирманскую дорогу, и сконцентрировав там все программы вооружения и подготовки дивизий китайских националистов, Стилуэлл не многим помог армиям Чан Кайши, противостоящим японцам в самом Китае. Американцам было хорошо известно, что эти войска слишком слабы из-за крайне плохого снабжения продовольствием и не могли бы достойно сражаться, даже если бы им хватало оружия и боеприпасов. Поэтому было несправедливо обвинять их в неспособности защитить американские авиабазы, тем более что в первую очередь налеты американцев на Японские острова и другие цели и привели к тому, что японская армия начала крупное наступление. Рузвельт мог, но не хотел отвлекать стратегические бомбардировщики Б-29 на помощь китайским войскам, которые вели такие тяжелые бой с частями наступающей японской армии. Единственным исключением стало уничтожение «суперкрепостями» в ноябре–декабре японских складов в Ханькоу.

Были случаи, когда китайские войска сражались хорошо. В Хэнъяне окруженная Десятая армия, при должной поддержке истребителей и бомбардировщиков генерала Шеннолта, сдерживала японцев более шести недель. Американский журналист написал о китайских войсках, пытавшихся прийти на помощь и разорвать кольцо окружения вокруг Десятой армии: «На каждых трех бойцов была одна винтовка… Во всей колонне войск не было ни одного грузовика, вообще ни одного автомобиля. Ни одного орудия. Изредка часть поклажи несли вьючные животные. Бойцы шли молча, со странной унылой покорностью китайских солдат, которые и не ожидают ничего, кроме поражения… Винтовки у них были устаревшие, желто-коричневая форма – потрепанная. У каждого за пояс заткнуты две гранаты, на шее – длинный синий чулок, как круг толстой болонской колбасы, набитый рисом, их единственной едой. Ноги в соломенных сандалиях были разбитыми и опухшими». Это было жалкое зрелище очень плохо снаряженных войск, которые также считались союзниками в великой войне и которые Вашингтон теперь обвинял в неспособности остановить самое крупное наступление японских сухопутных войск за все время военных действий на Дальнем Востоке.

Падение Хэнъяна 8 августа означало, что путь к другим американским авиабазам в Гуйлине и Лючжоу теперь открыт. Отношения между американцами и Чан Кайши достигли точки кипения. Шеннолт обвинял Стилуэлла в том, что тот не прислушался к предупреждениям о возможности проведения японской армией операции «Ити-Го». Стилуэлл же в свою очередь обвинял Шеннолта в том, что именно тот своими бомбардировками и вызвал японское наступление, а также в том, что он забирал львиную долю военных поставок, доставляемых союзной авиацией через «Горб» – хребет восточных Гималаев, из-за чего практически ничего не доставалось китайцам. Безусловно, все предыдущие заявления Шеннолта о том, что его Четырнадцатая воздушная армия сможет отразить любое японское наступление, теперь выглядели просто пустыми обещаниями. Стилуэлл настаивал на том, чтобы Шеннолта сняли с занимаемой должности, но Маршалл отказывался от такого шага. Маршалл и генерал Арнольд отказали Шеннолту и в просьбе о получении его армией всех поставок, направляемых частям бомбардировщиков Б-29.

Администрация президента Рузвельта и вся американская пресса, которые в 1941 г. так симпатизировали делу борьбы генералиссимуса Чан Кайши и Гоминьдана против японских империалистов, теперь отвернулись и стали относиться к ним с каким-то особым презрением. Неспособность понять фундаментальные проблемы, существующие в сложившейся ситуации в Китае, в сочетании с несомненными недостатками самого режима Чан Кайши, привели к появлению еще одного противоречия в политике США. Генерал Стилуэлл, госдепартамент США и УСС, разочаровавшись в Чан Кайши и националистах, стали идеализировать Мао Цзэдуна и китайских коммунистов.

В июле Рузвельт начал настаивать на том, чтобы Чан Кайши назначил генерала Стилуэлла главнокомандующим всеми вооруженными силами Китая, включая коммунистов. Генералиссимус не собирался делать ничего подобного, особенно если американцы хотели вооружить коммунистов, но все, что он мог сделать в сложившейся обстановке – только потянуть время. Прямой отказ мог бы привести к потере экономической и военной помощи, предоставляемой правительством США. В то время как наступление «Ити-Го» стало настоящей катастрофой для армии Гоминьдана, оно в то же время сильно помогло китайским коммунистам, потому что основная масса задействованных в наступлении японских войск была переброшена из районов северного Китая и Маньчжурии, где дислоцировались основные силы Мао Цзэдуна. В дальнейшем коммунисты воспользовались поражением националистов и перебросили часть своих войск в южные районы страны, оставленные националистами.

Американцы в заведомо бесплодной попытке заставить обе стороны сотрудничать в общей борьбе против японских захватчиков потребовали права послать в штаб Мао Цзэдуна, расположенный в городе Яньань, комиссию для ознакомления с положением на месте. Так называемая миссия Дикси прибыла в июле, все были приятно поражены увиденным, к чему и стремился Мао. Сильно ограниченные в том, что они могли увидеть и с кем говорить, американцы не разглядели намерений Мао полностью уничтожить националистов, как и жестоких преследований – «искоренения предателей в КПК и внедрения маоистской идеологии в партийные ряды». Царство террора устанавливалось массовыми митингами, где осуждались подозреваемые, в адрес которых выкрикивали лозунги и оскорбления. Признаний добивались физическими и психологическими пытками и промыванием мозгов. Режим Мао, с его полным контролем над мыслями, с его «самокритикой», оказался даже более тоталитарным, чем сталинизм. Мао не использовал тайную полицию. В охоте на ведьм, пытках и убийствах предполагаемых преступников заставляли участвовать всех простых граждан, а культ личности Мао превосходил культ личности Сталина.

Коммунистические аппаратчики и армейские командиры очень боялись допустить ошибку. Теперь, когда военные действия стали отходить от чисто партизанской тактики, они боялись обвинений в том, что не следовали маоистской идеологии, которая осуждала обычные военные действия еще со времен катастрофической «Битвы ста полков». Мао все так же не хотел рисковать личным составом, который он хотел сохранить для будущих сражений с националистами, хотя его силы и так росли быстро. К концу 1944 г. китайские коммунисты увеличили численность своих воинских формирований до 900 тыс. человек, а численность крестьянской милиции на местах достигла примерно двух с половиной миллионов человек.

В самый разгар наступления «Ити-Го» положение в Китае стало настолько угрожающим, что Чан Кайши решил снять с фронта дивизии из соединения Y, воюющие вместе с союзными войсками в Бирме, и перебросить их в Китай, чтобы остановить наступление японцев. Это произошло в самый критический момент в ходе Бирманской кампании, и Рузвельт, Маршалл и Стилуэлл рассердились не на шутку, но они так и не захотели признать свою ответственность за тяжелейшее положение, в котором оказались силы Гоминьдана. Генерал Маршалл составил очень жесткое, больше похожее на ультиматум послание, в котором предписывал генералиссимусу немедленно назначить Стилуэлла главнокомандующим всеми китайскими вооруженными силами и немедленно направить подкрепления в Бирму.

Стилуэлл прочел полученный меморандум Маршалла с огромным удовольствием. Он буквально ворвался в кабинет генералиссимуса, когда тот встречался со вновь назначенным посланником Рузвельта генерал-майором Патриком Дж. Херли. Позднее Стилуэлл с торжеством записал в дневнике, как «вручил “Горошине” этот стручок острого перца и со вздохом глубокого удовлетворения откинулся на стуле. Гарпун вонзился бедняге прямо в солнечное сплетение и пробил его насквозь». Херли, напротив, пришел в ужас от тона общения и всего происходящего. Чан Кайши не выдал своего гнева. Он просто сказал: «Я понимаю», – и на этом завершил встречу.

Позднее генералиссимус через Херли направил Рузвельту послание, в котором настаивал на отзыве Стилуэлла. Чан Кайши написал, что готов безоговорочно принять назначение командующим китайскими войсками американского генерала, но только если это будет не Стилуэлл. Рузвельт, получив обещание Сталина вторгнуться в Маньчжурию сразу по окончании войны с Германией, уже не придавал Китаю такого большого значения. Поэтому он просто оценивал весь скандал с точки зрения того, как это повлияет на его предвыборную кампанию и ноябрьские выборы.

Американская пресса теперь выступала против режима националистов, характеризуя его как диктаторский, некомпетентный, коррумпированный и склонный к непотизму. Газеты обвиняли Чан Кайши в отказе воевать с японцами и в безразличии к китайскому народу, особенно во время большого голода в Хэнани год назад. Газета New York Times утверждала, что поддержка националистов заставляла Америку молча принять непросвещенный и бессердечный диктаторский режим. Влиятельные американские писатели, такие, как Теодор Уайт, чернили Чан Кайши и выставляли его в невыгодном свете по сравнению с коммунистами. С этим соглашались и многие чиновники госдепартамента США, исповедовавшие в то время либерализм «Нового курса».

Опросы общественного мнения в США в ходе президентской кампании 1944 г. показывали, что незначительное преимущество Рузвельта над кандидатом республиканцев Томасом Дьюи быстро сокращалось. Поэтому Рузвельт, опасаясь негативного влияния, которое могло оказать на его президентскую кампанию полное поражение националистов, решил отозвать Стилуэлла в Вашингтон, создавая впечатление, что генерал сделал все, что мог, чтобы научить Чан Кайши, и больше ему там было нечего делать. Правда о том, что китайцев просто бросили на произвол судьбы перед лицом всесокрушающего японского наступления, полностью замалчивалась, как и конфликты Стилуэлла с Чан Кайши, Шеннолтом и Маунтбеттеном.

Генерал Маршалл, который был инициатором назначения Стилуэлла, а также замалчивал его роль в сложившемся на фронте катастрофическом положении дел, подготовил проект ответа на требование Чай Кайши о его отзыве. «Необходимо представить полное и честное объяснение причин для отзыва генерала Стилуэлла, – писал Маршалл в своем проекте письма для президента, которое Рузвельт затем должен был направить Чан Кайши. – Американский народ будет сильно удивлен и не примет таких действий, и я сожалею о том вреде, который они неизбежно причинят сочувствию американского народа к Китаю».

Однако Рузвельт в своем послании Чан Кайши все-таки не использовал почти неприкрытые угрозы Маршалла обнародовать причины отзыва Стилуэлла, но он, безусловно, дал понять, что об этом будет сообщено американской прессе. Как бы то ни было, перед своим отъездом Стилуэлл изложил корреспондентам в Чунцине свою версию событий. Он также сделал все, чтобы те, кто ему симпатизировал в США, осудили Чан Кайши как отвратительного военного диктатора и обвинили его в том, что он не воевал с японцами так активно, как мог бы, а вместо этого создавал запасы американского вооружения и боеприпасов для будущей войны против коммунистов. О том, что Мао готовит свои войска к открытой гражданской войне и заключает тайные сделки с японцами, никто не подозревал.

Стилуэлла в октябре сменил генерал-майор Альберт Ведемейер, служивший начальником штаба у Маунтбеттена. Как раз в тот момент японская армия возобновила наступление. Бедственное положение беженцев отражало не менее бедственное положение разгромленных китайских войск. Полностью деморализованная и страдающая от голода армия Чан Кайши, вновь потерпев поражение, пребывала в состоянии полного хаоса, что позволило японским войскам захватить еще больше американских авиабаз, которые все до единой перед захватом были взорваны отступающими американцами. Они уже привычно взрывали каждую постройку, ангар и склад, а затем подрывали пятисоткилограммовые бомбы на взлетной полосе, чтобы разрушить ее и сделать невозможным ее дальнейшее использование.

Положение было настолько отчаянным, что Ведемейер согласился вернуть все китайские дивизии соединения Y и добился переброски всех авиационных подразделений, участвовавших в боях в Бирме. Но японское наступление уже и так пришло к своему логическому завершению. Операция «Ити-Го» достигла всех своих целей, к тому же уже приближалась зима. Были выведены из строя тринадцать американских аэродромов, японцы нанесли националистам потери в 300 тыс. человек, а армии японцев в Китае соединились с их частями в Индокитае.

Полная потеря авиационной поддержки была страшным ударом для генерала Слима, чья Четырнадцатая армия собиралась форсировать великую реку Иравади. Некоторые английские офицеры подозревали, что будучи англофобом, генерал Ведемейер в любом случае не собирался им помогать, так как свою роль в обеспечении деятельности Бирманской дороги они уже сыграли.

Пока Макартур ликовал, получив согласие Рузвельта начать вторжение на остров Лусон, что стало большой победой над адмиралом Кингом, продолжалась подготовка к предварительной высадке на остров Лейте. Но адмирал Нимиц отказался отменить атаку на остров Пелелиу, где находился главный на архипелаге Палау японский аэродром. Американское командование считало, что захват Пелелиу займет у 1-й дивизии морской пехоты всего три-четыре дня.

15 сентября американский десант начал высадку на побережье, которой предшествовали обстрел из орудий главного калибра с линкоров, стоящих у побережья, а также атаки пикирующих бомбардировщиков с авианосцев. Открылись круглые носы десантных кораблей, и оттуда высыпалось несколько сот машин-амфибий с морской пехотой. Пелелиу, менее восьми километров в длину и менее трех в ширину, на карте был похож на голову крокодила со слегка раскрытой пастью. На северо-западе острова тянулись острые коралловые холмы, в плоском центре находился аэродром, а на юго-востоке – мангровые болота. Остров был окружен коралловыми рифами, что делало невозможным использование десантных кораблей. Их могли пройти только амфибии.

Для морских пехотинцев, которые сражались уже на многих островах, Пелелиу стал самым трудным. Стояла страшная жара, иногда доходящая до 46 градусов. Вода во флягах была, как из закипевшего чайника, но ее все равно пили. Жажда и обезвоживание были главной проблемой. На острове настолько не хватало воды, что на кораблях заполняли водой грязные старые бочки из-под бензина и перевозили на берег. Содержимое отдавало ржавчиной и нефтью, людям от этого становилось плохо, но другой воды не было. От страшной жары в первые сутки многие солдаты теряли сознание после высадки на остров.

Морские пехотинцы с боем дошли до края аэродрома и вскоре услышали рокот приближающихся танков. Вначале они предположили, что танки американские. Когда же поняли, что это дюжина японских танков, появившихся из неизвестного укрытия, разразился настоящий ад. У солдат с собой не было практически ничего для борьбы с танками, но вскоре подоспевшие «шерманы» и истребители-бомбардировщики превратили старые японские танки в груды дымящегося лома.

Морские пехотинцы, высадившись на острове, надеялись, что японцы сразу «устроят банзай», то есть бросятся, как обычно, в массовую самоубийственную атаку, как бывало на других островах. Такой ход событий предсказуемо быстро положил бы конец битве за остров. Но в этот раз противник изменил тактику. Окапываться в твердых кораллах было невозможно. Что еще хуже, при взрывах снарядов острые куски кораллов разлетались во все стороны и значительно увеличивали поражающую способность любого взрыва. Единственным укрытием были воронки от бомб. Раненые лежали везде, а ввиду того, что японские пулеметы простреливали всю местность, эвакуация раненых приводила к новым жертвам. В конце концов один молодой офицер приставил пистолет к голове упирающегося водителя плавающего тягача и заставил его ездить и собирать раненых.

Коралловые рифы, вздымавшиеся на дальнем конце аэродрома и уходившие на северо-восток острова, были изрезаны туннелями, соединявшими естественные пещеры. Японцы закрыли входы в пещеры сдвижными стальными дверями, а внутри установили полевые орудия. Они даже установили в пещерах электрические вентиляторы, чтобы избавляться при стрельбе от пороховых газов. Чтобы вступить с засевшими в пещерах японцами в бой, морским пехотинцам необходимо было сначала пересечь под огнем противника летное поле, а затем захватить блокгауз и воинские казармы, превращенные противником в настоящую крепость из бетона. По мнению многих, битва за Гуадалканал теперь казалась пикником.

Утром 16 сентября четыре батальона морских пехотинцев ринулись в атаку через ничейную землю аэродрома. Солдаты бежали, низко согнувшись, а если в них попадали, неуклюже валились на поле. Но здания были взяты, а оборонявшиеся убиты. Потери 1-й дивизии морской пехоты со времени высадки составили уже более тысячи человек. Однако худшее было еще впереди, когда началась атака на высоту «Кровавый нос» – такое имя дали небольшим коралловым холмам высотой от 60 до 90 метров. В ту ночь им редко удавалось поспать. Под покровом ночи японские солдаты пробирались на американские позиции по одному или парами и убивали пулеметчиков и минометчиков ножами на их огневых позициях или взбирались на верхушки деревьев и привязывались там, чтобы на рассвете действовать как снайперы.

Зачистка холмов «Кровавый нос» стала трудной задачей, в которой основными инструментами являлись гранаты и огнеметы. Пещеры давали японцам возможность вести перекрестный огонь, и бои были настолько тяжелыми, что большую часть острова удалось очистить от врага только к концу сентября. А полностью остров был взят в конце октября. К тому времени потери 1-й дивизии морской пехоты возросли до 6526 человек, в том числе 1252 убитыми. 81-я дивизия, которую пришлось высадить на остров в качестве подкрепления, потеряла 327 человек. Вместо того чтобы втягиваться в такую тяжелую битву, Пелелиу можно было просто обойти, подобно тому, как это сделали со многими другими занятыми японцами островами. Это была одна из немногих ошибок, которые совершил адмирал Нимиц.

Другую ошибку мог совершить адмирал Халси в самом крупном морском сражении за все время войны, но к счастью для Тихоокеанского флота, японское командование не воспользовалось представившейся возможностью. Японцы ожидали атаки на Филиппины и собирались в этом случае дать тут американцам решающее сражение.

Оставшиеся линкоры их Объединенного флота базировались поблизости от основного источника нефти, расположенного в Голландской Ост-Индии. Альтернатив этому источнику было немного: американские субмарины потопили слишком много японских танкеров. Уцелевшие японские авианосцы держались командованием поближе к Японским островам. Адмирал Сигеру Фукудоме на Окинаве, который уже испытал на себе все последствия жуткого удара Третьего флота США в октябре, был в ужасе от уровня потерь среди своих плохо обученных пилотов – в ходе американского рейда было сбито более 500 японских самолетов. Он говорил об этих потерях следующее: «Так много яиц было брошено в каменную стену непобедимого вражеского флота». Тем не менее, стремление японского командования избежать «потери лица» вынудило выдать поражение за победу. Японское командование заявило о двух потопленных вражеских линкорах и одиннадцати авианосцах, хотя у союзников в том сражении два крейсера были всего лишь повреждены. Император Хирохито объявил по этому случаю национальные торжества. Императорские ВМС не сказали правду о сражении и своим коллегам в сухопутных войсках. В результате фельдмаршал Хисаити Тераути решил, что японская армия все-таки сможет удержать острова Лейте и Лусон, а потому предполагал убедить Генеральный штаб изменить планы.

Генерал Макартур, уверенный, что его звездный час близок, отправился на борту американского крейсера Nashville, чтобы присоединиться к флоту десантных кораблей, готовивших высадку Шестой армии. Их прикрывал Седьмой флот вице-адмирала Томаса Кинкейда, в состав которого входило восемнадцать авианосцев сопровождения и шесть старых линкоров. Как и ожидалось, Седьмой флот стали называть «флотом Макартура» Он должен были подойти к острову Лейте с юга. Третий флот под командованием адмирала Халси, в составе шестнадцати авианосцев, шести линкоров и восьмидесяти одного крейсера и эсминца, должен был охранять подходы к острову с северо-востока. В целом ВМС США выделили для проведения операции по захвату острова Лейте 225 новых кораблей.

Ни адмирал Халси, ни адмирал Кинкейд не ожидали, что японское командование сочтет нужным дать им здесь решительный бой. Казалось бы, логика подсказывала, что японцы будут беречь свои войска, чтобы сконцентрировать достаточно сил для обороны главного острова Филиппин – Лусона. Таковы и были вначале планы японского командования, но затем явилась мысль, что высадка американского десанта в любой части Филиппин станет серьезной угрозой отрезать Японию от нефтяных месторождений Явы и Суматры. Императорский генштаб просто не мог игнорировать такую угрозу. Адмирал Халси чувствовал себя настолько уверенно, что даже направил одну авианосную группу для проведения текущего ремонта на новой огромной базе ВМС США в лагуне атолла Улити на Каролинских островах.

Рано утром 20 октября американский флот с десантом на борту в сопровождении флота сопровождения вошел в проливы, ведущие к заливу Лейте. В то же утро началась высадка четырех дивизий, которая прошла по плану. Генерал Макартур в середине дня сошел на берег вместе с новым президентом Филиппин. Убедившись, что газетчики, операторы кинохроники и фотографы на месте, Макартур спрыгнул с амфибии в воду и вышел под объективами камер и фотоаппаратов на берег. Затем он сделал следующее заявление: «Народ Филиппин, я вернулся! Милостью Всевышнего наши войска снова на земле Филиппин». Рекламная кампания Макартура, мало уступавшая президентской предвыборной и длившаяся весь предшествующий год, включала в себя тайный завоз на Филиппины листовок, спичечных коробков, пачек сигарет и пропагандистских значков, украшенных портретами Макартура, флагами США и Филиппин и девизом «Я вернусь!». Распространяла все это большая сеть движения Сопротивления, существовавшая на островах, так что большинство филиппинцев к моменту высадки американских войск знали эти английские слова.

Однако бои на Лейте вскоре стали намного более ожесточенными. Вновь передовые подразделения американских войск натолкнулись на хорошо замаскированные пулеметные гнезда и окопы противника. Последствия были тяжелыми. На помощь частям 77-й дивизии пришел 302-й инженерно-саперный батальон под командованием капитана Дж. Каррута: саперы продвигались вперед на бронированных бульдозерах, заваливая землей или, наоборот, выкапывая из земли японские пулеметные гнезда и укрытия снайперов, иногда высовываясь из кабины, чтобы из автомата Томпсона застрелить убегающего японского солдата.

23 октября, в то время как генерала Макартура чествовали на очередной парадной церемонии по случаю освобождения в провинциальном городке Таклобан, на американском флоте, бросившем якорь у берега, горнисты трубили боевую тревогу: две американские подлодки обнаружили японский Объединенный флот, идущий на всех парах по направлению к острову.

Адмирал Соэму Тоеда, командующий Объединенным флотом, имел сильную группировку линкоров и тяжелых крейсеров. Его силам были даже приданы два японских линкора класса Yamato – самые большие в мире, водоизмещением 68 тыс. тонн, вооруженные 18-дюймовыми орудиями. Так как Тоеда остался почти без самолетов и пилотов после катастрофического сражения у Формозы, он решил использовать два своих оставшихся авианосца в качестве приманки, чтобы увести американский флот от Лейте. Затем он планировал напасть на американские десантные суда и корабли сопровождения.

Возможно, для достижения успеха план Тоеды оказался чересчур сложным. Он разделил свои силы на четыре части. На севере была приманка – группа авианосцев. Были две эскадры, которым надлежало соединиться в проливе Суригао, но которые так и не соединились, потому что их командующие ненавидели друг друга. И, наконец, была самая большая группа – Первая ударная группировка под командованием вице-адмирала Такэо Куриты: в ее состав входили сверхмощные линкоры Yamato и Musashi. Тоеда надеялся пройти сквозь Филиппинский архипелаг и выйти к проливу Сан-Бернандино, севернее Лейте. Вот такой была японская группировка, шедшая от Брунея на северном побережье Борнео, которую обнаружили две американские субмарины.

Отправив сообщение об обнаружении японского флота, подлодки сразу же провели торпедную атаку, потопив флагманский корабль Куриты, тяжелый крейсер Atago, серьезно повредив другой крейсер, Takao, и потопив третий – Maya. Обескураженный адмирал Курита, все еще в темно-синем мундире и белых перчатках, покинул Atago, медленно погружавшийся в воду, и перенес свой адмиральский вымпел на Yamato.

24 октября, испытывая сильнейшее волнение, адмирал Халси готовил свою эскадру к бою. Он приказал авианосцам флота Мичера атаковать группировку Куриты, но в это время радары обнаружили группу из 200 японских самолетов наземного базирования, летящих в их направлении. Срочно взлетевшие с борта авианосцев истребители «хэллкет» уничтожили 70 из них. В этом бою один американский летчик сумел сбить девять вражеских машин. Однако одному японскому бомбардировщику все же удалось проскользнуть мимо заслона американских истребителей. Его бомба пробила взлетную палубу авианосца Princeton, что привело к взрыву топлива и торпед в трюмах корабля, из-за чего на корабле начался сильный пожар.

В 10.30 пикирующие бомбардировщики «корсар», и торпедоносцы «эвенджер» атаковали главную японскую эскадру под командованием адмирала Куриты, с тяжелыми линкорами Yamato и Musashi. «Эвенджерам» удалось замедлить ход Musashi торпедными ударами в более уязвимую носовую часть. Затем американские самолеты волна за волной атаковали японский линкор. Прямые попадания семнадцати бомб и девятнадцати торпед нанесли линкору очень серьезные повреждения. Когда корабль начал крениться, флотский горнист сыграл японский национальный гимн, флаг корабля привязали к телу одного из лучших пловцов, прыгнувшего за борт. Вскоре огромный линкор, превышавший размерами немецкий Bismarck, опрокинулся и затонул, унеся с собой на дно более тысячи человек экипажа. Yamato и два других японских линкора также получили серьезные повреждения, что замедлило их ход. Еще девять крейсеров и эсминцев были потоплены или сильно повреждены.

Адмирал Курита, который не хотел входить в пролив Сан-Бернардино в дневное время и не знал, что делать дальше, повернул свои корабли. Когда адмирал Халси услышал об этом от своих пилотов, которые оптимистично доложили о гораздо больших, чем в действительности, потерях, он счел, что враг бежит. Днем Халси отправил радиограмму, сообщая, что выделит четыре линкора, пять крейсеров и четырнадцать эсминцев из состава Третьего флота. Они составят 34-е оперативно-тактическое соединение. Когда адмирал Кинкейд у Лейте, адмирал Нимиц в Перл-Харборе и адмирал Кинг в Вашингтоне узнали об этом решении, они все согласились, полагая, что 34-е соединение останется для обороны пролива Сан-Бернардино. Но в 17.30 Халси получил радиограмму, что группа японских авианосцев наконец обнаружена в 300 милях к северу от пролива. В своем докладе пилот непреднамеренно преувеличил количество линкоров в группе, возглавляемой вице-адмиралом Дзисабуро Одзавой, до четырех. Не зная о том, что Одзава специально крейсирует в этом квадрате, чтобы его обнаружили самолеты американского флота, импульсивный Халси проглотил наживку.

Кинкейд и Макартур рассчитывали, что Третий флот будет прикрывать американское вторжение на Филиппины. Халси, наоборот, желал действовать в духе приказа Нимица, который предписывал ему в качестве главной задачи уничтожение как можно большего количества вражеских кораблей, если представится такая возможность. Халси также помнил критику в адрес адмирала Реймонда Спруэнса за то, что он не стал преследовать японские авианосцы у Марианских островов. Поэтому он на всех парах устремился навстречу только что обнаруженному японскому флоту, не оставив 34-е соединение для обороны пролива Сан-Бернардино. Халси попался на удочку японского флота-приманки, несмотря на предупреждения некоторых своих офицеров.

С наступлением темноты адмирал Кинкейд расположил линкоры Седьмого флота в верхней части пролива Суригао. Из сообщений воздушной разведки и радиоперехватов он знал, что две другие эскадры Тоеды скоро на него нападут. Но он полагал, что подходы к Лейте через Сан-Бернардино надежно охраняются 34-м оперативно-тактическим соединением. Пять из шести старых линкоров Кинкейда были воскрешенными жертвами атаки на Перл-Харбор. Остальные корабли, входившие в его устроенную для японцев засаду, были эсминцами. Еще Кинкейд имел в своем распоряжении быстроходные торпедные катера, действовавшие далеко впереди, но их торпедные рейды среди ночи оказались безрезультатными.

Японская эскадра, состоявшая из четырех эсминцев, двух линкоров и крейсера, зашла прямо в ночную ловушку. Американские и австралийские эсминцы пронеслись мимо них в темноте на большой скорости, выпустив торпеды. Затем, совершая старый, но проверенный маневр, шесть старых линкоров стали в линию поперек пролива. Их орудия главного калибра направлялись по радару, что обеспечило точность бортовых залпов. Уйти удалось только одному японскому эсминцу. Все другие корабли, включая линкоры Fuso и Yamashiro, затонули в ходе боя или чуть позже. В эскадре Кинкейда был сильно поврежден только один эсминец. Командующий второй японской эскадрой, который не соединился со своим соперником, решил, что не станет рисковать.

Адмирал Кинкейд был, разумеется, доволен ночными событиями. Но прежде чем лечь спать – уже было четыре часа утра 25 октября, – он спросил своего начальника штаба, обо всем ли они подумали. Тот ответил, что, возможно, им следует убедиться, что оставленное Халси 34-е соединение все еще охраняет пролив Сан-Бернардино к северу от Лейте. Кинкейд согласился, и была послана радиограмма. Из-за задержки в расшифровке, Халси прочел ее только через три часа. Он радировал: «Ответ отрицательный. ОТС-34 находится со мной и преследует группировку авианосцев противника». Сам по себе этот ответ уже был довольно тревожным, но затем в 07.20 Кинкейд получил радиограмму с одного из малых авианосцев сопровождения у Лейте. Американские корабли подверглись сильной атаке. Линкоры адмирала Куриты, включая Yamato, вернулись и прошли, не встречая на пути никаких преград, через пролив Сан-Бернардино. Весь американский флот вторжения Макартура был теперь под угрозой.

Призывы о помощи к Халси и Третьему флоту не дали ожидаемого результата. Не сознавая ошибки, Халси все так же был настроен продолжить сражение с флотом Одзавы. Самолеты с авианосцев Мичера уже атаковали корабли японского флота, потопив к тому времени два вражеских авианосца и эсминец. Все, на что был готов Халси в этой критической ситуации, это отозвать авианосное соединение, которое двигалось для заправки топливом и пополнения боеприпасов к атоллу Улити. Даже адмирал Нимиц, старавшийся всегда избегать вмешательства в действия подчиненных в ходе сражения, в 09.45 отправил радиограмму с запросом о местоположении 34-го ОТС. «Бык» Халси был в ярости и с каждым часом становился все упрямее.

Тем временем адмирал Кинкейд послал несколько своих линкоров на север, чтобы помочь заслону из авианосцев сопровождения и эсминцев, противостоящих мощной эскадре Куриты. Линкоры шли слишком медленно и не смогли принять участия в бою. Проявив высокую выучку и храбрость, противолодочные самолеты с авианосцев сопровождения, у которых уже не было торпед и бомб, имитировали одну атаку за другой на японские корабли, чтобы отвлечь линкоры Куриты. В какой-то момент Yamato повернул не в том направлении, чтобы избежать, как полагали на корабле, пущенной торпеды, а когда стал поворачивать, чтобы догнать другие корабли эскадры, то обнаружил, что уже сильно отстал.

На протяжении всего этого времени американские эсминцы, используя дымовую завесу, появлялись в самых неожиданных местах, пускали торпеды и тут же вновь исчезали. В это время пошел тропический ливень, что также сильно помогло эсминцам. Один американский авианосец сопровождения Gambier Bay горел, было потеряно три эсминца; тем не менее, в данных обстоятельствах ущерб, нанесенный оперативно-тактическому соединению, был очень невелик. Неожиданно, к удивлению и радостному облегчению оставшихся авианосцев эскорта и эсминцев, они увидели, что корабли Куриты разворачиваются на север. Курита, все еще не получивший сообщения от Одзавы, что Халси продолжает его преследовать согласно их плану, начал опасаться, что американский Третий флот может нанести удар в спину. Его радисты перехватили радиограммы Кинкейда, требовавшие немедленного возвращения флота. К середине утра Курита принял решение отойти назад через пролив Сан-Бернардино.

Халси, который к этому времени потопил все четыре авианосца Одзавы, наконец, пришел в себя. Он направил быстроходные линкоры назад на юг, но они прибыли слишком поздно и не успели отрезать Курите пути отхода. Халси оправдывал свои действия приказом Нимица о необходимости добиваться уничтожения вражеского флота, но так и не пожелал признать, что преследовал не тех, кого надо. Пресса назвала это преследование японской эскадры «рывком Быка». Нимиц не стал наказывать храброго адмирала. Битва в заливе Лейте, как признавали сами японцы, в любом случае стала решающей победой американского флота. Японцы потеряли все четыре авианосца, гигантский Musashi и два других линкора, девять крейсеров и двенадцать эсминцев.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.