Опричный мир. Вызревание служилого дворянства и торгово-промышленного сословия

Опричный мир. Вызревание служилого дворянства и торгово-промышленного сословия

В опричники пошел служилый люд, в основном севера и северо-востока России, не отягощенный родовитостью, наиболее связанный с интересами всего государства.

Для приближенной к царю части опричного дворянства были введены порядки военно-религиозного ордена — столь поразившие русских современников. Ближайшими примерами таких орденов были тевтонский прусский и тевтонский ливонский ордена. Многих смущала и смущает собачья голова, входившая в «амуницию» опричника. Однако в католической Европе действовал основанный Игнатием Лойолой монашеский орден доминиканцев, можно сказать, специализирующийся на борьбе с врагами церкви. Название ордена так и переводится — «божьи псы»; те, кто выгрызает измену. (Кстати, доминиканцы истребили столько врагов, что Ивану IV и не снилось, но мы как-то не видим «покаяний» и прочих биений в грудь со стороны католических иерархов.)

Иван Грозный тянулся к Европе, многое перенимал оттуда. Но это была Европа середины XVI века, не похожая на ту, что мы видим сегодня, с ее аккуратными газонами и гей-клубами. Нынче европейские образцы, повлиявшие на Ивана, основательно подзабылись, а их московские копии преподносятся, как примеры дикости и чудовищности.

Но кто они, опричники? Трусливые собаки, разбегающиеся при виде противника, как написало ряд псевдориков, а остальные у них это переписали? Или это были новые дворяне? По мнению К. Д. Кавелина: «Опричнина была первой попыткой создать служебное дворянство и заменить им родовое вельможество, на место рода, кровного начала, поставить в государственном управлении начало личного достоинства».

Скрынников пренебрежительно пишет, что царь запустил в опричнину «служивую мелкоту Суздаля, Вязьмы, Можайска, Костромы». Но разве социальная мобильность и опора государства на «мелкоту» не явлется типичным признаком Нового времени?

А. А. Зимин перечисляет социальные слои, на которые опиралась опричнина: «во-первых, мелкое и среднее, преимущественно городовое (т. е. провинциальное) дворянство», далее «посадские люди, заинтересованные в усилении централизации, которая гарантировала им и охрану от произвола „сильных“ (феодальной знати), и широкие перспективы развития их торгов и промыслов».

А Роберту Випперу в грозовом 1944 году хорошо видно, что опричнина была способом отстранения высшей аристократии от командных функций и привлечения к военному управлению одаренных представителей средних и низших слов общества.

Вот пример одного из опричников. Легко понять, кто он — трус, захребетник или мужественный воин, преданный слуга государства. Князь Дмитрий Иванович Хворостинин, один из наиболее эффективных русских военачальников XVI века, «фронтовая служба спасения», герой эпохальной битвы при Молодях. Он, хотя и благородного происхождения, но из младшей ветви ярославского княжеского рода, по местническому счету стоит намного ниже других воевод, возглавлявших полки. До введения опричнины (да и после ее отмены) его постоянно допекали местнические кляузы. Можно быть уверенным, что не возникни опричнина, подавившая на время местничество, Хворостинин никогда бы не состоялся как великий военачальник. И только появление опричного двора открыло для него и его братьев какие-то перспективы.

Сколько нибудь заметную службу кн. Д. Хворостинин получает после 30 лет, в 1559 г., когда упоминается впервые упоминается как воевода в Шацком поселении, на «крымской украйне», где он ожидает набега Девлет-Гирея. Разрядные книги упоминают Д. Хворостинина также в 1560, 1562, но без участия в каких-либо делах.

В 1563 кн. Д. Хворстинин оказывается в царском окружении — видимо талантливого воеводу заприметил один из царских дьяков. Во время осады Полоцка князь отражает вылазку литовцев, а потом одним из первых врывается в город. В январе 1565 г. Дмитрий Хворостинин становится опричником. Будучи зарайским воеводой, он освобождает «полон», взятый крымцами, затем участвует в отражении крымской орды от Болхова. В 1567–1568 участвует в боевых действиях на литовской границе, в 1569 вместе с другими опричными воеводами сторожит «крымскую украйну», сначала в Калуге, потом в Туле. Получает титул опричного окольничьего.

Когда в 1570 г. Девлет-Гирей вторгается в рязанскую землю, Д. Хворостинин с малыми силами переходит Оку и принуждает татар к отступлению.

В 1571 Д. Хворостинин поручается за земского воеводу кн. Мстиславского, который не смог отразить нападение крымского хана на Москву, и спасает его от царской опалы. Поручается, между прочим, головой.

В июле 1572 Хворостинин играет основную роль в разгроме огромного татарско-турецкого войска в многодневной битве под Москвой, у села Молоди, которую можно считать за «Бородино» XVI века.

После отмены опричнины замечательный военачальник опять оказывается под давлением титулованной знати — хотя впереди у него еще немало ярких побед, как например, под Лялицами, над шведами. А служить Родине он будет до глубокой старости и последнего вздоха. Уже стариком Дмитрий Иванович Хворостинин внесет огромный вклад в победу над шведами в войне 1590–1595.

Кстати, остается лишь поражаться почему его имя не было включено поп-историками в список «Имена России». Вот уж действительно страна не хочет знать своих героев…

Конечно, среди опричников было много проходимцев. Но это характерно для всех эпох, когда происходит быстрый социальный лифтинг. Таких проходимцев при Петре Великом и его наследниках будет в 10 раз больше.

Заметим, что Таубе, Крузе, Штаден и им подобные попали в опричнину именно благодаря желанию Ивана привлекать представителей просвещенного Запада на русскую службу.

Все они ненавидели русский народ, пользовались служебным положением в личных гнусных целях и изменили России при первых же трудностях. Затем конвертировали свою измену в русофобские памфлеты и проекты. Например, Г. Штаден представил в 1578 г., через посредство пфальцграфа Георга Ганса фон Лютцельштейна, императору Рудольфу II Габсбургскому подробный план уничтожения русских и русского государства. В нём, с германской основательностью, описаны способы завоевания Московии и извуверские методы уничтожения ее населения. Согласно проекту немецкого «мыслителя», по рекам должны быть пущены «корабли смерти» — огромные стволы деревьев, с привязанными и пригвожденными телами русских. Сумрачность «германского гения» в этом прожекте явлена со всей силой. Однако, наличие такого рода «опричников» говорят не о злых помыслах царя, а об отвратительном качестве человеческого материала, который поставляла «просвещенная» Европа. Не исключено, что Штаден со товарищи, с самого начала были агентами враждебных России государств.

Увы, внимание историков почти не было уделено интересным русским биографиям времен Ивана Грозного — таким опричным воеводам как Хворостинин, таким чиновникам, как лихой дьяк Ржевский, таким опричным предпринимателям, как Строгановы. Разве ж это «рабы тирана», заводные куклы действующие под страхом уничтожения? Напротив, это крайне предприимчивые, инициативные, энергичные, патриотичные люди. Судьба каждого из них просится в ЖЗЛ. Почему же мы вспоминаем не их, а говорливых предателей?

Опричнина дала новые возможности не только таким военачальникам, как князь Хворостинин, но и национальному торгово-промышленному сословию.

Именно во времена опричнины бурно развивается «нарвское плавание» — торговый обмен с Западной Европой через завоеванный балтийский порт Нарву.

Несмотря на каперские атаки поляков и шведов, согласно сведениям Любека от 1567 г., в Нарву приходили немецкие торговые суда с товарами из Гамбурга, Висмара, Данцига, Бреслау, Аугсбурга, Нюрнберга и Лейпцига.

Независимый Новгород скромно обслуживал ганзейскую факторию, принимая все ее монопольные условия. Нарва же переполнена купцами, ведущими свободный торг в острой конкуренции друг с другом. Иногда в порт привозится столько товаров, что продавать их приходится по самым низким ценам. Ливонская хроника Ниенштедта сообщает о том, что «этим путем он (царь) надеялся всего легче утвердиться в Ливонии».

В договорах с датчанами, англичанами, шведами, Иван Грозный непременно оговаривает право свободной торговли для русских купцов.

Русские мастера в Нарве спускают на воду торговые суда и русские купцы регулярно появляются в Копенгагене и Лондоне.

Растет русско-английская торговля через Белое море, а с 1565–1566 русско-нидерландская — через Печенгу на Кольском полуострове, где располагается, и по сей день, самый северный в мире Трифоно-Печенгский монастырь. (Этот регион наши западники также зачисляют в исконно-финляндские земли).

Строгановы, занимающиеся освоением Урала, записываются в опричнину. Этот торгово-промышленный дом не только занимается выгодной торговлей и производством соли, но и строит крепости, охраняет Прикамский и Пермский край от нападений сибирских татар, готовит завоевание Сибирского ханства. Русская история до Ивана Грозного не знает столь активного участия в военно-политических делах хозяйственных русских мужиков (графами Строгановы станут только в XVIII веке).

Английские купцы из московской компании тоже становятся опричниками — был бы интересный факт для английских грозноведов, если бы их хоть чуточку интересовала реальная история.

Во времена Ивана IV русская пенька считается лучшей в мире, до ста судов в год загружается ею в нарвском порту. Русскими снастями и канатами оснащена испанская Великая армада и противостоящий ей английский флот. Одно из канатных производств на территории России создается англичанами — это, наверное, первый случай иностранных инвестиций в нашу промышленность. Помимо канатов и пеньки на экспорт идут лен, воск, кожи, деготь, зола, меха.

Растет торговля русской Астрахани с купцами Хивы, Бухары, Шемахи, Дербента. С востока поступают хлопчато-бумажные и шелковые ткани, нефть, ковры, сафьян, оружие. Через Шемаху, с которой заключен торговый договор, в Астрахань привозятся кызлыбашские (персидские) товары. Груженые всем этим добром русские суда идут от Астрахани вверх по Волге.

Искоренение наместничьего правления, ликвидация частных «государств в государстве» способствовало сложению общенационального рынка.

Видный медиевист Б. Д. Греков, в своем исследовании «Очерки истории феодализма в России», писал о быстром развитии внутреннего рынка в Московском государстве времен Ивана IV, о том, что в это время «из среды населения выделяется масса непосредственных производителей, не производящих хлеба и прочих сельскохозяйственных продуктов в собственном хозяйстве, и потому нуждающихся в массовом привозе их извне из земледельческих хозяйств»…

Схожего мнения придерживался и С. В. Бахрушин, который отмечал возникновение общероссийского рынка и быстрый рост железоделательного, суконного, кожевенного производств в эпоху Ивана Грозного.

Железоделательное производство развивалось в Устюжне, Тихвине, Белозерском крае, Карелии, Лопских погостах, в районе Каширы. (Увы, разрабатываемые железные руды были бедные, исторический центр нашей страны вообще достаточно обделен полезными ископаемыми.) Лодейное дело процветало в Вологде и Холмогорах. Товарная деревообработка — в Калуге и Твери. Суконное производство — в Можайском уезде, Ржеве, Вологде. Солеварение в Поморье и в Астрахани. Ярославль, Белоозеро, Новгород, Астрахань и Казань зимой рассылали во все концы государства замороженную рыбу. Селитру изготовливали в Угличе, Ярославле, Устюге. Производство огнестрельного оружия было развито в Москве.

Русский город в это время насчитывает около 200 ремесленных специальностей. Ремесленники работают уже не на заказ, а на рынок, нередко объединяются в артели, перемещающиеся по стране.

Михалон Литвин с воодушевлением сообщает: «Так как московитяне воздерживаются от пьянства (!), то города их изобилуют прилежными в разных делах мастерами». Удивительно, но факт, в эпоху Ивана Грозного русские были трезвым народом, что-то вроде сегодняшних швейцарцев.

В это время быстро растет слой зажиточных крестьян, занятых торговлей. Особо в селах, расположенных вблизи больших торговых путей, — волжского, нарвского, беломорского. Вокруг сельских торговцев группируются дворы крестьян, отказавшихся от пашни, для того, чтобы заниматься ремеслом — кузнечным, гончарным, плотничьим и т. д. Из таких торговых сел постепенно возникают новые города. Сельские купцы открывают свои лавки и в старых городах, которые освобождены царем от боярского и наместничьего управления.

Энтони Дженкинсон, первый английский посол в России, в своем «Путешествии из Лондона в Москву» находит на участке от Холмогор до р. Емцы, что «вдоль всего этого пути русские выделывают много дегтя, смолы и золы из дерева». На северной Двине англичанин видит много судов, дощаников и насад, которые перевозят товары из Холмогор в Вологду, причем грузоподъемность насад достигает десятков тонн. Этими судами доставляется соль с морского побережья в Вологду.

Наилучшие условия для вольнонаемного труда представляли со второй половины XVI века — после разгрома Казанского ханства — северное и среднее Поволжье, а также русский север, особенно Холмогоры, Вологда, Белоозеро. В этих районах проходили интенсивные торговые пути, были развиты разные промыслы, рыболовство, солеварение, канатное производство, выделка кож и т. д.

О путешествии из Вологды в Москву английский посол Рэндольф пишет в самый «разгар» опричнины, в 1569: «Здесь (как и в других городах) много церквей; некоторые построены из кирпича, остальные из дерева… в городе большая торговля, и здесь живет много богатых купцов. Отсюда мы поехали по земле в Москву на почтовых, до Москвы 500 больших верст. Ели и ночевали в почтовых городках. Страна здесь очень красива: ровная, приятная, густо населенная, пашни, пастбища, много лугов, рек, красивых и больших лесов».

В Москве, даже после разорительного нашествия Девлет-Гирея, английский путешественник Дж. Флетчер находит 42 тысячи дворов и 75 верст в окружности. Таким образом население Москвы достигает 200 тысяч человек и превосходит население Лондона. (После Смутного времени, при Михаиле Федоровиче в Москве — только 10 тысяч, и 16 тысяч в конце XVII века).

По сообщению английского путешественника Р. Ченслера в Москву ежедневно прибывает 700–800 возов с зерном.

Во второй половине XVI века рядовые ремесленники в Москве могли заработать до 14 рублей в год, кузнецы в Туле около 10 рублей. При пятидневной рабочей неделе, поденщик мог заработать в год на типичной алтынной оплате (3 копейки в день) примерно 7 руб. 50 коп. А годовой прожиточный минимум одного работника равнялся 2–2,5 рублей. На свою дневную плату поденщик мог жить в течение 3–5 дней.

Вот некоторые цены того времени. 20-фунтовый (9 кг.) каравай хлеба стоил 3 копейки. Телега, упряжь и хорошая лошадь обходились примерно в 6 рублей, а с дешевой лошадью в 3,25 рублей. Сани-дровни стоили около 17 копеек, топор — 5–7 копеек. Готовый сруб большого дома (около 70 кв. м) стоил 8–10 рублей, а дом поскромнее — вдвое дешевле, амбар — 5–6 рублей. Заработная плата включала в себя и оплату части прибавочного рабочего времени. Труд оплачивался почти что по его полной стоимости. Это хорошо для работника, но плохо для роста и концентрации капитала.

Оттого, что ремесла и промыслы не способствовали накоплению частного капитала, верховная власть, аккумулировавшая достаточные средства, сама способствовала развитию кустарного производства, например в Кадашевской, Хамовской и других московских слободах.

Даже злобный недоброжелатель Грозного Н. Карамзин упоминает: «Размножение городов благоприятствовало и чрезвычайным успехам торговли, более и более умножавшей доходы царские».

В царствование Ивана IV на юге было отстроено более дюжины городов, построен Волхов на севере, бурно развивается Вологда, идет быстрое строительство городских поселений на Волге, Каме и в Пермском крае.

Иван принял Россию с 160 городами, а оставил с 230.

Нельзя пройти мимо начала книгопечатания в России. В 1563 открывается первая типография, созданная печатником Иваном Федоровым. В послесловии к изданному этой типографией «Апостолу» (1564), видимо самим Федоровым сказано: «Он же (царь) начат помышляти, как бы изложити печатные книги, якоже в Грекех и в Венецыи и во Фригии (очевидно, Фрягии, т. е. Италии) и прочих языцех».

После учреждения опричнины, печатный двор остался в земщине, руководители которой относились к деятельности типографии с подозрением. Они, как указывает Р. Скрынников, оказывали постоянный нажим на Ивана Федорова, подозревая в «порче» священных книг. В итоге Иван Федоров уходит в Литву, где описывает причины этого следующим образом (1574): «превеликого ради озлобления, часто случающегося нам, не от самого государя, но от многих начальник и священноначальник и учитель, которые на нас, зависти ради, многие ереси умышляли, хотячи благое дело в зло превратити и божие дело в конец погубити».

По мнению Виппера, упомянутые Федоровым «начальники»-аристократы, боясь усиления служилого дворянства и торгово-промышленного сословия, не желали их просвещения.

Псевдорики старательно мусолят миф о некоем хозяйственном разорении, учиненном Иваном Грозным в период опричнины, что дескать и стало причиной Смуты. Реальная история свидетельствует о другом. Фундаментальный экосоциальный кризис во многих регионах России начался еще до воцарения Ивана Грозного и уж, тем более, до введения опричнины. Был он связан с пребыванием основной массы русского населения в зоне рискованного земледелия, где природно-климатические условия препятствовали интенсификации земледельческого хозяйства. Кризисные процессы удалось компенсировать в конце 1550-х, первой половине 1560-х гг. за счет хозяйственного подъема, начатого присоединением новых земель, и открытием русской торговли на Балтике. Однако в конце 1560-х и начале 1570-х гг. неблагоприятные климатические изменения ударили по слабому земледельческому хозяйству центра и северо-запада Руси. Кризис «вернулся» вместе с неурожаем, голодом и катастрофической эпидемией чумы; неблагоприятное воздействие этих факторов было усилено разрушительными крымско-татарскими нашествиями. Из районов, пораженных бедствиями, люди уходили на юго-восток, на земли с более благоприятными природно-климатическими условиями. Как пишет проф. Платонов: «В новых областях от верховьев Оки до Камского устья залегал почти сплошной, с небольшими островами песка и суглинка, тучный пласт чернозема. Этот чернозем давно манил к себе великоросса-земледельца… Когда же по взятии Казани правительство московское утвердилось на новых местах, и жизнь на этих окраинах стала безопаснее, сюда по известным уже путям массой потянулось земледельческое население, ища новых землиц взамен старой земли, отходившей в служилые руки. Успехи колонизации этих новых земель так же, как и успехи колонизации в понизовых и украйных городах, обусловливались тем, что свободное движение народных масс соединялось в одном стремлении с правительственной деятельностью по занятию и укреплению вновь занятых пространств». Правительство само производило определенные перемещения населения из центральных районов на окраины. Притом, менялся его социальный статус; из тяглого, черного, оно превращалась в белое, не обремененное податями. На крымских, литовских и ливонских рубежах в новые и старые города-крепости водворялись служилые «по прибору», там создавались стрелецкие, пушкарские и другие «приборные» слободы. В северных районах, которых не поразила чума и нашествия, быстро росло население и развивался торгово-промышленный класс.

В 1575 имперский посланник Иоганн Кобенцель так описывает состояние русского хозяйства: «В Швецию, Данию и в окрестные Государства, также в земли около Каспийского и Черного морей, отправляет он (царь Иван IV) огромные запасы хлеба и других произрастений. Туда же посылает он железо, воск, сало, пеньку, поташ и разной доброты мягкую рухлядь, имея все это в излишестве».

Естественно, что прекращение Нарвского мореплавания и другие потери в конце ливонской войны оказали негативное воздействие на русское хозяйство. Однако в начале XVII века понадобилось четыре года непрерывного неурожая, семь лет боярского правления, семь лет непрерывного тотального грабежа и разбоя, учиняемого интервентами и «ворами», прежде чем Русь была разорена. Вологда, Кострома, Галич, Белоозеро, Новгород Великий и десятки других цветущих городов подверглись погрому со стороны поляков, литовцев, черкасов, шведов. Но даже и после этого Нижний Новгород, Казань, Ярославль, новорожденные уральские города силой своего торгово-промышленного сословия собрали и вооружили многочисленное ополчение, которое вымело из страны всякую нечисть…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.