Глава 10. ПЕРВАЯ РУССКО-ПОЛЬСКАЯ ВОЙНА ЗА УКРАИНУ 1653–1655 гг

Глава 10. ПЕРВАЯ РУССКО-ПОЛЬСКАЯ ВОЙНА ЗА УКРАИНУ 1653–1655 гг

В Москве прекрасно понимали, что присоединение к России украинских земель неизбежно вызовет войну с Польшей. Стремление избежать войны было основной причиной отказов царей Михаила и Алексея от принятия в подданство казаков и от любого вмешательства в события на территории Речи Посполитой.

Принимая решение о начале войны с Польшей, царь Алексей приказал произвести большие закупки вооружения за границей. Так, в октябре 1653 г. в Голландию был отправлен подьячий Головин для приобретения 20 тысяч мушкетов и 20–30 тысяч пудов пороху. В Россию были направлены и два десятка голландских наемников. В Швеции также было закуплено 20 тысяч мушкетов.

Поскольку в прошлых войнах местнические споры воевод неоднократно приводили к поражению, 23 октября 1653 г. царь торжественно объявил в Успенском соборе Кремля: «Воеводам и всяких чинов ратным людям быть на нынешней службе без мест, и этот наш указ мы велели записать в разрядную книгу и закрепили своею государской рукою».

Первой в поход выступила осадная артиллерия («наряд») под началом боярина Долматова-Карпова. 27 февраля 1654 г. пушки и мортиры двинулись по «зимнему пути». 26 апреля вышли из Москвы и основные силы под началом князя Алексея Никитича Трубецкого. 18 мая с арьергардом выехал и сам царь. Не будем забывать, царю Алексею было только 25 лет и он не мог не мечтать о ратной славе.

26 мая царь прибыл в Можайск и оттуда писал сестрам: «Из Можайска пойдем 28 числа: спешу, государыни мои, для того, что, сказывают, людей в Смоленске и около Смоленска нет никого, чтоб поскорей захватить».

Первую приятную весть царь Алексей получил по дороге из Царева Займища в Вязьме 4 июня. Ему дали знать, что едва отряд Вяземских охочих людей показался перед Дорогобужем, как поляки побежали оттуда в Смоленск, а посадские люди сдали Дорогобуж без боя. 11 июня на дороге из Вязьмы в Дорогобуж царь получил весть о сдаче его войскам Невеля. 14 июня в Дорогобуж пришла весть о сдаче Белой. 26 июня передовой полк имел первую стычку с поляками на реке Колодне под Смоленском, а уже 28 июня царь прибыл под Смоленск и встал в Богдановой околице. На следующий день пришла весть о сдаче Полоцка, 2 июля — Рославля. 5 июля царь расположился станом на Девичьей горе в двух верстах от Смоленска. 20 июля Алексею доложили о сдаче Мстиславля.

Среди этих радостных вестей одна была печальная. Под Оршей русский отряд был уничтожен литовцами. Но эта частная неудача не остановила общее наступление русских.

Царь Алексей желал присоединить к Москве не только потерянный в Смутное время Смоленск, но и все русские земли, захваченные в XIV–XV вв. Литвой, и требовал от воевод не обижать своих новых подданных. Так, православной шляхте из Полоцка и других земель был предложен выбор: поступать на русскую службу и ехать к царю под Смоленск за жалованьем, а тем, кто по-прежнему считал себя королевским подданным, было разрешено беспрепятственно ехать в этническую Польшу.[123]

Как сказано в летописи, «22 июля выехал на государево имя могилевский шляхтич Поклонский и жалован в полковники; ему поручено было уговаривать земляков, чтоб поддавались государю и служили ему против поляков, для чего велено было тому же Поклон-скому всяких служивых людей прибирать к себе в полк и обнадеживать их государским жалованьем. Уговаривать могилевцев к сдаче отправлен был вместе с Поклонским московский дворянин Воейков с отрядом ратных людей. На дороге прислали к ним чаусовцы с просьбою принять их под государеву руку, и Поклонский набрал из них 800 человек пехоты».

24 июля русские войска овладели малыми крепостями Дисной и Друей, которые поляки сдали без боя. Войско литовского гетмана Януша Радзивилла оставило Оршу и отошло на запад. 2 августа город был занят русскими. 20 августа князь Трубецкой настиг войско Радзивилла на речке Шкловке, в 15 верстах от города Борисова. Поляки и литовцы были наголову разбиты, 282 человека взяты в плен, среди них оказались двенадцать полковников. Трофеями русских стали гетманские знамя и бунчук, а также другие знамена и литавры. Сам Радзивилл, раненный, едва ушел с несколькими своими людьми.

Конный отряд московских дворян под началом Воейкова и казацкий отряд Ивана Золотаренко 20 августа взяли Гомель. А еще через четыре дня без боя сдался Могилев. Воейков отписал Алексею Михайловичу, что православных могилевцев он привел к присяге, а католиков, которые хотят служить царю, приводить к присяге не смеет, потому что они не христиане.

«Жиды были побиты в Могилеве, но мещане сложили эту вину на казаков Поклонского. Государь исполнил челобитье могилевцев, чтоб жить им под магдебургским правом, носить одежду по прежнему обычаю, не ходить на войну, чтоб не выселять их в другие города; дворы их были освобождены от военного постоя, позволено было выбирать из черни шаферов для заведывания приходами и расходами городскими; обещано не допускать ляхов ни в какие должности в городе; казаки не могли жить в Могилеве, разве по делам службы; жиды также не допускались в город на житье; школе быть по образцу киевских училищ».[124]

Подобные же грамоты были даны и другим покорившимся городам.

29 августа пришла весть от Золотаренко о взятии им Чечерска, Нового Быхова и Пропойска.

Между тем осажденный Смоленск по-прежнему держался. В ночь на 16 августа русские воеводы, желая выслужиться перед царем, устроили штурм, не проведя должной подготовки. Штурм был отбит с большими потерями с обеих сторон. Поляки утверждали, что русских убито 7 тысяч и ранено 15 тысяч. Сам же Алексей Михайлович писал сестрам: «Наши ратные люди зело храбро приступали и на башню и на стену взошли, и бой был великий; и по грехам под башню польские люди подкатили порох и наши ратные люди сошли со стены многие, а иных порохом опалило; литовских людей убито больше двухсот человек, а наших ратных людей убито с триста человек да ранено с тысячу».

Однако эта победа не вдохновила поляков на новые подвиги. Наоборот, они решили, что повоевали достаточно. Позже, уже в Польше, их комиссары оправдывались — мол, защитников Смоленска не набиралось и двух тысяч, а защищать надо было стены, растянутые на таком огромном пространстве, и тридцать четыре башни, да и порох был уже на исходе. Шляхта, отчаявшись, отказывалась повиноваться, не шла на стены, отказывалась работать на восстановлении укреплений. А казаки чуть не убили королевского инженера, когда тот попытался выгнать их на работы, да и толпами перебегали к неприятелю, и т. д.

К огромной радости царя, через три недели после отражения штурма руководители обороны города воевода Обухович и полковник Корф сами предложили начать переговоры о капитуляции. 10 сентября у стен Смоленска начались переговоры, но население не захотело ждать — народ отворил городские ворота и пошел кланяться царю. Обуховичу и Корфу царь позволил уехать в Литву, а остальной шляхте и мещанам предоставил выбор: ехать в Литву или присягать русскому царю.

По случаю сдачи Смоленска царь-батюшка 24 сентября закатил грандиозный пир на четыре дня. Когда у юного Алексея перестала болеть голова, ближние бояре посоветовали ему отправляться восвояси. Мол, жена молодая Марья ждет не дождется, военная фортуна изменчива, да и вообще брать города — дело не царское, на то воеводы с большими боярами есть. В итоге 5 октября Алексей уже ехал в карете по направлению к Вязьме.

Тем временем царские войска продолжали наступление в Белоруссии. 20 ноября боярин Василий Петрович Шереметев взял штурмом Витебск. Однако в тылу наступавших войск начали бесчинствовать запорожские казаки Золотаренко. Они не только грабили крестьян, но и стали устанавливать налоги и оброки в свою пользу.

Вот пример, хорошо иллюстрирующий ситуацию на занятых русскими войсками землях. 14 октября 1654 г. жители Могилева — бурмистры, райцы, лавники и мещане — пришли к командиру русского отряда Воейкову со словами: «Из Смоленска государь изволил пойти к столице и своих ратных людей отпустил. А к нам в Могилев ратных людей зимовать не прислано, пороху нет и пушек мало. Мы видим и знаем, что государь хочет нас выдать ляхам в руки, а на казаков Золотаренковых нечего надеяться: запустошив Могилевский уезд, все разбегутся, и теперь уже больше половины разбежалось. Мы на своей присяге стоим, но одним нам против ляхов стоять не уметь».

Воейков тотчас сообщил об этом царю и вскоре получил ответ: «Собери всех мещан к съезжему двору и скажи всем вслух, что государь их пожаловал, велел к ним в Могилев послать из Дубровны окольничего и воеводу Алферьева, да солдатского строю полковника с полком, да двух стрелецких голов с приказами; из Смоленска пришлется к ним 300 пуд зелья и 300 пуд свинцу».

Новый, 1655 г. принес русским ряд тактических неудач. Жители Орши перешли на сторону короля. Жители городка Озерище взбунтовались, убили 36 русских ратников, а остальных вместе с воеводой взяли в плен и отправили к гетману Радзивиллу. Удалось уйти только четырем русским.

Гетман Радзивилл собрал новое войско и 2 января 1655 г. подошел к Новому Быхову, где заперся с запорожцами Золотаренко. Тут Радзивилл получил грамоту от шляхтича Поклонского, его, как мы уже знаем, царь в июле 1654 г. произвел в полковники. Поклонский предлагал полякам сдать Могилев, который был гораздо богаче Быхова, и литовский гетман немедленно снял осаду с города и двинулся к Могилеву. Поклонский и его люди впустили поляков в город, но в цитадели[125] заперся русский дворянин Воейков с русскими ратниками и могилевскими мещанами.

Поляки сделали три приступа и четыре подкопа, но Воейков храбро держал оборону. Золотаренко стоял под Старым Быховом, откуда в марте писал царю, что глубокие снега мешают ему прийти на помощь к Могилеву. Но «глубокие снега» не помешали, однако, казакам Золотаренко взять Бобруйск, Глуск, Королевскую слободу и ограбить их жителей. В апреле, когда дороги просохли, казаки вместе с московским воеводой Михаилом Дмитриевым двинулись на помощь Могилеву.

В ночь на 9 апреля Радзивилл предпринял генеральный штурм могилевской цитадели. Поляки взорвали три подкопа, а четвертый завалился сам и «подавил литовских ратных людей». Русские пошли на вылазку и «побили много неприятеля». Радзивилл не стал ждать Михаилу Дмитриева, 1 мая снял осаду и двинулся на запад, к Березине.

Зиму 1654/55 г. царь Алексей провел в Вязьме. В Москве свирепствовала моровая язва, и царь решил отсидеться за кордонами. В апреле 1655 г. он уже был в Смоленске, где готовился к новой кампании. 24 мая царь с войском выступил из Смоленска и в первых числах июня остановился в Шклове. Тем временем черниговский полковник Попович с отрядом запорожцев взял Свислочь, «неприятелей в нем всех под меч пустили, а самое место и замок огнем сожгли». Потом казаки взяли Кайданы. Московский воевода Матвей Васильевич Шереметев взял Велиж, боярин князь Федор Юрьевич Хворостинин занял Минск.

29 июля боярин князь Яков Куденетович Черкасский, соединившись с Золотаренко в полумиле от литовской столицы Вильно, напал на обоз гетманов Радзивилла и Гонсевского. Бой длился с шестого часа дня до ночи, гетманы потерпели поражение и бежали за реку Вилию, а русские подошли к Вильно и заняли город. Царь с основными силами стоял в деревне Крапивне в 50 верстах от Вильно, когда прискакал гонец с этим радостным известием.

9 августа Алексей Михайлович получил известие о взятии Ковно, а 29 августа — о взятии Гродно.

Весной 1655 г. на Украину с московским войском был направлен боярин Андрей Васильевич Бутурлин, вторым воеводой у него был Василий Васильевич Бутурлин. Русские войска объединились с казаками Богдана Хмельницкого и вместе двинулись в Галицию.

Бутурлин и Хмельницкий разгромили польское войско коронного гетмана Потоцкого у Гродка. Затем объединенное войско осадило Львов, но Хмельницкий не захотел брать город, а взял с осажденных 60 тысяч злотых (по другим источникам 50 тысяч) и отступил на восток. Войсковой же писарь Иван Выговский отправил горожанам Львова грамоту, где призывал их не сдаваться «на царское имя».

Другая часть русско-украинского войска под началом Данилы Выговского — брата войскового писаря, и русского воеводы Петра Потемкина осадила Люблин и добилась сдачи города «на царское имя», то есть люблинцы присягнули на верность Алексею Михайловичу.

В начале сентября 1655 г. на речных судах из Киева вверх по Днепру отправилось русское войско князя Дмитрия Волконского. Затем эта флотилия вошла в Припять и 15 сентября подошла к городу Турову. Туровцы вышли навстречу русским и присягнули царю. Не задерживаясь в Турове, Волконский двинулся сухим путем к городу Давыдову. 16 сентября в версте от Давыдова его встретило литовское войско. После непродолжительного боя литовцы бежали в город, но русские ратники на плечах неприятеля ворвались следом. Городок почти весь выгорел, жители и уцелевшие литовские ратники бежали из него через противоположные ворота. А победители вернулись на суда и поплыли вниз по реке Горыне к Припяти, а по ней вверх — до реки Вятлицы. Оттуда войско Волконского шло сухим путем и 20 сентября подошло к городу Сталину. Там повторились события у Давыдова: литва вышла навстречу, затем бежала в город, русские захватили и сожгли Столин.

От Сталина Волконский вернулся к Припяти, ратники сели на свои суда и поплыли до реки Пины. 25 сентября флотилия подошла к Пинску, но пристать к берегу у города не позволил ружейный и артиллерийский огонь литовцев, поэтому суда русских вернулись назад и высадили десант в нескольких верстах ниже города, у села Пенковичи. При подходе русских к Пинску произошло сражение с литовцами. Уже по традиции русские на плечах неприятеля ворвались в город.

В Пинске Волконский дал отдохнуть войску два дня, а 27 сентября сжег город и окрестные слободы и отправился на судах вниз по Припяти. У села Стахова русские разбили еще один литовский отряд, привели к присяге царю жителей городов Кажана и Латвы. Тем же путем по Днепру русская флотилия вернулась в Киев.

Любопытно, что в донесении в Москву Волконский говорил, что в ходе этого рейда у него было лишь трое раненых: «.. только у одного солдата под Пинском руку оторвало из пушки да двух человек из пищали ранили». Тут, видимо, или воевода лукавил, или все вышеуказанные города сдавались без боя.

Другое русское войско, под началом князей Семена Урусова и Юрия Барятинского, двинулось от Ковно к Бресту. 23 октября 1655 г. в 150 верстах от Бреста, у местечка Белые Пески, русские разбили польский отряд.

13 ноября у Бреста русские встретили войско нового литовского гетмана Павла Сапеги. Русские были разбиты и заняли оборону в обозе за Бугом, но Сапега выбил их и оттуда. Урусов отступил и занял оборону в деревне Верховичи, что в 25 верстах от Бреста. Литовцы окружили русских и двое суток держали в осаде. Сапега прислал парламентеров и потребовал полной капитуляции. Урусов сдаваться не пожелал и внезапно атаковал литву. По-видимому, ему удалось застать врага врасплох. Русские гнали литву шесть верст. В качестве трофеев Урусову достались четыре пушки и двадцать восемь знамен. После боя Урусов приказал войску идти на Вильно.

Стоит заметить, что боевые действия князь Урусов вел уже после начала русско-польских переговоров о перемирии. Причем поляки пошли на переговоры не столько из-за успехов царских войск и казаков Хмельницкого, сколько из-за вмешательства в войну третьей силы — армии шведского короля.

Несколько слов надо сказать о предыстории шведско-польской войны. После окончания шведско-польской войны 1621–1629 гг. шведский король Густав II Адольф в 1630 г. ввязался в Тридцатилетнюю войну. Шведская армия под командованием короля Густава Адольфа высадилась в Померании и одержала ряд побед над войсками германского императора. В ходе войны Густав Адольф провел кардинальные реформы в вооружении и тактике войск. Шведская армия, без преувеличения, стала сильнейшей в мире.

В первую очередь Густав Адольф реорганизовал пехоту. Громоздкие и неповоротливые полки в две-три тысячи человек были уменьшены до 1300–1400 человек. Каждый пехотный полк делился на восемь рот, а два полка составляли бригаду. В пехоте число пикинеров[126] он уменьшил до одной трети от всей пехоты, а в 1631 г. начал формирование мушкетерских полков, где вся пехота была вооружена мушкетами облегченного образца. Для облегчения и ускорения заряжания Густав Адольф ввел бумажные патроны.

Одновременно были изменены боевые порядки пехоты. В то время в Европе было принято строить колонны в тридцать шеренг, Густав Адольф строил своих мушкетеров в три шеренги, а пикинеров, которые прикрывали мушкетеров от кавалерии, в шесть шеренг. Такое построение колонн уменьшало потери от огня неприятельской артиллерии, в то время как 30-шеренговые колонны противника несли большой урон от огня шведской артиллерии.

Но наиболее революционными были преобразования в шведской артиллерии. Шведские орудия, перевозимые на колесных лафетах, король разделил на три группы. В первую группу вошла тяжелая артиллерия калибром до 24 фунтов — это был прообраз современной корпусной артиллерии. Батареи тяжелой артиллерии зачастую передвигались отдельно от полевых частей. Перед сражением тяжелая артиллерия занимала позиции на флангах или впереди центра шведской армии.

Во вторую группу входили 12– и 6-фунтовые пушки, которые всегда сопровождали войска и участвовали во всех операциях. Эту группу можно считать аналогом современной дивизионной артиллерии.

К третьей группе принадлежали 4-фунтовые пушки, весившие вместе с повозкой около 35 пудов (573 кг) и перевозившиеся парой лошадей. По две таких пушки придавались каждому пехотному полку. Эти пушки следовали за полками, во всех боях их поддерживали, вследствие чего и были названы полковыми орудиями. Первоначально они стреляли только картечью, но затем были приспособлены для стрельбы ядрами.

Увлекшись созданием легких маневренных полковых орудий, Густав Адольф в 1626 г. ввел на вооружение 4-фунтовые кожаные орудия. Конечно, они не были целиком сделаны из кожи. У них был очень тонкий медный ствол толщиной 1/4 калибра, немного утолщаясь у каморы. Ствол стягивался железными обручами, расстояние между которыми составляло длину, равную калибру пушки. Затем он скреплялся полотном и конскими жилами, а последним скрепляющим слоем была кожа. Цапфы у таких орудий были накладными. Кожаные пушки стреляли в основном картечью, как свинцовой, так и каменной, в отдельных случаях велась стрельба железными ядрами.

В 1626–1630 гг. кожаные пушки участвовали в ряде сражений. По полю боя такую пушку могли передвигать два номера расчета. Принципиальным конструктивным недостатком кожаных орудий являлся их разогрев после произведения 8–10 выстрелов. Кожа, как известно, плохой проводник тепла. В результате перегрева горела полотняная и кожаная обмотка пушек, происходили преждевременные выстрелы, несколько орудий разорвалось. Поэтому Густав Адольф заменил кожаные орудия легкими чугунными 4-фунтовыми пушками длиной 16 калибров. Скорострельность этих пушек равнялась 3 выстрелам в минуту.

До Густава Адольфа вертикальное наведение пушки производилось с помощью деревянных, окованных железом клиньев и подушек. Шведский король ввел винтовой механизм для вертикального наведения орудия, а для удобства горизонтального наведения — деревянное правило, прикрепленное к хоботу орудия. Кроме этого, он ввел передки орудий усовершенствованной конструкции, значительно облегчившие маневрирование. Воронка на хоботе подушки вставлялась в шворень передка, укрепленный на высокой подушке под осью.

У полковых пушек пару лошадей запрягали в дышло. Густав Адольф приказал диаметр передковых колес делать меньше, чем у лафетных. Малые передковые колеса обеспечивали лучшую маневренность при поворотах, а большие лафетные колеса, на которые приходилась основная нагрузка, — лучшую проходимость.

16 ноября 1632 г. в сражении при Люцене Густав Адольф, возглавлявший атаку шведской кавалерии, был смертельно ранен. На шведском престоле оказалась его дочь, королева Кристина.

В 1648 г. был подписан Вестфальский мир, положивший конец Тридцатилетней войне. По этому миру Швеция получила Западную Померанию и город Штеттин с частью Восточной Померании, а также остров Рюген, город Сисмар, архиепископство Бремен и епископство Форден. Таким образом, почти все устья судоходных рек в Северной Германии оказались под ее контролем. Балтийское море фактически превратилось в шведское озеро.

Королева Кристина осталась незамужней, и в 1654 г. шведские аристократы заставили ее отречься от престола в пользу 32-летнего Карла Густава — пфальцграфа Цвейбрюкского. Новый король получил имя Карл X Густав. Он был племянником Густава Адольфа и под командованием дяди участвовал во многих сражениях, а к концу Тридцатилетней войны стал главнокомандующим шведских войск в Померании.

В ходе отречения королевы Кристины польский король Ян Казимир вдруг вспомнил о правах своего отца Сигизмунда ІІІ на шведский престол, хотя и его отец, и брат Владислав давно отреклись от него.

Итак, на престол взошел молодой король, успевший проявить себя способным полководцем. Шведская казна была пуста, а лучшая армия Европы уже семь лет тосковала без войны. И тут появился такой хороший повод сходить «за зипунами» в Польшу! Естественно, Карл X двинул туда войска.

В июле 1655 г. семнадцатитысячная шведская армия вышла из Померании на Познань и Калиш. Король Ян Казимир оставил Варшаву и отошел к Кракову. 6 сентября шведы настигли королевскую армию и разбили ее при Чернове. Варшава и Краков были заняты шведскими войсками. Литовский гетманЯнуш Радзивилл перешел на сторону шведского короля Карла X Густава. Кстати, Радзивилл был протестант. На севере Польши держался только город Данциг, да и то из-за поддержки голландской эскадры. В пику Голландии Англия и Франция заявили о поддержке Швеции. (Как видим, хулиганский поступок господина Чаплинского, уведшего бабу у Хмельницкого, привел к большой европейской войне.)

Еще до начала боевых действий Карл X отправил к царю посла Розенлинда с грамотой, где объяснялись причины, побудившие Швецию начать войну, и предлагался военный союз против Речи Посполитой. В июле 1655 г. Розенлинд был принят Алексеем Михайловичем в Смоленске.

Вступление Швеции в войну с точки зрения здравого смысла было большой удачей для Русского государства. Спору нет, русская армия заняла значительные территории Речи Посполитой, но ее военную мощь сокрушить не удалось. Неужели в Москве надеялись, что соседние государства одобрят захват Россией большей части Речи Посполитой? Шведы должны были радоваться выходу русской армии к Риге, а турки — появлению русских на Волыни, вблизи вассальной Молдавии? Единственным союзником царя против Польши, Швеции, турецкого султана и крымского хана был Богдан Хмельницкий, преследовавший совсем другие цели, нежели царь, да еще к 1655 г. ставший хроническим алкоголиком.

Раздел Речи Посполитой, предложенный Карлом X, был идеальным вариантом для России, даже если бы большая часть бывших польских земель досталась шведам. В любом случае России потребовалось бы не менее 20–40 лет, чтобы переварить даже небольшие территории, побывавшие под властью Речи Посполитой. А вот шведы бы гарантированно подавились польским пирогом, благо польское панство — еще та публика!

Но молодого Алексея занесло. Он уже считал себя чуть ли не Александром Македонским. При этом царя жестко опекал пятидесятилетний патриарх Никон. Он-то должен был помнить, как поляки накостыляли Шеину под Смоленском. Но переполненный гордыней патриарх уже видел себя духовным владыкой всей Польши, а вместо того чтобы одернуть зарвавшегося «тишайшего», буквально подзуживал его на новые захваты.

Царь Алексей гордо заявил шведскому послу: «За многие злые неправды к нам королей Владислава и Яна Казимира дал бог нам взять всю Белую Русь и многие воеводства, города и места с уездами Великого княжества Литовского, да наш же боярин Бутурлин с запорожским гетманом Хмельницким в Короне Польской, на Волыни и в Подолии побрал многие воеводства, города и места, и мы учинились на всей Белой Руси и на Великом княжестве Литовском, и на Волыни, и на Подолии великим государем».

Послу ничего не оставалось делать, как промолчать, но после такого заявления конфликт был неизбежен.

В августе — сентябре 1655 г. ряд литовских городов, присягнувших в прошлом году царю, передался шведам. Особое раздражение царя вызвало занятие шведами крепости Друя,[127] расположенной на Западной Двине и имевшей стратегическое значение.

Еще больше разозлили Алексея и Никона донесения лазутчиков о том, что Карл X вступил в переписку с Богданом Хмельницким и Иваном Золотаренко — наказным гетманом запорожцев, действовавшими в Белоруссии. Король предлагал Хмельницкому создать Киевское княжество, состоящее в вассальной зависимости от шведского короля. Забегая вперед, скажу, что в январе 1656 г. шведский посол в Москве утверждал, что инициатором переписки с королем Карлом X был сам Богдан, и он первым попросился в шведское подданство.

Между тем успехи Карла X в Польше вызвали большие опасения у австрийского императора Фердинанда ІІІ.[128] В октябре 1655 г. в Москву прибыли цесарские послы Аллегретти и Лорбах. Для Австрии было опасным падение союзной католической Польши и усиление на ее развалинах враждебной протестантской Швеции, и Фердинанд решил предложить свое посредничество между царем Алексеем и королем Яном Казимиром, чтобы прекратить между ними войну и, если получится, обратить русское оружие против Швеции.

17 декабря послы прямо заявили московским боярам: «Всякой войне бывает конец — мир, а к миру приводят посредники, и если царское величество не изволит заключить мир с польским королем посредством цесарского величества, а потом заключит мир посредством другого какого-нибудь государя, то цесарскому величеству будет это бесчестье». Бояре промолчали, и лишь 20 декабря ответили послам: «Государь принимает в любовь доброхотный совет цесаря и для братской дружбы к нему соглашается на мир с Польшею, но требует, чтоб ему немедленно дано было знать, на каких статьях быть миру, потому что у государя войска собраны многие и без дела держать их убыточно». Послы ответили, чтобы государь назначил пограничное место для посольского съезда, они дадут знать об этом императору, а тот в свою очередь даст знать королю Яну Казимиру и что пересылка эта не займет больше двух месяцев. При этом бояре осведомились, а где теперь король Ян Казимир. Аллегретти ответил: «Король Ян Казимир еще не сгинул… Теперь он стоит от Кракова близко, в Силезии».

Алексей, Никон и ближние бояре все еще колебались. Следствием этого стал и боярский запрос, сделанный 24 декабря цесарским посланникам: «Если шведы Польшею завладеют, то цесарь польскому королю будет ли помогать против шведов?» Аллегретти ответил:

«Если польский король будет в крайности, то есть если царское величество помириться с ним не изволит и цесаря в посредники не возьмет, то за польского короля не один цесарь, но и папа, и французский, и другие государи двинутся». Потом цесарский посланник спросил: «Хмельницкий царскому величеству верен ли и вперед от него шатости в какую-нибудь сторону не чаять ли?» Бояре поинтересовались, зачем это знать посланнику. Тот ответил: «У шведов речь несется, будто Хмельницкий хочет поддаться под шведскую корону». На что бояре возразили: «Черкасы никогда от царского величества не отступят, нельзя этому быть».

Замечу, что бояре[129] нагло врали. Хмельницкий собирался передаться шведам, и в Москве об этом хорошо знали.

В апреле следующего, 1656 года в Москву приехал посол польского короля Яна Казимира Петр Галинский и заявил, что король желает мира, но в этом случае царь должен уступить все завоеванные земли. Бояре ответили, что это невозможно, а Галинский сказал: «Если мало попросить, так незачем и уговору быть, а как много попросить, так есть из чего убавить, а все это в воле великого государя».

В конце декабря 1655 г. в Москву прибыли шведские послы. Формальной целью этого посольства было подтверждение Столбовского мира 1617 г. Согласно протоколу новый монарх должен был подтвердить договора, заключенные его предшественниками. И Карл X 20 (30) июня 1655 г. официально подтвердил ратификацию этого договора. В Москве же придрались к грамоте, что-де не все титулы царя в ней прописаны. Но часть этих титулов и появилась только в 1655 г..[130] Царь отказался подтвердить Столбовский мир.

Для войны со Швецией Москва решила заручиться помощью Дании. В марте 1656 г. туда был отправлен стольник князь Данила Мышецкой, который предложил датскому королю Фредерику ІІІ военный союз против Карла X.

17 мая 1656 г. под звон московских колоколов царь Алексей Михайлович объявил войну шведскому королю Карлу X Густаву. Русский корпус под началом Петра Потемкина двинулся к берегам Финского залива. На помощь ему был направлен большой отряд донских казаков. При отправке казаков патриарха Никона занесло — он благословил их идти морем к Стокгольму и захватить его.

Теперь Алексею Михайловичу ничего не оставалось делать, как мириться с Яном Казимиром. К началу июля 1656 г. боевые действия против поляков и литовцев, сохранивших верность Яну Казимиру, были прекращены, а 30 июля в Вильно начались мирные переговоры.

Однако переговоры сразу же зашли в тупик из-за статуса Малороссии — ни одна сторона не хотела ее уступать, но и прерывать переговоры ни Польша, ни Россия не желали. Бесполезная дискуссия затянулась на много месяцев. Польша была очень слаба, а царь не хотел начинать новую войну, не закончив кампанию со шведами. Кроме того, Речь Посполитую и окрестные страны будоражили вести о тяжелой болезни короля Яна Казимира. Ряд польских магнатов, объединившихся вокруг Винцента Гонсевского (сына гетмана Александра Гонсевского, умершего в 1636 г.), предлагали возвести на польский трон царя Алексея Михайловича или его сына, царевича Алексея Алексеевича. Царь был явно не против такого варианта.

Параллельно с русско-польскими переговорами в Вильно Богдан Хмельницкий в Чигирине в 1656–1657 гг. открыто вел переговоры с польскими и шведскими представителями. 3 июня 1657 г. в Чигирин прибыли из Москвы окольничий Федор Васильевич Бутурлин и дьяк Василий Михайлов. Бутурлин при личном свидании довольно резко спросил у гетмана, на каком основании он ведет переговоры со шведским королем, с которым Россия находится в состоянии войны. Богдан в сердцах ответил: «От шведского короля я никогда отлучен не буду, потому что у нас дружба давняя, больше шести лет. Шведы люди правдивые, всякую дружбу и приязнь додерживают, слово свое держат, а царское величество надо мною и надо всем войском учинил было немилосердие свое: помирясь с поляками, хотел было нас отдать им в руки». Хмельницкому было очень обидно, что его представителей даже не допустили на русско-польские переговоры в Вильно, где решалась судьба Украины.

Затем гетман перешел в наступление: «Великому государю во всем воля. Только мне диво, что бояре ему ничего доброго не посоветуют: Короною Польскую еще не овладели и мира в совершенье еще не привели, а уже с другим государством, со шведами, войну начали». Это было, как говорится, не в бровь, а в глаз, и Бутурлину ничего не оставалось делать, как бормотать о каких-то «неправдах шведского короля» и т. д.

Гетман был тяжело болен, и Бутурлин предложил ему: «В дороге мы слышали от всяких людей, что была у тебя рада, и на той раде сдал ты гетманство сыну своему Юрию:[131] и тебе бы велеть сыну своему в церкви божией, пред святым Евангелием, при нас присягнуть на подданство великому государю». Богдан ответил: «Видите сами, что я сильно болен и в старости, и я поговорил с полковниками, чтоб попомнили свою службу, промысл и раденье, по смерти моей выбрали на запорожское гетманство сына моего Юрия. А ныне, пока жив буду, гетманство и всякое старшинство держу при себе, а когда по моей смерти сделается гетманом сын мой Юрий, то он царскому величеству присягу учинит».

Так закончились последние переговоры московских послов с гетманом. 27 июля 1657 г. Богдан Хмельницкий скончался.

26 августа в Чигирине состоялась рада, и казаки выбрали гетманом генерального писаря Ивана Выговского.[132] При вручении булавы казаки дали наказ новому гетману верно служить великому государю и над Войском Запорожским добрую управу чинить.

Но хотя и был выбран Выговский гетманом Войска Запорожского, сами запорожцы в Сечи в выборах не участвовали и признать его не пожелали. В ноябре 1657 г. в Москву пробрались, избежав всех застав Выговского, посланцы от кошевого атамана Якова Федоровича Барабаша. Они рассказали, что Выговский был избран незаконно, что он ведет переговоры с ляхами и шведами, обижает запорожских казаков. На вопрос бояр, чего же они хотят, запорожцы ответили: «Хотим, чтоб послан был в войско ближний [государю] человек и собрал раду; на этой раде выбирать в гетманы, кого всем Войском излюбят».

Новый, 1658 г. гетман Выговский начал с казней казацких старшин, недовольных его властью, а против полтавского полковника Мартына Пушкаря отправил полторы тысячи казаков и сербов (из своей личной охраны). 25 января 1658 г. близ знаменитой впоследствии деревни Диканьки полтавские казаки Пушкаря вместе с отрядом запорожцев разгромили отряд Выговского. Пушкарь занял Миргород и выгнал оттуда сторонников гетмана Лесницкого, вместо которого миргородские казаки выбрали полковником Степана Довгаля.

8 февраля Пушкарь прислал в Москву первый донос на Выговского. Он писал, что гетман — изменник государю, помирился с ляхами и Ордою и что он, Пушкарь, слышал об этом от Юрия Хмельницкого.

17 мая 1658 г. войско Выговского и призванные им татары подошли к Полтаве, где стояли Пушкарь и Барабаш. Московские послы тщетно пытались помирить противников. В ночь на 1 июня Пушкарь и Барабаш внезапно атаковали гетманское войско и захватили его обоз. Но утром сторонники Выговского контратаковали противника. Пушкарь был убит, а Барабаш с «немногими людьми» ушел в Полтаву. Выговский утверждал, что его войско потеряло тысячу человек, а мятежники — восемь тысяч.

Итак, переговоры с поляками, длившиеся почти два года, зашли в тупик, а на Украине фактически началась гражданская война между гетманом и его противниками. Новая русско-польская война была неизбежна.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.