Глава 1. ТАЙНА ЮРИЯ ОТРЕПЬЕВА

Глава 1. ТАЙНА ЮРИЯ ОТРЕПЬЕВА

Главным действующим лицом страшной драмы, потрясшей Русское государство, стал не Борис Годунов, якобы доведший страну до кризиса, не бояре, затаившие на него злобу, и тем более не чудовский чернец Григорий, а ляхи.

Предположим, что Отрепьев бежал бы не на запад, а на север, к шведам, или на юг, к турецкому султану или персидскому шаху, — в любом случае он стал бы лишь мелкой разменной монетой в политической игре правителей означенных стран. В худшем случае Отрепьев был бы выдан Годунову и кончил жизнь в Москве на колу, в лучшем — жил бы припеваючи во дворце или замке под крепким караулом и периодически вытаскивался бы на свет божий, дабы немного пошантажировать московитов.

Именно поляки устроили разорение государства Российского, сопоставимое разве что с нашествием Батыя. В советских учебниках истории все объяснялось просто и ясно. В XIV–XV вв. польско-литовские феодалы захватили западные и юго-западные русские земли, а в 1605 г. устроили интервенцию в Московскую Русь, взяв с собой за компанию шведов. Увы, эта версия годилась лишь для школьников, думавших не столько о Смутном времени, сколько о времени, оставшемся до перемены. Анализа причин «польско-шведской интервенции» советская историография дать не сумела.

6 января 1598 г. умер бездетный царь Федор Иоаннович, и с ним пресеклась династия Рюриковичей, точнее, ее ветвь, шедшая от Даниила Московского. Московские правители Василий II, Иван ІІІ, Василий ІІІ и Иван IV, приходя к власти, по восточному обычаю убивали всех своих родственников мужского пола, а их жен и дочерей в лучшем случае отправляли в монастырь. Таким образом, в России не осталось ни одного потомка Василия II, который мог бы претендовать на престол.

Судя по всему, перед смертью Федор не назвал имя своего преемника, но в официальных грамотах было сказано: «После себя великий государь оставил свою благоверную великую государыню Ирину Федоровну на всех своих великих государствах». Кстати, такие прецеденты бывали в русской истории — вспомним правление Елены Глинской, вдовы Василия ІІІ.

Сразу же после смерти мужа Ирина стала издавать от своего имени указы (в XIV–XVI вв. московские правители сами не подписывали указов, а писец ставил их имена и государственную печать). Первым же указом она провела всеобщую полную амнистию, повелев без промедления выпустить из тюрем всех опальных изменников, воров, разбойников и т. д.

Патриарх Иов разослал по всем епархиям приказ целовать крест царице. В пространном тексте присяги содержалась клятва верности патриарху Иову, православной вере, царице Ирине, правителю Борису Годунову и его детям.

1 сентября 1598 г., на Новый год, Борис Годунов (ок. 1552–1605) венчался на царство. Серьезных конкурентов у него в тот момент не было.

Еще в начале царствования Федора Иоанновича вся полнота власти перешла к боярину Борису Федоровичу Годунову. Годуновы и их родственники Сабуровы вели свой род от татарского царевича Чета, то есть были Чингисидами. Замечу, что в XIII–XV вв. Чингисиды по происхождению считались на Руси выше Рюриковичей. Так что пушкинская фраза «татарин, зять Малюты» в те времена являлась комплиментом. Правда, ряд современных историков считает, что Годуновы происходили из костромских бояр.

Именно Борис Годунов устроил патриаршество на Руси и сделал первым патриархом своего близкого соратника Иова. В такой ситуации выбор Годунова царем был предрешен. Помните: «Немало нас, наследников варягов, но трудно нам тягаться с Годуновым». И действительно, в Москве были десятки князей Рюриковичей, имевших законное право на престол, но репрессии Грозного, а главное — унижения, которым он подвергал князей Рюриковичей, привели к тому, что народ забыл об их законных правах и главными соперниками Годунова стали беспородные бояре Романовы.

Род Кобылиных-Кошкиных-Захарьиных-Романовых происходил от дружинника московского князя Симеона Гордого, Андрея Кобылы, первое и единственное упоминание о котором относится к декабрю 1346 г. До 1547 г. Романовы ничем не прославились в истории России — ни громкими победами, ни жестокими опалами. Они предпочитали действовать в тени, но постоянно были рядом с московскими князьями. Московские правители всегда могли опереться на Романовых, за что одаривали их богатыми вотчинами. Особенно обогатились Романовы во время разгрома Иваном ІІІ Господина Великого Новгорода. В результате Романовы уже к началу царствования Ивана IV были богатейшим семейством России. 3 февраля 1547 г. юный Иван IVженился на Анастасии, дочери покойного окольничего Романа Юрьевича Захарьина. Пятеро его детей стали именоваться Романовыми, от них и пошла эта знаменитая фамилия.

Благодаря Анастасии — матери царя Федора — Романовы получили формальный повод претендовать на московский трон. Честно говоря, этот повод более весом для потомков, а на Руси с IX по XVI в. ни в одном удельном княжестве ни разу родственники по женской линии, не будучи Рюриковичами, даже не пытались претендовать на престол. До 1598 г. на Руси Московской и Литовской все до единого князья, даже самые мелкие, принадлежали к потомкам Рюрика или Гедимина.

Однако после смерти царя Федора Романовы оказались существенно слабее Годуновых. Тем не менее клан Романовых во главе с Федором Никитичем решил добиться власти любой ценой.

Замыслам Никитичей благоприятствовало состояние здоровья царя. В 1599–1600 гг. он постоянно болел. В конце 1599 г. царь не смог своевременно выехать на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. Его сын Федор отправил монахам собственноручно написанное письмо, где говорилось, что отец его «недомогает». К осени 1600 г. здоровье царя Бориса резко ухудшилось. Один из членов польского посольства писал, что властям не удалось скрыть от народа болезнь царя и в Москве по этому поводу поднялась большая тревога. Тогда Борис распорядился отнести его на носилках из дворца в церковь, чтобы народ увидел, что он еще жив.

Слухи о болезни царя и возможной его близкой смерти обострили династический кризис. Заговорщики, готовя почву для переворота, распространяли в России и за границей слухи о болезненности и слабоумии наследника престола — царевича Федора Годунова. Польские послы в Москве утверждали, что у царя очень много недоброжелателей среди подданных, строгости против них растут, но это не спасает положение. «Не приходится сомневаться, что в любой день там должен быть мятеж», — писали польские послы.

На сей раз Романовы решили открыто выступить против Годунова. Никитичи и их окружение не ограничились распространением слухов, порочащих царя, а тайно начали собирать из своих вотчин дворян и боевых холопов. Несколько сотен ратников было сосредоточено на подворье Федора Никитича на Варварке.

Заговор Никитичей не остался вне поля зрения агентов Годунова. Больной Борис в ночь на 26 октября 1600 г. решил нанести превентивный удар по Романовым.

Польское посольство также находилось на Варварке, и этой ночью послы стали свидетелями нападения царских войск на подворье Романовых. Один из членов посольства записал: «Этой ночью его сиятельство канцлер сам слышал, а мы из нашего двора видели, как несколько сот стрельцов вышли ночью из замка [Кремля] с горящими факелами, и слышали, как они открыли пальбу, что нас испугало… Дом, в котором жили Романовы, был подожжен, некоторых он [царь Борис] убил, некоторых арестовал и забрал с собой…».

Братья Никитичи были арестованы и предстали перед судом Боярской думы. Заметим, что большинство членов думы было настроено к Романовым крайне агрессивно. Во время разбирательства в думе бояре, по словам близких к Романовым людей, «аки зверие пыхаху и кричаху». Впоследствии, уже в ссылке, Федор Романов с горечью говорил: «Бояре-де мне великие недруги, искали-де голов наших, а я-де сам видел то не однажды». Гнев боярский был вызван не столько желанием угодить царю, сколько ненавистью к безродным выскочкам, нахально лезущим к престолу, расталкивая князей Рюриковичей и Гедиминовичей. Вспомним, что те же Шуйские никогда не вступали и не вступят в союз с Романовыми.

Однако на Руси всегда предпочитали судить политических противников не за их проступки, а навешивать на них ярлыки. В начале XVII в. был ярлык «колдун», а в XX в. — «шпион». Вспомним, что Троцкий, Тухачевский, Ежов и Берия были агентами иностранных разведок. И если с первых двух обвинения в шпионстве были позже сняты, то в 2000 г. «демократическая» Фемида еще раз подтвердила, что Ежов и Берия были платными агентами иностранных разведок. Соответственно Романовым и их сторонникам в вину были поставлены колдовство и «коренья». Борису очень хотелось показать, что он борется не с большим боярским кланом, а с отдельными колдунами, посягнувшими на здоровье и жизнь членов царской семьи.

В летописи дело представлено так: дворовый человек и казначей боярина Александра Никитича Романова, Бартенев, пришел тайно к дворецкому Семену Годунову и объявил, что готов исполнить волю царскую над господином своим. По приказу царя Семен с Бартеневым наложили в мешки разных корешков, и мешок этот Бартенев должен был подкинуть в кладовую Александра Никитича. Бартенев исполнил это и вернулся к Семену Годунову с доносом, что его господин припас отравленное зелье. Борис Годунов приказал окольничему Салтыкову обыскать дом Александра Никитича. Тот нашел мешки с какими-то корешками и привез их прямо на подворье к патриарху Иову. Собрано было много народу, и при всех из мешков высыпали корешки. Привели братьев Никитичей. Многие бояре кричали на них, обвиняемые же не могли ничего ответить в свое оправдание из-за криков и шума. Романовых арестовали вместе с их родственниками и сторонниками — князьями Черкасскими, Шастуновыми, Репниными, Сицкими, Карповыми. Братьев Никитичей и их племянника князя Ивана Борисовича Черкасского не раз пытали. Дворовых людей Романовых, мужчин и женщин, пытали и подстрекали оговорить своих господ, но те ничего не сказали.

Обвиненные находились под стражей до июня 1601 г., когда Боярская дума вынесла приговор. Федора Никитича Романова постригли в монахи под именем Филарета и сослали в Антониево-Сийский монастырь; его жену Ксению Ивановну также постригли под именем Марфы и сослали в один из заонежских погостов; ее мать сослали в монастырь в Чебоксары; Александра Никитича Романова — к Белому морю, в Усолье-Луду; Михаила Никитича — в Пермь; Ивана Никитича — в Пелым; Василия Никитича — в Яренск; сестру их с мужем, Борисом Черкасским, и детьми Федора Никитича, пятилетним Михаилом и его сестрой Татьяной, с их теткой Настасьей Никитичной и женой Александра Никитича сослали на Белоозеро; князя Ивана Борисовича Черкасского — на Вятку, в Малмыж; князя Ивана Сицкого — в Кожеозерский монастырь; других Сицких, Шастуновых, Репниных и Карповых разослали по разным дальним городам.

Казалось, Борис одержал полную победу. Теперь у него не было соперников. Но именно в этот момент у Годунова возник новый грозный соперник, появившийся буквально с того света, — царевич Димитрий. Семилетний царевич погиб 15 мая 1591 г. в Угличе. Собственно, царевичем его можно считать с большой натяжкой, поскольку его мать Мария Нагая была седьмой женой Ивана Грозного, а по канонам православной Церкви жениться можно было только три раза. И после смерти Грозного Церковь даже не поминала Димитрия среди царственных особ в своих молитвах.

Судя по всему, Димитрий, страдавший эпилепсией, упал на нож во время игры и зарезался.[78] Царь Федор немедленно отправил в Углич следственную комиссию во главе с князем Василием Ивановичем Шуйским (1553–1612). Следствие опросило десятки жителей города и пришло к заключению, что царевич стал невольным самоубийцей. Участники бунта в Угличе, после гибели Димитрия перебившие городскую администрацию, были строго наказаны.

Собственно, на этом угличская история и закончилась. О смерти царевича Димитрия все забыли, тем более что в сентябре 1591 г. царица Ирина вновь понесла. На сей раз ей удалось доносить ребенка. Если бы она смогла родить здорового сына, то об инциденте в Угличе в многотомной «Истории России» Соловьева остался бы один абзац. Но увы — 26 мая 1592 г. у царя Федора родилась дочь, названная Федосьей. Она часто болела и умерла 25 января 1594 г. Через несколько лет и ее сделают жертвой «коварного» Бориса.

Первые слухи о том, что царевичу Димитрию удалось спастись от смерти, появились в 1600 г. Правда, некоторые историки говорят о более раннем времени, ссылаясь на сведения иностранцев, почерпнутые из источников, датированных 1610 г. и позже, то есть задним числом. В русских же летописях и в других дошедших до нас документах нет ни намека о таких слухах. Если бы хоть где-то появился слух о живом царевиче, то последовала бы немедленная реакция властей — розыск, допросы с дыбой и наказание виновных. Естественно, это было бы зафиксировано в официальных документах. В присяге Борису Годунову новый царь боится всего и перечисляет возможные прегрешения подданных, поминается даже татарин шутовской царь Симеон Бекбулатович, а вот о Димитрии нет ни слова. А собственно, зачем? О нем давно все забыли.

Итак, первые слухи о живом царевиче появляются одновременно с опалой Романовых. Допустим пока, что это простое совпадение, и подумаем, кто мог быть инициатором этой затеи. Простые крестьяне, задавленные гнетом господ и лишенные права ухода от них в Юрьев день, стали мечтать о царе-освободителе и выдумали воскресение царевича Димитрия? Нет, это слишком хорошая сказка, она вполне подходит для историка-народника XIX в., но не для крестьянина начала XVII в. На Руси с IX по XVI в. и слыхом не слыхивали о самозванцах, и приписывать самозванческую интригу неграмотным крестьянам просто смешно.

А теперь обратимся на Запад. Молодой португальский король Себастьян Сокровенный отправился в 1578 г. завоевывать Северную Африку и без вести пропал в сражении. Король не успел оставить потомства, зато после его исчезновения в Португалии появилась масса самозванцев Лжесебастьянов. Кстати, папа Климент VIII на полях донесения от 1 ноября 1603 г., извещавшего его о появлении Димитрия, написал: «Португальские штучки». Одновременно в Молдавии прекратилась династия Богданников и тоже появилось немало самозванцев. То, что для Руси было в диковинку, в Европе давно стало нормой.

Мы можем только гадать об имени сценариста Великой смуты, но достоверно можно сказать, что это был и не крестьянин, и не посадский человек, а интеллектуал XVII в. Он мог быть боярином или дворянином, исполнявшим роль советника при большом боярине, а скорее всего это было лицо духовное. В любом случае это был москвич, близкий ко двору и хорошо знавший тайные механизмы власти. Можно предположить, что через иностранцев и чиновников Посольского приказа сей «интеллектуал» знал о событиях в Португалии и Молдавии.

Заметим, что слух в конце 1600 — начале 1601 г. ходил не по низам, а по верхам. О нем уже знали иностранцы, но ничего не ведали в провинциальных городках, не говоря уже о селах. Таким образом, пропаганда велась очень грамотно. Синхронно пошел и «девятый вал» дезинформации о Борисе Годунове, что тот поизвел всех кого мог, поубивал, даже шута Ивана Грозного — царя Симеона колдовством зрения лишил. Столь же синхронно появились различные байки о хороших боярах Романовых, «сродниках» царя Федора. Не буду утомлять читателя их пересказом, а интересующихся отправлю к исследованиям по средневековой русской литературе и эпосу. Замечу лишь одно: сей народный фольклор касался только Романовых. Нет ни песен, ни сказок про Шуйских, Мстиславских, Оболенских или другие древние княжеские роды. Неужели нужно пояснять, что режиссер у этого спектакля был один и тот же, как, впрочем, и заказчики. Итак, царь-изверг на троне, хорошие бояре в опале, а где-то скитается восемнадцатилетний сын Ивана Грозного. Естественно, спасенный Димитрий не мог не явиться — даром, что ли, велась вся кампания.

Бояре Романовы отправлены в ссылку, но в Москве остались их многочисленные родственники и клиенты, к которым, видимо, и относился думный дьяк Афанасий Власьев. Возник заговор, главой которого стал архимандрит Чудова монастыря Пафнутий. Власьев сообщил о заговоре польскому послу Льву Сапеге, который с 16 октября 1600 г. по август 1601 г. находился в Москве. Возможно, авантюру с самозванцем и придумал Сапега, хотя также возможно, что автором или соавтором самозванческой идеи был Власьев, который незадолго до этого был послом в Австрии и, несомненно, слышал о «португальских штучках». В посольском дневнике, а также в донесении королю Сигизмунду Сапега и его товарищи весьма положительно отзываются о братьях Никитичах, называя их «кровными родственниками умершего великого князя» (ляхи не признавали царский титул Федора).

Заговорщики быстро нашли кандидата в самозванцы — Юрия (Юшку) Отрепьева, бедного дворянина, состоявшего на службе у Романовых. Юшка происходил из дворянского рода Нелидовых. В 70-х гг. XIV в. на службу к московскому князю Дмитрию Ивановичу из Польши прибыл шляхтич Владислав Нелидов (Неледзевский). В 1380 г. он участвовал в Куликовской битве. Потомки этого Владислава стали зваться Нелидовыми. Род был захудалым. Автору удалось найти в летописях лишь одно упоминание о Нелидовых. В 1472 г. великий князь Иван ІІІ послал воеводу, князя Федора Пестрого, наказать жителей Пермского края «за их неисправление». Одним из отрядов в этом войске командовал Нелидов.

Часть Нелидовых поселилась в Галиче, а часть — в Угличе. Один из представителей этого рода, Данила Борисович, в 1497 г. получил прозвище Отрепьев, и его потомки стали носить его как фамилию.

Согласно «Тысячной книге» 1550 г. на царской службе состояли пять Отрепьевых. Из них в Боровске сыновья боярские «Третьяк, да Игнатий, да Иван Ивановы дети Отрепьева. Третьяков сын Замятия»; в Переславле-Залесском — стрелецкий сотник Смирной-Отрепьев.

В 1577 г. дети сотника Смирного-Отрепьева, «неслужилый новик» Смирной-Отрепьев и его младший брат Богдан, получили поместье в Коломне. Богдану тогда было 15 лет. Интересно, что при поступлении на службу братья Смирной и Богдан Отрепьевы поручились за своего родственника Андрея Игнатьевича Отрепьева, против имени которого в дворянском списке было помечено: «служит с Углеча». Таким образом, братья имели тесные связи с Отрепьевыми, служившими в Угличе. Эти угличские родственники не могли не поделиться с ними рассказами о гибели царевича.

Богдан Отрепьев дослужился до чина стрелецкого сотника, но его погубил буйный нрав. Он напился в Немецкой слободе в Москве, где иноземцы свободно торговали вином, и в пьяной драке был зарезан каким-то литовцем. Так его сын Юшка остался без отца, воспитала его мать.

Едва оперившийся Юрий поступил на службу к Михаилу Никитичу Романову. Выбор Юшки не был случайным — детство он провел в имении дворян Отрепьевых на берегах реки Монзы, притока Костромы. Рядом, менее чем в десяти верстах, была знаменитая костромская вотчина боярина Федора Никитича — село Домнино. Вскоре Отрепьев поселился в Москве, на подворье Романовых на Варварке. Позже патриарх Иов говорил, что Отрепьев «жил у Романовых во дворе и заворовался, спасаясь от смертной казни, постригся в чернецы». Термин «вор» в те времена имел более широкий смысл, включавший и государственную измену. Так против кого «заворовался» Юшка? Если против своих благодетелей Романовых, так ему нужно было идти не в монастырь, а во дворец к Борису, в дублеры к Бартеневу. Значит, «заворовался» он все-таки против царя. Или он был посвящен в заговор Романовых, или как минимум активно участвовал в бою с царскими стрельцами. В любом случае ему грозила смертная казнь. Борис по конъюнктурным соображениям был снисходителен к боярам, но беспощадно казнил провинившуюся челядь.

Спасая свою жизнь, Юшка принял постриг и стал смиренным чернецом Григорием. Некоторое время Григорий скитался по монастырям. Так, известно о его пребывании в суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре и монастыре Ивана Предтечи в Галичском уезде.

Заговорщики перевели чернеца Григория в придворный Чудов монастырь, который находился на территории Московского Кремля. Поступление в него обычно сопровождалось крупными денежными вкладами. О приеме Григория просил архимандрита Пафнутия протопоп кремлевского царского Успенского собора[79] Ефимий. Как видим, влиятельные церковные деятели просят за монашка, бегающего из одного монастыря в другой, бывшего государственного преступника.

Первое время Григорий жил в келье своего родственника Григория Елизария Замятии (внука Третьяка Отрепьева). Всего до побега Григорий прожил в Чудовом монастыре около года. В келье Замятии он пробыл совсем недолго. Архимандрит Пафнутий вскоре отличил его и перевел в свою келью. По представлению архимандрита Григорий был рукоположен патриархом в дьяконы. Вскоре Иов приблизил к себе Григория. В покоях патриарха Отрепьев «сотворил святым» каноны. Григорий даже сопровождал патриарха на заседаниях Боярской думы. Такой фантастический взлет всего за год! И время было не Ивана Грозного или Петра Великого. При Годунове головокружительные карьеры не делались. И при таком взлете вдруг удариться в бега?! А главное, как восемнадцатилетний парень без чьей-либо поддержки вдруг объявил себя царевичем? До этого на Руси со времен Рюрика не было ни одного самозванца. Престиж царя был очень высок. Менталитет того времени не мог и мысли такой допустить у простого чернеца.

Версию, что до самозванства Отрепьев дошел сам, придется отбросить как абсурдную. Отсюда единственный вариант — инока Григория наставили на «путь истинный» в Чудовом монастыре. Кремлевский Чудов монастырь давно был источником различных политических интриг. Там постриглись многие представители знати, и не по доброй воле. Само расположение монастыря под окнами царских теремов и государственных приказов делало неизбежным вмешательство монахов в большую политику. Царь Иван Грозный желчно бранил чудовских старцев за то, что они только по одежде иноки, а творят все как миряне. Значительная часть монахов была настроена оппозиционно к царю и патриарху.

К сожалению, наши дореволюционные и советские историки крайне мало интересовались, кто же стоял за спиной Григория. И в этом в значительной мере виноват Пушкин, точнее, не Пушкин, а царская цензура. Как у Александра Сергеевича решается основной вопрос драмы — решение монаха Григория стать самозванцем? Вот сцена «Келья в Чудовом монастыре». Отец Пимен рассказывает чернецу Григорию антигодуновскую версию убийства царевича Дмитрия. И все… Следующая сцена — «Палаты патриарха». Там игумен Чудова монастыря докладывает патриарху о побеге чернеца Григория, назвавшегося царевичем Дмитрием.

Можно ли поверить, что восемнадцатилетний мальчишка, выслушав рассказ Пимена, сам рискнет на такое? И дело совсем не в неизбежности наказания — дыба и раскаленные клещи на допросе, а затем четвертование или кол. Дело в другом — Гришка стал первым в истории России самозванцем. И одному юнцу в одночасье дойти до этого было невозможно. Психология русского феодального общества начала XVII в. не могла этого допустить. Тут нужен изощренный зрелый ум. Так кто же подал идею Гришке? До 1824 г. эту тему никто не поднимал. А Пушкин? Сейчас вряд ли удастся выяснить, знал ли Пушкин что-то не вошедшее в историю Карамзина или его озарила гениальная догадка. Начнем по порядку. Пушкин приступил к работе над «Борисом Годуновым» в ноябре 1824 г. К концу декабря — началу января он дошел до сцены в Чудовом монастыре и остановился. Пушкинисты утверждают, что он занялся четвертой главой «Онегина». Возможно, это и так, а скорее — не сходились концы с концами у «Годунова». Но в апреле 1825 г. Пушкин возвращается к «Годунову» и одним духом пишет сцены «Келья в Чудовом монастыре» и «Ограда монастырская». Позвольте, возмутится внимательный читатель, какая еще «Ограда монастырская»? Да нет такой сцены в пьесе. Совершенно верно, нет, но Пушкин ее написал. Сцена короткая, надве страницы, а по времени исполнения — на три—пять минут. Там Гришка беседует со «злым чернецом». И сей «злой чернец» предлагает Гришке стать самозванцем. До Гришки доходит лишь со второго раза, но он соглашается: «Решено! Я Дмитрий, я царевич». Чернец: «Дай мне руку: будешь царь». Обратим внимание на последнюю фразу — это так-то важно говорит простой чернец?! Ох, он совсем не простой, сей «злой чернец».

Сцена «Ограда монастырская» имела взрывной характер. Она не только прямо обвиняла духовенство в организации смуты, но поднимала опасный вопрос — кто еще стоял за спиной самозванца. Поэтому Жуковский, готовивший в 1830 г. первые сцены «Бориса Годунова», не дожидаясь запрета цензуры, сам выкинул сцену «Ограда монастырская». Опубликована эта сцена была лишь в 1833 г. в немецком журнале, издававшемся в Дерпте.

Прямых улик против «злого чернеца» у нас нет и, видимо, никогда не будет, но многочисленные косвенные улики с большой вероятностью показывают, что им был архимандрит Пафнутий. Именно в его келье длительное время жил Григорий. Вряд ли архимандрит допустил бы, чтобы его воспитанник попал под влияние другого чудовского «злого чернеца». После вторжения войска самозванца царь Борис и патриарх Иов сместили Пафнутия с должности архимандрита и отправили в ссылку. За что? Все светские и церковные источники об этом умалчивают.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.