14. Перемены и упадок

14. Перемены и упадок

В свои юношеские годы мальчик испытал первое серьезное любовное переживание. Затем на горизонте появилось маленькое облако. Однажды в 186 году он легкомысленно сказал своей возлюбленной, что они не смогут вступать в близость в течение недели или даже больше.

Этим юношей был Публий Эбутий, а его подруга — Гиспала Фецения, опытная куртизанка и бывшая рабыня, которая была немного старше его. Будучи типичной девушкой на одну ночь, она, несмотря на это, обладала благородным сердцем и просто обожала своего молодого возлюбленного. Не он был инициатором этой связи, что было нехарактерно для тогдашнего «мужского» мира, а именно она первая начала с ним знакомство. Получилось так, что вместо того, чтобы зарабатывать на любовных отношениях с ним, как поступают с обычными клиентами, она сама помогала ему деньгами.

Причиной этого являются трудности, которые создавали Эбутию его домочадцы. Он происходил из обеспеченной семьи из высшего сословия, однако его отец умер, когда он был еще младенцем, и Эбутия воспитывали мать и отчим. Они присвоили себе его состояние и старались предоставлять ему как можно меньше средств для удовлетворения его повседневных запросов. Он мог развиваться только благодаря великодушию Гиспалы.

После того как Эбутий начал поправляться от болезни, его мать сказала ему, что хочет приобщить его к тайному культу, посвященному Вакху, которого по-гречески зовут Дионис. Это был бог обильных возлияний и ритуального экстаза. Она дала обет приобщить его Вакху, как только ему станет лучше. Эбутий согласился исполнить ее пожелание, однако она предупредила его, что ему придется отказаться от любовных утех на десять дней перед церемонией.

Это и была причина отказа, и Эбутий объяснил Гиспале, почему он хочет воздержаться от связи с ней. Ее реакция потрясла его. «Да сохранят нас от этого боги! — воскликнула она. — Лучше обоим нам умереть, чем тебе это сделать». Он возразил, что он всего лишь выполняет требование своей матери.

«Значит, твой отчим (потому что, наверное, несправедливо винить твою мать) спешит погубить твою честь, доброе имя, надежды на будущее и самую жизнь».

Взяв у своего возлюбленного клятву сохранить все сказанное ей в глубокой тайне, Гиспала рассказала, что в бытность рабыней она приняла посвящение и что на самом деле этот культ служил прикрытием для страшной распущенности и даже убийства. Судя по описанию Ливия, эти обряды представляли собой «кузницу всех пороков и преступлений, и ни для кого не секрет, что два последних года туда принимают новичков не старше двадцати лет. Как только новичка туда вводят, его, словно жертвенное животное, передают в руки жрецам, а те ведут его в некое помещение, оглашаемое завываниями и пением, звоном литавр и грохотом барабанов, так чтобы ни единый крик насилуемого не вырывался наружу».

Эбутий пришел домой и объявил, что не желает иметь ничего общего с вакхическом культом. Это привело в ярость его мать и отчима, после чего они выгнали Эбутия из дома. Он нашел прибежище у своей тетки, которая посоветовала ему отправиться к консулу Спурию Постумию Альбину и все ему рассказать. После проверки всего того, что поведал Эбутий, Постумий сделал несколько осторожных запросов. Он сделал так, чтобы его теща попросила Гиспалу прийти к ней. Гиспала согласилась, сильно поразившись от того, что такая известная и очень почтенная госпожа желает видеть ее.

Увидев в зале ликторов консула, консульскую свиту, а затем и самого консула, Гиспала едва не лишилась чувств от страха. Через некоторое время она успокоилась и рассказала свою историю. Видимо, первоначально это было чисто женское таинство и происходило оно только три раза в год, но затем жрица из Кампании изменила устоявшийся порядок. Теперь мужчинам также разрешили участвовать в нем, а все обряды стали проводить ночью, и не три, а уже пять раз в месяц. Как написал Ливий: «Больше мерзостей мужчины творят с мужчинами, нежели с женщинами. Тех, кто противится насилию или уклоняется от насилия над другими, закалают как жертвенных животных. Верхом благочестия у них считается готовность к любому кощунству. Мужчины, словно безумные, во время обряда раскачиваются всем телом и выкрикивают пророчества, а замужние женщины, одетые словно вакханки, с распущенными волосами, с пылающими факелами устремляются к Тибру, окунают факелы в воду, и так как те начинены горючей серой с известью, вынимают столь же ярко горящими».

Тех, кто отказывался принимать участие в этом действе, изгоняли или же привязывали к специальным механизмам и бросали в подземные бездны.

Постумий подробно доложил об этом потрясенному сенату. Понимая, что безнравственные поступки обязательно надо осудить, члены сената сильно встревожились, что в тайное сообщество могли попасть представители всех сословий, которые своими поступками могли нанести тайный вред как семье, так и государству. Имя Диониса связывали с разными нарушениями общественного порядка, с отрицанием различий на основе пола, возраста и социального происхождения. По-видимому, не случайно, что все эти оргии происходили в роще на Авентинском холме, традиционном центре народных волнений, и что Эбутий и Гиспала также жили на этом же холме.

Сохранилась надпись, содержащая решение сената об этом культе. Его разослали по всем городам полуострова. Она гласила: «Пусть никто не будет жрецом; никто, ни мужчина, ни женщина, не должен быть магистром (председателем, распорядителем мистерий). Пусть не будет общей казны. Пусть никто не назначает ни председателя, ни товарища председателя, ни из мужчин, ни из женщин. Пусть никто впредь не связывает себя с другим ни клятвой, ни обетом, ни обязательством, ни обещанием и не дает друг другу слова».

Однако приняли меры к тому, чтобы напрасно не оскорблять достоинство божества. Вакхические ритуалы можно было исполнять, но только с официального разрешения и в составе не более пяти человек.

Что же касается наших возлюбленных, то их хорошо вознаградили. Эбутия освободили от военной службы, а Гиспале разрешили выйти замуж за свободнорожденного римлянина, и специальным указом постановили, что вследствие такого брака этот человек не потерпит никакого «ущерба репутации и бесчестия». Что было дальше с Эбутием и Гиспалой, история не сохранила.

С этого официального разрешения пара теоретически получила право стать мужем и женой. Однако юноша вероятно не стал связывать с ней свою жизнь, подобно тем, кто в юности обрел свой первый опыт жизни с обеспеченной и привлекательной взрослой женщиной. К тому же он и его подруга происходили из диаметрально противоположных классов общества. Независимо от того, что постановил сенат, в обществе сохранялось сильное неприятие бывших рабов и проституток. Римляне любой ценой стремились защитить целостность своей родословной.

На счастливый исход можно надеяться с большим сомнением.

Подлинное значение скандала в полной мере показало противоречивые отношения Рима к Греции. С первых лет существования Римской республики греческий мир оказывал на нее главное влияние, но теперь, когда Рим превратился в могущественное государство Средиземноморья, римляне впервые вошли в непосредственное соприкосновение с этой культурой. Они восхищались бессмертными достижениями великого прошлого — произведениями великих трагиков Эсхилла, Софокла и Эврипида, философией Сократа, Платона и Аристотеля, скульптурами Фидия, архитектурой Иктина и т. д. Римляне хорошо понимали, что они не могут соперничать с ними.

Неспособные ни на что потомки этих великих людей свысока смотрели на каких-то провинциалов, только что прибывших из Италии. «Одни осмеивали нравы их и обычаи, другие — их деяния, третьи — облик самого города, еще не украшенного ни общественными, ни частными зданиями». Средний римлянин, со своей стороны, испытывал здоровое недоверие к современным грекам (они были для них классическими «трусливыми мартышками сыроедами»). Ливий хорошо объясняет это, когда с насмешкой описывает вакханалию как «веру, которая пятнает людские умы заблуждениями», а проповедовал ее «низкого происхождения грек, несведущий ни в одной из благородных наук, с которыми познакомил нас, для совершенствования тела и духа, просвещеннейший из народов».

Римский сенат не любил никакие иноземные восточные культы и старался всячески препятствовать их распространению, однако на самом деле это делалось непоследовательно. Вспышка чумы в 293 году привела к тому, что римляне обратились за советом к Сивиллинам книгам и привезли из греческого города Эпидавра священную змею бога врачевания Асклепия (по-латински Эскулапа). На Тибрском острове построили святилище этого бога и центр исцеления. В 206 году появилось пророчество, которое гласило, что если в Италию вторгнется какой-нибудь враг, то над ним одержат победу, только если в Рим доставят Кибелу или Великую Мать (в виде священного черного камня).

Отчаявшись ждать, что Ганнибал когда-нибудь покинет полуостров, римляне с восторгом встретили богиню в своем городе. Для нее построили новый храм на Палатинском холме. Кибела и ее юный супруг, Аттис, олицетворяли ежегодный цикл плодоношения земли в таком виде, который римский традиционалист считал совершенно непристойным. Весенние празднества в честь этой богини, во время которых оскопившие себя евнухи танцевали под звук кимвалов и барабанов, выглядели почти так же причудливо, как и обряды, посвященные Дионису. Начало этому положил Аттис. Как пишет поэт I века Катулл:

Он во власти темной страсти здравый разум свой потеряв,

Сам свои мужские грузы напрочь острым срезал кремнем.

И тотчас узрев, что тело без мужских осталось примет,

И что рядом твердь земная свежей кровью окроплена,

Белоснежными руками Аттис вмиг схватила тимпан,

Твой тимпан, о мать Кибела, посвящений тайных глагол,

И девичьим пятиперстьем в бычью кожу стала греметь.

Это совершенно противоречило римским традициям, поэтому римляне старались как-то ограничить влияние нового культа. Жрецы этой богини всегда были иноземцами, а их численность и их деятельность держали под строгим контролем.

Тем временем, правящие круги, которые обычно следили за исполнением всех правил, поддерживали суеверные ритуалы умиротворения богов, характерные для официальной религии Рима. Никакие изменения не приветствовались, поскольку приверженность обычаям предков (mos maiorum) играла важную роль для благосостояния республики. Иногда это доходило до бессмысленных повторов. Наиболее показателен один пример. Каждый год действующий консул перед уходом со своего поста объявлял имена своих преемников. В 163 году таким консулом был Тиберий Семпроний Гракх, и он, как обычно, провел эту церемонию. Но после того как новые должностные лица приняли дела в своих учреждениях, Гракх обнаружил древнюю книгу религиозных предписаний, в которой прочитал неизвестное ему прежде правило. Плутарх объясняет его так: «Если должностное лицо наблюдает за полетом птиц в специально для этого нанятом за пределами города доме или шатре и, не получив надежных замечаний, вынуждено по какой-либо причине вернуться в город, надлежит отказаться от нанятого прежде помещения, выбрать другое и произвести наблюдения еще раз, с самого начала».

Перед тем как сделать свои консульские объявления, Тиберий непроизвольно два раза использовал один и тот же дом для своих наблюдений. Испугавшись последствий, он передал этот вопрос на рассмотрение сената. Сенат вспомнил о новых консулах и велел им покинуть свои учреждения. Затем их назначили снова уже после того, как все обряды повторили в надлежащем виде.

Приверженность обычаям предков (mos maiorum) получила свое символическое воплощение на похоронах знатных людей. Тело покойного несли на Форум и выставляли в вертикальном положении на ростре, как будто мертвец все еще был жив. Его сын или какой-нибудь другой родственник произносил памятную речь, перечисляя наиболее выдающиеся события его биографии. Это считалось своего рода уроком истории и подтверждением достоинств республики. Полибий, будучи иностранным наблюдателем, значительную часть своей жизни посвятил изучению обычаев римлян. Он описывает самые примечательные особенности этого обряда. Согласно его сообщению, изображение покойного помещали вместе с его знаменитыми предками, и после похорон оно постоянно хранилось в доме в деревянной раке: «Изображение представляет собою маску, точно воспроизводящую цвет кожи и черты лица покойника… Если умирает какой-либо знатный родственник, изображения эти [его предков] несут в погребальном шествии, надевая их на людей, возможно ближе напоминающих покойников ростом и всем сложением. Люди эти [обычно их выбирали из числа членов семьи] одеваются в одежды с пурпурной каймой, если умерший был консул или претор, в пурпурные, если цензор, наконец — в шитые золотом, если умерший был триумфатор или совершил подвиг, достойный триумфа. Сами они едут на колесницах, а впереди несут пучки прутьев, секиры и прочие знаки отличия… Подошедши к рострам, все они садятся по порядку на креслах из слоновой кости».

Какое зрелище должен был представлялть этот обряд! Умершие восстали — возможно, они так и никогда и не умирали — и теперь внимательно слушали истории о жизни своих недавно умерших потомков. Представители нынешнего поколения со всей отчетливостью ощущали, что они находятся под пристальным взором своих предков.

В Риме были и другие примеры того, как священное прошлое тесно соприкасается с настоящим. На каждом углу встречались молельни, храмы и священные рощи, посвященные тому или другому божеству. Храмы представляли собой склады старинных трофеев, бронзовых табличек с текстами законов, соглашений, обещаний совершить приношения и просто старого хлама. На Форуме и в других местах выставляли картины известных военных операций, которые делали специально для триумфов. Шедевры греческого искусства, захваченные при разграблении таких городов, как Сиракузы и Тарент, превратили Рим в своего рода музей под открытым небом. Его можно было уподобить сокровищнице, в которой царил страшный хаос. Эта сокровищница ждала своего историка и собирателя древностей, которые исследовали ее содержимое, хотя эти исследования зачастую основывались на личном впечатлении и не отличались особой точностью.

На Священной дороге немного ниже Форума можно было увидеть скульптурные изображения Ромула и его сабинского коллеги, Тит Татия. В центре самой площади до сих пор росло раскидистое фиговое дерево, под которым волчица вскармливала братьев-основателей. Рядом находился водоем, который теперь уже высох. Он назывался Курциево озеро (Lacus Curtius). Когда-то здесь разверзлась пропасть. Говорили, что она не закроется, пока в него не положат самое ценное, что есть в Риме. Туда кидали золото и драгоценности, но все было тщетно. Наконец, молодой всадник понял, что является ответом на эту загадку. Это — римский воин. Он скакнул в пропасть, и земля сомкнулась у него над головой.

Недалеко отсюда, около храма Кастора с его высоким стилобатом находился источник Ютурны, где божественные близнецы поили своих коней после битвы у Регильского озера. На другом конце Форума располагалась трибуна для ораторов — ростра. Ораторы, обращающиеся к населению, вынуждены были добиваться внимания своих слушателей, которые рассматривали множество статуй. Эти статуи, размером в половину человеческого роста, изображали римских посланников, погибших во время своей службы на благо государства.

Капитолийский холм также был заставлен статуями известных римлян, царей и того, кто их изгнал, — Марка Брута. Среди них выделялись два колосса, установленные в IV веке, — герой Геркулес и сам Юпитер. Там было столько статуй великих людей прошлого, что у прохожих, по-видимому, возникало жуткое ощущение, что они шли через толпу, которую какая-то проходящая Медуза превратила в камень.

Подвалы храма Юпитера Лучшего и Величайшего были завалены не только старинными приношениями, но также скульптурами, упавшими с крыши храма и множеством различных даров. На стенах висели бронзовые таблички с записями условий разных соглашений и текстов законов. В каждом углу стояли военные трофеи и возведенные по обету памятники.

Рим, конечно же, был не только собранием памятников и кладбищем реликвий. Это был живой развивающийся город, который постоянно расширялся и приближался к тому, чтобы стать первым мегаполисом Древнего мира. Центр города — Форум — являлся центром торговли, центром правосудия и политической ареной. Человеческая жизнь во всем ее многообразии проходила свой путь среди статуй, святилищ и храмов.

Нам повезло, поскольку у нас есть описание повседневной жизни, сделанное человеком, который жил и процветал в Риме во время и после войн с Карфагеном. Это был комедиограф Тит Макций Плавт. В одной из его пьес герой проводит своего рода экскурсию по Форуму — месту, где можно встретить наилучшую и наихудшую человеческую натуру. «Без порока ли, с пороком, честного или бесчестного, — говорит он, — здесь огромное множество». На нижней, или южной части торговой площади собирались уважаемые люди, которые, по словам Плавта, «любят вскладчину кутить». Он объясняет: «Если нужен лжесвидетель — вас я шлю к судам», которые проводились под открытым небом около круглого Комиция, где проходили общественные собрания (там было помещение, куда набивалось около пяти тысяч граждан и еще десять тысяч собиралось на Форуме). Хвастуны и лгуны собирались около небольшого храма Венеры Клоакины, или Венеры Очистительницы. Рассказывали, что статуя Венеры здесь как-то попала в открытую канализацию (клоаку), откуда и происходит ее прозвище. Храм представлял собой открытое круглое возвышение с двумя статуями богини. Это место очень располагало к праздному проведению времени.

«А мотов-мужей богатых сыщешь под базиликой», в которой находилась своего рода биржа, где за столами сидели менялы и заключали сделки владельцы разных предприятий. На другой стороне площади стояли ряды Старых лавок (tabernae veteres), где располагались в основном ростовщики. За храмом Кастора и Поллукса ходят разные мошенники, которым нельзя «верить с первых слов». На Этрусской улице (Vicus Tuscus) «люди продают себя». Эта улица вела на Велабр — седловину между Палатинским и Капитолийским холмами, где «вам сами попадутся в сеть хлебники, мясники и гадатели».

Если ослепительно белая столица Птолемеев Александрия имела прямоугольный план, то Рим рос без всякого плана. Здания строились, как попало вдоль древних троп, которые вели на Палатинский и Капитолийский холмы, пока город не превратился в лабиринт темных узких переулков и небольших площадей. Вопросам гигиены почти не уделяли внимания, поэтому часто возникали заразные болезни. Римляне прилагали некоторые усилия (правда, не совсем успешные) для отвода сточных вод и использования их для удобрения полей. Однако затем назрела необходимость доставки в город большого количества питьевой воды. Для этого в 312 и 272 годах построили два акведука, в основном проходящих под землей. Первый акведук построил Аппий Клавдий Цек (о нем см. выше). К середине II века из-за увеличения численности населения города начали строить акведук Марция. С помощью этого замечательного в техническом отношении сооружения вода доставлялась на вершину Капитолийского холма. Немногие могли позволить бани у себя дома, поэтому важнейшей особенностью повседневной жизни римлян стали общественные бани, которых в Риме было около ста.

Большинство проездов в городе были немощеными, однако тротуары, видимо, делали немного поднятыми. Жители сваливали мусор и сливали использованную воду прямо на улицу. Туда же кидали умерших животных, а иногда даже какие-нибудь неопознанные трупы. Из горшков выливали помои, которые часто попадали на головы неосторожных прохожих (для этого приняли законы, определяющие условия возмещения ущерба). Антисанитария была не единственной опасностью улицы, поскольку почти по всей ширине осуществлялось движение повозок, и часто случались случаи наезда на пешеходов.

Город делился на улицы (vicus), которые являлись путями для движения пешеходов и повозок, а также служили общей территорией для жителей окрестных домов. У каждой улицы был какой-нибудь определяющий объект — перекресток, священная роща или святилище. Чтобы улица или дорога получила официальное название, в Двенадцати таблицах определили, что ее проезжая часть должна иметь ширину 2,5 метров на прямых участках и 5 метров на поворотах. Названия заслужили только две дороги — Священная дорога (Via Sacra) и Новая дорога (Via Nova), которая пролегала между Форумом и Палатинским холмом.

Фрагмент диалога из сочинения римского комедиографа середины II века Публия Теренция Афра рисует картину богатой части города. Раб объясняет какому-то пешеходу, как пройти по городу, где нет указателей с названиями улиц.

— Ты знаешь ту галерею у рынка?

— Ну, разумеется.

— Иди от нее прямо по дороге в гору. Дойдя до верха, спускайся дальше вниз. Там будет крутой спуск. Затем на этой стороне увидишь небольшое святилище, а около него — тропинку.

— Какую тропинку?

— Там еще растет большая маслина. Ты точно мимо этой тропинки не пройдешь.

— Ты совершенно прав! Точно!.. Я перепутал. Вернись к галерее и оттуда есть путь гораздо короче, по нему не надо будет так далеко идти. Ты знаешь дом старого Кратина?

— Ну, конечно, знаю.

— Так вот, пройди этот дом и иди прямо по дороге, дойдя до храма Дианы, поверни направо. Не доходя ворот, ты увидишь пруд. Там рядом пекарня, а напротив нее — мастерская. Именно туда тебе и надо.

По обеим сторонам главных улиц располагались лавки или убогие жилища для бедных с одной-двумя комнатами. Лавки обычно были открыты для прохожих, но иногда могли закрываться деревянными ставнями. В них продавались все виды товаров — продукты питания, ткани, посуда, ювелирные украшения и книги. В кабаках подавали вино, смешанное с водой и приправленное травами, медом или смолой (предок нынешнего греческого вина «рецина»). Там также предлагали суп с хлебом, тушеное мясо, нарезанное жаркое, колбасы, пироги, фрукты, всякую выпечку и даже что-то подобное современной пицце. Для более состоятельных посетителей имелись рестораны с посадочными местами.

За рядами лавок и жилых помещений находились дома зажиточных горожан. Первые защищали их от уличного шума и вони. Планировка таких домов строилась по одной схеме, которую расширяли на такую площадь, которую мог себе позволить владелец по своему финансовому положению. Входная дверь через узкий вестибул вела в гостиную или прихожую. Это было помещение без крыши, называемое атриум, по трем сторонам которого находились входы в темные спальни. Напротив входа находилось помещение, называемое таблинум (tablinum), где первоначально размещалась спальня хозяина дома. Позднее таблинум превратился в рабочий кабинет хозяина. На стенах таблинума можно было увидеть красивые фрески, а на пьедесталах — скульптурные изображения предков. По соседству с таблинумом располагался триклиний (triclinium) — столовая, где гости принимали изысканную пищу, лежа на кушетках. В дальнем конце дома находились жилые покои членов семьи, расположенные по сторонам внутреннего дворика с колоннами, или перистиля. В зданиях большего размера имелся второй этаж и летом роль триклиния выполнял перистиль.

Как всегда, некоторые части города были более престижными, а, следовательно, жилье в них стоило дороже, чем в других. Самые дорогие здания располагались на Палатинском и Велийском холмах, а также на отроге, спускающемся вдоль Священной дороги на Форум — центр заключения торговых сделок. Территорию в окрестностях города занимали огороды, где выращивали цветы и овощи. В течение II века большинство таких огородов (horti) выкупили богатые и преуспевающие граждане. Они построили там свои виллы — тихие зеленые уголки, куда можно было удалиться от шумной и суетной городской жизни. Такие виллы представляли собой своего рода «деревню в городе» (rus in urbe).

Внутри городских стен стало слишком мало земли для развития Рима, поэтому вскоре здания стали появляться на Марсовом поле (Campus Martius). Это поле находилось за пределами Капитолийского холма. Его использовали как пастбище, а также на нем проводили военные учения. Сципион Африканский построил на Марсовом поле виллу и разбил сад. В 221 году народный трибун Гай Фламиний построил на поле цирк для проведения Плебейских игр. Его стали называть Цирк Фламиния. Сам трибун несколько лет спустя погиб в битве у Тразименского озера. В этом цирке организовывали рынок и проводили показ трофеев после триумфов. На Марсовом поле также размещались правительственные учреждения. Одно из них — так называемая «Овчарня» (Ovile), огороженное место, где происходило голосование комициев, а другое — Общественное здание (Villa Publica), где постоянно находились чиновники, проводящие переписи, оно также использовалось для набора в армию. В 194 году Общественное здание восстановили и расширили.

Увеличение богатства в Рима во II веке привело к улучшению состояния города. Богатые и знаменитые люди строили триумфальные арки (среди них был и Сципион), портики и базилики для общественного использования. В это время проложили новые улицы и улучшили систему канализации. В строительстве широко использовали бетон (opus caementicium). В городе появились новые храмы, созданные в греческом стиле и облицованные мрамором или травертином. Однако даже от самого крупного римского сооружения того времени — Большого цирка — сохранилась только интересная конструкция из раскрашенных бревен.

Риму предстояло пройти долгий путь, прежде чем он смог достичь великолепия греческих городов Востока.

Беднякам, как всегда, жилось нелегко. В городе было много рабочих мест, например в сфере услуг, в снабжении продовольствием (зерном, мясом, рыбой), в строительстве, в торговле и ремесленном производстве различных товаров (глиняной и стеклянной посуды, изделий из металла). Однако население Рима быстро росло, и многие доступные работы выполняли рабы. Можно предположить, что имел место высокий уровень безработицы или неполной занятости, по крайней мере в какие-то промежутки времени.

Городская земля имела очень высокую цену. Застройщики, как и в современных городах, старались строить ввысь и возводили многоквартирные дома, доходящие до восьми этажей. Сначала они представляли собой хрупкие каркасные сооружения, которые в любой момент могли загореться. С появлением бетона стало возможно строить нечто более прочное. Высокий жилой дом римляне назвали «инсулой», или «островом». Однако инсулы только с виду казались такими прочными, поскольку на самом деле эти дома часто неожиданно разрушались.

Многие люди входили в какие-нибудь общественные объединения (коллегии, дружеские союзы, общины или курии), которые привносили в их жизнь некую стабильность вне рамок семьи. Практически ничего не известно о местных органах власти, кроме того, не было ни постоянной полиции, ни противопожарной службы. В Риме работали четыре эдила (первоначально два эдила были заместителями трибунов, а в 387 году в дополнение к ним появились еще двое, избираемые только патрициями), которые занимались обустройством городского хозяйства, организацией игр, обеспечением города зерном и водой, а также надзором за рынками. Членство в купеческой гильдии, профессиональном союзе или религиозной общине обеспечивало людям некоторую защиту от превратностей судьбы и несправедливостей жизни. Члены этих общественных организаций постоянно встречались (например, раз в месяц), совершали жертвоприношения и устраивали общие застолья. Существовали также районные сообщества, члены которых участвовали в ежегодном празднике Компиталия, проводящемся в честь божеств, покровителей местных перекрестков. Некоторые сообщества представляли собой своего рода похоронные клубы, члены которых делали небольшие, но регулярные финансовые взносы для оплаты своих похоронных затрат.

Отношения этих объединений с государством были непростыми, судя по его реакции на кризис, связанный с проведением вакханалий. Государственные чиновники не знали, что скрывалось за тем или иным объединением. Во время политических потрясений эти объединения вполне могли выступить против существующего порядка. Однако потенциально опасную «горизонтальную» социальную структуру уравновешивала «вертикальная» пирамида клиентуры. Как мы уже знаем, все, кроме представителей высшей власти, являлись клиентами, то есть людьми, зависимыми от одного или нескольких своих более богатых патронов, а вместе с этим, нужными этим патронам. Эти отношения передавались по наследству и признавались всеми членами общества, хотя ни один закон не регулировал их. Если какому-нибудь человеку повезло стать клиентом сенатора, то он обычно с самого утра приходил к его дому и сопровождал его на Форум. Чем больше клиентов сопровождали «большого» человека, тем большим уважением он пользовался. А те, в свою очередь, могли получить от него спортулу (sportula) — немного еды или денег.

Такая система взаимного обмена товарами и услугами прочно связывала общество и практически устраняла возможность возникновения восстания снизу и реформаторских настроений сверху. Конечно, патрон мог оказаться скупым или по какой-то причине оказаться в затруднительном положении. Плавт представляет нам безработного и полуголодного клиента, оплакивающего свою судьбу:

С форума идет с открытой головою к сводникам,

Точно судят подсудимых, точно на суде они!

Нет, шутов ни в грош не ставят, любит всякий сам себя.

Я пошел отсюда, вижу — молодежь на площади.

«Здравствуйте! Где завтракаем?» — я им, а они молчат.

«Кто сказал: идем?» — я снова. Как воды набрали в рот!

Ни смешка! «Обед где нынче?» Головой качнут: нигде!

Рим стал великим и быстро растущим городом, он являлся столицей государства, здесь находилось правительство. На самом деле его жители часто не упоминали его имя, а вместо этого называли его просто «Город» (urbs) — не какой-то обычный город, а именно Город. Однако городская жизнь развращала людей. Они становились бездельниками: богатые — от обилия денег, а неимущие — из-за отсутствия работы. Наиболее сознательные граждане считали, что сельская местность, несмотря на ее удаленность, гораздо лучше подходит для жизни, чем город. В конце концов, сам диктатор Цинциннат, не желая себе ни славы, ни богатства, удалился в свое небольшое поместье после государственной службы. Именно из простых крестьян набирали воинов в победоносные легионы республики. Друг Цицерона, знаток древностей и эрудит Варрон, высказал в трактате «О сельском хозяйстве» свой вывод о значении деревни: «Наши великие предки не без основания предпочитали римлян-селян горожанам».

Простой римский крестьянин своими собственными словами описал хорошую жизнь. Мы можем прочитать их в надписи из итальянского города Форли. Эта надпись рассказывает нам об упорстве, трудолюбии и рассудительности римских крестьян: «Желающий жить поистине хорошо и свободно, последуй этому мудрому совету. Для начала, проявляй уважение везде, где это требуется. Далее, всегда желай своему господину всего самого лучшего. Почитай своих родителей. Добейся того, чтобы тебе доверяли. Не говори и не слушай клевету. Если не будешь никому вредить и никого предавать, то честно и счастливо проведешь радостную жизнь, не касаясь ничего дурного».

После окончания войн с Карфагеном появилось новое поколение политиков, самым деятельным и при этом наиболее несимпатичным из них был Марк Порций Катон (получивший прозвище «Старший» или «Цензор» для отличия от его тезки, жившего в I веке). Он происходил из сословия всадников. Достигнув совершеннолетия, он занимался только тем, что служил в армии или обрабатывал свои поля, точно так же, как и его соотечественник Цинциннат. Плутарх писал о Катоне так: «Спозаранку он отправляется на Форум и ведет дела тех, кто испытывает в этом нужду, а возвратившись к себе, работает вместе с рабами — зимою, надев тунику, а летом нагой, — за одним столом с ними ест тот же хлеб, что они, и пьет то же вино».

Способности Катона заметил его сосед, крупный римский аристократ. Он убедил его перебраться в столицу и заняться политической деятельностью. И вскоре Катон достиг вершины власти.

Катон считал, что в городской жизни неизменно присутствует какое-то непростительное потворство своим слабостям, свойственное грекам. Нравственными устоями каждого истинного римлянина, «обычаем предков» (mos maiorum) являются деревенские добродетели. В своей книге «О земледелии» (De agri cultura) Катон отметил, что «лучше было бы наживаться, занимаясь торговлей, не будь здесь стольких опасностей, и даже отдавая деньги в рост, если бы это только было честным занятием». Но, несмотря на это, далее он пишет: «Из земледельцев же выходят самые мужественные люди и самые дельные воины; доход земледельца самый чистый, самый верный и меньше всего возбуждает зависти; люди, занятые этим делом, вполне благонамеренны». Гражданин на пашне со своим плугом и на поле битвы со своим мечом и копьем является источником всего лучшего, что есть в Риме.

Катон действительно сам обрабатывал свои собственные поля, но он делал это, только когда был молод и беден. Этот строгий лицемер жил очень просто, однако в противоречие своим замечательным принципам накопил огромное состояние путем ростовщичества и вкладов. Как только он добился высокого положения, он перестал жить в своем поместье и управлял им издалека. В своей книге он делится разным практическим опытом. Например, он дает землевладельцу практический совет, как ему проверять свое поместье во время отдельных посещений. Управляющий, или вилик от имени хозяина ведет дела и управляет работниками, некоторые из которых рабы, а некоторые — свободные граждане. За ним необходим жесткий контроль: «Он не должен слоняться без дела; он всегда трезв и никуда не ходит на обед. Рабы у него в работе; он следит за тем, чтобы удалось то, что приказал хозяин. Пусть он не считает себя умнее хозяина… Он не смеет совещаться с гаруспиком, авгуром, предсказателем и халдеем [здесь видимо проявились опасения из-за борьбы государства с вакхическими культами и т. п.]… Он первым встает с постели и последним ложится в постель».

Катону не свойственна сентиментальность. Он стремится к тому, чтобы работники были обеспечены всем необходимым для хорошей работы, но это — все. По его мнению, работники должны либо работать, либо спать. Неумение, болезнь и даже старость не являются причиной невыполнения работы: «Он должен продать состарившихся волов, порченую скотину, порченых овец, шерсть, шкуры, старую телегу, железный лом, дряхлого раба, болезненного раба; продать вообще все лишнее. Хозяину любо продавать, а не покупать».

Мы можем обвинять Катона в жестокости и несоответствии своим принципам, но обстоятельства были таковы, что для самостоятельного мелкого землевладельца, который обрабатывал свое собственное поле и отправлял своих сыновей на войну, золотое время закончилось. Шестнадцать лет пожаров, грабежей и разрушений, произведенных армией Ганнибала, привели к тому, что значительная часть сельских местностей Италии опустела, а население Рима сильно увеличилось. Для восстановления земледелия в прежнем объеме должно было пройти много лет, и в некоторых районах Южной Италии этого так и не случилось.

Бедность отчасти облегчалась развлечениями, которые были тесно связаны с религией. Некоторые периоды года, протяженностью в несколько дней, посвящались богам и считались праздничными. В это время в городе прекращалась общественная и торговая деятельность, не собирался сенат, и вся повседневная городская жизнь прерывалась на зрелища или «игры». Самыми старыми были Римские игры (ludi Romani), проводящиеся еще со времен царей. Их устраивали в сентябре. В это время устраивали танцевальные представления под звуки флейты, которые одновременно служили религиозным обрядом и развлечением. С 240 года до н. э. в программу игр добавили пьесы. Во время трудного и беспокойного времени, когда велась война с Ганнибалом и преодолевались ее последствия, возникли новые игры, ставшие попыткой хоть как-то смягчить грозный и непредсказуемый ход событий или же выразить благодарность за победу.

Как мы уже отмечали, в 221 году плебейский трибун Гай Фламиний основал Народные игры (ludi Plebeii). Затем, в 208 году возникли Аполлоновы игры (ludi Apollinares), в 202 году — игры Цереры (ludi Cereales) и в 194 году — игры Мегалезии (ludi Megalenses), проводимые в честь Великой матери богов перед ее новым храмом на Палатинском холме.

Любители древностей, такие как Варрон, очень любили рассуждать о происхождении уличных представлений. Они возводили их к древним сельским обрядам с танцами и незамысловатыми стихами. В заключение своего вымышленного описания былых времен Вергилий написал, что жители Италии

игры ведут, с неискусным стихом и несдержанным смехом,

страшные хари надев из долбленой коры, призывают,

Вакх, тебя, и поют, подвесив к ветви сосновой

изображенья твои, чтобы их покачивал ветер.

Танцоров для игр сначала приглашали из Этрурии, но (как рассказывают) вскоре им начали подражать римские молодые люди, которые при этом перебрасывались разными шуточками и нескладными стихами собственного сочинения. Затем всю эту пеструю смесь слов, музыки и жестов привели в порядок и придали ей одинаковый размер. Она постепенно превратилась в ремесло, и ее записали. Так возникли письменные комедии, исполняемые во время игр. (При этом молодые танцоры независимо от этого продолжали развивать свою традицию нескладных виршей.)

Первые настоящие пьесы, исполняемые во время игр, написал Ливий Андроник, который по своему происхождению был наполовину греком. Когда римляне захватили Тарент после поражения царя Пирра, Ливия продали в рабство. Он обучал сына своего хозяина и перевел на латынь «Одиссею» Гомера. Цицерон считал его перевод неудачным, однако текст этого перевода проходили в школах, и несчастные ученики должны были учить его наизусть. До нас дошло очень мало сведений о произведениях Ливия Андроника. Известно всего несколько названий его пьес. Он писал фарсы по греческим образцам, такие как «Игрок» и «Кинжал». Его сюжеты в основном представляли собой любовные интриги богатых молодых людей с проститутками (которые всегда оказывались из аристократических родов) и их отношения с хитроумными рабами, которые постоянно затыкали за пояс своих хозяев. Среди наиболее известных преемников Ливия Андроника можно назвать Плавта и Теренция. Плавт (что на латыни значит «плоскостопый», ок. 254–184 гг.) происходил из Умбрии и сначала работал плотником для актерской труппы. Теренций (195 или 185–159 гг.) — бывший карфагенский раб. Эти комедиографы использовали в своих произведениях похожие сюжеты.

Наряду с исконно римскими формами — претекстами (fabulae praetextae) и «документальными» поэтическими драмами о реальных событиях прошлого — ставились трагедии на тему греческой мифологии (например, приключения троянских героев). В трагедиях отражали знаменательные события истории Римской республики, такие как «посвящение» Деция Муса в битве при Сентине и поединок Тита Манлия с вождем галлов.

Представления проходили под открытым небом, зрители располагались на траве или на скамейках, которые ставили перед деревянной сценой. Пьесы выполняли полезную социальную функцию, поскольку они обращались ко всем классам общества. Представители разных общественных слоев сидели в определенных местах. Любой римлянин мог обозреть всех зрителей и увидеть на представлении весь Рим от могущественного сенатора до простого раба, которого отпустили на небольшое время.

Консервативные политики считали, что исполнительские виды искусства являются упадочными и заимствованы у греков. Поэтому она высказывались против того, чтобы построить постоянный театр с хорошей сценой и удобными местами. Однажды сенат принял закон, по которому на представлениях было запрещено устанавливать скамьи или сидеть на земле, «чтобы умственное расслабление сочеталось с положением стоя, свойственным римлянам».

На играх часто стояла очень шумная атмосфера. Теренций очень разозлился, когда из-за шума и беспорядка поставленная им пьеса потерпела неудачу:

Когда впервые начал я играть ее,

Бойцов известных слава (ожидали тут

Канатных плясунов к тому ж), напор толпы

Шум, крики женщин — это все принудило

Меня уйти со сцены раньше времени.

Когда он вновь начал игру и уже начался первый акт, ему опять помешали, поскольку распространился слух, что сейчас будет битва гладиаторов — зрелище, к которому проявляли повышенный интерес.

Поединки насмерть в качестве публичных зрелищ очень похожи на человеческие жертвоприношения. Их происхождение неясно, возможно римляне заимствовали их из похоронных обрядов Этрурии (наряду с охотой на диких животных) или столкнулись с ними в Кампании. Об убийстве пленных при кончине какого-то великого человека сведений нет. Гомер, будучи общепринятым создателем классических традиций, сообщает, что убитый горем Ахиллес «острой медью [мечом] зарезал» двенадцать молодых троянцев на костре своего мертвого друга и возлюбленного, Патрокла.

Не характерны были и рукопашные поединки. Впервые о них упоминается в 264 году, когда началась Первая Пуническая война. На похоронах бывшего консула, Децима Юния Брута Перы, его сыновья вывели три пары рабов, выбранных из пленных, которые боролись друг с другом на Бычьем форуме. В 216 году количество поединков один на один достигло 22, а в 174 году 74 человека боролись в течение трех дней.

Как и в случае с драмой, зрелища и религия были неотделимы друг от друга, поэтому неслучайно гладиаторские бои называли на латыни «munus», то есть «служба» или «пожертвование» предкам и богам. До I века они всегда проводились во время церемонии похорон какого-нибудь родственника мужского пола на временной арене, установленной на Форуме. Поскольку зрелища с насильственной смертью постепенно приобретали все большую популярность, римляне придумали им рациональное оправдание. Считалось, что гладиаторы будут отчаянно сражаться и с достоинством идти на смерть. Они должны были стать вдохновляющим примером и уроком храбрости для римских граждан. Гладиаторы стали символом римского воинственного духа, или, короче — доблести (virtus).

Гладиаторские бои (munera) в основном проводили в декабре во время праздника Сатурналий. Сатурналии можно считать прообразом христианского Рождества. Их начали праздновать в 217 году, и они являлись завершающим праздником года. Этот праздник был своего рода торжеством беспорядка. Если игры подтверждали деление на общественные классы, то Сатурналии на время отменяли его. Начиная с 17 декабря почти на неделю все повседневные общественные отношения переворачивались с ног на голову. Рабов освобождали от работы, а их хозяева прислуживали им и подавали еду (на самом деле часто рабы просто готовили ее заранее). Рабам разрешали играть в азартные игры. Даже Катон давал своим рабам дополнительную порцию вина. Граждане могли не надевать тогу и носить войлочный колпак (pileus), который обычно надевали освобожденные рабы. Во время праздника все обменивались подарками — восковыми свечами и небольшими глиняными фигурками — сигилляриями (sigillaria).

Частые римские праздники, конечно же, смягчали тяготы жизни, но для раба, безработного гражданина и частично занятого работника город все равно оставался тесной, переполненной, вонючей и совершенно нездоровой средой обитания. Богатые и власть имущие наслаждались высоким уровнем комфорта и праздно проводили время, при этом они зорко следили за теми недовольствами, которые окружали их на каждой улице, в каждом переулке и на каждом перекрестке.

Катон неистово противодействовал греческому влиянию — упадническому с его точки зрения. Однако одному человеку, который считался воплощением греческого влияния, Катон так и не смог противостоять. Таким человеком был герой битвы при Заме, непобедимый Сципион Африканский. Значительную часть своей жизни Катон посвятил тому, чтобы как-то опорочить его.

Его раздражало величие Сципиона. Он происходил из очень знатной семьи патрициев, члены которой много раз занимали должность консула. Как мы уже знаем, его отец и дядя были замечательными военачальниками. С двадцатилетнего возраста Сципион занимал командные посты в армии и за время своей службы не проиграл ни одного сражения и не видел римскую армию побежденной. Во время ведения военных действий в иноземных странах Сципион стремился создать вокруг себя обстановку, свойственную какому-нибудь эллинистическому монарху. У него не было ни терпения, ни внутренней гибкости, чтобы процветать в условиях рыночной конкуренции. Замечательный военачальник оказался никчемным политиком.

Катон считал, что самым худшим качеством Сципиона была его приверженность греческой культуре. Он любил носить греческие одеяния (а если он надевал тогу, то складывал ее таким способом, что давал повод своим недругам говорить о его женоподобном одеянии). Сципион написал автобиографию на греческом языке и очень хорошо говорил на нем. Двум своим сыновьям он дал греческое воспитание. По-видимому, его также получили две его дочери. Одну из них, Корнелию, которая вышла замуж за приверженца религиозных правил Тиберия Семпрония Гракха, считали очень культурной и высокообразованной женщиной.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.