XXIII. СЛУЧАЙНОСТИ И ЗАКОНОМЕРНОСТИ В КАРЬЕРЕ СТАЛИНА

XXIII. СЛУЧАЙНОСТИ И ЗАКОНОМЕРНОСТИ В КАРЬЕРЕ СТАЛИНА

Заметили ли биографы Сталина целую цепь "случайных событий", которые каждый раз выводили его из прямо-таки рокового положения и служили новой вехой на путях его стремительной карьеры? Положение отчаянное, ужасный дамоклов меч вот-вот готов сорваться прямо на голову Сталина, абсолютно некуда деваться и не от кого ожидать руки помощи. "На этот раз, ты, проклятый, отсюда не уйдешь!" — пророчат ему враги, а он не только выходит из-под меча, но с львиной силой, с волчьей хваткой и с дьявольским коварством направляет тот же меч на голову врагов, злорадствующих зрителей и даже собственных спасителей. Теперь он на переднем плане в позе благодетеля для уцелевших, в образе мстителя против будущих врагов. Он умеет эксплуатировать и "дары судьбы". Случайность объявляет закономерностью, а закономерность сводит к случайности. Его интеллектуальная примитивность недоучившегося семинариста получает ореол всепобеждающего величия и всевидящего гения. Если до очередной "случайности" "он был знаменит только у своих знакомых", как сказал бы Генрих Гейне, то после нее сама слава толкает его на более широкую сцену. Сейчас он снова на трибуне перед толпой, которая, частью с восхищением, частью с недоумением смотрит на его малоимпозантную по внешности, но необыкновенно живучую фигуру триумфатора. Он, знающий, как никто, цену толпе и самому себе, величаво позирует перед толпой и надменно выступает перед врагами. Толпа ему аплодирует за величие, а враги втихомолку вспоминают слова Перикла: "Дело в том, что кичливость бывает и у труса, если невежеству помогает счастливый случай!".

Но сколько же должно быть этих "случаев", чтобы они определили не только непостижимое восхождение одного человека, но и гибель целого поколения?

Первая русская революция. Крайние и тогда бросают в буйствующую толпу заразительный лозунг — "грабь награбленное"! Большевики создают отряды партизан, террористов и вооруженных "экспроприаторов" (слово "грабитель", режущее ухо даже самого грабителя, Ленин заменяет почти академическим иностранным словом "экспроприатор" или сокращенно — "экс").

Рядовой Джугашвили "случайно" возглавляет грузинских "эксов" и руководит грабежом тифлисского казначейства. Сотни тысяч рублей через будущего министра иностранных дел — Литвинова — переводятся за границу в кассу Ленина. Полиция тщетно ищет грабителей, арестовывает тысячи людей, в том числе и помощника Сталина по грабежу, тифлисского армянина Камо (Тер-Петросяна). Камо арестован за границей, в Берлине, по требованию русского правительства, как грабитель казначейства. Улики против Камо абсолютные и бесспорные. Он должен быть допрошен и выдан русской полиции, чтобы наказать как его самого, так и его руководителем. Для таких преступников царизм знает в революционное время только одно наказание: суточный военно-полевой суд, а на второе утро — виселица. В берлинском полицай-президиуме идут интенсивные допросы, Ленин награбленные деньги столь же интенсивно превращает в пламенные революционные прокламации и бросает в гущу бунтующей России. Джугашвили с видом святого простака и невинного младенца ходит днем по Тифлису, коротает ночи в духанах, а деньги выпрашивает… у агентов тайной полиции. Но страх временами охватывает душу: а что, если Камо вдруг расскажет немцам тайну преступления в надежде на недосягаемость русской полиции и в погоне за славой русского революционера или, что еще хуже, педанты законов и законности — немцы — отдадут Камо в руки законного судьи — русского правительства? Тогда уж не миновать веревки на шею. Но опасения Джугашвили напрасны. Камо объявляется сумасшедшим. Немцы приходят к заключению, что Камо, вне сомнения, преступник, но его сумасшествие тоже несомненно. Под ужасом содеянного преступления он лишился рассудка. Показания умалишенного не могут иметь юридической силы, да и сам он теперь безответственен перед законом. Редкая сенсация для мировой криминальной литературы. "Грабитель тифлисского банка сошел с ума", — кричат газетные шапки, и только тогда Джугашвили вздыхает облегченно. Но не надолго. В один из черных дней сумасшедшего сажают в одиночную камеру тифлисской уголовной тюрьмы. Сейчас уже и Джугашвили уверен: "Все кончено, погиб Камо, погиб и я!" Культурным немцам не угнаться за нашими жандармскими профессорами. Эти выбьют из Камо или дух или полное признание со всеми деталями. Новые допросы, новые "психоанализы" и под конец новые пытки. Но напрасно! "Если когда-нибудь на этой земле люди сходили с ума, то Камо король сумасшедших", — решает полицейский следователь и направляет его в сумасшедший дом, в палату тихопомешанных Наполеонов. Джугашвили "случайно" ускользает от веревки[76].

Он ссылается по другому преступлению в Сибирь. Но он бежит. Его опять ссылают подальше, но он опять бежит. Так, уже в общей сложности пять или шесть раз Джугашвили ссылают все дальше и дальше, и каждый раз ему "случайно" удается побег, и он появляется то в Баку, то в Тифлисе, то в Петербурге. Но наконец его загоняют в далекий край (Туруханская ссылка) под "строгий надзор". Побег оттуда считался почти безнадежным делом. Однако и тут "счастливая случайность" снова помогла неугомонному "беженцу". Еще не успел Джугашвили разработать маршрут своего нового побега, как его призывают в армию, но тем временем революция мощной волной прибила его к берегам Невы в апартаменты Смольного дворца в качестве члена ЦК партии большевиков и депутата всесильных Советов рабочих и солдат, но уже не как безвестного Джугашвили, а как будущего Сталина.

Октябрь. Ленин у власти. Все еще малоизвестный, Сталин получает маловажный пост народного комиссара по делам малых национальностей России. У этого министерства нет почти никаких функций. И на малые народы распространяется власть "классических министерств". Сталину делать нечего. Он просто "номинальный министр", да и пост выдуман Лениным специально для него, чтобы отблагодарить за прошлое, но и до настоящего дела не допускать. Слишком примитивен, груб, все еще "экс". Пусть пока что присматривается к другим, как надо управлять "награбленным". Сталин исполнителен, терпелив, лоялен, по-собачьи "предан Ильичу", до приторности вежлив по отношению к сильным, бесчеловечно жесток к "врагам революции". Такому надо дать власть побольше. Сталин — нарком Рабоче-крестьянской инспекции, блюститель законов революции. Враг врагов и бич нового советского бюрократизма. Вернейшее око Ильича.

Гражданская война. Троцкий — полководец Красной Армии, Сталин уполномоченный по хлебу. Столицы голодают. Сталин с Волги снабжает их хлебом, забранным у крестьян штыками солдат продовольственных отрядов и частей Особого назначения. Сталин снабжает Ленина хлебом и в компенсацию требует, чтобы Ленин снабдил его мандатом, дающим ему власть над Южным фронтом Троцкого[77]. Ленин колеблется, Сталин задерживает хлеб ("без мандата ему не дают хлеба!"). Но без хлеба Ленин погиб. Революция удалась из-за лозунга: "Даешь хлеба, хлеба, хлеба!". Пролетариат "победил" и теперь говорит просто и естественно "давай мой хлеб". А хлеб там, где Сталин. Нечего делать: Ленин посылает Сталину мандат. Сталин посылает хлеб Ленину с приложением своего "гениального" "плана разгрома Деникина". Заодно тут же, пользуясь ленинским мандатом, организовывает военную оппозицию (Ворошилов, Буденный, Егоров и др.) против Троцкого. Троцкий требует убрать лидера "партизан" Сталина. Сталина убирают. Плохо, но он покорно подчиняется. Рано. Надо ждать своего счастья. Не просто ждать, а ковать его. Как ковать? Теми же методами, как потом другие ковали его у самого Сталина: лестью, преданностью, исполнительностью, послушностью, но и подлостью. Сталин скромно, но демонстративно заявляет: "голосуйте за Ильича — не ошибетесь!" (то же твердили потом по адресу Сталина его "соратники"). Так было во время Брестского кризиса, так было во время профсоюзной дискуссии с Троцким, так было во время "рабочей оппозиции" и оппозиции "демократического централизма". Так было всегда после первого ленинского удара. Да, Сталин не просто лоялен, но он глубоко предан.

1920 год. Ленину исполняется 50 лет. Сталин требует публичного празднования даты рождения "великого вождя мировой революции". Ленин хочет показать, что ему чужды внешний блеск, шум и торжественные фанфары. Он старается избежать этого, но Сталин неумолим. В "Правде" появляются юбилейные статьи Троцкого, Бухарина, Зиновьева, Сталина и других. В статьях дается в биографических датах Ленина анализ истории русской революции. Статьи блестящие, торжественные, высокостильные. Самая слабая из них статья Сталина. Слабая литературно. Но только в этой статье разгадан весь Ленин: "Ленин-вождь, Ленин-организатор, Ленин-идеолог". Весь Ленин вылит в сжатых, льстивых, до упрощенства простых литературных формулах. Ленин — враг фразы и рисовки, впервые увидел себя в зеркале. Нет, Сталин не просто исполнителен, но он и талантливый интерпретатор большевизма! Но Ленин все еще не сдается. Однако враги Троцкого — Зиновьев и Каменев выдвигают Сталина на пост генерального секретаря ЦК, чтобы руками Сталина выгнать оттуда троцкистов. Ленин все еще колеблется, он против. Собственно, только он и знает Сталина. Знает даже, куда стремится Сталин, а Зиновьев и Каменев считают его просто удобным оружием против Троцкого. Ленин болен уже давно, временами возвращается в Кремль, но почти потерял контроль над партией.

XI съезд партии (1922 г.) — зиновьевцы проводят Сталина "генеральным секретарем" ЦК. Троцкий считает даже ниже своего достоинства придавать какое-либо значение этому "техническому" факту. Ленин сдается, Сталин переселяется в ЦК и тут же приступает к войне против Троцкого. Новые кадры в ЦК. Зиновьевцы и сталинцы на паритетных началах. Глубокая конспирация и глухая борьба. Дело принимает серьезный оборот. Сталин, Зиновьев и Каменев конспирируют даже против Ленина. Больной Ленин, находясь в Горках, требует отчета от Сталина. Сталин отчета не дает. Возмущенные поведением Сталина троцкисты бомбардируют Ленина письмами, но Ленин бессилен. Сталин уже громит своих врагов в Грузии — членов ЦК и руководителей грузинского правительства, многие из которых являются личными друзьями Ленина и Троцкого. Ленин требует отчета, но Сталин его не дает. Тогда Ленин посылает с ультиматумом свою жену — Крупскую, но Сталин бесцеремонно выставляет ее из кабинета, да еще обзывает нецензурными словами. Умирающий и бессильный Ленин пишет "Политическое завещание" — убрать Сталина со всех постов в партии — и вдобавок, после "разговора Сталина по телефону с Крупской", краткую записку в ЦК, что он порывает всякие отношения со Сталиным. Теперь судьба Сталина на волоске — авторитет Ленина в партии и ЦК непререкаемый. Первый день возвращения Ленина к работе — последний день сталинской карьеры. Но тут опять помогла "случайность" — Ленин умирает, и Сталин остается.

Еще один, правда, не последний, но самый свежий пример. 1941 год. Война. Триумфальный марш немцев в глубь России. Судьба Сталина и режима на волоске. Она, собственно, предрешена: один на один с Гитлером Сталин бы погиб. Трагическая "случайность": Рузвельт и Черчилль спасают удачливую голову Сталина — на свое же несчастье.

Если в будущем какой-либо суеверный биограф Сталина возьмется за перо, то таких "счастливых случайностей" он установит уйму. Но я не суеверен и думаю, что в этом хаосе "случайностей" — величайшая закономерность криминальной карьеры Сталина. До конца Сталина могут понять лишь криминалисты и психологи, но никак не историки и социологи.

Но я не могу не указать здесь и еще на одну "случайность", которая имеет прямое отношение к моему дальнейшему изложению.

Один счастливый случай в борьбе Сталина против правых представился еще до того, как он окончательно разделался с врагами в ЦК. Это было 21 декабря 1929 года. Сталину в этот день исполнилось 50 лет. Но отмечать даты рождения или даже юбилеи вождей не принято в партии. Ленинский юбилей был единственным исключением, но то был все-таки Ленин. Молотов, Каганович и Ворошилов решили в полном согласии с амбицией Сталина "легализовать" нового вождя партии. До сих пор все члены Политбюро назывались "вождями партии" и перечислялись всегда в алфавитном порядке. Если же речь шла о каком-нибудь отдельном члене Политбюро, то писали просто: "один из вождей или руководителей партии". Теперь впервые был нарушен и алфавит и вместе с тем ликвидирован "институт вождей" — Сталин объявляется публично "первым учеником Ленина" и единственным "вождем партии". "Правда" была заполнена статьями, приветствиями, письмами, телеграммами о "вожде" (прилагательные вроде "мудрый", "великий", "гениальный" пришли позднее, по мере развития аппетита). Почин "Правды" подхватили другие газеты, за ними — журналы, провинциальные газеты, радио, кино, клубы, вся пропагандная машина партии. Уже во всей прессе завелся стандарт — каждая статья начиналась ссылкой на "вождя" и кончалась верноподданнейшим поклоном по его же адресу. Юдины и Мехлисы, Вышинские и Варги талантливо оспаривали друг у друга пальму первенства по восхвалению Сталина. Но всех этих "академиков" превзошел потом неграмотный акын Казахстана Джамбул, который в той же "Правде" кратко и образно определил, кто такой Сталин: "Сталин — глубже океана, выше Гималаев, ярче солнца. Он — учитель Вселенной!". Вот все это бешеное соревнование во лжи, фальши и виртуознейшей лести началось официально с тех дней. Сталин ответил на все это притворное раболепство краткими, но производящими впечатление строками: "Я готов отдать и впредь за дело партии все свои силы и способности и, если потребуется, и всю свою кровь, каплю за каплей".

Враги Сталина острили тогда — "к чему такая скромность — "капля за каплей" — отдал бы всю кровь сразу!"

Вот в зените этой пропагандной шумихи — 27 декабря 1929 года[78] — Сталин единолично и без решения ЦК произнес смертный приговор многомиллионному российскому крестьянству — так называемому "кулачеству". В речи на конференции "аграрников-марксистов" в этот день Сталин заявил: мы делаем новый поворот в нашей политике и приступаем к "ликвидации кулачества, как класса, на основе сплошной коллективизации". Таких кулаков в стране было, по официальной статистике, 5 миллионов человек и кандидатов в них — "зажиточных и подкулачников" — не менее 13 миллионов. Началась подлинная война на истребление крестьянства. Только тогда, когда я увидел своими глазами в Центральной России и на Кавказе, как проводилась эта "коллективизация и ликвидация", я понял Дедодуба: "в деревне идет настоящая война, хуже гражданской и германской!" Я не стану рисовать здесь ни ужасов этой "войны", ни ее последствий в стране. Об этом хорошо и много рассказано другими свидетелями. Здесь я хочу только сказать о том, как реагировали на "новый поворот" люди правой оппозиции.

Я упомянул, что выступление Сталина последовало неожиданно и без решения ЦК. В решении по сельскому хозяйству, которое принял пленум ЦК за месяц до выступления Сталина ("ноябрьский пленум"), ни слова не сказано ни о "новом повороте в политике партии", ни о ликвидации "кулачества, как класса". Там говорится, правда, что "колхозное движение ставит задачу сплошной коллективизации перед отдельными областями", но абсолютно нет ни единого слова о "ликвидации кулачества, как класса", а там, где речь идет об этой части крестьянства, сказано лишь следующее: "развивать решительное наступление на кулака, всячески преграждая и пресекая попытки проникновения кулаков в колхозы"[79].

Но пропагандная ругань по адресу "кулаков" не сходила со страниц советских газет, начиная уже с VIII съезда партии (1919 г.). Сталин же заявил теперь о "ликвидации", то есть конфискации имущества и земли у пятимиллионного крестьянства (для начала) и выселении его в сибирские тундры без крова, одежды и пищи, причем поголовно — от грудных детей и до глубоких стариков. Даже в мрачные эпохи рабства и работорговли щадили детей, матерей и стариков. Сталин не щадил никого. Такая расправа с крестьянством считалась настолько невероятной, что первое время мы думали, что Сталин сказал это ради красного словца или просто сболтнул лишнее по неосторожности. Когда же выяснилось, что Сталин вовсе не занимался упражнением в красноречии, в верхах партии, не говоря уже об оппозиционных кругах, началось весьма серьезное брожение. Рыков и Томский подали протест в ЦК против "самовольного" выступления Сталина и прямого нарушения решения последнего пленума о политике в деревне. Раскаявшиеся было Угланов, Котов и другие поспешили присоединиться к протесту. От местных секретарей партии и членов ЦК и ЦКК начали поступать недоумевающие телеграммы и запросы. На время создалось неуверенное, почти кризисное положение, когда правые, поймав Сталина с "поличным", могли бы призвать его к ответу как узурпатора власти не только Политбюро, но и ЦК.

Сталин метался между Молотовым и Кагановичем, низы настойчивее требовали разъяснения, члены ЦК считали себя обойденными, но правые ограничились паллиативными мерами "торжественного протеста". О Бухарине ничего не было слышно. Отдав Рыкова и Томского на произвол Сталина, он как бы пассивно мстил им: вот вам, простофили, Сталин. Любуйтесь и катитесь вместе с ним в яму! Но чем больше росли трудности, тем увереннее росла сила Сталина. 5 января 1930 года Политбюро одобряет задним числом речь Сталина и выносит решение "о темпе коллективизации"[80] по всему СССР. Правые воздерживаются. Запросы с низов и недоумения членов ЦК прекращаются. Страна погружается в принудительную и кровавую коллективизацию. Победа Сталина над ЦК — полная. Насколько он победил партию и народ, покажут коллективизация и "ликвидация кулачества". Но тут перспективы — мрачные. Отдельные крестьянские вспышки в связи с "чрезвычайными мерами" на хлебозаготовках осени 1929 года перерастают в грозные тучи крестьянских бунтов по всей стране — в Центральной России, на Урале, в Сибири, в Туркестане, на Кавказе… Происходит второе издание крестьянской революции 1905 года, но без поддержки рабочих города, при молчании интеллигенции, при безучастности внешнего мира… Мужики с вилами бросаются на первые, для них еще диковинные, советские танки (первое "боевое крещение" советские танки получают в войне против собственного народа), женщины — на штыки чекистов, дети истерически плачут на телах умерщвленных родителей, а танки, пушки, пулеметы и штыки безжалостно и с какой-то жуткой планомерностью "коллективизируют" одних, ликвидируют других. Да, это действительно хуже любой войны, которая когда-либо разыгрывалась в истории народов и государств.

"Оперативные сводки" с фронтов этой войны доносят в ЦК: абсолютное большинство крестьянства предпочитает физическую ликвидацию начавшейся принудительной "коллективизации".

"Мудрый вождь" приказывает еще и еще раз нажать, наступить, сломать, разбить "кулацкий саботаж". Но все это тщетно и напрасно. Крестьяне умирают, но не сдаются. Правда, все это неорганизованно, стихийно, без связи и порою безумно. Но каждый миг может объявиться новый Пугачев, и тогда судьба советской власти — в руках такого Пугачева. Страна — крестьянская, армия тоже. Революция тоже была крестьянско-солдатская, хотя ее узурпировал город, но нынешняя революция может жестоко отомстить городу. Реалисты и трусы из Политбюро, наконец, спохватились. Надо предупредить Пугачева. Теперь уже по решению Политбюро Сталин выступает с новым заявлением в "Правде" — 2 марта 1930 года. Выходит статья Сталина под фарисейским заглавием: "Головокружение от успехов". Оказывается, у большевиков "вскружилась" голова от "больших успехов по коллективизации", и в этом "головокружении" наши местные организации ("стрелочник — виноват"!) начали насильственно коллективизировать крестьян. "Это, — говорит Сталин, — является нарушением "ленинского принципа" добровольности в колхозном движении". 15 марта 1930 года выходит и новое постановление ЦК, которое подтверждает статью Сталина и во всеуслышание объявляет о "добровольности колхозного движения".

Оба документа исключительно важны: они удостоверяют то, что происходило в Деревне, и объективно признают банкротство политики ЦК в колхозном движении.

"Нельзя насаждать колхозы силой, — писал Сталин в этой статье и тут же спрашивал: — А что иногда (!) у нас происходит на деле? Можно ли сказать, что принцип добровольности и учета местных особенностей не нарушается в ряде районов? — И тут же отвечал: — Нет, нельзя этого сказать"… В замаскированных формулировках, ссылками на "огромные успехи" Сталин старался в этой статье переложить собственную вину на местные организации. Но и тогда было известно, а впоследствии заявили об этом и официально, что выступление Сталина с "Головокружением от успехов" не было добровольным, личным почином. Оно было продиктовано до смерти испуганным ЦК. Его же собственные единомышленники заявили ему прямо:

— Ты сам заварил эту кашу, ты сам должен ее и расхлебывать!

Во второй своей статье на ту же тему ("Ответ товарищам колхозникам") Сталин, встав в невинную позу простого исполнителя воли ЦК, прямо признался[81]:

"Иные думают, что статья "Головокружение от успехов" представляет результат личного почина Сталина. Это, конечно, пустяки. Не для того у нас существует ЦК, чтобы допускать в таком деле личный почин кого бы то ни было. Это была глубокая разведка ЦК. И когда выяснились глубина и размеры ошибок, ЦК не замедлил ударить по ошибкам всей силой своего авторитета, опубликовав свое знаменитое постановление от 15 марта 1930 года".

Сделав это признание о своей "скромной роли" во "всесильном ЦК", но тщательно избегая даже упоминания о своем единоличном приказе о коллективизации 27 декабря, Сталин еще раз делает комплимент Центральному Комитету, без которого "трудно остановить во время бешеного бега и повернуть на правильный путь людей, несущихся стремглав к пропасти"[82] (курсив мой. — А. А.). Сталин во главе ЦК стремглав летел бы в пропасть, если бы ЦК временно не встал над Сталиным, — таков смысл этого признания. Впрочем, такой вывод из этого выступления подтверждает сам Сталин в той же статье, когда констатирует, что "Вполне реальна опасность превращения революционных мероприятий партии в пустое, чиновничье декретирование со стороны отдельных представителей партии… Я имею в виду не только местных работников, но и отдельных областников, но и отдельных членов ЦК".

Сталин так заканчивает свое признание основной опасности, создавшейся в связи с колхозными восстаниями[83]:

"Опасность состоит здесь в том, что они, эти ошибки ведут нас прямым сообщением к развенчанию колхозного движения, к разладу с середняком, к дезорганизации бедноты, к замешательству в наших рядах… имеют тенденцию толкнуть нас… на путь подрыва пролетарской диктатуры" (весь курсив в цитате мой. — А. А.).

Ведь все это, собственно, было то, против чего предупреждали правые Бухарин и другие.

Но Сталин не был бы Сталиным, если бы он и это свое очевидное и им самим же косвенно признанное (ошибки "отдельных членов ЦК") преступление не отнес на счет правых. "Левые загибщики являются союзниками правых уклонистов", — безапелляционно заявляет неповторимый "диалектик" Сталин[84]. Обратимся теперь и к самому "знаменитому" постановлению ЦК от 15 марта 1930 г.[85]

"Полученные в Центральном Комитете партии сведения, — говорится в нем, о ходе колхозного движения показывают, что… наблюдаются факты искривления партийной линии в различных районах СССР… В ряде районов добровольность заменяется принуждением к вступлению в колхозы под угрозой раскулачивания, под угрозой лишения избирательных прав и т. п. В результате в число раскулаченных попадает иногда часть середняков и даже бедняков, причем в некоторых районах процент "раскулаченных" доходит до 15, а процент лишенных избирательных прав — ДО 15–20. Наблюдаются факты исключительно грубого, безобразного, преступного обращения с населением… (мародерство, дележка имущества, аресты середняков и даже бедняков и т. п.)… (в некоторых районах коллективизация за несколько дней "доходит" с 10 до 90 %)… (происходит) административное закрытие церквей без согласия подавляющего большинства села… и упразднение в ряде мест рынков и базаров…"

То, что произошло после этого в деревне, было катастрофической иллюстрацией провала сталинской политики. Вот данные из разных советских источников, которые лучше всяких рассуждений демонстрируют масштаб этого провала[86]:

Годы и месяцы Коллективизация всех крестьянских Хозяйств в СССР"%

Июнь 1928 1,7

Июль 1929 3,9

Октябрь 1929 4,1

Январь (20) 1930 21,0

Март (10) 1930 58,1

Апрель 1930 37,0

Май 1930 28,0

Июнь 1930 24,0

Сентябрь 1930 21,0

Всем этим "головокружением от успехов" ЦК был обязан своему "мудрому" вождю. Но вождь вышел сухим из воды. Цель статьи Сталина и постановления ЦК — временный отказ от политики насильственной коллективизации и ускоренной массовой ликвидации "кулачества", чтобы спасти положение, — была достигнута. Политика Сталина позорно провалилась, основная масса крестьянства вышла из колхозов, деревня успокоилась. Но позорно провалилась и политика правых. Небывалые во всей истории сталинизма шансы — шансы силой скинуть сталинский режим — были упущены самым непростительным образом. В условиях, когда решительно все прогнозы правых оправдались, в условиях, когда почти вся Россия ответила на аракчеевскую политику Сталина — Молотова — Кагановича крестьянскими бунтами, в условиях, когда сам Сталин, потеряв голову, метался из стороны в сторону, в условиях, когда Красная Армия, то есть те же крестьяне в красноармейских шинелях, отказывались стрелять в своих братьев, в условиях, когда в местных партийных организациях царила паника, и в самом ЦК растерянность и неуверенность, — в этих условиях единственно правильной политикой была бы политика демонстративного разрыва со сталинским ЦК, политика апелляции к народу. Правда, позже, на своем процессе в марте 1938 года, Бухарин заявил, что он обманывал ЦК, подавая заявление о лояльности с тем, чтобы подготовить и возглавить крестьянские восстания в стране против сталинского режима. Это была чудовищная неправда, вложенная в уста Бухарина самими чекистами. Но зато верно другое. Среди рядовых членов оппозиции, среди московских групп были люди ("активисты"), которые требовали от своих лидеров энергичных действий по свержению Сталина, пользуясь крестьянскими бунтами и банкротством сталинской политики.

Как отвечали лидеры на эти требования? Читатель уже знает, как отвечал на это Бухарин. Укажу еще и на другую, не новую, но весьма характерную для сталинской политики черту — на умение маневрировать между "кнутом и пряником". Каждая репрессия широкого масштаба в СССР всегда сопровождалась определенными материальными подачками. Так было и сейчас. Но цель подачек на этот раз была другая — если не вышло кнутом, так заманить крестьян "пряником" в те самые колхозы, против которых они столь решительно и пока успешно восстали. В цитированной выше статье "Ответ товарищам колхозникам" от 3 апреля 1930 года (кстати сказать, никаких вопросов Сталину колхозники не задавали — они были выдуманы самим Сталиным для его излюбленной формы "изложения") Сталин довольно ясно говорит об этом "прянике"[87]:

"На днях Советская власть решила освободить от налогового обложения на два года весь обобществленный рабочий скот в колхозах (лошадей, волов и т. д.), всех коров, свиней, овец и птицу, находящихся как в коллективном владении колхозов, так и в индивидуальном владении колхозников.

Советская власть решила, кроме того, отсрочить к концу года покрытие задолженности колхозников по кредитам и снять все штрафы и судебные взыскания, наложенные до 1 апреля на крестьян, вошедших в колхозы.

Она решила, наконец, обязательно осуществить кредитование колхозов в настоящем году в размере 500 миллионов рублей".

Тут же для еще большей ясности Сталин добавляет: "Этих льгот не получат крестьяне, ушедшие из колхозов". Но каким же образом могут и эти крестьяне получить такие великодушные и щедрые "милости" Сталина?

Сталин прямо отвечает: "Только возвращением в колхозы могут они обеспечить себе получение этих льгот". Я не хочу предвосхитить свое дальнейшее изложение, но я должен сказать в связи с этим и о том, что Сталин сознательно умолчал — постановление ЦК об этих льготах Для колхозников и возвращавшихся в колхозы было принято вместе с другим постановлением, до сих пор не публикованным, но строго проводившимся в жизнь о применении серии налоговых и экономических репрессий по отношению к тем "беднякам и середнякам" в деревне, которые отказываются добровольно войти в колхозы. Коротко — весь смысл "мирных" репрессий сводился к тому, чтобы упорствующие крестьяне ясно осознали и заявили: "Жить вне колхоза просто невозможно!" Хотя колхозы все еще "бумажные", но сам факт номинального нахождения в колхозах освобождает крестьян от ряда высоких обложений и налогов, да еще они получают кредит (в деньгах, ссудах, в сельскохозяйственном инвентаре и т. д.). Совершенно другое создалось положение у единоличных крестьян — сегодня номинально свободных, но завтра так же обреченных на колхозное ярмо, как и нынешние "передовики". Поэтому прав был Сталин, когда в той же статье писал: "Крестьяне допускают ошибку, уходя из колхозов". В конечном счете и сами крестьяне скоро поняли эту свою "ошибку". Жестокая действительность нанесла смертельный удар иллюзии о возможности оставаться вне колхоза. Стало ясно, что имеются только два пути: один путь — в колхоз, с широкими обещаниями "счастливой жизни"; другой путь — в Сибирь, где безжалостный НКВД находится в вернейшем союзе с суровой природой. Третьего пу не было.

Такой скандальный провал политики коллективизации который ясно предвидели и о котором безуспешно предупреждали бухаринцы, вызвал величайшее замешательств в рядах партии. Все видели и чувствовали, что статьи постановления ЦК — это просто громоотводы против наэлектризованной до предела и в партии, и в стране атмосферы. Трудно было бы найти в партии мало-мальски мысляще! го человека, который бы не повторил слов М. И. Калинина сказанных им, по свидетельству Л. Троцкого, по другому поводу:

"Сталин может завести нашу телегу в такую пропасть из которой никому из нас не выбраться".

Но в том-то и заключалась другая характерная черта Сталина, что, заведя однажды партийную телегу в какую либо пропасть, он выходил оттуда через трупы тех, кого в свое время железной рукой в нее запрягал. Так поступил Сталин и на этот раз. Несмотря на то, что крестьянство бунтовало по всей стране, несмотря на то, что партийная масса стала в явную оппозицию к политике ЦК, несмотря на то, что даже ортодоксальнейшие члены ЦК и ЦКК на мест требовали обсуждения чрезвычайного положения на чрезвычайном съезде партии, Сталин — Молотов — Каганович не удосуживались даже созвать пленум ЦК. Не созывали они съезда или пленума ЦК именно в силу этих же обстоятельств.

Между тем срок очередного пленума ЦК уже наступал. Устав партии гласил, что "Центральный Комитет имеет не менее одного пленарного заседания в два месяца"[88].

Последний пленум был 10–17 ноября 1929 года, сейчас прошел уже январь. Но прошел не только январь, а прошло почти восемь месяцев, пока Сталин и сталинцы решились на созыв пленума ЦК, в котором они были в абсолютном большинстве на последнем, ноябрьском пленуме, когда они громили бухаринцев только за то, что те предупреждали против опасной "пропасти".

Сталин, конечно, был прав, отказываясь от созыва пленума. Теперь последний фанатик из его собственного окружения видел, что партия провалилась на коллективизации из-за Сталина и его "ближайших соратников" и что лично он и его друзья должны ответить за этот провал перед пленумом.

В этих условиях созвать собрание высшего учреждения партии — значило совершить политическое самоубийство. Сталин был последним в составе ЦК, кто был бы способен на этот отчаянный шаг. Он избрал испытанный путь — путь аппаратной расправы с теми из своей же среды, которые толкали Сталина на это самоубийство. Аппарат ЦК, собственно "Кабинет Сталина" и Секретариат, по всей стране приступил к перетасовке партийных карт, в течение которой начали выходить из игры не только простые козыри, но и грозные партийные тузы, в том числе те же предположительно опасные члены ЦК и ЦКК на местах и в центре. Были сняты с партийной работы десятки руководителей областей на Украине, в Белоруссии, на Волге, в Сибири. Было сменено партийное руководство туркестанских республик, республик Закавказья, республик и областей Северного Кавказа. Сменили даже московское областное руководство во главе с Бауманом, бывшим до сих пор вернейшим человеком Сталина, который был недавно выдвинут туда прямо из самого "Кабинета Сталина", сначала заведующим деревенским отделом, а потом секретарем МК.

Обвинение против всех стандартное: "левые загибы" в проведении "генеральной линии партии" по коллективизации. Другими словами, Сталин одним выстрелом убивал сразу двух зайцев — ликвидировал своих потенциальных критиков в составе ЦК и на местах, наделив их новой криминальной кличкой "левых загибщиков", а перед крестьянством и рядовой партийной массой реабилитировал себя переложением собственного преступления на голову своих добросовестных исполнителей.

На место снятых редко назначались местные люди. Но и из Москвы посылались преимущественно те, кто прошел стаж партийной работы непосредственно в аппарате ЦК или ЦКК (заведующие и заместители отделов ЦК и ЦКК, инструктора разных отделов, "эксперты" из "Кабинета Сталина"), или из высших партийных школ при ЦК (Коммунистические университеты имени Свердлова, имени Сталина, курсы марксизма, Институт красной профессуры).

Одновременно "Особый сектор" ликвидировал и всякие следы сталинского преступления — все директивы ЦК по коллективизации от конца января 1930 года были срочно возвращены обратно в ЦК через фельдъегерскую связь НКВД из "спецсекторов" обкомов, крайкомов и ЦК национальных компартий и, может быть, уничтожены. Даже в позднейших партийных публикациях ни одна из этих директив не увидела свет, что, конечно, вполне естественно. Именно в директивах ЦК, подписанных лично Сталиным, за январь и февраль фактически аннулировалось известное постановление ЦК в начале января 1930 года о "темпе коллективизации", согласно которому коллективизация в СССР должна была проводиться "планомерно" и в течение почти пятилетнего срока, в зависимости от районов. Под влиянием первого азарта дутых "встречных планов" или, выражаясь словами Сталина, в "головокружении от успехов", сам же Сталин требовал теперь "более ускоренных темпов коллективизации".

За указанный период времени последовало несколько таких директив, которые теперь считали удобным сжигать, вместе с их вольными или невольными исполнителями. Даже больше. Очень многие из местных руководителей поплатились своей партийной карьерой за то, что либо уклонились от проведения их в жизнь, либо просто не поспевали за "колхозными темпами" Сталина. Их Сталин снимал как "правых оппортунистов на практике". Можно было бы думать, что теперь, когда жизнь вылечила и самого Сталина от его чересчур бурной колхозной лихорадки, он амнистирует хотя бы этих, оказавшихся "правыми на практике", и тем самым отчасти исправит собственную ошибку. Сталин был не таков. Еще ни разу не было случая в его долгой и суровой жизни, чреватой не только блестящими успехами, но и грубейшим ошибками, чтобы Сталин добровольно сказал: "Да, товарищи, вот здесь-то я ошибся". Это, однако, не означало, что Сталин упорствовал в своей очевидной и грубой ошибке. Он ее исправлял, но исправлял втихомолку, без шума, на практике и по возможности за счет тех, кто был вернейшим исполнителем его же ошибочной воли. Тех же, кто сопротивлялся этой воле, а как потом выяснилось, были правы, он уничтожал с еще большей жестокостью, потому что они оказались правы.

Так в тридцатых годах к власти двинулось на место "правых" бухаринцев и "левых загибщиков" новое, послеоктябрьское поколение большевиков аппаратчики ЦК (Маленков, Хрущев, Щербаков, Михайлов, Суслов, Пономаренко, Патоличев, Козлов), "красные директора" предприятий (Булганин, Первухин, Малышев, Тевосян, Сабуров, Ефремов), чекисты (Берия, Багиров, Круглов, Абакумов, Меркулов, Серов), "академики" и "красные профессора" (Мехлис, Юдин, Митин, Панкратова), сталинские "дипломаты" (Громыко, Малик, Смирнов, Зорин, Семенов). Этот список мог бы быть доведен до сотни менее известных имен. Я ограничиваюсь указанием на характерных и ведущих представителей каждой из перечисленных групп. Сознательно обхожу армию, так как ее командный состав после ликвидации троцкистов оставался постоянным и некоторым образом "вне политики" до самой "ежовщины".

Это новое поколение, свободное от прошлых "ошибок" и уклонов, без амбиции и без своеволия, исполнительное и преданное, действующее и не рассуждающее, а главное — выросшее тут же на глазах самого Сталина с "коллективной биографией" — было способно на все, кроме одного — самостоятельного мышления.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.