2. Великая смута в Золотой Орде и восстание московитов

2. Великая смута в Золотой Орде и восстание московитов

I

Великая смута (по-русски – Великая Замятня) началась как семейная усобица, конфликт между тремя сыновьями Джанибека – Берлибеком, Кульпой и Наврусом. Напомним, что Берлибек, по всей вероятности, сел на трон, убив своего отца[792]. Если так, то последующее противодействие ему со стороны его брата Кульпы и некоторых вельмож вполне понятно. В 1359 году в Золотой Орде произошел дворцовый переворот, руководимый Кульпой; Берлибека убили и Кульпу провозгласили ханом. Следует отметить, что два сына Кульпы носили русские имена – Михаил и Иван; первое имя было популярно у тверских князей, а второе – у московских. Нет сомнений, что оба сына Кульпы были христианами. Их крещение, должно быть, оскорбило мусульманское большинство князей и вельмож и помогло младшему сыну Джанибека Наврусу организовать другой дворцовый переворот, в котором убили и Кульпу, и его сыновей (примерно 1360 год). Конфликт между сыновьями Джанибека, таким образом, с уничтожением двух старших окончился, и Наврус, казалось, получил великолепный шанс восстановить линию престолонаследия ханов рода Узбека.

Однако династический кризис в Золотой Орде деморализовал Джучидов как род; ханы восточной части Джучидова улуса – потомки Орды, Шибана и Тука-Тимура – сочли возможным, в свою очередь вступить в схватку, вдохновляемые той сказочной наградой, которая ожидала победителя – достоянием Золотой Орды, собранным за время ее процветания. Это достояние, казалось, находилось в пределах досягаемости любого предприимчивого Джучида. Так началась вторая фаза великой смуты. В 1361 году несколько знатных вельмож тайно предложили потомку Шибана по имени Хузр принять трон. При приближении армии Хузра Навруса вероломно захватили его собственные приближенные и передали Хузру. Тот немедленно распорядился казнить Навруса и всю его семью. Среди убитых тогда князей и княгинь была «Великая Хатун», Тайдула. После непродолжительного правления Хузр пал от руки собственного сына, Темир-Ходья, который просидел на троне только пять недель[793], когда несколько оставшихся в живых потомков Узбека предприняли попытку вернуть власть. Однако они не сумели договориться между собой. В 1362 году один из них, по имени Келди-Бек, правил в Сарае, а другой, Абдулла, в Крыму. В том же году еще один джучидский князь, Булат-Тимур (по всей вероятности, восточной ветви Джучидов), захватил булгарскую территорию в бассейне средней Волги.

Ни один из упомянутых нами до сих пор джучидских правителей не обладал выдающимися способностями ни полководца, ни государственного деятеля. Но такой лидер появился среди монгольских темников Золотой Орды неджучидского рода. Его звали Мамай. Не имея прав на трон, он вынужден был использовать одного из Джучидов в качестве марионеточного хана. В результате Мамай поддерживал Абдуллу в борьбе против Келди-Бека. Однако, несмотря на все усилия Мамая, он оказался неспособным отнять Сарай у ряда ханов-соперников, таких как Мюрид в 1362-63 годах и Азиз-Хан (сын Темир-Ходья) в 1364-67 годах. После смерти Абдуллы, примерно в 1370 году, Мамай посадил на трон еще одного Джучида, Мухаммад-Булака (в русских источниках Мамат-Салтан). Фактически власть Мамая признали только в западной части Золотой Орды – западнее Волги. За считанные годы ему удалось восстановить на этой территории порядок. В некотором смысле государство Мамая было слепком Ногайской империи, хотя и не простиралось на запад так далеко. После 1363 года, как известно, часть черноморского побережья между Бугом и Днестром контролировал великий князь Ольгерд Литовский. В Молдавии формировалось новое, независимое от Валахии, румынское государство. Им управляла череда местных вождей, кроме периода 1372-77 годов, когда трон занимал племянник Ольгерда Юрий, сын Коряты.

Напомним, что во время некоторых предыдущих золотоордынских кризисов или конфликтов с другими монгольскими ханствами, в качестве посредника мог выступать великий хан Китая. Однако, как мы знаем, в 1360 году весь Южный Китай восстал против великого хана, в 1368 году династия Юань была свергнута, ее сменила китайская династия Мин. Это означало конец панмонгольской империи, а местные монгольские ханы, оставшись без центральной власти, должны были теперь самостоятельно решать свои проблемы, исходя из собственных ресурсов.

Пока Золотая Орда была на время фактически парализована внутренними распрями, в Центральной Азии сформировались два новых центра монголо-тюркской власти: один в южном Казахстане в Сугнаке в низовьях Сырдарьи; другой в Самарканде в Мавераннахре. В Сугнаке самый могущественный из потомков Орды, Урус-хан, учредил свой двор в 1360 году[794]. Все больше и больше Джучидских царевичей и монгольских темников признавали его своим сюзереном. «Урус» по-тюркски – «русский». По всей вероятности, мать Урус-хана была русской княжной. Очевидно, что на этом основании он был готов заявить свои притязания на Русь.

В Мавераннахре в шестидесятые годы четырнадцатого века в затянувшийся период безнадежного беспорядка и путаницы местных конфликтов выделилась динамичная личность Тимура (Тамерлана)[795]. Тимур родился в городе Кеш в 1336 году, в год Мыши. Он был древнего монгольского рода Барласов и объявлял себя потомком мифической прародительницы монголов Алан-Коа[796]. Однако он не был Чингисидом, это означает, что он не принадлежал к Золотому Роду и не имел права на трон. Даже став всемогущим, он был вынужден править, как Мамай, от имени марионеточных ханов дома Чингиса.

Роль Тимура в истории часто сравнивают с ролью Чингисхана. Нет сомнений, что своим современникам он казался даже более могущественным. И, действительно, добиваясь поставленных целей, Тимур был безжалостен, как Чингисхан, и даже более изобретателен в жестокости, чем он. Как полководец Тимур, безусловно, не уступал Чингисхану. Однако как государственный деятель он был менее конструктивен. Хотя им, как и Чингисханом, руководила идея покорения мира, непосредственным мотивом его походов было скорее стремление к большей власти и наживе, чем к установлению всеобщего порядка. Существовали также религиозные и культурные различия между этими двумя мировыми завоевателями. К моменту рождения Тимура члены его рода, хотя и гордились своим монгольским происхождением, уже были тюркизованы. Они говорили на тюркском языке, и большинство из них приняли ислам. Тогда как Чингисхан был «язычником», Тимур являлся мусульманином. Его религиозная принадлежность весьма помогла ему во время ближневосточной кампании; с другой стороны, она делала его отношение к немусульманским народам более ограниченным, чем у Чингисхана. Можно также сказать, что вместо содействия панмонгольскому движению, начатому Чингисханом, Тимур, с одной стороны, продолжил панисламистские традиции халифа, а с другой – дал могучий импульс пантуранскому движению будущего[797].

Первой важной вехой на пути Тимура к власти стало его воханение в качестве местного правителя в родном городе Кеш в 1360 году. Затем в Мавераннахре последовал период гражданской войны, в которой Тимур поддерживал то одну сторону, то другую. В это время он вряд ли представлял собой нечто большее, чем просто главаря банды разбойников. В одной из многочисленных стычек, в которых он принимал участие, его ранили в правую ногу, и он охромел на всю жизнь. Отсюда его прозвище – «Хромой Тимур», по-турецки – Темир-Аксак, по-персидски – Тимур-Ленг, откуда происходит английская форма Тамерлан. Этот беспокойный период в жизни Тамерлана закончился, когда он, победив и предав смерти своего бывшего сюзерена Хусейна, стал правителем Мавераннахра со столицей в Самарканде. Теперь он был готов начать строительство собственной империи. Старая Монгольская империя распалась на части только за два года до того, как он захватил Самарканд. Чтобы укрепить свое положение, Тамерлан предпринял ловкий дипломатический ход, признав себя вассалом Хон-Ву, первого китайского императора династии Мин[798]. Таким образом он получил имперскую санкцию на свои будущие завоевания. В определенном смысле этот поступок находился в ряду ранее использованных им уловок во время борьбы в Мавераннахре. Быть вассалом могущественного правителя значило для него укрепить свой авторитет; свергнуть этого правителя и захватить его власть было следующим шагом в игре. И действительно, именно так Тамерлан намеревался поступить в подходящий момент со своим китайским сюзереном. Увенчать свои победы покорением Пекина ему помешала смерть.

Принимая во внимание политическую ситуацию в Центральной Азии после своего захвата Самарканда, Тамерлан решил прежде всего установить свой контроль над тюрками Казахстана; другими словами, над восточной частью улуса Джучи. Это означало возможное столкновение с Урус-ханом. Не желая рисковать в немедленном нападении на него, Тамерлан попытался подорвать силу Урус-хана изнутри, завоевывая друзей среди князей и военачальников его окружения. Чтобы эта политика принесла плоды, требовалось время, и Тамерлан тихо выжидал несколько лет, прежде чем совершил решительный шаг. В этот момент Урус-хан, ничего не зная о построениях Тамерлана, начал поход на запад, оставив своего сына Кутлуг-Буку управлять в Сугнаке. Примерно в 1372 году его армия достигла низовий Волги, а в следующем году захватила оба Сарая. После вступления в Новый Сарай Урус-хан объявил себя ханом Золотой Орды. Он был самым сильным противником, с которым до сих пор суждено было столкнуться Мамаю, и, казалось, последний имел мало шансов удержаться у власти. Однако в это время дали результаты интриги Тамерлана: Тохтамыш, один из самых способных военачальников Урус-хана, покинул его и отправился к Тамерлану за защитой и поддержкой.

Тохтамыша обычно считают племянником Урус-хана и, следовательно, потомком Орды. Однако согласно родословной пятнадцатого века, называемой Муиз, предком Тохтамыша был не Орда, а другой сын Джучи – Тука-Тимур[799]. В любом случае, Тохтамыш был Джучидом высокого положения. Как и следовало ожидать, Тамерлан принял бежавшего монгольского князя с подобающими почестями и признал его правителем Сугнака. С армией и вооружением, полученными от своего нового сюзерена, Тохтамыш выступил против сына Урус-хана Кутлуг-Бука. Тот погиб в первой же битве, однако его войска одержали победу. Тохтамыш бежал в Самарканд. Вскоре после этого видный монгольский темник из племени мангкытов, Едигей, тоже оставил лагерь Урус-хана и предложил свои услуги Тамерлану. Некоторое время Тохтамыш и Едигей служили одному хозяину, хотя позже их пути разошлись.

Получив известия о гибели сына в бою и уходе Едигея, Урус-хан поспешил вернуться в Сугнак и отправил к Тамерлану гонца с требованием выдать ему Тохтамыша и Едигея. Тамерлан отказал, и война между ними продолжилась. На этот раз Тамерлан сам повел армию на Сугнак, но кампания не принесла решительной победы ни тому, ни другому (1376 год). В следующем году Урус-хан скончался, а ему наследовал младший сын Тимур-Мелик.

Тамерлан дал возможность Тохтамышу еще раз попытать счастья в походе против нового правителя Сугнака. В конце концов он вышел победителем и в 1377 году захватил Сугнак. Однако его честолюбивые планы этим не ограничивались – он желал стать также ханом Золотой Орды и, таким образом, установить свою власть над всем улусом Джучи.

II

В начальный период великой смуты русские князья продолжали действовать согласно установившемуся ранее порядку и испрашивали у каждого нового хана подтверждения своих ярлыков. При быстрых переменах на золотоордынском троне иногда случалось, что правящий хан не успевал выдать новые ярлыки, и русским приходилось ждать в Орде, чтобы это сделал следующий хан.

Когда власть делили два, или иногда больше соперничающих ханов, возникала ситуация как во времена Ногая. Тогда русские могли использовать одного хана против другого в своей собственной дипломатической игре. Результатом явилось падение авторитета ханов и рост духа независимости у русских. В русских летописях нет упоминаний о каких-либо решениях Кульпы относительно русских дел. Он правил только около пяти месяцев, и когда русские прибыли в Орду, им уже пришлось иметь дело с новым ханом, Неврусом. Тот подтвердил большую часть ярлыков на удельные княжества. Но отказался выдать великокняжеский ярлык юному сыну Ивана II Дмитрию Московскому (родился в 1350 году), а вместо этого назначил великим князем владимирским Дмитрия Суздальского. Московские бояре были возмущены, поскольку привыкли рассматривать великое княжение как наследственную вотчину князей московских. Составитель Троицкой летописи замечает, что принятие Дмитрием Суздальским Владимирского стола противоречило закону наследования от отца к сыну[800].

Как только Хидур убил Невруса, московские бояре повезли своего малолетнего князя к новому ханскому двору. Им не удалось получить для Дмитрия ярлык, и они были счастливы уже тем, что покинули Орду до нового дворцового переворота. Дмитрий Суздальский, в свою очередь, отправился в Орду за подтверждением ярлыка и оказался свидетелем волнений. Он посчитал удачей, что остался в живых, и поспешно вернулся домой. Возможно, русское слово «кутерьма» обязано своим появлением впечатлению от этих насильственных и бессмысленных возведений ханов на престол (с церемонией «несения на войлоке» – «кутермяк» – совершаемой каждый раз) и последующими дворцовыми переворотами.

Когда ханом Сарая стал Мюрид, оба Дмитрия возобновили попытки получить великокняжеский ярлык. Помня о своих недавних испытаниях, никто из них не поехал в Сарай лично, а каждый послал к хану своих киличей (полномочных Представителей). Мюрид выдал ярлык Дмитрию Московскому. Поскольку Дмитрий Суздальский не желал расставаться с великокняжеским столом, московские бояре, взяв с собой своего князя, повели московское войско на Переславль, где сосредоточил силы Дмитрий Суздальский. Сражения не произошло, потому что суздальский великий князь бежал в собственный удел. Дмитрия Московского торжественно возвели на владимирский стол.

В этот момент правитель западной части Золотой Орды, Мамай, счел необходимым продемонстрировать право хана, которого он поддерживал – Абдуллы, произносить свое слово в русских делах. Послы Мамая доставили в Москву ярлык Абдуллы, утверждающий Дмитрия великим князем владимирским. Московские бояре не имели ничего против того, чтобы получить второй ярлык для своего князя и оказали послам подобающие почести (1363 год). Но их акция оскорбила хана Мюрида Сарайского, выдавшего первый ярлык. Он лишил Дмитрия Московского прав на Владимир и издал новый ярлык в пользу Дмитрия Суздальского. Тот бросился во Владимир, но смог удержаться у власти лишь двенадцать дней. На этот раз москвичи не только выбили суздальского князя из Владимира, но также штурмовали Суздаль. Дмитрий Суздальский вынужден был отказаться от всех претензий на владимирский стол.

До поры до времени москвичи, казалось, восстановили прежнее верховенство своего города в Восточной Руси. Больше того, с ослаблением Золотой Орды они почувствовали себя более независимыми от монгольской опеки. Они ликвидировали угрозу власти Москвы со стороны суздальских князей, что, с их точки зрения, могло послужить предостережением также и тверским князьям. Но, тем не менее, тверские князья вскоре предприняли еще одну попытку перехватить у Москвы лидерство в русских делах. Не полагаясь в данных обстоятельствах на монголов, они теперь обратились за помощью к растущей державе Западной Руси, Великому княжеству Литовскому. Великий князь Ольгерд, напомним, еще в 1349 году предлагал монголам заключить союз против Москвы, но тогда его план провалился. С тех пор силы Ольгерда многократно возросли и, как нам известно, теперь он контролировал часть понтийской степи, которую отнял у монголов в 1363 году. Это, в конце концов, поставило его в выгодное положение для ведения переговоров с монголами (некоторые из них поступили к нему на службу). Позже, при его преемнике Ягайло, была достигнута определенная степень монголо-литовского взаимодействия против Москвы. Пока же, однако, монголы, казалось, были бесполезны, и Ольгерд обратил свое внимание на Тверь как на возможного союзника[801].

После 1363 года отношения между Ольгердом и Москвой осложнились. Несколько лет, однако, открытой войны между ними не было, частично потому, что потенциальные союзники Ольгерда, тверские князья, были поглощены внутренними распрями. Серия междоусобных столкновений произошла между тверским великим князем Василием, князем кашинским (сыном великого князя Михаила I, неудачливого соперника Юрия III Московского) и его племянником, князем Михаилом Микулинским. В 1368 году великий князь Дмитрий Московский предложил свое посредничество в этом конфликте. Однако, когда Михаил Микулинский прибыл в Москву, то был немедленно арестован, вероятно, по наущению его двоюродного брата Еремея Дорогобужского. Михаила освободили только после того, как он пошел на некоторые уступки Еремею. Из Москвы Михаил Микулинский уехал уязвленный до глубины души и обратился за поддержкой к Ольгерду.

Все годы тверского кризиса правителей Москвы беспокоила возможность интервенции Ольгерда. Они сочли разумным принять некоторые меры предосторожности, самой важной из которых – и оказавшейся весьма своевременной – была замена в 1367 году деревянных укреплений Кремля на каменные стены. Ольгерд, судя по всему, был готов напасть на Москву, когда князь Михаил появился при его дворе. Уже вскоре он вел на запад объединенную литовско-русскую армию. Ольгерд являлся мастером скрытных военных передвижений. Московская армия была застигнута врасплох, когда Ольгерд, по дороге разбив несколько небольших передовых отрядов московских войск, появился у новых кремлевских стен (ноябрь 1368 года). Хотя он не смог взять Кремль штурмом, его войска безжалостно разграбили селения вокруг Москвы. Это было первое вражеское нашествие, которое испытала Москва с 1293 года. Князь Михаил Микулинский, поддерживаемый Ольгердом, был признан великим князем тверским (Михаил II) – зловещее событие с точки зрения московских политиков. Удар для Москвы не был, однако, смертельным, и в 1370 году, пользуясь тем, что Ольгерд и его брат Кейстут сражались тогда с тевтонцами в Пруссии, московские войска опустошили тверское княжество. Великий князь тверской бежал в Литву и еще раз обратился к Ольгерду с мольбой о помощи.

Ольгерд снова появился у стен Москвы в декабре 1370 года, но опять попытка штурмовать Кремль ни к чему не привела. Тогда он предложил подписать мирный договор; Дмитрий, однако, согласился только на перемирие до дня Св. Петра и Павла (29 июня) 1371 года. Разочарованный в своих надеждах, Михаил Тверской теперь отправился к Мамаю и получил ярлык нового марионеточного хана Мухаммед-Булака на великое княжение владимирское. Специальный посол Мамая Сары-Хоя был уполномочен возвести Михаила на владимирский престол. Однако жители Владимира, действуя по инструкциям Дмитрия, отказались принять Михаила и Сары-Хоя. Вместо этого посла пригласили в Москву, обласкали, одарили и отправили к Мамаю. По совету Сары-Хоя Мамай предложил Дмитрию нанести визит в Орду. Дмитрий прибыл ко двору Мамая с богатыми дарами и самому Мамаю, и хану, и ханшам, и мурзам. В результате Мамай согласился устроить отмену ярлыка Михаила, и Дмитрий был утвержден великим князем владимирским. По этому случаю Дмитрий предложил выплатить 10 000 рублей кредиторам сына Михаила, молодого князя Ивана, пребывавшего в Орде. Предложение было принято, деньги выплачены, и Дмитрий забрал тверского князя в Москву, где его держали, пока отец не вернул деньги полностью. Этот эпизод, как справедливо отмечает Соловьев, ясно показывает насколько большими финансовыми средствами располагали московские князья по сравнению с тверскими[802].

Тогда как тверские проблемы, казалось, разрешились в пользу Москвы, новый вызов Москве бросили из Рязани. Мотивы оппозиций Дмитрию со стороны великого князя Олега Рязанского неясны. Наиболее вероятно, что она являлась следствием соперничества монголов в делах Руси – если предположить, что Олег был вассалом не Мухаммед-Булака, хана Сарайского. В любом случае, между Москвой и Рязанью началась война. Московской армией руководил литовский князь Дмитрий Боброк-Волынский, сын Кориаты, муж московской княжны Любови[803]. Судя по всему, он был одаренным стратегом и являлся выдающимся русским полководцем того времени. Войска Олега потерпели жестокое поражение. Его двоюродный брат князь Владимир Пронский воспользовался ситуацией и объявил себя великим князем рязанским (1371 год). В следующем году, однако, он был свергнут Олегом. Это столкновение между Москвой и Рязанью было несчастьем для русского союза, поскольку в последующей войне Москвы с монголами Олег оказался на стороне монголов.

В 1372 году великий князь Михаил Тверской заключил еще один союз с Ольгердом и напал на уделы некоторых своих родственников, второстепенных тверских князей, которых он считал марионетками Москвы. Дмитрию Московскому ничего не оставалось делать, как защищать своих друзей. Этот новый конфликт в Тверском княжестве, поддерживаемый Литвой, с одной стороны, и Москвой, с другой, продолжался три года. В это время зарождается оппозиция князю Дмитрию в самой Москве. В 1374 году, когда умер тысяцкий Василий Вельяминов, Дмитрий Иванович никого не назначил на его место. Как мы знаем, семнадцатью годами ранее в Москве между боярами и тысяцким (предшественником Вельяминова) были серьезные разногласия. Теперь московский князь решил вообще упразднить этот институт.

Необходимо отметить, что с принятием монгольской системы воинской повинности и уменьшением роли вече, городское ополчение (тысяча), которой руководил тысяцкий, утратила свою прежнюю значимость (исключая Новгород). Княжеский двор сталосновой новой организации русской армии. В связи с этим был учрежден новый институт окольничих. В московских документах окольничий впервые упоминается в договоре великого князя Семена с своими братьями Иваном и Андреем (около 1350-51 года)[804]. И московский тысяцкий, и московский окольничий – оба подписали этот договор как свидетели. Теперь, с упразднением института тысяцких, окольничий стал главным помощником великого князя в военных делах.

Иван Вельяминов, сын Василия, который, вероятно, ожидал быть назначенным преемником отца, бежал в Тверь вместе с богатым купцом по имени Некомат. Последнего в наших источниках называют «сурожанин», что свидетельствует о том, что он занимался торговлей с городом Сурож в Крыму. Оба склоняли великого князя Михаила Тверского напасть на Москву, пытаясь, очевидно, убедить его в том, что он встретит достаточную поддержку у населения. Больше того, они оба отправились из Твери к Мамаю. Некомат вернулся в Тверь с ханским ярлыком на великое княжение владимирское, выданным Михаилу Тверскому[805]. Иван Вельяминов остался у Мамая на несколько лет.

Однако ни одна из этих уловок не сработала; московские войска подавили сопротивление тверичей. Не получив помощи ни от литовцев, ни от монголов и разочаровавшись в надеждах обойти Москву, тверской князь Михаил Александрович был вынужден просить мира. По мирному договору от 1375 года князь Михаил Тверской признал себя «младшим братом» (то есть вассалом) Дмитрия Московского[806]. Более того, он обещал никогда не претендовать на великое княжение владимирское или новгородское; он согласился на независимость одного из удельных тверских княжеств, кашинского; и взял на себя обязательство поддерживать Москву тверскими войсками в ее будущих войнах. Это обязательство ограждало Москву от возможных конфликтов с монголами и Литвой. Михаил Тверской, таким образом, вынужден был прекратить дружбу с Ольгердом.

В результате этого договора Дмитрий стал признанным сюзереном – на бумаге, по крайней мере, – всей Восточной Руси, исключая Рязань.

III

Аннулирование Мамаем ярлыка московскому князю Дмитрию Ивановичу на великое княжение владимирское и его безуспешное назначение великим князем Михаила Тверского (1375 год) свидетельствовало о важном изменении в политике монгольских правителей относительно Руси. Они проявляют страх Мамая перед растущей силой Москвы. Некомату, который, безусловно, был прекрасно осведомлен о планах Москвы, удалось, наконец, убедить Мамая, что экспансия Москвы должна быть остановлена сейчас или никогда. События 1374 года явились дальнейшим свидетельством полного пренебрежения князя Дмитрия Ивановича монгольской властью. Тогда Мамай отправил своих послов и отряд из 1 500 воинов в город Нижний Новгород, возможно, чтобы добиться от князя Дмитрия Суздальского нарушения верноподданства Дмитрию Московскому. Прибытие посольства стало сигналом к городскому восстанию против монголов. Большинство посланников и воинов Мамая было убито, а старший посол и его личная охрана захвачены в плен. До сих пор русские князья всегда были готовы подавить народные бунты и помочь монголам в восстановлении их власти. На этот раз великий князь Дмитрий Суздальский – вне всякого сомнения действуя по указанию своего сюзерена Дмитрия Московского – одобрил поступок горожан. Всех захваченных татар[807] доставили в Нижний Новгород. В следующем году князь Василий (сын Дмитрия Суздальского) приказал разделить пленников на небольшие группы и заключить в тюрьмы разных городов. Когда они отказались подчиниться и попытались оказать сопротивление, их всех умертвили[808].

Узнав о происшедшем, Мамай послал другой отряд разорить южные районы Нижегородского княжества, пока ограничивая свои действия этим карательным набегом. Он понимал, что было бы бессмысленно пытаться подавлять местные бунты по отдельности когда перед ним более серьезная опасность – надвигающееся I выступление самого великого князя Дмитрия Ивановича Московского. Чтобы победить, монголам требовались разнообразные приготовления, военные и дипломатические. Что же касается потенциальных союзников, то Тверь была потеряна, по крайней мере, на время. Можно было использовать против Москвы Рязань, но силы ее были невелики. Именно поэтому Мамай стал искать поддержку в Великом княжестве Литовском. Требовалось время, чтобы склонить осмотрительного великого князя Ольгерда возобновить его дорогостоящую борьбу против Москвы; а когда он в 1377 году умер, в самой Литве началось беспокойное время. Только после 1380 года сын и преемник Ольгерда Ягайло твердо почувствовал себя в седле и стал готов к союзу с монголами.

Для Мамая возникло новое осложнение, когда Тохтамыш захватил Сарай и, вне всякого сомнения, готовился продолжить свое продвижение на запад (1378 год). Теперь Мамай стоял перед дилеммой. Он мог или предпринять кампанию против Тохтамыша и позволить Москве копить силы, или попытаться разбить Москву, а затем, используя русские ресурсы, обратить внимание на Тохтамыша. Он выбрал второе.

Великий князь Дмитрий Московский тоже спешил подготовиться к надвигающемуся испытанию сил. Победа над Тверью делала его более уверенным в успехе, чем когда-либо. Он мог рассчитывать на поддержку своей политики со стороны больших групп русских людей. В крупных русских городах оппозиция монголам никогда не была подавлена полностью. Теперь же, когда князья санкционировали выступления, старый дух разгорелся как никогда. Большинство бояр выступало за смелые действия, и некоторые церковные прелаты теперь желали объявить «священную войну». Когда в 1378 году скончался митрополит Алексей – тогда события еще не достигли кульминации – духовным лидером Русского Православия стал преподобный старец[809] Сергий, настоятель Троицкого монастыря. Его отказ принять сан митрополита только укрепил его нравственный авторитет в целом среди людей, которые считали его святым (он был канонизирован русской церковью в 1452 году).

Нельзя думать, однако, что у русских существовало полное единство мнений, даже в Москве. Позиция Некомата была типичной для наиболее богатых купцов, имевших дело с Крымом. Некоторые бояре тоже сомневались в мудрости политики князя Дмитрия Ивановича. Один из них, Иван Вельяминов, как мы знаем, бежал с Некоматом. Безусловно, были и другие, кто, оставаясь лояльными князю Дмитрию Московскому, не одобряли его действий. К ним относился Федор Кошка, предок Романовых. Позже, в письме от 1409 года великому князю Василию I (сыну и преемнику Дмитрия) монгольский правитель Едигей высоко оценивал Кошку за его дружественные чувства к Орде (добрую думу к Орде)[810].

Кошка начал свою карьеру при Дмитрии Ивановиче. Во время похода князя Дмитрия Московского против Мамая в 1380 году Кошка был оставлен защищать Москву. Это может быть показателем его прохладного отношения к этой войне. Возможно, что люди, подобные Некомату и Кошке, чувствовали, что время работает на Русь, и для Руси выгоднее оставаться автономным государством в составе Золотой Орды, чем начинать преждевременное восстание и, даже в случае победы, заплатить страшную цену за полученную независимость.

Не обращая внимания на все предупреждения, великий князь Дмитрий Иванович, тогда находясь в расцвете сил, начал осуществление своих смелых планов. Его первым шагом было закрепление его левого фланга на средней Волге, распространяя контроль вниз по течению насколько возможно. Для этого он послал своего лучшего военачальника князя Дмитрия Боброка с мощным отрядом, укрепленным суздальской армией, в булгарский регион, на восток от средней Волги. Главный город региона – Булгар – оказал сильное сопротивление. Стоит заметить, что татары использовали огнестрельное оружие: согласно летописцу, они «посылали громы с крепостных стен».Но русские захватили город, и местные татарские мурзы вынуждены были стать вассалами московского князя. Русские взяли с города военную контрибуцию 5 000 рублей и назначили своих собственных чиновников – дорогу (сборщика налогов) и таможника (таможенного инспектора)[811].

Булгарский регион принадлежал не Мамаю, а сарайскому хану Араб-шаху (сыну Булат-Темира). Его сильно обеспокоило наступление русских, и в следующем году он повел свои войска в южные части Нижегородского княжества. Окружив объединенную армию Москвы и удельных русских князей, он разбил ее на берегах реки Пьяны, после чего поспешил в Нижний Новгород и разграбил его. Однако Араб-шах не имел возможности развить свой успех, поскольку в это время его столицу, Сарай, захватил Тохтамыш. Теперь в борьбу вступил Мамай. Вдохновленный известиями о несчастье русских, он послал против Москвы сильную армию под командованием своего самого способного сподвижника, князя Бегича. Русские, руководимые великим князем Дмитрием, окольничим Тимофеем Вельяминовым и князем Владимиром Пронским, встретили монгольские войска в северной части Рязанского княжества на берегах Вожи (притока Оки). В последовавшей битве русские успешно использовали классический монгольский тактический прием окружения вражеской армии с обоих флангов; монголы потерпели жестокое поражение, и их остатки в беспорядке бежали на юг (1378 год). В следующем году москвичи арестовали Ивана Вельяминова, который к тому времени тайно вернулся на Русь. Его публично казнили в Москве (30 августа 1379 года) по приказу великого князя Дмитрия. Согласно летописцу, «множество людей были на казни, и многие плакали, думая о его благородстве и прошлом величии». Сам летописец объясняет выступление Вельяминова против великого князя происками Сатаны[812].

IV

Победа у реки Вожи, естественно, вызвала в Москве большой энтузиазм, но в то же время возникло много опасений по поводу будущего. Все знали, что решительное сражение еще впереди.

Действительно, как бы ни был Мамай напуган известием о поражении Бегича, удержаться у власти он мог, только предприняв максимальные усилия подавить Москву. Для укрепления своей армии он нанял безжалостных воинов из генуэзцев, черкесов и аланов. В отличие от старых монгольских армий, состоящих только из конницы, он решил использовать и пеших воинов. Генуэзская пехота имела прекрасную репутацию хорошо вооруженного и подготовленного рода войск. Он также достиг полного взаимопонимания с великим князем Олегом Рязанским и Ягайло Литовским. Было согласовано, что в случае победы территория Великого княжества Владимирского будет поделена между Рязанью и Литвой; Олег и Ягайло будут управлять побежденными русскими землями как вассалы хана[813]. Рязанские войска должны были поддержать армию Мамая по пути на север; Ягайло обещал присоединиться к ней в назначенном месте – в бассейне верхнего Дона – в конце июля 1380 года. Когда его армия была готова к походу на Москву, Мамай выслал к Дмитрию Московскому посланников с требованием восстановить вассальную зависимость от хана и согласиться платить дань в гораздо большем размере, чем он выплачивал до 1375 года.

По совету митрополита Киприана (преемника Алексея) Дмитрий не отверг ультиматум сразу, а отправил к Мамаю собственных послов для дальнейших переговоров. Однако на границе Рязанского княжества этим послам сказали, что армия Мамая уже в пути. Те тут же послали к князю Дмитрию Ивановичу гонца, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию и испросить дальнейших инструкций. Понимая, что теперь альтернативы войне нет, митрополит Киприан одобрил решение Дмитрия оказать сопротивление. Безотлагательно во все крупные города направили послания с предложением как можно скорее собрать войска. Удельных князей пригласили на встречу в Москву, а всем собранным войскам было приказано встретиться в Коломне 15 августа. Великий князь Дмитрий совершил паломничество в Троицкий монастырь за благословением преподобного Сергия; настоятель направил двух монахов, Пересвета и Ослябю, поддержать мужество воинов.

Большинство удельных русских князей Великого княжества Владимирского – такие, как белозерский, устюжский, костромской, ростовский и ярославский – повели свои отряды в Коломну. Князья суздальский и нижегородский остались дома, по-видимому, будучи назначенными охранять район средней Волги, стратегически важный для левого фланга русского театра войны. Новгород Великий по договорам был освобожден от обязанности посылать свои войска за пределы новгородского региона. Тверь по договору от 1375 года была обязана выставить вспомогательные войска, но не выполнила своего обязательства. Таким образом, пункт договора, которым великий князь Дмитрий особо гордился, не был выполнен именно в тот момент, когда он в этом особенно нуждался. Однако он мог оставаться уверенным, что Тверь не поддержит и монголов. Так народ Великого княжества Владимирского выступил против Мамая без какой-либо поддержки со стороны.

Насколько велика была армия Дмитрия? Никоновская летопись называет цифру 400 000 человек, что, конечно же, большое преувеличение. Поскольку для сбора дани и рекрутов для монголов Великое княжество Владимирское было поделено на пятнадцать тем, оно могло предоставить, в лучшем случае, 150 000 воинов[814]. Вряд ли более трети от этого числа можно было фактически поставить под ружье в краткие сроки. Кроме того, нужно исключить тех, кто использовался в службах обеспечения и связи, а также назначенных в гарнизон Москвы и некоторых других городов. Отсюда полевая армия Дмитрия Московского не могла составлять больше 30 000 человек. Армия Мамая была примерно такой же величины. Однако конные войска у него превалировали, что, в условиях того времени и местности, являлось преимуществом.

К концу июля армия Мамая достигла равнины, расположенной между верхним Доном и его притоком Непрядвой, близ Куликова поля. Там Мамай остановился, чтобы ждать прибытия Ягайло с его литовцами. Тот, однако, опаздывал на встречу. В то время два брата Ягайло, князья Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский, отказавшиеся признать его власть, решили поддержать Дмитрия Московского. Оба со своими частями присоединились к великому князю в Коломне. Там на военном совете в конце августа оба князя настаивали на том, что русская армия должна пересечь Дон и атаковать Мамая до того, как Ягайло соединится с ним (он тогда был уже в 25 верстах). Их знали как умелых военачальников и приняли совет, тем более, что он соответствовал посланию преподобного Сергия, вдохновляющего армию на бой за веру и отечество. Русская армия переправилась через Оку к 1 сентября, а через значительно более мелкий Дон – шесть дней спустя.

Как только русские пересекли Дон, они оказались лицом к лицу с монголами. Кровавая битва на Куликовом Поле произошла 8 сентября[815]. Из-за численного преимущества монгольской конницы русские не могли применить обходные маневры. Однако Дмитрий поместил в засаду в близлежащем лесу у Дона сильное подразделение отборных войск под командованием своего отважного и верного двоюродного брата князя Владимира Серпуховского с князем Дмитрием Боброком в качестве советника. Главным воеводой основной армии князь Дмитрий Иванович назначил боярина Михаила Бренока. Сам великий князь выбрал сражение в строю.

Согласно летописям, битве предшествовал, по героической традиции рыцарства степной войны, вызов татарского богатыря Темир-мурзы любому русскому, который осмелится сразиться с ним. Вызов принял Пересвет, один из двух монахов, посланных преподобным Сергием[816]. Он на полной скорости поскакал на татарина, и они оба погибли от страшного удара при столкновении. Затем по всему фронту началось основное сражение[817]. Примерно через четыре часа стало ясно, что преимущество на стороне Мамая; русская пехота вся была раздроблена на части, русская конница тоже испытывала затруднения. Под великим князем Дмитрием было убито два коня подряд. Когда монголы готовились нанести последний удар, Дмитрий Боброк сказал князю Владимиру, воеводе засадного отряда, которому давно не терпелось вступить в бой, что момент ударить настал.

Неожиданное появление свежих русских войск сразу же изменило положение. Первым отступил Мамай, вся его армия скоро последовала за ним в полном беспорядке. Русские преследовали их несколько верст и захватили лагерь Мамая со всем вооружением и припасами. О дальнейшем преследовании не могло быть и речи из-за огромных потерь и полного изнеможения оставшихся в живых русских. Потери татар были так же велики, как и у русских; каждая рать потеряла около половины своих людей. Когда князь Владимир, возвратившись после преследования отступающих монголов, встал на усеянном телами поле брани для переклички, многие замечательные воеводы не откликнулись. Среди павших были и главный воевода Михаил Бренок, князь Федор Белозерский, другие князья и бояре, а также монах Ослябя. Некоторое время боялись, что и сам великий князь Дмитрий сложил голову в бою. В конце концов его бездыханным нашли под деревом. Все же он оказался жив и даже не очень серьезно ранен, только контужен.

Первой заботой Дмитрия была возможная угроза литовских войск; вскоре, однако, его успокоило известие, что Ягайло со всем войском спешно возвращается домой. Великий князь Олег Рязанский тоже бежал в Литву, а оттуда позже начал переговоры. Дмитрий согласился на его возвращение при условии, что он признает себя вассалом московского князя.

Известие о победе вызвало на Руси великое ликование вместе с великой скорбью по погибшим. Сразу же после триумфального возвращения в Москву, князь Дмитрий Иванович снова совершил паломничество в Троицкий монастырь, где преподобный Сергий отслужил торжественную панихиду по всем русским воинам, потерявшим жизнь на Куликовом поле. Церковные власти затем установили в субботу, в день или до, 26 октября (день Св. Дмитрия Салунского, покровителя великого князя Дмитрия) День памяти для отмечания каждый год, «пока стоит Русь». Авторитет Дмитрия достиг своего апогея. К нему стали обращаться как к «Донскому». Битва на Дону взволновала воображение русских, несмотря на то что последующие события несколько умалили ее значение. Под названием «Задонщина» русским автором того времени (возможно, священником Софонием) была написана посвященная ей поэма. С литературной точки зрения это довольно бледная копия «Слова о полку Игореве» двенадцатого века[818]. В поздние своды русских летописей, такие, как Никоновский, вошло несколько связанных с битвой легенд; их также использовали в многочисленных сказаниях о сражении, обычно называемом «Мамаево побоище».

В Куликовской битве Восточная Русь сделала максимум того, на что была способна в то время. Если бы распри в Золотой Орде продолжились, то это сражение обеспечило бы Руси немедленную независимость. В действительности, однако, единство и сильная власть в Орде были восстановлены вскоре после поражения Мамая. Практически без передышки Русь оказалась перед новым и даже более тяжелым испытанием. И это испытание из-за тяжких потерь 1380 года она пройти не смогла.

Карта 4. Россия около 1396 г.