От энкомьенды к земельным захватам

14 января 1993 года Рамиро де Леон Карпио был избран президентом Гватемалы. Министром финансов он назначил Ричарда Айткенхеда Кастильо, а министром развития — Рикардо Кастильо Синибальди. У всех троих политиков было нечто общее: все они были прямыми потомками испанских конкистадоров, прибывших в Гватемалу в начале XVI столетия. Предком де Леона был знаменитый Хуан де Леон Кардона, а оба Кастильо возводили свой род к Берналу Диасу де Кастильо, тому самому, что оставил нам одно из самых известных описаний завоевания Мексики. В награду за службу Фернан Кортес назначил Кастильо губернатором города Сантьяго-де-лос Кабальерос (ныне гватемальский город Антигуа).

И Кастильо, и Де Леон стали основателями династий, как и многие другие конкистадоры, например Педро де Альварадо. Гватемальский социолог Марта Касаус Арсу выявила 22 гватемальские семьи, связанные брачными узами еще с 26 семьями, не входящими в состав основной группы. Ее генеалогическое и политологическое исследование показало, что именно эти семьи контролируют экономическую и политическую жизнь Гватемалы с 1531 года. Даже при самом широком толковании того, какие именно семьи входят в состав элиты, общая численность этих семей не превышает 1 % населения страны (данные 1990-х годов).

В Сьерра-Леоне и большинстве стран Черной Африки порочный круг возник, когда экстрактивные институты, созданные колониальной администрацией, были унаследованы постколониальными правительствами. В Гватемале, как и почти повсюду в Центральной Америке, мы наблюдаем более простую, более явную разновидность порочного круга: те, кто держит в своих руках экономическую и политическую власть, выстраивают институты таким образом, чтобы эта власть принадлежала им и впредь. Такой тип порочного круга приводит к упрочению экстрактивных институтов, к закреплению власти в руках одной и той же элиты и дальнейшему отставанию страны.

Ко времени испанского завоевания Гватемала была густо населена, численность местного населения, принадлежавшего к народу майя, составляла, вероятно, около двух миллионов человек. Привезенные европейцами болезни и жестокая эксплуатация местного населения произвели здесь не меньшее опустошение, чем во всей остальной Америке. Указанной выше численности населения страна вновь достигла лишь к 1920-м годам.

Как и в остальных частях Испанской империи, коренное население было поставлено в зависимое положение по отношению к конкистадорам при помощи института энкомьенды.[47] Как мы видели на примере колониальных Мексики и Перу, с энкомьендой были связаны и другие формы принудительного труда, в особенности repartimiento (распределение);[48] этот институт в Гватемале именовался также мандамьенто (mandamiento — «приказ»). Элита, состоявшая из потомков конкистадоров и некоторых представителей коренного населения, не только получала выгоды от использования этих инструментов принудительного труда, но и контролировала и монополизировала торговлю с помощью гильдии купцов, называвшейся Торговое консульство (Consulado de Comercio).

Большинство населения Гватемалы жило высоко в горах, вдали от побережья. Высокие цены на транспортировку товаров тормозили развитие экспортной экономики, и поначалу земля не представляла собой особой ценности. Бо?льшая часть по-прежнему оставалась в руках индейцев, которые жили крупными общинными хозяйствами, так называемыми эхидо (ejidos). Оставшаяся часть земли была по большей части никем не занята, хотя номинально принадлежала правительству. Использование земли приносило меньше денег, чем регулирование и налогообложение торговли, сколь незначительны ни были объемы последней.

Так же как и в Мексике, гватемальская элита враждебно отнеслась к Кадисской конституции (стр. 28–32), и, так же как и в Мексике, это побудило ее объявить о независимости страны. После недолгого периода объединения страны с Мексикой и участия в Центрально-Американской федерации к власти в Гватемале пришел диктатор Рафаэль Каррера, правивший с 1839 по 1871 год. В эту эпоху потомки конкистадоров и элита из состава коренного населения поддерживали экстрактивные экономические институты колониальной эпохи практически в неизменном виде. Даже организация Торгового консульства после обретения независимости не изменилась. Хотя изначально это был институт королевской власти, он прекрасно чувствовал себя и при республиканском правлении. Так что провозглашение независимости оказалось просто переворотом, произведенным местной элитой, как это было и в Мексике. Эта элита продолжала использовать те же экстрактивные институты, от которых она получала так много выгод.

Забавно, что в этот период именно консульство отвечало за экономическое развитие страны. При этом, как и в колониальную эпоху, консульство преследовало свои собственные интересы, а вовсе не интересы государства. Одной из сфер его ответственности было развитие инфраструктуры, в частности портов и дорог, но, как и в Австро-Венгрии, и в России, и позже в Сьерра-Леоне, развитие инфраструктуры грозило привести к созидательному разрушению и дестабилизации привычной системы. Так что зачастую инфраструктурные проекты отвергались. Например, предлагалось построить порт в местечке Сучитепекес на тихоокеанском побережье. В то время удобные порты в Гватемале имелись только на побережье Карибского моря, и все они были под контролем Торгового консульства. Развитие тихоокеанского побережья было консульству совершенно не нужно, потому что новый порт существенно облегчил бы вывоз товаров из горных городов Масатенанго и Кесальтенанго и открыл доступ для этих товаров на различные рынки. А это могло подорвать монополию Консульства на международную торговлю.

В той же логике принимались и решения о строительстве дорог, за которые в масштабах страны отвечало все то же консульство. Вполне предсказуемым образом оно отказывалось от проектов, которые могли бы усилить конкурентов или угрожать в будущем его монополии. Требования улучшить дороги раздавались в основном на западе Гватемалы и в Кецальтенанго (регион Лос-Альтос). Но если бы от Лос-Альтоса до Сучитепекеса была построена хорошая дорога, это могло бы привести к возникновению местного класса торговцев, которые стали бы конкурентами для коммерсантов, действовавших под эгидой столичного консульства. Эта дорога так и не была построена.

В результате действий своей элиты Гватемала в середине XIX века словно бы застыла во времени, а между тем остальной мир быстро менялся. Эти изменения в конце концов настигли и Гватемалу. Стоимость транспортировки снизилась в результате технологического прогресса: появления паровой тяги, железных дорог и новых, более быстроходных судов. Кроме того, повышение доходов населения Западной Европы и Северной Америки создало массовый спрос на многие товары, которые Гватемала потенциально могла бы производить.

В начале XIX столетия из Гватемалы экспортировались в основном некоторые натуральные красители, такие как индиго и кошениль, но куда более перспективным обещало стать производство кофе. В Гватемале было много земель, подходящих для выращивания кофе, и его стали культивировать все больше — без всякой помощи консульства. С ростом мировых цен на кофе и расширением международной торговли кофейные прибыли должны были многократно увеличиться, и гватемальская элита всерьез заинтересовалась этой культурой. В 1871 году, после долгих лет правления, диктатор Каррера в конце концов был низложен группой людей, которые назвали себя либералами.

Смысл термина «либерализм» (liberalism) меняется со временем, но в XIX веке в США и Европе он был близок к значению современного слова «либертарианство» (libertarianism), описывающего концепцию свободы личности, ограничения полномочий правительства и свободной предпринимательской деятельности. Однако в Гватемале все обстояло иначе. Гватемальские «либералы», которых возглавлял сначала Мигель Гарсия, а после 1873 года — Хусто Руфино Барриос, вовсе не были «новыми людьми», движимыми либеральной идеей. По большей части это были члены все тех же привилегированных семей. Они сохранили экстрактивные политические институты, но предприняли масштабную перестройку экономики под экспорт кофе. Они даже распустили Торговое консульство — ну так ведь и экономические обстоятельства изменились. Теперь экстрактивные экономические институты были нацелены на производство и экспорт кофе.

Для выращивания кофе нужна земля и рабочая сила. Чтобы получить нужные земельные участки под кофе, «либералы» провели приватизацию (а на деле — просто захват) земли, получив в частную собственность участки, ранее находившиеся в общественном пользовании или принадлежавшую государству. Эти действия встретили сильное сопротивление, но, учитывая экстрактивные политические институты и степень концентрацию власти в Гватемале, элита в конце концов победила. В 1871–1883 годах почти миллион акров земли, по большей части находившейся в общинном пользовании у индейцев, а также в районах фронтира, перешел в руки элиты, и лишь после этого начался быстрый рост производства кофе. Целью было создание крупных плантаций. Приватизированные земли были проданы с аукциона, чаще всего покупателями были члены традиционной элиты и их близкие. Затем вся мощь государства, находящаяся в распоряжении «либералов», была брошена на обеспечение крупных землевладельцев достаточным количеством рабочей силы с помощью адаптации к новым условиям различных традиционных схем принудительного труда. В ноябре 1876 года президент Барриос разослал всем губернаторам Гватемалы следующее указание:

«Поскольку в стране есть значительные площади земли, которые для использования в сельском хозяйстве нуждаются в большом количестве работников, в настоящее время остающихся за пределами общего движения к развитию продуктивных элементов нации, вам следует оказать всемерную поддержку экспорту сельскохозяйственной продукции. [Для этого] от индейских поселений, имеющихся в вашей юрисдикции, надлежит обеспечить в пользу владельцев финкас [ферм] то количество работников, которое им необходимо, будь то пятьдесят или сто».

Репартимьенто, то есть насильственная мобилизация рабочей силы, так и не была отменена после получения независимости, но теперь подобная практика получила новую форму. Правила репартимьенто были закреплены в Указе № 177, который гласил, что работодатель может запросить у правительства (и получить от него) до 60 батраков на 15 дней, если его земля находится в том же департаменте, где они живут, и на 30 дней, если она находится за его пределами. Запрос может быть сделан вновь и вновь, если этого желает работодатель. Батраки отправлялись на работу принудительно, если не могли показать в своей персональной рабочей книжке (она называлась libreta — «книжечка») запись о том, что они недавно и с должным качеством выполнили эту повинность.

Либрету были обязаны носить с собой все сельские жители. В ней было указано не только имя предыдущего работодателя данного батрака, но и содержались сведения о его долгах: множество сельскохозяйственных рабочих оставались должны своим работодателям, а должник не мог покинуть своего хозяина без разрешения последнего. Указ № 177 прямо определял, что единственный путь избежать репартимьенто — это доказать, что ты в настоящий момент должен работодателю.

На работников началась настоящая охота. В дополнение к Указу были приняты также многочисленные законы о бродяжничестве, и любой, кто не мог доказать, что у него есть работа, немедленно отправлялся на принудительные работы либо на дорожном строительстве, либо на плантациях. Как и в Южной Африке XIX–XX веков, земельная политика в Гватемале после 1871 года была направлена на подрыв традиционной экономики коренного населения, чтобы заставить его работать за низкую плату. Практика репартимьенто продолжалась до 1920-х годов, система рабочих книжек и пакет законов о бродяжничестве оставались в силе до 1945 года, когда Гватемала испытала первое легкое дуновение ветра демократии.

И до 1871 года, и после гватемальская элита управляла страной с помощью вооруженных формирований. Эта практика продолжалась и тогда, когда кофейный бум пошел на спад. Хорхе Убико, официально занимавший пост президента в 1931–1944 годах, на самом деле правил дольше. Убико победил на президентских выборах 1931 года, на которых ему не противостоял ни один кандидат от оппозиции, потому что никто не осмелился выставить свою кандидатуру. Убико тоже не одобрял перемен, которые могли бы запустить созидательное разрушение и которые угрожали бы и его политической власти, и доходам — его и его приближенных. Иными словами, Хорхе Убико противился развитию промышленности по тем же причинам, что и Франц I в Австро-Венгрии, и Николай I в России: от промышленного пролетариата одни проблемы. В своей законодательной деятельности, беспрецедентной по ее параноидально-репрессивной направленности, Убико запретил даже использование таких слов, как obreros (рабочие), sindicatos (профсоюзы) и huelgas (забастовки). За любое из них можно было загреметь за решетку. Однако, хотя пост президента занимал Убико, реальные рычаги власти были в руках элиты.

Оппозиция режиму впервые громко заявила о себе в 1944 году, в авангарде протестов были университетские студенты. Народное недовольство все возрастало, и 24 июня 311 человек (большинство из них принадлежали к элите) подписали «Меморандум 311», в котором объявили режим низложенным. Первого июля Убико сложил с себя полномочия. В 1945 году начался период демократического правления, но он оказался довольно кратким и закончился в 1954-м переворотом и кровавой гражданской войной. В следующий раз Гватемала увидела демократический режим только после 1986 года.

Испанские конкистадоры не испытывали колебаний и угрызений совести, создавая экстрактивную политическую и экономическую систему. Собственно, ради этого они и проделали столь долгий путь в Новый Свет. Большинство институтов, которые они создавали, рассматривались как временные установления. Например, энкомьенда считалась временной мерой, призванной получить нужное количество рабочей силы. У конкистадоров не было планов построить систему, которая сможет просуществовать еще четыреста лет, и созданные ими институты за время своего существования претерпели значительные изменения, но лишь одно осталось неизменным — экстрактивная природа этих институтов. Менялись формы извлечения доходов, но не экстрактивная сущность институтов и формирования элит. Энкомьенда, репартимьенто и монополия на внешнюю торговлю — все эти инструменты предопределили появление системы рабочих книжек и земельных захватов. А большинство индейцев майя продолжали работать за гроши, лишенные образования, элементарных прав и социального обеспечения.

В Гватемале, как и в большинстве стран Центральной Америки, экстрактивные политические институты по типичной схеме порочного круга поддерживали существование аналогичных экономических институтов, а те, в свою очередь, вновь становились базой для экстрактивных политических институтов и укрепления власти одной и той же элиты.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.