Достоинство и трудолюбие

Достоинство и трудолюбие

С мотивом любви к России естественным образом сочетается мотив рвения к наукам: «Оглядываясь назад, на всю бурную и многосложную жизнь М. В. Ломоносова, мы не можем не упомянуть еще раз, что каждый шаг его деятельности был запечатлен пламенной любовью к отечеству и искренним желанием успеха русской науке» (Львович-Кострица 1892, 86).

Эта любовь могла обрести выражение только в деянии, а для него необходимо выраженное волевое начало; отсюда еще два устойчивых мотива, связанных со всеми уже перечисленными: личное достоинство и постоянный труд.

В отношении первого особенно важен пушкинский текст: «Радищев укоряет Ломоносова в лести21 и тут же извиняет его. Ломоносов наполнил торжественные свои оды высокопарною хвалою; он без обиняков называет благодетеля своего графа Шувалова своим благодетелем; он в какой то придворной Идиллии воспевает графа К. Разумовского под именем Полидора: он стихами поздравляет графа Орлова с возвращением его из Финляндии; он пишет: „Его сиятельство граф М. Л. Воронцов, по своей высокой ко мне милости, изволил взять от меня пробы мозаических составов для показания ея величеству“. — Ныне всё это вывелось из обыкновения. Дело в том, что расстояние от одного сословия до другого в то время еще существовало. Ломоносов рожденный в низком сословии, не думал возвысить себя наглостию и запанибратством с людьми высшего состояния (хотя, впрочем, по чину, он мог быть им и равный). Но зато умел он за себя постоять и не дорожил ни покровительством своих меценатов, ни своим благосостоянием, когда дело шло о его чести или о торжестве его любимых идей. Послушайте, как пишет он этому самому Шувалову, Предстателю Мус, высокому своему патрону, который вздумал было над ним пошутить: „Я, ваше высокопревосходительство, не только у вельмож, но ниже у Господа моего Бога дураком быть не хочу“. – В другой <раз>, заспоря с тем же вельможею, Ломоносов так его рассердил, что Шувалов закричал: „Я отставлю тебя от Академии“ – „Нет, возразил гордо Ломоносов, разве Академию от меня отставят“. Вот каков был этот униженный сочинитель похвальных од и придворных идиллий!» (Пушкин, 11, 254 [написано: 1834]); ср.: «Ломоносов имел своих меценатов и дорожил ими, потому что видел в них прежде всего защиту и поддержку своих планов; отношения его к ним основаны были на взаимном уважении и даже привязанности; относительно их он держал себя с величайшим достоинством и независимостью и никогда не доходил до унижения и ласкательства» (Лавровский 1865, 13); ср. еще: «Не Ломоносов искал у знатных господ могущества, а знатные господа искали у него могущества и научались у него мудрости. Сознание собственного достоинства было краеугольным камнем, на котором созидалась слава Ломоносова. Он умел постоять за себя и не дорожил никакими связями, когда дело шло о торжестве его любимых идей. <…> Писатели современные Ломоносову Тредиаковский и Сумароков позорили звание писателя, низвели его на степень ремесла. Над ними позволяли глумиться все» (Филонов 1865, 44); впрочем, время от времени обращалось внимание на сложность и противоречивость этой темы, возвращая ее, до некоторой степени, к радищевской интерпретации, напр.: «При изучении материалов о Ломоносове наибольшую неудовлетворенность вызывает то, что никто из наших крупных писателей не нарисовал его облика как человека. Есть, конечно, на свете много даже крупных ученых, круг интересов которых ограничен стенами их лабораторий. Обычно человеческий образ таких ученых малоинтересен. Но когда деятельность крупного ученого и большого самобытного человека, каким был Ломоносов, захватывает развитие культуры всей страны и при этом в один из интереснейших моментов ее истории, его живой образ представляет большой общечеловеческий интерес. / Чем крупнее человек, тем больше противоречий в нем самом и тем больше противоречий в тех задачах, которые ставит перед ним жизнь. Диапазон этих противоречий и является мерой гениальности человека. Противоречия как в самой натуре Ломоносова, так и противоречия, в которых протекала его жизнь, были исключительно велики. / Трудно найти большее противоречие, чем в судьбе „архангельского мужика“, живущего и работающего среди придворной верхушки чиновного и дворянского сословия. Ломоносов был прогрессивным общественным деятелем, он видел необходимость народного образования и науки, боролся с суевериями и предрассудками, но для осуществления своей деятельности ему приходилось опираться на вельмож при дворе. Несмотря на свое мужицкое происхождение, он понимал необходимость лести и восхваления державных властителей и по-своему справлялся с этой задачей» (Капица 1965, 156).

Некоторые вариации второго (ряд других примеров см. выше): «Ломоносов был неутомим и голова его беспрестанно работала над чем-нибудь: он размышлял, писал, изобретал» (Ломоносов 1885, 5); «Обаяние личности Ломоносова столь сильно, живая струя мысли и чувства, которая брызжет из каждой его строки и фразы, так освежительна, притягательная сила его вдохновенной и бескорыстной, хотя мятежной и тревожной, любви к России так пленительна, его славная упрямка в исполнении своих задач, его неколебимая вера в великое призвание русского народа так заразительна, что лишь неохотно и с сожалением отводишь свой глаз от величавого образа, который не темнеет, но все растет и светлеет на расстоянии многих уже десятилетий, несмотря на „грызение древности“, забывчивость потомства, его предрассудки, а иногда и несправедливости. <…> Его образ непрестанно носился предо мной, полный блеска, величия, силы, благородства и самоотвержения для блага и славы его и нашего кумира – России» (Будилович 1871, II); «С именем Ломоносова прежде всего неразрывно связывается представление необычайной многосторонности и несокрушимой крепкой воли в труде, или благородной, по его собственному выражению, упрямки в преследовании раз намеченной цели» (Князев 1915, 4)22.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.