Василий Иванович Белов (23 октября 1932—4 декабря 2012)

Василий Иванович Белов

(23 октября 1932—4 декабря 2012)

Родился в селе Тимониха Вологодской области в крестьянской семье. Учился в сельской школе, работал в колхозе, овладел искусством столяра. С 1952 по 1955 год служил в армии, потом – комсомольская работа, стал секретарём райкома ВЛКСМ, членом КПСС. Увлёкся журналистикой, писал стихи, печатал корреспонденции. Поступил в Литературный институт в 1959 и окончил в 1964 году, в 1961 году в журнале «Наш современник» опубликовал свою первую повесть «Деревня Бердяйка» (№ 3), «Привычное дело» вышло в журнале «Север» в 1966 году. Начинал он с рассказов, а сейчас его рассказы, повести, романы стали широко известны.

«Всё будто бы обыкновенно в его рассказах – не больно-то великие дела совершают его герои, не слишком щедра к человеку Вологодская земля. Однако в этой будничности В. Белов улавливает настоящий праздник чувств, раскрывает перед читателем светлые сердца своих земляков, сильные характеры, он находит и с огромной любовью изображает людей, щедро одарённых талантом человечности.

Грустное и радостное, трагическое и весёлое органически соединяется у В. Белова. Поэтичен язык его произведений, естественна и доверительна манера повествования. Будто поёт русская душа, славит родную природу, родной народ, всемогущество жизни.

Повесть «Привычное дело» – глубокое исследование всех пластов деревенской жизни. При всей суровости ряда эпизодов, жизнеописание семьи Ивана Дрынова, его метаний, поисков лучшей доли дышит оптимизмом, верой в народ, любовью к земле и к труду» – так говорилось в аннотации редактора В.В. Петелина к книге В. Белова «За тремя волоками», вышедшей в издательстве «Советский писатель» в 1968 году.

А года за три до этого в издательство «Советский писатель» пришёл молодой, никому не известный В. Белов с рукописью своих сочинений. Принимал его исполняющий обязанности заведующего редакцией русской прозы В.В. Петелин, который расспросил автора об его судьбе. «А почему вы сразу в издательство «Советский писатель», а, допустим, не в «Молодую гвардию»?» – спросил В.В. Петелин. «У меня здесь повесть, которую там не поймут… – сказал Белов. – Может, вы её прочитаете? Она принята в журнале «Север». Если примете рукопись, я пришлю вам её». Повесть, которую не поймут в «Молодой гвардии», сразу заинтересовала редакцию. Речь шла о повести «Привычное дело». В.В. Петелин тут же прочитал её и решил пробить в планы издательства. А для этого нужно прежде всего получить положительные рецензии. В. Петелин дал рукопись известному писателю, хорошо знавшему деревню, авторитетному члену правления издательства, проректору Литературного института Ю.Г. Лаптеву, но вскоре получил, в сущности, отрицательную рецензию: если мы напечатаем эту рукопись, то завтра нас всех разгонят, сказал Ю.Г. Лаптев, обвинят в клевете на колхозное крестьянство, как уже не раз бывало в нашей истории литературы, а вы, Виктор Васильевич, ещё молодой и этого не знаете, а я всё это сам пережил. Тогда В.В. Петелин рукопись В. Белова дал на рецензию Виктору Чалмаеву, своему университетскому товарищу, предложив рукопись прочитать повнимательнее, поддержать её. Но В. Чалмаев написал ещё более жёсткую, даже хлёсткую рецензию – печатать нельзя.

В. Петелин взял её на редактирование, поддержал, написав редакционное заключение, и предложил дать договор, как автору талантливому и перспективному. А в это время «Привычное дело» вышло в «Севере». Началась переписка между В.И. Беловым и В.В. Петелиным. 12 апреля 1966 года В. Белов написал:

«Шлю Вам поклон и журнал с моей оскоплённой штукой.

Сократили её на два листа, да ошибок полно, да ещё правили и без моего ведома, что особенно неприятно, и взбесило.

Очень надеюсь, что в сборнике будет не этот испорченный вариант, что в журнале».

Несмотря на эти сокращения, повесть настолько была хороша, что автор этой книги тут же написал рецензию для «Огонька», Н. Сергованцев, подсократив её, передал А. Софронову, и рецензия «О светлом и горьком» появилась в журнале «Огонёк» (1966. № 29). С этого и началась известность В.И. Белова, а выход в свет сборника повестей и рассказов «За тремя волоками» принёс ему славу. И выход в свет прошёл не без трудностей, ведь в «Советском писателе» издавали только известных писателей, существовала даже своеобразная очередь, а тут никому не известный. Главный редактор издательства В.М. Карпова настаивала на издании журнального варианта, В.В. Петелин показывал письмо В. Белова, что в журнале испортили вещь, сократили и пр. В.М. Карпова прочитала повесть, согласилась дать её по авторской рукописи, но, возвратившись из цензуры, сказала, что два рассказа В. Белова пришлось снять. В. Петелин сообщил об этом удручающем событии В. Белову и вскоре получил ответ 4 декабря 1967 года:

«Признаться, у меня не было особых надежд на благополучный исход, но в глубине души я все же надеялся, что всё будет нормально.

Чёрт возьми, но ведь 25 лет прошло с тех пор – четверть века! До каких пор нельзя писать того, что было тогда? Ведь в рассказах нет и сотой доли всей правды, всей тогдашней действительности, ведь если б описать то время по-настоящему честно, то куда бы было этим двум рассказишкам!

И многие ещё не знают, что пережили тогда русские люди, а самое обидное, что и знать не хотят – вот что обидно!» (Цит. по: Петелин В. Счастье быть самим собой. М.: Голос. С. 151—152).

В архиве В.В. Петелина хранится книга В. Белова «Тиша да Гриша», вышедшая в издательстве «Советская Россия» в 1966 году, с надписью: «Виктору Васильевичу в день брудершафта. Белов. 6 февраля 1967 г. Москва. (Это приступочек перед целым пролётом «Трёх волоков»)».

Одна за другой выходили сборники рассказов и повестей: «Плотницкие рассказы» (Северо-Западное книжное издательство, 1968), «Сельские повести» («Молодая гвардия», 1971), «Холмы» (Современник, 1973), романы «Кануны» (1972—1976) и «Год великого перелома» (1989), «Всё впереди» (1986), пьесы «Над светлой водой», «Бессмертный Кощей», книга «Лад. Очерки о народной эстетике», опубликованная в журнале «Наш современник» (1979. № 10, 12; 1980. № 3; 1981. № 1, 5—7; отд. изд.: Молодая гвардия, 1982).

Весь огромный мир человеческих образов и страстей вошёл в русскую современную литературу и сыграл большую роль в развитии литературно-эстетического вкуса читателей и критики. Прочитаешь, например, рассказ «Бобришный угор» и ещё раз подивишься искусству В. Белова вызывать у читателя такое же душевное настроение, какое охватывает и его самого. Всё прекрасно в этом рассказе: и непоседливые лесные птицы, и набухающие темнотой ёлки, и ещё не опустившаяся наземь роса. И весь этот отрадный, дремотный лес, добрый, широкий, понятный и неназойливый, врачевавший своим покоем смятенные души двух забравшихся в него горожан и вселявший в эти души уверенность и радость сближения со своей, на время покинутой малой родиной, – весь этот лес, и вся эта счастливая тишина, и сам Бобришный угор, и невидимая и неслышимая река, и даже крик затаившегося коростеля, и даже муравьи, хлопотливо снующие по угору взад и вперёд, и даже… Словом, всё это так близко и дорого становится, что хочется самому побывать в этом белом домике и пожить хоть какое-то, хоть маленькое время в этой счастливой тишине, дающей возможность побыть наедине с самим собой и проверить подлинность своих мыслей и чувств.

У кого нет малой, у того нет и большой Родины. Поэтому-то так тянет всех, кто родился в деревне, в родные места.

А сколько радостей у тех, кто может бывать в своих родных местах! В «Бобришном угоре» как раз и идёт об этом речь – об огромной радости, пережитой от встречи с родными местами. Здесь В. Белов предстаёт перед нами не только как живописец и психолог, но и как философ, способный поставить серьёзные вопросы современности и ответить на них.

Простота, глубокий взгляд на современность, лиричность и какая-то непостижимая человечность – всё это, несомненно, ставит «Бобришный угор» в ряд лучших современных рассказов.

В. Белов умеет схватить самое важное, что происходит и происходило в деревне. Деревня Бердяйка живёт своей исконной жизнью. Автор берёт людей в их обычной жизни – они с упоением отдаются работе, любят, страдают, радуются, несут большие и малые тревоги в своей душе.

Внешняя конфликтная ситуация в повести «Деревня Бердяйка» не представляет особого интереса. Задолго до Белова возникали на страницах повестей и рассказов В. Овечкина, Ф. Абрамова, Г. Троепольского и других похожие ситуации. Такое бывало. И ничего в этой ситуации нового нет. А повесть производит впечатление открытия. Оказывается, не так уж важны сами эти сиюминутные проблемы в повести, о которых так часто писали журналисты, публицисты. Жизнь меняется, меняются и проблемы. И то, что важно было вчера, сегодня уже рассматривается как прошлогодний снег: растаял, ну и ладно. А вот раскрыть душу современного крестьянина не всякому удаётся: для этого нужно жить среди своих героев, знать каждое дело, которое они делают, знать их отношение к людям, к лесу, к земле и небу.

Всё болит у деда Николая. Кажется, приходит его последний час. Очень точно В. Белов передаёт душевные движения заболевшего старого человека. Много пожил он на белом свете, «походил на веку за плугом, помахал топором вдоволь, а сколько травы перекосил, так это никому и не ведомо». «Старик дремал с открытыми глазами, по телу его растекалась приторная слабость. Вдруг он чуть вздрогнул: то ли от мысли, что сейчас умрёт, то ли от какой-то неловкости. В душе его была пустота, дед словно повис в воздухе, и ему стало жутко. Только через несколько минут старик понял, что это остановились часы-ходики и что ему стало неловко и жутко оттого, что прервалось ритмичное тиканье». И не смерти испугался дед Николай, а своей стариковской слабости, своей немощи, бессилия. Неужели никогда ему не быть на лугу, не увидеть солнечные лесные покосы с крутобокими стогами и накрапинами копен? Неужели он наяву уже никогда не услышит крики баб на лугу, звон наставляемых кос, тонкий комариный писк? И вот в душе русского человека начинается сражение с немощью. Преодолевая мучительную боль, слабость, головокружение, он с трудом оделся, добрался до часов, подтянул гирю, пустил часы. В дом снова вошло время. А за окном бурлила жизнь, зовущая и прекрасная. Он вышел на крыльцо. И сразу почувствовал себя нужным людям. Со стариковской ворчливостью отчитал Веньку за то, что тот не умеет лошадь запрягать. «Гляди, лошадь овод заел, а ей и оборониться нечем, потому хвост под шлеей». Отчитывает старик парнишку, передаёт ему житейский опыт, сноровку. Силы прибывали у старика. Может, и он понадобится на лугу, в сенокосную страдную пору. От этой мысли у деда «что-то сладко ёкнуло в нутре». А когда он очутился в такой милой его сердцу и привычной обстановке трудового дня, его охватило предвкушение большой человеческой радости. Он развёл теплинку, взял первую попавшуюся косу, начал отбивать, в сердцах поругивая неумельца за то, что из косы сделал нечто вроде пилы. «Звуки были ровные, ритмичные: слышно было, что тот, кто взялся за молоток, знает дело». Только в одном эпизоде участвует дед Николай, а его душевный настрой в основных чертах удалось передать молодому художнику. Самая характерная черта этой повести в том, что человек здесь предстаёт хозяином земли. Сколько самоотверженности, страсти вложили девушки, чтобы спасти подсохшее сено от дождя!.. Если не состоговать до дождя, сено может пропасть. И возникает упоение трудом.

«Никто не успел ни поесть, ни попить чаю и передохнуть, на ходу, прихватывая грабли, все бросились на луг. Следом за бабами потащился и дед Николай, в руках его были чьи-то грабли со сломанными наполовину зубьями… Все разговоры словно ветром сдуло. Живее замелькали граблевища, копны вырастали одна за другой, как из-под земли».

И такими трудовыми буднями, где показаны самозабвенность, полная отдача крестьянина земле, наполнена жизнь деревенского жителя.

В. Белов в повести «Деревня Бердяйка» попытался показать жизнь в сложных противоречиях, со всеми несуразностями, случайностями, дикой и бессмысленной неразберихой в человеческих отношениях.

Кое-что не удалось художественно мотивировать, некоторые поступки покажутся искусственными то ли оттого, что по молодости не смог выразить, то ли от стеснительности перед подлинной правдой. Но уже в этой повести сказалось стремление художника к уловлению правды жизни в её многогранности.

В «Плотницких рассказах» Василия Белова та же гуманистическая философская идея, то же бережное отношение к человеку, которое окрашивало его прежние вещи и которое издавна составляет характерную черту всех подлинных художников слова.

Здесь В. Белов продолжает исследовать психологию своих земляков. По замыслу и по характерам произведение, естественно, отличается от «Привычного дела», но автора тревожит всё тот же вопрос: чем живёт современный крестьянин, какие проблемы волнуют его.

Если в «Привычном деле» В. Белов описывает жизнь деревни в тот момент, когда недостаточная оплата трудодня, всевозможные запреты, сковывающие самостоятельность и личную инициативу крестьянина, нарушение устава сельхозартели и прежде всего принципа материальной заинтересованности мешали людям жить на родной земле, создавали такие условия, когда оставалось только одно – уходить в город на заработки, то в «Плотницких рассказах» действие происходит в недавние дни, когда решения партии и правительства, претворённые в жизнь, создали хорошие условия жизни в деревне. И вот уже другие проблемы волнуют крестьян. Авинер Козонков и Олёша Смолин, доживая свой век, оглядываются назад и подводят, так сказать, итоги. Как прожито? Что сделано? Какой след оставили на земле?

Авинер Козонков и Олёша Смолин – два резко противоположных характера. С детства наметилось их различие. Один из последних сил работает в поле, проходит под руководством отца крестьянские «университеты», другой пользуется своей смекалкой для того, чтобы отлынивать от работы. Сколько раз кривые дороги жизни приводили их к одной беде, но каждый раз Авинер выходил из воды сухим, а Олёша получал лиха за двоих.

Лирический герой В. Белова всё время выпытывает у этих разных людей эпизоды из их жизни, стремится как можно больше узнать, сравнивает, размышляет. Своим умом хочет постичь прошлое родной деревни. Не по книжкам узнаёт историю, а черпает её из живого источника – из памяти двух земляков. Словом, он находится примерно в том же положении, которое довольно точно определил Горький в письме «милому юноше» М.X. Максимову: «Всё, о чём Вы пишете, было когда-то пережито мною и памятно мне, сиживал и я, раздавленный, в уголку, когда вокруг меня говорились громкие речи, спрашивал и я себя – кто я и зачем? Но сквозь всё это необходимо пройти, а вопросы – кто я, зачем я – разрешить можете лишь Вы сами» (Горький М. Собр. соч.: В 30 т. М., 1955. Т. 29. С. 147).

По рассказам героев Белова, Козонкова и Смолина, конструируется не такое уж далёкое прошлое – время наших отцов: голодное детство в большой крестьянской семье, трудовое возмужание, дни коллективизации, военное лихолетье. То, что мог бы рассказать ему отец, погибший на войне, рассказывают два земляка, рассказывают, естественно, каждый по-своему, со своей точки зрения.

Лирический герой В. Белова – сердечный, умный, честный, чистый человек. Он готов весь мир сделать добрым и счастливым. На его глазах поссорились два соседа. И он задался целью помирить их. Плохо живётся таким, когда рядом ненависть и злоба. Хорошо бы вытравить злобу, зависть, ненависть в сердцах. Но как?

«Я твёрдо решил сходить к Авинеру, чтобы позвать плотничать, а заодно и примирить его с Олёшей, погасить стариковскую свару… жажда добра долго копилась во мне…» Жажда добра ведёт его в дом Козонкова, на колхозное собрание, в дом тётки Евдокии, попросившей починить электричество. Всё та же неутомимая жажда добра свела в его доме двух поссорившихся соседей.

Прав был Горький, когда говорил, что мы только мечтаем о добре, а делать-то его не всегда умеем, этому тоже нужно учиться. Вслушиваясь в добродушные голоса двух старых плотников, наш герой решил «поставить точки над «i», посоветовал им «в открытую разобраться», «кто прав, кто виноват». Вот тут-то и открылись перед ним различные убеждения, взгляды на мир, на человека, на прошлое: «Не успел я ввязаться, как Авинер обеими руками схватил Олёшу за ворот и, зажимая в угол, начал стукать о стену лысой Олёшиной головой… Я начал их растаскивать, еле погасив собственное бешенство». А бешенство сменяется равнодушием, зелёной тоской, полным безразличием и отчаянием: «Меня охватывала брезгливость, физическое отвращение ко всему на свете, в том числе и к самому себе. Всё рушилось, всё распадалось». Вспоминая вчерашнюю драку, герой испытывает то злобное отчаяние, то ненависть к обоим её участникам, никак не может разобраться в нахлынувших чувствах.

В конце концов он винит только самого себя: «Это я захотел определённости в их отношениях, я вызвал из прошлого притихших духов. А потом сам же испугался и вздумал мирить стариков. Потому что ты эгоист и тебе больше всего нужна гармония, определённость, счастливый миропорядок. Примирил, называется». Но каково же было удивление молодого инженера, когда он увидел Авинера и Олёшу за одним столом, распивающих традиционную бутылку! Ни обиды, ни злобы, словно и не было никакой драки. Сколько Авинер принёс лиха Олёше, сколько обижал, сколько несправедливого терпели от него односельчане, а вот, поди ж ты, за одним столом пьют, шутят друг над другом как ни в чём не бывало.

На первых порах мы вместе с рассказчиком любуемся плотницкой сноровкой, стариковской обстоятельностью, мужицким юмором Олёши Смолина. Мы всё время на его стороне в историческом конфликте этих двоих людей. Но постепенно выявляется позиция лирического героя – ни тот ни другой не удовлетворяют его. Уж слишком пассивен, кроток, незлобив Олёша Смолин. Вот почему и берут верх такие горлопаны, как Авинер. Снисходительно улыбается Олёша на выходку молодого шофера-зубоскала.

Константин Зорин поражён этим каким-то ещё чудом уцелевшим «непротивленством». Как легко гнутся такие даже под лёгким дуновением ветерка, но, естественно, и не ломаются, выживают, какие бури бы ни проходили над ними. Зорин весь кипит от гнева, он «был взбешён таким юмором», а старику хоть бы что, даже похвалил своего оскорбителя. «Вскоре я разобрался в том, что злился на Олёшу, злился на то, что тот ни капли не разозлился на остолопа шофера. А когда я понял это, то разозлился ещё больше, уже неизвестно на кого, и было как-то неловко, противно на душе». Душой прикипел герой-рассказчик к Олёше Смолину за эти несколько дней, настолько старик симпатичен ему всеми своими нравственными качествами и свойствами, а вот каратаевская незлобивость характера Олёши вызывает решительный протест, возмущение, какое-то чувство неловкости, «противной сердечной тошноты от самого себя, от всего окружающего».

Василий Белов вместе со своим лирическим героем ратует за человека гордого, сильного, мужественного в преодолении жизненных препятствий, за человека, способного постоять за себя.

Эта же проблема поставлена им и в повести «Привычное дело», только в критике она осталась незамеченной.

Вокруг повести – разные толки. Одни видят в Иване Африкановиче сермяжного, робкого, потерянного мужичка, упрекают художника за то, что упустил много возможностей показать своего героя более внутренне богатым, твёрдым, более сильным и мужественным. Другие говорят, что герой Белова «не идеальный»: «А ведь в чём-то хорош, право, хорош! Списан с действительности. Вот в чём дело!» Третьи…

В этих отзывах есть и непонимание творческого замысла художника, и непонимание самого характера главного героя. Под пером критиков Иван Африканович предстаёт совсем другим человеком, иным, чем он представлен в повести. Критикам не понравилось то, что Иван Африканович вне привычной обстановки теряется, утрачивает самого себя, свою сноровистость, уверенность, деловитость, перед нами предстает как бы совсем другой человек. Хотелось бы, чтобы Иван Дрынов не так уж терялся в другой обстановке. Сказать это – значит не понять сущности характера Ивана Африкановича.

В это время началась обильная переписка между редактором В.В. Петелиным и В.И. Беловым. 20 июня 1966 года В. Белов писал В. Петелину:

«Вы говорите, что всё хорошо, но слабо показан колхозный мир, окружающий героев, слабо показан человек в борьбе с несправедливостью. И что я подчёркиваю только долготерпение Ив. Афр., покорность судьбе.

Но, Виктор Васильевич, именно это я и хотел подчеркнуть! То бишь не долготерпение, а неспособность, неумение Ив. Аф. бороться с несправедливостью, – это была моя задача с самого начала. Кстати, он не такой уж покорный, как Вы пишете. Да и выжить в деревне, выстоять в такой обстановке как раз и могли только такие; другие же, сильные и деятельные, давно сгнили либо в тундре, либо уехали в города.

Да ещё не известно, слабый ли Ив. Афр. Слабый, если считать слабостью способность выживать в самых невероятных условиях. Может быть, это не заслуга, быть таким. Но ведь он ещё и не больно покорный. Помните, как он хватает в конторе кочергу, когда его не отпускают из деревни? Или как взъерепенился, когда ему не дали поплясать? Я как раз и хотел описать такого Ив. Афр. Разве я не имел на это право, описать такого мужика, который боится уполномоченного, но способен разогнать с колом всю деревню? Не ошибка и то, что я не касался общественных производственных конфликтов. Чтобы о них писать, надо писать уже другую повесть (и я её напишу), нужны другие герои, всё другое. Эту же вещь я и хотел сделать так, как есть, т. е. без тех качеств, за отсутствие которых Вы меня попрекаете.

Я согласен с Вами, что одной традиции «Матрёнина двора» мало для русской литературы. Конечно, мало. Но, Виктор Васильевич, не торопите события. В нашей литературе будет всё: и новые бунтари, и новые Аксиньи с Мелеховыми. Всё дело к тому идёт, и процесс этот необратимый.

Уж больно стыдно говорить о самом себе, но я знаю, что через полтора-два года у меня будет новый, совсем не такой Иван. Но мне нужно было пройти через Ивана Африкановича. Пройти именно через такую книжку. Я убеждён, что через это нужно пройти и читателю, иначе я бы не стал писать.

И вот ещё что. Если б я, Виктор Васильевич, сделал эту вещь такой, какой Вы хотите видеть, то есть сказать полную, как Вы пишете, правду, то пробить, опубликовать книжку было бы ещё труднее. Я бы мог описать и эту, полную правду, описать, что получается, когда Ив. Африкановичи вдруг начинают понимать, что к чему. Если б я её написал, вот тогда действительно была бы пища для наших недругов» (Петелин В. Счастье быть сами собой. С. 148—149).

Повесть «Привычное дело» признали друзья Белова, что-то гомеровское увидел в ней Евгений Носов, а его редакторша была просто в восторге, плакала, прочитав эту повесть. Но в газетах и журналах пока помалкивали.

В характере Ивана Африкановича есть много хороших черт: мужество, доброта, великодушие, сердечность и др. Он принадлежит к числу тех русских людей, которые не бросаются в глаза своей талантливостью, неуёмностью, щедростью натуры. В этом смысле его шурин Митька гораздо интереснее. Митька давно бросил деревню, он только наезжает сюда проведать мать, сестру, родных. Вот и на этот раз он приехал гульнуть. Решительный, смелый, порывистый, привыкший к городским порядкам, он не может себе представить, как Иван Африканович и другие мужики могут жить в деревне.

Митька диву даётся, когда видит, как боится Иван Африканович уполномоченного, председателя, как неловко, стыдно тому перед своим сыном, не понимающим, почему нужно косить траву ночью, а рано утром, не отдохнув, уже снова бежать на колхозную работу. Митька решительно протестует против таких порядков. В городе всё по-другому. Он уговаривает Ивана Африкановича поехать на заработки. Здесь, в деревне, не вырваться ему из нужды. А уж Дрынов ли не работник! Ещё заря не занялась, а он на ногах. С детства он был раноставом, усвоил простую истину, внушённую ему дедом: встанешь раньше – шагнёшь дальше. Кропотлив и незаметен крестьянский труд. Каждая мелочь в доме требует мужских умелых рук. Затемно напилил дров, а когда обозначилась заря, взял топор, сумку рыбную и пошёл к озеру.

Повесть строится так, что каждый из её героев на какое-то время оказывается на переднем плане, словно под увеличительным стеклом, благодаря которому художник глубже проникает в душу своего героя и видит там тончайшие переживания, затаённые мысли и чувства.

Тщательно, со многими подробностями и деталями выписывает В. Белов утро Ивана Африкановича, его полнейшую слитность с природой, со всем его окружающим миром. Героя радует этот мир, вселяет уверенность, твёрдость. Всем любуется Иван Африканович. И тетеревами, несмело готовящимися к своей гульбе, и восходом солнца, и спасённым им от мороза воробьём, и невдалеке мышковавшей лисицей, и бескрайним небом, и неподвижным леском, просвеченным солнцем. Всюду и везде, куда ни глянешь, такая родная и понятная земля:

«Жись. Везде жись. Под перьями жись, под фуфайкой жись. Жёнки вон печи затопили, подолами трясут у шестков – жись. И всё добро, всё ладно. Ладно, что родился, ладно, что детей народил. Жись она и есть жись». В вершах не было рыбы, но это нисколько не опечалило рыбака: «Небушко-то, небушко-то! Как провеянное, чистое, нет на нём ничего лишнего, один голубой сквозной простор». «Иван Африканович долго ходил по студёным от наста родимым полям. Ноги сами несли его, и он перестал ощущать себя, слился со снегом и солнцем, с голубым, безнадёжно далёким небом, со всеми запахами и звуками предвечной весны. Всё было студёно, солнечно, широко. Деревни вдали тихо дымились трубами, пели петухи, урчали тетерева, мерцали белые, скованные морозцем снега. Иван Африканович шёл и шёл по певучему насту, и время остановилось для него. Он ничего не думал, точь-в-точь как тот, кто лежал в люльке и улыбался, для которого ещё не существовало разницы между сном и не сном.

И для обоих сейчас не было ни конца, ни начала». Всё здесь: и ребячья непосредственность, и любование природой, как чем-то живым, близким, дорогим, и умение увидеть в природе только красивое, благородное, и детская наивность, с которой он весь отдаётся нахлынувшим чувствам, и цельность его натуры – все эти черты составляют характер Ивана Африкановича.

«Сам Иван Африканович, сам иной раз как дитя малое, чего говорит» – так думает о своём муже Катерина. Даже вернувшись с фронта, Иван Африканович не огрубел. Когда тёща попросила его отрубить петуху голову, он «заоглядывался, растерялся». Ему ничего не оставалось делать, как взять топор и пойти на поветь. Внешне он бодрился, нельзя уронить себя в глазах тёщи, а внутренне весь исходит жалостью к этому шустрому петуху, растерянно смотрит то на петуха, то на топор с еловой чуркой. Всю войну прошёл, штурмовал Берлин, на каком фронте только не был, ордена и медали украшают его грудь, а рубануть петуха побоялся. Пришлось дрожащие руки Ивана Африкановича измазать мёртвой петушиной кровью, которого «ловко нарушила» сама Катерина, чтобы в глазах тёщи зять остался достойным уважения. Вот так и во всём остаётся Иван Африканович словно сотканным из разных лоскутков – то он может разогнать с колом всю деревню, то насмерть испугаться какого-то районного уполномоченного, то признаётся в горячей, безумной любви Катерине, то окажется в загородке у бойкой бабёнки Дашки-путанки, то блеснёт умом, сноровкой, смёткой, деловитостью, то представится примитивным, туповатым, неспособным к самозащите… Одно дело, когда он на своей земле, тут он деловит, работает на совесть, за всё плохо сработанное у него болит душа. И то, что пахать выехали поздно, и то, что раскиданный бабами навоз весь пересох, и то, что вспаханные места ненамного отличались от невспаханных, и то, что Мишка равнодушен ко всему этому и плохо обрабатывает землю, да ещё и рожу шутовскую корчит, когда Иван Африканович велит ему остановиться и не делать «огрехов», – все это приводит в неистовство Ивана Африкановича, и он «вне себя», «в горячке» чуть было не отлупил Мишку.

А стоит ему оказаться за пределами родной деревни, в районной милиции, куда он привёз передачу Митьке, на станции, в поезде, как он сразу теряется, становится беспомощным, робким. В нём жива извечная деревенская стеснительность.

В образе Ивана Африкановича отображён милый, чуть-чуть наивный, может, чуть-чуть смешной, но такой обаятельный в своей простоте и безыскусственности человеческий характер. Он весь отдан людям, природе, жизни. Он знает свои слабости, знает, что ему нельзя пить, это к добру обычно не приводит. Много ведь раз бывало, когда, перепив, он причинял и себе и окружающим боль, слёзы, страдания. И не может удержаться, порой напивается. Натура у него широкая, добрая, безотказная.

В Иване Африкановиче много мягкости, неповторимой душевной доброты, сердечности, которой так славен русский народ. Вспомним хотя бы, с какой теплотой прощался Иван Африканович с соседями, с друзьями-односельчанами, когда он надумал всё-таки уехать из деревни на заработки. Все его любят. В их словах нет придуманности, фальши, неестественности. Никто его не уговаривает, не даёт лишних советов. Скупо, просто, но сколько неподдельного чувства! Он относится к тем людям, о которых Сократ сказал, что им легче перенести обиду, чем нанести её. О таких обычно говорят, что они и мухи не обидят. В нём много кротости, всепрощения, может быть, даже непротивления злу насилием. Но это не философия, не отношение к жизни, а такой уж у него характер. В нём есть созерцательность, пассивность. Он бывает твёрдым, решительным, обозлённым, он может даже замахнуться на Катерину, когда она ему перечит, но это состояние, а не характер. А по характеру он уступчив, мягок, щедр на добрые дела. Твёрдость прежде всего нужно проявлять при сопротивлении, когда нужно что-то ломать. Тут он чаще пасует, пасует перед обстоятельствами, перед людьми. В его характере много нежности. И только порой в нём обнаруживаются такие черты, о которых невозможно было подозревать при внешнем знакомстве. Вместе с мягкостью в нём уживаются твёрдость, смелость, решительность.

«Отчаянная решимость преобразила Ивана Африкановича». И эта отчаянная решимость в нём просыпается каждый раз, когда наступает крайнее положение. В таком состоянии он способен «так страшно, так небывало» взглянуть, что даже бесшабашный Митька беспрекословно ему повинуется. Когда председатель готов отказать ему в разрешении на выезд, Ивана Африкановича не узнать. От робости, покорности судьбе, безропотности ничего не осталось: «У него вдруг застыли, онемели глаза, и какая-то радостная удаль сковала готовые к безумной работе мускулы. Враз исчез и страх и все мысли исчезли, кроме одной: «Вот сейчас, сейчас!» Что это такое «сейчас», он не знал, но появилось ощущение спокойного весёлого безрассудства, и он, дивясь самому себе, ступил на середину конторы и закричал: «Справку давай!» Ему не продажное нужно, а своё, кровное, завоёванное, непокупное. Справки добился, а радости избавления от тягот деревенской жизни у него нет: всё здесь дорого, привычно, прекрасно. Ему очень не хочется уезжать, он тоскует, мучается, покидая своих детей, свою Катерину. В нём жива острая способность сопереживания чужого горя, чужих слёз, страданий. При виде Катерины, похудевшей, изменившейся, «вдруг весь сжался от боли, жалости и любви к ней». И, прощаясь, он всё ещё колеблется: может, лучше остаться, может, никуда не ехать, пойти обратно и жить, как раньше жили. И всё-таки снова решился, поехал. Права оказалась старая Евстолья: быстро наездился Иван Африканович. Не для него оказались городские порядки. Но в дом его вошла беда, непереносимое горе – Катерина умерла.

Мир опустел для него. Катерина как бы всегда дополняла Ивана. Она активна, энергична. Она за всё берётся: и косить, и за телятами ходить, и коров доить, и ребятишек родить, всё ей по плечу, на всё, кажется, её хватает. Катерина грубовата. Иван мягок, нежен. Катерина волевая, Иван уступчив, слабохарактерен. В них так много разного, что вместе они создают полную гармонию богатого человеческого характера. Иван Африканович застенчив, стыдлив, конфузлив. Он постыдился подложить себе под голову лежащий рядом больничный тулуп, когда, дожидаясь родов Катерины, сморённый двухдневной усталостью, заснул в закутке на голых поленьях. А оставшись без билета и без денег – Митька опоздал на поезд, – он постеснялся заглянуть к нему в чемодан. Так и сидел несколько часов голодный, под присмотром дорожной милиции, пока не появился Митька и всё не выяснилось.

Нет в этой повести ни завлекательного сюжета, ни острой смены событий, ни героических подвигов, нет ничего эффектного, блестящего, а оторваться от неё невозможно: обаятельная притягательность повести – в правде, простой, будничной, нешумливой. Сколько надо самому пережить, чтобы с такой достоверностью передать переживания своих героев, все их горести, радости, заботы, беды.

Глубоко и поэтично, с тонким пониманием малейших побуждений душевной жизни воссозданы образы Ивана Африкановича и Катерины – главных героев повести. Родниковой свежестью веет от их жизни, трудной, суматошной. С улыбкой и каким-то непостижимым стоицизмом переносят Катерина и Иван Африканович все трудности и беды, выпавшие на их долю. Здесь автор описал будничную жизнь одной семьи: девять человек детей, всех их надо накормить, обуть, одеть. Родителям приходится тяжело. Но они не теряют бодрости духа. Любовь им помогает переносить все эти трудности, любовь, царящая в семье: Иван Африканович любит Катерину, Катерина любит Ивана Африкановича, дети любят родителей, очень дружны между собой. И вот эта любовь, пронизывающая всю повесть, придаёт ей оптимистическую тональность, хотя действие развёртывается остро драматически. Всё дышит талантом в этой небольшой повести – и шутейное начало о забавных приключениях Ивана Африкановича и Мишухи, их неудачное сватовство, тревожные размышления Ивана Дрынова о Катерине, рожающей девятого ребёнка, описание крестьянского утра, полного труда и тревог, пробуждение детей, их нехитрые забавы, хлопоты бабки Евстольи, озабоченной тем, чтобы всех девятерых накормить, деревенские пересуды в магазине. Словом, в повести много прекрасных сцен, эпизодов: герои работают, поют песни, растят детей, обсуждают последние новости международной жизни. Внешне ничем не выделяются Иван Африканович и его жена Катерина.

В своих повестях В. Белов подметил такие черты характера, о которых Горький писал следующее: «Платон Каратаев и Калиныч несомненно русские мужики, но это мужики центральной, московской Руси, а такие типы «смирных людей» очень редки на Волге, едва ли возможны в Сибири, их нет на Украине. И.А. Бунин очень верно, очень умело пишет орловского мужика, но для Верхнего и Среднего Поволжья этот тип почти неправда – психику волжанина наилучше уловил Короленко в лице Тюлина. «Мужики» Чехова – правдивый, этнографический очерк, да, около Москвы – в Калуге, Туле, Орле – этакие фигуры не редкость, и очень естественны, но разве похожи на них вологжане, новгородцы, поморы? У нас на Руси не было и нет ещё того единства социальных, политических и, словом говоря, культурных условий, которые позволили бы нам создать единодушие, выработать твёрдый, определённый тип русского человека, русского мужика».

У В. Белова сложные отношения с его героями. Несомненно, он любит их, но «странною любовью», осуждая в них терпеливость, покорность судьбе, каратаевскую незлобивость. И вот это отношение к своим героям порождает надежду в читательском сердце, что в следующих своих произведениях он нарисует уже «волжские» типы русских людей – борцов за справедливость, правду, за торжество добра и счастья на нашей земле.

В 1986 году Василий Белов напиcал роман «Всё впереди», который сразу же вызвал споры, полемику в различных кругах Москвы, в различных печатных органах. Критиковали за допущенные ошибки, неудачи и пр. И мало кто встал на защиту романа и позиции его автора. Уж больно непопулярна в наше время эта позиция, которая сводится к защите исконных нравственных принципов русского народа. Да и не только русского, но и всего человечества, если оно хочет выжить, даже если ядерная война не разразится и ядерная зима не наступит. Василий Белов выступает за обычные, нормальные человеческие условия существования, когда женщина рожает детей, когда мужчина добывает средства существования для семьи, когда жена верна своему мужу, заботится о детях, о семье, когда человек честно трудится на своём рабочем месте, исполняет долг перед своим обществом…

Ну а почему ж так ополчились против романа Белова? И не в первый раз…

«Литературная газета» в 1967—1968 годах начала дискуссию о так называемой лирической прозе, В. Камянов и многие другие критики «ругали» многих русских писателей за то, что те выводили на страницы своих произведений старух и стариков как главных носителей нравственных начал русского народа, сохранивших заветы старого временя. Доставалось и Белову за Ивана Африкановича, который, дескать, и слабый духом, и трусливый и пр. и пр. А сейчас для многих Иван Африканович – это замечательный герой нашего времени…

Как видим, времена меняются, меняются и оценки литературных произведений… Со временем изменится и отношение к роману «Всё впереди» Василия Белова, потому что этот роман о нашей беде, роман о том, что ещё окончательно нас не разрушило, но если мы не будем кричать об этом со всех трибун, со всех страниц газет и журналов и не будем взывать к общественному мнению, то именно это нас и погубит.

А беда эта – общее разложение моральных и нравственных устоев нашего общества, устоев русского национального характера, как оплота нашего государственного единства.

Василий Белов лишь намечает некоторые наши беды, пытаясь противостоять этому разложению, пытаясь просигнализировать своим соотечественникам об этой нашей общей беде. Беде беспамятства, забвения главных основ нашей национальной жизни – верности, преданности, патриотизма, сердечности, благожелательности и пр. и пр.

Не раз в печати говорилось об «окаменении совести», процесс этого «окаменения совести» и показывает Василий Белов в романе «Всё впереди».

Действие романа начинается в 1975 году, когда герои были ещё достаточно молоды, чтобы считать, что у них ещё – ВСЁ ВПЕРЕДИ. И писатель словно бы задумал сначала раскрыть изначальное состояние своих персонажей, чтобы потом, через десять лет, в 1985 году, показать, к чему они пришли в своих практических действиях и поступках.

Одним из своих героев романа В. Белов избрал Иванова, нарколога по профессии, человека со здоровой психикой, со здоровыми и твёрдыми взглядами на жизнь и на человека. Ему ничто человеческое не чуждо, это обычный нормальный человек, со слабостями и заблуждениями, но ему противна всяческая ложь в людских отношениях, притворство, лицемерие. Он смотрит на жизнь трезвыми глазами и осуждает всяческое отклонение от нормы. Ему стало противно и гадко, когда он случайно, во время заграничной поездки, услышал разговор двух приятелей, поспоривших, что Аркадий, журналист, добьётся полного успеха в своих ухаживаниях за Любой Медведевой. Перегородка между номерами гостиницы была тонкой, всё было слышно, слышно было, как два приятеля хлопнули руками, заключив пари на виски «Белая лошадь». Отсюда и название первой части романа – «Белая лошадь».

И, как-то поднимаясь в свой номер, Иванов видел, как Аркадий и Люба Медведева стояли в коридоре, на какое-то время свет погас, за это время их не оказалось в коридоре. Значит, они вошли в номер Аркадия… Значит, Аркадий выиграл пари?

Иванов, как человек наблюдательный, склонный к анализу морально-нравственного состояния общества, видел, как многие опускаются всё ниже и ниже в своих устоях, видел «пропахших никотином» женщин, видел, с какой лёгкостью рвутся семейные связи, видел, что женщины легко отказываются от своей извечной обязанности иметь детей, продолжать род человеческий, отказываются только из-за того, что нужно будет стирать пелёнки, готовить на кухне, а, дескать, когда же пожить для себя, видел и беспощадно осуждал эти наклонности современных женщин, постепенно утрачивающих высокие достоинства русской женщины – нравственную чистоту, бескорыстие, беззаветную преданность семье, детям, соседям, народу…

В одном из интервью на вопрос «Что сейчас составляет вашу главную боль писателя и гражданина?» В.И. Белов ответил: «Всё, что касается современной семьи!.. Разрушение семьи, которое происходит, может обойтись нашему государству очень дорого. Это уже чувствуется уже теперь и в нравственном, и в экономическом, и в демографическом смыслах…» Этому и посвящён роман «Всё впереди».

Суров и беспощаден художнический скальпель Василия Белова, вскрывающий болячки современного общества, беспощаден к иностранщине, которая просто чуть ли не поглощает все наши традиционные формы жизни, которая проникает во все поры нашей жизни, беспощаден к Хаммеру, который своими миллиардами просто покупает нас, заставляя отказываться от очень многого, лишь бы угодить его вкусам. Дорого обойдётся нам эта уступчивость – вот главный пафос романа Василия Белова.

Иванов, зная обо всех наших болезнях и болячках, о наших нравственных уродствах, смотрел на Любу Медведеву как на идеал русской женщины; учительница музыки, она была к тому же красива и умна. Медведев, человек яростный, бескомпромиссный и беспощадный в своих поступках и решениях, его называют «домостроевцем», вкладывая в это понятие, конечно, презрительный смысл, тоже прослышал об этом пари. А между тем в нём, в Медведеве, автор воплощает прекрасные человеческие черты, присущие русскому национальному характеру. И для автора понятие «домостроевец» вовсе не такая уж отрицательная характеристика: «Дом строит» – вот что такое домостроевец…

Но вот в эту надёжную весёлую семью Медведевых вторгается Наталья, человек с современными взглядами на жизнь, изменяет своему мужу, добавляя цинично: «А что, меня убудет оттого» – и т. д., не хочет иметь детей, которые связывают её по рукам и ногам, подговаривает Любу сделать аборт: сегодня и одного ребёнка хватит… Люба стала таиться от Медведева, у неё появился секрет…

Медведев работает в НИИ, конструирует какую-то сложную установку, столь необходимую для секретного завода. Медведев – человек увлечённый, забывающий о времени, как только речь заходит о Деле, человек с чувством высокой ответственности перед наукой и самим собой. Это обстоятельство точно объясняет последующие события. Медведев задержался на объекте, не успел приехать на дачу, где отмечали тридцатилетие Любы, на следующий день разразился скандал, который повлёк тяжкий загул, окончившийся трагическим событием! Грузь «полез» в схему без руководителя и сгорел так, что от него ничего не осталось. Медведев получил за это шесть лет… Но, как говорится, дело не в тяжкой судьбе нашего героя. Дело в обстоятельствах, которые привели его к этому…

И здесь любопытно привести разговор между Бришем и Ивановым, который имеет весьма важное значение для понимания общего смысла изображённых событий, разговор о новейших нигилистах по сравнению с тургеневскими, «только суть та же самая»…

«Только суть та же самая» – вот одна из главных мыслей Василия Белова: новейшие нигилисты подрывают основы национального существования, подрывают тонко, изворотливо, но последовательно и упорно.

Так смыкаются между собой и «новейшие нигилисты», и «пропахшие никотином» женщины, и продажа фанты и пепси на улицах Москвы вместо традиционного кваса, и многое другое, в частности дом торговли Хаммера в центре Москвы, где есть «целый синтетический сад»…

Хаммер всегда отделывался от нас суррогатами, подводил итоги влияния иностранщины на нашу жизнь Медведев, «всё в общем-то сводится к правде и лжи, к искренности и тайне. Неискренние борются с искренними, обманывают совестливых. И побеждают. Да ещё говорят: «Вы дураки, а дуракам так, мол, и надо…»

Василий Белов показал Медведева таким человеком, который не мог даже вынести малейшей лжи в своём доме. И как только он что-то заподозрил двойственное в своей жене, как тут же он попытался всё выяснить. А раз жена не призналась, то о чём же может быть речь? Тяжки его подозрения…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.