Последняя аллея
Последняя аллея
Зарос крапивой и бурьяном
Мой отчий дом. Живи мечтой,
Надеждами, самообманом!
А дни проходят чередой,
Ведут свой крут однообразный,
Не отступая ни на миг
От пожелтевших, пыльных книг
Да от вестей о безобразной,
Несчастной, подлой жизни там,
Где по родным, святым местам,
По ниве тучной и обильной
И по моим былым следам
Чертополох растет могильный…
Иван Бунин. 1922 год.
Бегство от «Окаянных дней»
Некоторые исследователи творчества Ивана Алексеевича Бунина считают, что еще за два-три года до событий 1917 года он предчувствовал наступление «Окаянных дней». В подтверждение этому приводятся дневниковые записи Бунина во время путешествия по Подмосковью да и по самой Первопрестольной: Зачатьевский и Чудов монастыри, Троице-Сергиева лавра, Марфо-Мариинская обитель, церкви и храмы Москвы…
Действительно, при чтении этих записей появляется ощущение — будто поэт прощался с прошлым, с родиной, пытается в последний раз увидеть русские святыни, сохранить их в памяти…
В его дневнике, названном «Окаянные дни», есть строки: «Ах, Москва!.. Великие князья, терема, Спас-на-Бору, Архангельский собор — до чего все родное, кровное и только теперь как следует почувствованное, понятое!..».
22 декабря 1918 года, в Одессе, Бунин написал стихотворение:
И боль, и стыд, и радость. Он идет,
Великий день, — опять, опять варягу
Вручает обезумевший народ
Свою судьбу и темную отвагу…
Одесса… Прощание с родиной. У поэта еще теплилась надежда: а вдруг все образумится, и минуют, словно сами собой, «окаянные дни». Чуда не произошло. Пожар лишь разгорался.
Спустя много лет Иван Алексеевич вспоминал о революции в России: «Я был не из тех, кто был ею застигнут врасплох, для кого ее размеры и зверства были неожиданностью, но все же действительность превзошла все мои ожидания: во что вскоре превратилась русская революция, не поймет никто ее не видевший. Зрелище это было сплошным ужасом для всякого, кто не утратил образа и подобия Божия, и из России, после захвата власти Лениным, бежали сотни тысяч людей, имевших малейшую возможность бежать.
Я покинул Москву 21 мая 1918 года, жил на юге России, переходившем из рук в руки «белых» и «красных», и 26 января 1920 года, испив чашу несказанных душевных страданий, эмигрировал сперва на Балканы, потом во Францию».
В новом качестве
Отправляться в далекие земли не было в новинку для Бунина. Поэт в молодости побывал во многих странах. Однако в свои сорок девять лет ему довелось совершить путешествие иного рода: странствие без возврата… Эмиграция.
У птицы есть гнездо, у зверя есть нора…
Как горько было сердцу молодому,
Когда я уходил с отцовского двора,
Сказать прости родному дому!
У зверя есть нора, у птицы есть гнездо…
Как бьется сердце, горестно и громко,
Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом
С своей уж ветхою котомкой.
Ощущение, что у него теперь нет родного дома, а лишь «наемный», до конца жизни мучило Ивана Алексеевича.
В апреле 1920 года благодаря содействию и денежной помощи давних приятелей — Марии и Михаила Цетлиных — Бунин с супругой смогли приехать в Париж.
Два месяца Иван Алексеевич и Вера Николаевна жили у Цетлиных, а затем сняли квартиру на улице Жака Оффенбаха. Через год переехали в другую.
Иван Алексеевич Бунин. Художник Л. В. Туржанский, 1905 г.
В отличие от своих соотечественников, обосновавшихся в Париже, Бунин не был уверен, что большевистский режим в России вот-вот рухнет. Лишь робко теплилась мечта… Последняя надежда на изменение политического строя на Родине улетучилась для него после подавления Кронштадтского восстания моряков в 1921 году.
Но Бунин не впадал в отчаяние — продолжал писать и участвовать в общественной жизни русских эмигрантов.
Вскоре в Париже вышел его сборник рассказов «Господин из Сан-Франциско». Книга была тепло встречена читателями и французской прессой. О Бунине писали, что он «…настоящий русский талант, кровоточащий, неровный и вместе с тем мужественный и большой. Его книга содержит несколько рассказов, которые по силе достойны Достоевского». Другая парижская газета отмечала: «Весь талант Бунина бесспорно очень велик, он рисует перед нами картину всего человечества в целом и русского народа в частности…».
О родине и о ее проблемах Иван Алексеевич помнил постоянно. Конечно, не случайно именно к нему приходили из России трагические послания с просьбой опубликовать их в Европе: «призыв русских матерей» к Западу спасти их детей от голодной смерти; и «обращение группы русских литераторов к писателям мира».
Это обращение завершалось словами: «Мы лично гибнем. Многие из нас уже не в состоянии передать пережитый нами страшный опыт потомкам. Познайте его, изучите, вы, свободные! Сделайте это — нам легче будет умирать».
Бунина потрясли и «призыв русских матерей», и «обращение русских литераторов». А вот западную прессу не встревожили, не заинтересовали.
Друзья и недруги
«Во Франции я жил первое время в Париже, с лета 1923 г. переселился в Приморские Альпы, возвращаясь в Париж только на некоторые зимние месяцы…
Ах, если бы перестать странствовать с квартиры на квартиру! Когда всю жизнь ведешь так, как я, особенно чувствуешь эту жизнь, это земное существование как временное пребывание на какой-то узловой станции».
Бунин не жаловался, он лишь доверял свои мысли читателям и друзьям.
Кто окружал его в Париже из соотечественников? Из маститых литераторов наиболее близкими стали Борис Зайцев, Надежда Тэффи, Федор Степун, Марк Алданов…
Недоброжелательно относились к Бунину Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, Марина Цветаева, Иван Шмелев.
Известно, что творческая эмигрантская среда не находит единства не только по политическим взглядам. Ее нередко разъедает заурядная зависть. Одних публикуют — других нет, творчество одних освещается в прессе, о других — молчание. Так что успешная литературная деятельность Бунина раздражала некоторых коллег-соотечественников. Тем более что Ивана Алексеевича высоко ценили многие западные писатели: Ромен Роллан, Анри де Ренье, Райнер Мария Рильке, Томас Манн, Андре Жид, Франсуа Мориак, Рене Гиль и другие.
Несмотря на некоторые разногласия с Буниным, Ромен Роллан писал о нем: «…какой гениальный художник! И, несмотря ни на что, о каком новом возрождении русской литературы он свидетельствует! Какие новые богатства красок, всех ощущений!».
Другой знаменитый французский писатель Андре Жид обратился к Ивану Алексеевичу: «Дорогой Иван Бунин, Франция может гордиться тем, что стала вашим убежищем в изгнании».
24 февраля 1924 года в Париже Бунин выступил с речью «Миссия русской эмиграции». Он заявил, что эта миссия заключается в спасении и сохранении духовных основ русской культуры и нации.
Прозвучавшими в речи писатели идеями пронизаны и прозаические, и поэтические его творения. С этим соглашались друзья и даже недруги Бунина.
Премия
Автор воспоминаний о деятелях русской культуры и литературы Сергей Владиславович Каменский, публиковавшийся под псевдонимом Владиславлев, был хорошо знаком с Буниным. Он оставил запись о днях, когда в 1933 году Ивану Алексеевичу была присуждена Нобелевская премия по литературе. Запись он сделал со слов жены Бунина Веры Николаевны.
«…Иван Алексеевич потерял голову с самого начала. Как пошли эти телефонные звонки да телеграммы… А за доставку телеграмм нам приходилось всякий раз платить по 5 франков.
На другой день, как мы узнали о присуждении премии, явился к нам какой-то странный господин и принес с собой огромный пакет. Он отрекомендовался шведским писателем X., а в пакете он принес свои драмы. Объяснил, что драмы замечательны, но их нигде не хотят играть. Поздравил с присуждением премии Нобеля и выразил надежду, что отныне Бунин возьмет его на свое попечение. С трудом удалось собрать в доме 20 франков и выпроводить талантливого драматурга. Потом пошли письма соотечественников…
Сразу вся русская Ривьера пришла в движение, всем срочно понадобилось куда-то ехать, и Бунин должен покупать всем билеты на проезд. Потом последовали разные выгодные предложения…
Словом, прежних покоя и тишины в Грассе как не бывало, атмосфера стала нервной, беспокойной, Бунину уже не сиделось, сорвался с места, покатил в Париж… Начались завтраки, обеды, банкеты, поздравления, чествования…
Денег Иван Алексеевич раздал и потратил кучу. Говорит, что нельзя было отказать, — все друзья. Ате требуют с него так, как будто права их на это неоспоримы. Вот на днях, например…. приходит к Ив. Ал-чу писатель Р. и говорит: «Как я волновался, И. А., что Вы не вернетесь до 15 января. Чем же бы я тогда заплатил за квартиру!».
Ив. Ал. против такой наивности безоружен: и денег дал, и еще завтраком угостил. О эти угощения! Сам болен и есть уж не может, а угощать должен. Сидит, смотрит, как другие едят, и — платит. Пожертвовал он на союз писателей и журналистов (организация русских литераторов в Париже. — Авт.) сумму немалую. Тем не менее приносят ему еще два билета на их вечер. Он дал 200 фр. Посланный удивленно спрашивает: «И это все?».
Что Вы на это скажете? Таковы братья-писатели. А как его одолевают посторонние…
На днях портье звонит, что пришел какой-то господин и желает видеть по очень срочному делу. Фамилия его Ив. Ал-чу не известна. «Пусть подойдет к телефону». Тот подходит. «В чем дело?», спрашивает И. А. и слышит: «Иван Алексеевич, мне удалось достать для Вас совершенно необыкновенную вещь. Бешенный случай: топорик Петра Великого, самый подлинный и, можно сказать, почти задаром. Но с этим делом надо торопиться. Впрочем, всех денег сейчас платить не надо, внесите мне пока хоть маленький задаточек, — тысяч пять…».
Это не анекдот. И сколько таких предложений и просьб. Одолевают невероятно и так закрутили Ив. Алча, что он подчас не знает, как ему отделаться. Теперь он сам начинает сознавать, что слишком далеко зашел и что если дальше так будет продолжаться, то от его премии скоро ничего не останется…
Главная беда в том, что не использовали успеха и пропустили время. Ивану Алексеевичу было не до того и он положился на других. В результате ничего еще не сделано в смысле переводов и издания его сочинений, а также и в отношении рекламы. На беду еще он, под веселую руку, разрешил кой-кому переводить свои сочинения задаром…».
«И снова бедность»
Опасение Веры Николаевны насчет того, что «от его премии скоро ничего не останется», сбылось гораздо раньше, чем она предполагала.
Нобелевская премия в 1933 году составляла 170 331 шведскую крону, или 715 000 французских франков. Корреспонденту газеты «Сегодня» Бунин сообщил: «Как только я получил премию, мне пришлось раздать около 120 000 франков. Да я вообще с деньгами не умею обращаться. Теперь это особенно трудно. Знаете ли вы, сколько писем я получил с просьбами о вспомоществовании? За самый короткий срок пришло до 2000 писем…».
Иван Алексеевич почти никому не отказывал. Русские литераторы, художники, артисты, обосновавшиеся в Париже, чуть ли не ежедневно приглашали его на вечера, выставки, чтения, встречи, ужины, подразумевая, что Бунин, частично или полностью, заплатит за эти мероприятия.
Не прошло и года после получения Нобелевской премии, как Вера Николаевна, грустно улыбаясь, заявила приятелям:
— И снова — бедность…
«Даже в дни болезни»
В Париже, примерно за год до смерти, Иван Алексеевич вспоминал о своих достижениях в литературе после того, как покинул Россию.
«В эмиграции мною написано десять новых книг…
Мне принадлежат переводы в стихах: «Песнь о Гайавате» Лонгфелло, четыре фрагмента из «Золотой легенды» его же, «Годива» Теннисона, три мистерии Байрона (Каин, Манфред, Небо и Земля). Мои оригинальные произведения суть романы, повести, рассказы и стихотворения, вошедшие в издание «Петрополиса», сборник рассказов под общим заглавием «Темные аллеи», книга «Воспоминаний», книга «Избранных стихов» и книга «Освобождение Толстого» (о его жизни и учении).
Первое полное издание «Жизни Арсеньева» опубликовано «Издательством имени Чехова».
С 1920 по 1950 год только в Париже было выпущено в свет 14 книг Бунина: «Избранные стихи» (1920 г.), «Господин из Сан-Франциско», «Деревня», «Чаша жизни», «Митина любовь», «Последнее свидание, «Солнечный удар», «Избранные стихи» (1929 г.), «Жизнь Арсеньева», «Божье дерево», «Тень птицы», «Освобождение Толстого», «Темные аллеи», «Воспоминания».
В те времена такого количества изданных работ не было ни у одного русского писателя, живущего во Франции.
Однако многочисленные публикации в Европе и в США не давали возможности Ивану Алексеевичу жить безбедно. Его книги выпускались крохотными тиражами. В основном — несколько сот экземпляров каждая. Кроме того, некоторые издатели вообще не оповещали автора о публикации его произведений и не платили гонорары.
Даже мировая известность и присуждение самой знаменитой литературной премии не приносило Бунину достойного благосостояния.
Такое положение было мучительно для писателя, но, казалось, не влияло на его работоспособность. Знакомые Ивана Алексеевича отмечали, что в Париже он приучил себя писать, творить даже «в дни праздников и болезни».
В годы войны
Известие о захвате французской столицы гитлеровскими войсками застало Бунина в Грассе. Он как раз собирался отправиться по делам в Париж. Близость войны сломала, спутала все планы писателя. Почти пять лет ему пришлось провести на вилле «Жаннет» в Грассе.
Своему давнему приятелю, писателю Николаю Телешеву, Бунин сообщал о тех годах: «…пережили много всяких лишений, были под властью то итальянцев, то немцев — гестапо, которое долго разыскивало меня, что, однако не помешало мне написать большую книгу рассказов».
Во время войны в доме кроме Буниных проживало несколько их знакомых. Иван Алексеевич укрывал там от гестапо еврейскую семью.
После сообщения о нападении фашистской Германии на Советский Союз внимание Бунина постоянно было приковано к радио. Он купил огромную географическую карту СССР и каждый день отмечал на ней ход боевых действий.
Короткие и тревожные записи в дневнике писателя военной поры:
«1 июля 1941 года. Не запомню такой тупой, тяжкой, гадливой тоски, которая меня давит весь день…».
«6 июля 41 года. Противно — ничего не знаешь толком, как идет война в России…».
«13 июля 1941 года. Воскресенье. Взят Витебск. Больно».
«22 августа 1941 года. Война в России длится уже 62-й день… Как нарочно, перечитываю 3-й том «Войны и мира» — Бородино, оставление Москвы».
«13 декабря 41 года. Русские взяли назад Ефремов, Ливны и еще что-то… И какой теперь этот Ефремов, где был дом брата Евгения, где похоронен и он, и Настя, и наша мать!».
«4 марта 42 года. Полнолуние. Битва в России. Что-то будет? Это главное — судьба мира зависит от этого…».
«8 февраля 1943 года. Понедельник. Взяли русские Курск, идут на Белгород. Не сорвутся ли?».
«2 апреля 43 года. Пятница. Часто думаю о возвращении домой. Доживу ли? И что там встречу?».
«23 июля 44 года. Взят Псков. Освобождена уже вся Россия! Совершенно истинно гигантское дело!..».
Тревога и радость в дневнике по поводу сражений в России, а о своей обыденной жизни — грустные строки: «Второй день без завтрака — в городе решительно ничего нет! Обедаем щами из верхних капустных листьев — вода и листья!..
Нищета, дикое одиночество, безвыходность, голод, холод, грязь — вот последние дни моей жизни. И что впереди? Сколько мне осталось?..».
Не решился
1 мая 1945 года Иван Бунин вернулся в освобожденный Париж. Писатель сразу обратил внимание на новые настроения в русской эмигрантской среде. Вчерашние недруги советской власти заговорили о возвращении на родину. С разгромом гитлеровской Германии у многих эмигрантов появилась надежда, что в России все должно измениться к лучшему. Подумывал над этим и Иван Алексеевич. Были встречи и беседы с послом Советского Союза во Франции Богомоловым, с советскими писателями, посетившими Париж. Уговоры, сомнения, противоречивые советы, уклончивые ответы… И все же он решился… Остался во Франции.
Едкая и остроумная Надежда Тэффи писала Бунину: «…что Вы потеряли, отказавшись ехать? Что швырнули в рожу советчикам? Миллионы, славу, все блага жизни. И площадь была бы названа Вашим именем, и статуя. Станция метро, отделанная малахитом, и дача в Крыму, и автомобиль, и слуги. Подумать только! Писатель академик, Нобелевская премия — бум на весь мир… И все швырнуть в рожу. Не знаю другого, способного на такой жест…».
Любовь и дороги
Последние годы жизни Бунин безвыездно провел в Париже. Сердечная астма, эмфизема легких, бессонные из-за одышки ночи. Передвижения по городу становились все более затруднительными.
Мир сжимался. Он замыкался вначале границами Парижа, затем — рамками близлежащих к дому улочек, квартирой, комнатой…
Чем больше сужался видимый мир, тем больше работало воспоминание. И снова открывались дороги, ведущие во все концы света, в чарующие времена любви.
Любовь и дороги… Они присутствуют в большинстве произведений Бунина. В больших и малых, в стихах и в прозе.
«Поле и летнее утро, дружно несет тройка. А вдоль шоссе, навстречу, — странник: без шапки, босой и такой легконогий, как будто на крыльях. Поравнялся, мелькнул и пропал. Худ и старчески сух, веет длинными выгоревшими на солнце волосами. Но как легок, как молод! Какой живой, быстрый взгляд! И сколько у него впереди этих белых шоссейных дорог!
Бог бродягу не старит».
Этот короткий рассказ или стихотворение в прозе Бунин написал в Париже, когда ему было за пятьдесят.
Те, кто встречался с Иваном Алексеевичем в те годы, говорили, что автор выглядит, как его герой-странник, и добавляли: «А ведь и в самом деле — «Бог бродягу не старит»!.. Хоть и измучен болезнью, а какой живой, быстрый взгляд!..».
Биографы Бунина полагают, что последним его серьезным увлечением была молодая писательница Галина Кузнецова. Сохранились воспоминания о их любви, о разрыве, о переживаниях Ивана Алексеевича. Но была ли она у него последней?..
На это мог ответить только сам Бунин. С уверенностью можно сказать лишь то, что любовь и дороги всегда волновали его и не забывались им.
О своей книге рассказов о любви «Темные аллеи» Иван Алексеевич писал Надежде Тэффи: «Вся эта книга называется по первому рассказу — «Темные аллеи», в котором героиня напоминает своему первому возлюбленному про «темные аллеи» («Крутом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи») — и все рассказы этой книги только о любви, о ее «темных» и чаще всего мрачных и жестоких аллеях».
В Париже она впервые была издана в 1946 году. Впоследствии Бунин отмечал: «Думаю, что это самое лучшее и самое оригинальное, что я написал в жизни, — и не один я так думаю».
«Последней аллеей» Бунина, созданной для читателей, стала книга о Чехове. Иван Алексеевич не успел ее завершить. Что предполагалось автором в конце этой аллеи?.. Уже никогда не узнать.
Бунин не прекращал работать даже в свой последний день. 7 ноября 1953 года он еще делал записи.
Восемьдесят три года жизни — почти шестьдесят пять лет литературного творчества. Похоронили Ивана Алексеевича на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
В 1993 году в Париже, на доме по улице Оффенбаха, где Бунин прожил много лет, была установлена, посвященная ему, мемориальная доска.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.