Павловский парк

Павловский парк

12 декабря 1777 года 101 пушечный выстрел возвестил о благополучном рождении сына наследника Павла Петровича и Марии Федоровны — Александра. И без того трудные отношения Павла со своей матерью Екатериной II еще более осложнились. Подозрительный Павел не без основания увидел в собственном сыне серьезного конкурента на пути к престолу, а Екатерина, в свою очередь, приняла рождение внука чуть ли не за компенсацию, ниспосланную Богом за нелюбимого сына. Однако внешне все выглядело пристойно. Растроганная бабушка в ознаменование столь радостного события подарила Павлу Петровичу и Марии Федоровне огромную территорию вдоль древней реки Славянки с двумя деревушками, насчитывавшими «117 лиц обоего пола». Обе деревни объединяются под общим названием — Село Павловское.

В далеком прошлом на этих землях стояла старинная деревянная крепость, известная по Новгородским писцовым книгам как Городок на Славянке, входивший в ряду других крепостей и селений вдоль этой судоходной реки в водскую пятину великого Новгорода. Крепость служила защитой новгородским купцам, перевозившим по Славянке лес, пушнину и другие товары богатых местных промыслов. В XVII веке эти земли оккупировали шведы, на высоких берегах Славянки они возвели свои крепостные сооружения, окружив их земляными валами. Остатки одного из них, построенного шведским генералом крониортом, и отвоеванного у последнего русским отрядом под командованием стольника Петра Апраксина, можно обнаружить и сегодня в районе крепости Бип.

Обелиск основания Павловска

Следующая страница предыстории Павловска связана с появлением Царского Села, владельцы которого, как в елизаветинские, так и в Екатерининские времена, любили охотиться на богатых дичью дремучих лесистых берегах Славянки. Для удобства многолюдных охотничьих кавалькад в лесу прорубили просеки и выстроили два деревянных домика с необычными названиями, модными в европейском паркостроении того времени. Один из них — двухэтажный крик — находился вблизи будущих Двенадцати дорожек, другой — крак — неподалеку от будущей крепости Бип. Эти единственные две постройки посреди 362 десятин охотничьих и пастбищных земель и достались Павлу в подарок от матери.

Оба несохранившиеся до сих пор домика были необычайно скромны, обставлены простой мебелью, но содержали все необходимое для короткого отдыха высокородных охотников. Существует предание, что «криком» домик назван «вследствие крика, услышанного на этом месте великим князем Павлом Петровичем». Но, скорее всего, не следует искать какого-то определенного смысла в названиях обоих домиков. Такие шутливые имена были в то время весьма модны. Известно, например, что в Германии, в поместье герцога Вюртембергского близ Ростока, также существовал домик «Крик».

Подъемныи мост у крепости. Эскиз

Первоначальный период Павловского строительства в основном сводился к осушению болот путем рытья канав, прокладки просек и выборочной вырубки леса, устройству плотин, мостиков через Славянку и строительству вдоль реки деревянных беседок и стилизованных под крестьянские хижины павильонов. В их создании принимал участие петербургский зодчий Александр Францевич Вист, известный как автор Ботного домика на территории Петропавловской крепости и Андреевского собора на Васильевском острове.

С тех времен сохранилось предание, будто Екатерина II выстроила в лесу Хижину отшельника — романтическую парковую затею, в которой жил некий старик-инвалид, «местною легендою пожалованный в какие-то таинственные отшельники». Государыня любила посещать этого монаха. Но однажды он скрылся, оставив в хижине на столе «три деревянные ложки, три тарелки и кувшин». При Павле I и Марии Федоровне внутри хижины сохранялась эта домашняя утварь, и висел портрет легендарного старика-отшельника, облаченного в монашескую рясу и читающего книгу.

Говорят, Марии Федоровне эта хижина напоминала ее родину — Монбильяр и летнюю резиденцию герцогов Вюртембергских — Этюп, где какая-то цыганка будто бы однажды «нагадала ей прекрасного принца, за которого она выйдет замуж, дальнюю дорогу, расставание со всеми родными и близкими».

До нынешнего времени хижина отшельника не сохранилась.

В 1779 году на высоком холме над излучиной Славянки строится двухэтажный загородный дом с характерным в паркостроении немецким названием «Паулюст», или «Павлова утеха», и несколько выше по течению реки, на другом берегу, тоже двухэтажный дом «Мариенталь», или «Долина Марии» (по-русски). И «Паулюст», и «Мариенталь» напоминали скорее загородные помещичьи усадебные постройки, нежели загородные дворцы семьи наследника престола. Ни они, ни другие сооружения вдоль берегов Славянки не объединялись ни единым замыслом, ни общим проектом. Единственное, что их формально связывало — дорожки для прогулок и беседки для отдыха. Строительству, несмотря на его интенсивность и размах, недоставало царственного величия и дворцового масштаба. Для этого нужен был Мастер.

В это время в Россию по приглашению Екатерины для работы в Царском Селе приезжает широко известный среди специалистов видный теоретик и серьезный исследователь античной архитектуры Чарльз камерон. Уже немолодой архитектор, в силу сложившихся обстоятельств не сумевший до приезда в Петербург ровно ничего построить, имел в активе всего лишь одно честолюбие. Но и этого оказалось достаточно, чтобы подвигнуть 40-летнего, не имевшего строительной практики архитектора на переезд из блестящей ученой Европы в «темную и неграмотную» Россию.

С началом работы камерона в Царском Селе совпало изменение вкусов в европейском паркостроении. На смену регулярному парку, в философскую основу которого было положено учение о неограниченной власти Человека над Природой, пришел парк пейзажный, воплотивший демократические идеи французских просветителей о единстве Человека и Природы, о их взаимозависимости и соподчиненности. Страстный проповедник этих идей камерон, несмотря на то, что сумел создать в Царском Селе ряд выдающихся произведений, не мог в полной мере проявить свои потенциальные творческие возможности в парке, регулярный характер которого определился еще до него.

В этом смысле село Павловское, с огромными лесными массивами которого, практически не тронутыми рукой человека, и живописная извилистая Славянка с причудливыми холмистыми берегами, представлялись зодчему исключительно удачным полигоном для воплощения своих грандиозных замыслов. Вот почему предложение возглавить работы в Павловском оказалось для Камерона, как нельзя более кстати, и неожиданным, и лестным, и своевременным.

Словно подчеркивая свое изначальное право на авторство будущего дворцово-паркового комплекса, Камерон настаивает на разборке Паулюста, и на его месте начинает возводить дворец, ставший композиционным и смысловым центром всего дворцово-паркового ансамбля. Дворец он решает в форме трехэтажного кубического объема с полутороэтажными служебными флигелями, соединенными между собой одноэтажными открытыми галереями. Центральный объем со стороны парадного двора декорирован четырьмя парами коринфских колонн и завершен блестящим по пропорциям куполом, поднятым на 64-колонный барабан. Легкий фриз, три медальона, да обрамление окон второго этажа — вот весь арсенал украшений, использованных Камероном. Все остальное достигнуто чрезвычайно точно найденными масштабами, соразмерностью отдельных частей и гармонией целого.

Обладая безупречным художественным вкусом, Камерон и в создании интерьеров дворца, отдавая дань благородной сдержанности античных образцов, старался малыми средствами добиться подлинного совершенства. Он умело использовал и оригинальные античные предметы, частично приобретенные Павлом Петровичем и Марией Федоровной во время их путешествия по Италии, частично купленные Екатериной II позже. Благодаря этому Павловский дворец обладает интересным собранием античной скульптуры и древних погребальных урн.

На протяжении своей истории дворец несколько раз подвергался перестройкам и изменениям. Впервые это произошло вскоре после устранения Камерона от работы в Павловске, по проекту его бывшего помощника Винченцо Бренны. Бренна, талантливый итальянец, подобно Камерону, уже в зрелом возрасте приехал в Россию в надежде добиться успеха и признания. Но, в отличие от Камерона, Бренна исповедовал архитектурную религию позднего, императорского Рима, с его помпезностью и парадным величием, с его культом оружия и неограниченной власти, что наиболее полно отвечало амбициям и претензиям Павла, ставшего в 1796 году императором.

Бренна расширил Дворец, пристроив к нему дополнительные объемы, почти замкнувшие парадный двор. Более того, он предлагал эти объемы соединить рвом, наполненным водой, и вход во дворец ограничить подъемным мостом, как это впоследствии осуществлено перед Михайловским замком в Петербурге. К счастью, его попытка превратить Павловский дворец в замок не была реализована, хотя, надо сказать, зодчий слыл удивительно последовательным и неуклонным в осуществлении своих планов. Так, однажды захватившая архитектора и его заказчика идея средневекового замка почти полностью воплотилась в Гатчине и на какое-то время получила права гражданства даже в Павловске. В начале царствования Павла I город начал пропитываться духом казармы и плац-парада. Его обнесли валом с караульными постами, рогатками и гауптвахтами, а над Славянкой Бренна начал возводить крепость Бип.

Павловский дворец и фасадный пруд

С известной долей условности крепость Бип можно считать одним из памятников ратной славы русского оружия в Северной войне, тем более что таких памятников в России не так уж много. Крепость строилась в 1795–1797 годах на месте первоначального дворца супруги наследника престола Марии Федоровны — «Мариенталь». На крутом берегу Славянки, там, где в нее впадает речка тызва, архитектор винченцо Бренна построил одно из самых впечатляющих сооружений Павловска. Крепость возведена на развалинах старинного шведского крепостного сооружения, под стенами которого, если верить легендам, произошла одна из битв русских со шведами. Легенда это или исторический факт до сих пор неизвестно. Историки говорят по этому поводу разное. Но на въездных воротах крепости Бип в свое время укрепили памятную доску с героическим мемориальным текстом: «Вал сей остаток укрепления, сделанного шведским генералом Крониортом в 1702 году, когда он, будучи разбит окольничим Апраксиным при реке Ижоре, ретировался через сей пост к Дудоровой горе». Для Павла I этот текст имел исключительно важное значение. Видимо, это каким-то образом связывало его с прадедом — Петром Великим.

Разрез крепостного замка Бип по Надвратной башне. Чертеж 1790-х годов

Официально крепость считается одной из парковых затей, но Павел I повелел внести ее в реестр военных укреплений Российской империи. Крепость снабдили пушками, окружили земляным валом и водными преградами, на ночь поднимались мосты и закрывались ворота. Круглосуточно, со всей строгостью и точностью военных уставов шла гарнизонная служба. Согласно одному из преданий, из крепости в Большой дворец вел тайный подземный ход, прорытый еще в те времена, когда Павел был всего лишь наследником престола. Может быть, поэтому шутливое, модное в европейском паркостроении XVIII века название «Бип», стоящее в одном ряду с такими микротопонимами, как «Крик», «Крак» и тому подобными выдумками владельцев тогдашних парков, со временем в сознании обывателей трансформировалось в аббревиатуру и расшифровывалось: «Бастион Императора Павла». Правда, менее романтически настроенные современники расшифровывали аббревиатуру Бип иначе: «Большая Игрушка Павла».

Из списков Военно-инженерного ведомства крепость Бип вычеркнули только после смерти императора Павла I. Однако крепость не пустовала. В разное время в ней размещались: Александровское учебное заведение, Училище глухонемых, Павловское Городовое управление. В советское время в стенах крепости находились детский дом «Смена», городской банк, военкомат.

Но вернемся к истории строительства Павловского дворца. Работы велись с редкой тщательностью. В старом Павловске долгое время бытовало крылатое выражение «Аверьяновы покупки» — от имени приказчика Аверьяна Семенова, он, обеспечивая строительство необходимыми материалами, заслужил высокое уважение современников и оставил по себе добрую память у потомков. «Аверьяновы покупки» означали высочайшее качество товаров, приобретаемых им для нужд строительства. Фраза превратилась в метафору и частенько использовалась павловчанами при выяснении той или иной репутации поставщиков. Впрочем, в городском фольклоре сохранились свидетельства и другого свойства. Рассказывают, что строительство велось с такой поспешностью, что кладку стен, вопреки строительной практике того времени и многолетнему опыту, вели зимой, не прерываясь даже во время сильных морозов. Согласно одной из малоизвестных легенд, даже известь, дабы она не замерзала, приходилось разводить на спирту. Как утверждает историк Павловска Семевский, «некоторые рабочие не упускали случая попользоваться этим редким при постройке материалом» по его прямому и более привычному назначению.

С. Щедрин. Вид крепости города Павловска при лунном сиянии. 1800 год. Гравюра Чесского

В 1803 году во дворце случился пожар. Пламя практически полностью уничтожило центральный корпус. За восстановление взялся замечательный зодчий, долго работавший главным архитектором Павловска А.Н. Воронихин. Ему удалось полностью восстановить дворец, да еще создать несколько новых интерьеров, таких как Спальня и кабинет «Фонарик», и при этом не погрешить против замысла великих предшественников.

Таким же тактичным по отношению к своим предтечам оказался и Росси. Он в 1822 году, не нарушая общего единства, создал во дворце один из лучших своих интерьеров — Библиотеку, получившую в истории архитектуры имя своего создателя.

В 1872 году перед главным подъездом дворца, в центре парадного двора, был воздвигнут памятник Павлу I — копия установленной в Гатчине скульптуры, работы И.П. Витали. Памятник определил центр всего дворцового ансамбля.

Продолжением центральной оси дворца стала Тройная липовая аллея, спроектированная Камероном. Аллея играет чрезвычайно важную роль в композиционном построении всего этого центрального участка дворцово-паркового ансамбля Павловска. Не будь Тройной липовой аллеи, посетители парка были бы лишены того удивительного, постепенно нарастающего ожидания чуда, какое испытываешь, приближаясь к дворцу по зеленому коридору старинных лип, которые в конце концов расступаются, уступая место величественной панораме парадного двора в окружении дворцовых фасадов.

Вокруг дворца, как бы сознательно, нехитрым приемом контраста, подготавливая посетителей к волшебной магии пейзажного парка, Камерон планирует несколько регулярных участков. Один из них он разбивает справа от Тройной липовой аллеи. Параллельно ей, отделенный от нее боскетом в виде аркад, зодчий разбивает регулярный сад с качелями, площадками для игр и забав, с причудливо извивающимся зеленым Лабиринтом, с клумбами и розарием. Оставаясь верным себе, Камерон украсил центральную аллею сада подлинными мраморными бюстами древних философов и полководцев. В конце аллеи он строит Вольер — помещение для певчих птиц — совершенный по форме классический павильон, где в XVIII веке содержались соловьи, малиновки и другие певчие птахи. Здесь же, в боковых помещениях, хранились коллекции античного искусства. Позже, уже в середине XIX века, Вольерный участок удачно дополнен искусственным прудом с извилистыми очертаниями берегов и прекрасной беломраморной статуей Венеры — копией с работы А. Кановы.

В конце XVIII века регулярный «сад с играми» уничтожают. На его месте Бренна возводит деревянный театр, нарядно украшенный гипсовыми статуями и трельяжными решетками. Здесь в качестве театрального художника начинал свою деятельность в Павловском парке Пьетро Гонзаго, ставший впоследствии крупнейшим мастером ландшафтной архитектуры и блестяще завершивший создание ансамбля Павловского парка. С ним мы еще встретимся на страницах этой книги.

Вольер и Вольерный пруд

Еще один регулярный участок парка, широко известный как Собственный садик, камерон создает для личного пользования владельцев дворца. Этот небольшой, ограниченный стенами дворца и чугунной решеткой камерный сад, камерон украшает цветочными клумбами, подстриженными деревьями, вазами и скульптурой. Попасть в сад можно только из дворцовых покоев. Изящный и легкий, он был, вероятно, любимым детищем камерона. Уже на склоне лет, однажды обиженный и оскорбленный отстранением от должности главного архитектора Павловского парка, а затем вновь приглашенный в Павловск, зодчий снова обращается к Собственному садику. Теперь, умудренный жизнью и многолетним опытом, он создает свой последний шедевр — Павильон трех граций. И если бы в своей жизни камерон более ничего не построил, одного этого Павильона было бы достаточно, чтобы включить имя зодчего в архитектурную хрестоматию человечества.

Композиция павильона проста как дыхание: строгий прозрачный 16-колонный портик ионического ордера с поэтической скульптурной группой трех нагих Граций в центре. Скульптура, изваянная из цельного куска мрамора скульптором Паоло Трискорни, установлена на искусственную террасу на оси центральной аллеи Собственного садика. Сотканная из воздуха и эллинских воспоминаний, словно удачно найденная античная цитата, она блестяще сформулировала все творчество выдающегося шотландца, ставшего великим русским архитектором.

Мариентальский пруд и терраса Трех граций. Современный вид

Созданием Вольерного участка и Собственного садика Камерон отдал дань старым принципам паркостроения. Затем он приступил к планировке и архитектурному украшению одного из живописнейших, но пока еще дикого и стихийно растущего района парка — долины реки Славянки. Начинает с участка, ближайшего к дворцу и хорошо просматриваемого из окон дворцовых покоев. История этого романтического уголка парка началась в 1796 году, когда Павловск становится одновременно и официальной загородной резиденцией российского императора, и личной собственностью царской семьи. В этой своей ипостаси он продолжает сохранять все патриархальные приметы частной жизни. Это имение, но… царское. Усадьба, но… дворцовая. Дом гипертрофированных размеров, соответствующих гигантскому парку. Здесь принимали личных гостей во дворце, завтракали в Вольере, музицировали в Круглом зале, отдыхали в Молочне. Здесь были площади для парадов, но одновременно были и алтари скорби, и уголки памяти.

Один из таких уголков создан на живописном мысу Славянки. Однажды супруге Павла I Марии Федоровне пришла в голову мысль посадить на этом месте березки в честь каждого из ее детей, а их к тому времени было уже шестеро. Счастливая мать могла наблюдать одновременно за ростом, как собственных чад, так и посвященных им березок. Так появилась Семейная роща.

К концу жизни Марии Федоровны таких деревьев росло уже сорок четыре и каждое из них напоминало о новом члене царской семьи. Это были ее собственные внуки и дети, мужья и жены детей, и так далее, и так далее. Каждое деревцо снабжалось деревянной табличкой с именами малолетних князей и княжон, года рождения, а там, где это уместно, и года бракосочетания. В центре идиллической Семейной рощи Чарльз камерон установил так называемую «Урну судьбы», выполненную из алтайской яшмы.

Родоначальником Семейной рощи считается могучий кедр, перевезенный сюда из Петергофа. В свое время его посадили в день рождения долгожданного наследника престола Павла Петровича. Среди павловчан живет предание, что этот кедр некогда расколола молния во время ночной грозы. На него уже будто бы махнули рукой и собирались заменить новым, но стараниями местного садовника, «искусно сложившего расколотые половинки дерева, он снова ожил и разросся».

Элегический настрой этого романтического уголка парка подчеркнут внезапным контрастом между ироническим весельем молодого и сдержанной мудростью старого кентавров, попарно установленных на мосту через Славянку вблизи Семейной рощи. Их близкое соседство с оригинальным зеленым мемориалом, так безошибочно угаданное камероном, не лишая Семейную рощу интимного характера, придает ей глубокий философский смысл.

На противоположном, левом берегу Фонтанки, в непосредственной близости к мосту кентавров, в 1799 году камерон строит летнюю мыльню, или, как ее называют в краеведческой литературе, Холодную баню, удивляющую посетителей парка своей монументальностью, несмотря на утилитарный характер, незначительные размеры и полное отсутствие каких-либо украшений на фасадах.

Выдающиеся паркостроители прошлого придавали исключительно важное значение архитектуре малых форм, соразмерных человеку. Миниатюрные мостики и уютные беседки, каменные балюстрады и гранитные ступени, мраморные вазы и чугунные скамьи придают парковым уголкам редкую живописность и выразительность. Особое место в этом ряду занимают ворота. Они гармонично вписываются в «зеленую архитектуру» и легко сочетаются с каменной. В Павловском парке их много. Чугунные ворота с погребальной символикой в конце Философской аллеи перед Памятником родителям. Ворота, ведущие к Мавзолею Павла I в Новой Сильвии. Каменные Театральные ворота. Все они хорошо известны и описаны в литературе. Но есть среди них и более скромные и незаметные.

В свое время при входе в парк со стороны Садовой улицы установили небольшие входные ворота, их пилоны венчали низкие и широкие вазы с фруктами, отлитые также из чугуна. Позже ворота перенесли на новое место, и ныне они стоят в начале одной из дорожек, бегущей по крутому береговому спуску к Холодной бане.

Предположительно ворота исполнены по рисунку архитектора Карла Росси, а мысль о «фруктовом» украшении пилонов, согласно романтической павловской легенде, была подсказана неким влюбленным юношей, тот якобы пообещал своей прекрасной избраннице, что ваза с фруктами, стоящая во время их совместного обеда на столе, сохранится навеки.

Пасторальная история с полным набором атрибутики дачных сезонов… Яркий и короткий летний роман. Прекрасная избранница. Долгие званые вечера на открытой веранде. Дивные прогулки по вечерним аллеям. Обещания. И наивные попытки объяснить увиденное — фантастическое желание восстановить и удержать в памяти ускользающую, неуловимую логику появления того или иного сооружения, фрагмента, детали. Из предположений рождались легенды. Наша попытка реконструкции гипотетична. Но так могло быть. Тем более что, если верить легенде, прелестная героиня дачного романа цели своей достигла. Уйдя в небытие, она оставила по себе память в образе чугунного натюрморта, навеки вписанного в зеленую архитектуру павловского парка.

Остается добавить, что молодым человеком, пообещавшим навеки запечатлеть осенние фрукты в металле, по некоторым предположениям, вполне мог быть сам Карл Росси.

Колоннада Аполлона

К тому времени на левом берегу Славянки уже стояла колоннада Аполлона — одно из самых эффектных сооружений Павловского парка, возведенное в 1781–1783 годах по проекту архитектора Чарлза камерона. Первоначально колоннаду установили на том же левом берегу Славянки, но несколько ниже по течению, посреди открытого луга, что полностью соответствовало представлениям древних греков о местоположении храмов, посвященных Аполлону. В 1800 году, по настоянию Павла I, желавшего постоянно видеть этот храм из окон дворцовых покоев, колоннаду перенесли на новое место. Камерон решительно воспротивился этой идее, и проект установки колоннады на новом месте пришлось выполнить архитектору Дж. Кваренги.

Теперь она стояла на высоком холме, должном олицетворять гору Парнас — обиталище предводителя муз. От колоннады по крутому берегу реки пустили воду, создав видимость естественного каскада. Весело бурлящий ручей рождал ассоциации с дарящим поэтическое вдохновение кастальским ключом. Воплощение этого поэтического замысла, как утверждает легенда, и привело к катастрофе. Однажды во время грозы подмытый водами ручья фундамент не выдержал, и часть колоннады рухнула. Однако, продолжает легенда, живописно разбросанные обломки колонн и антаблемента придали еще большую эффектность всей композиции, с фигурой Аполлона в центре образовавшегося живописного пролома, сквозь который богу-покровителю искусств открывался вид на царский дворец. Колоннаду решили не восстанавливать, а драматически рухнувшие мраморные обломки оставили там, где они упали. По одной из дворцовых легенд, проснувшись ранним утром и увидев раскрытую в сторону дворца Колоннаду, императрица Мария Федоровна будто бы радостно воскликнула: «Это Аполлон хочет любоваться моим дворцом!».

По другой легенде, молния ударила в Колоннаду еще тогда, когда она находилась на открытом лугу, и жители Павловска специально приходили в парк полюбоваться удивительным творением природы. Затем уже Колоннаду перенесли на новое место.

Остается добавить, что ни один историк ни о какой грозе, вмешавшейся в замысел архитектора, вообще не упоминает, а такие признанные авторитеты, как Курбатов и Грабарь, считали, что эти разрушения сделаны намеренно, с тем чтобы придать Колоннаде более выразительный вид. Тем более что имитация древних развалин в то время была очень модной, свидетельством чему только в Павловском парке могут служить такие сооружения, как руинный каскад, руины у Краснодолинного павильона и Пиль-башня.

Продолжая осваивать долину реки Славянки, Камерон мастерски использует образные, выразительные особенности естественной природы, дополняя их легкими штрихами эффектных мостов и мостиков, яркими пятнами искусно подобранных подсаженных деревьев, редкими точками как бы случайно разбросанных искусственных островков, извилистыми пунктирами дорожек, скорее похожих на сельские тропы, таящие неожиданные романтические сюрпризы на нечаянных поворотах.

Кульминационный центр этого участка Камерон располагает на полуострове, омываемом резко повернувшей Славянкой. Здесь он возводит прекрасное здание Храма Дружбы, классическое совершенство которого выдвинуло этот храм в ряд лучших произведений мирового зодчества. Он был задуман Павлом Петровичем и Марией Федоровной в честь родственной любви и сыновней привязанности к императрице Екатерине II. Это могло бы выглядеть в глазах общества насмешкой над подлинными чувствами, испытываемыми сыном и матерью по отношению друг к другу, если бы не талант художника и время, они преодолели эти символы лицемерия и ханжества и превратили Храм Дружбы в светлый и чистый образ Прекрасного и Вечного.

Старое Шале. Фото 1930-х годов

В Храме Дружбы камерон вновь использует излюбленный прием колоннады. На этот раз она полностью опоясывает круглое здание храма, строгость гладкой стены которого оживлена белоснежной нарядностью колонн с глубокими канелюрами. Только круглые медальоны на тему любви, да фриз с символами любви — дельфинами декорируют здание.

Через сорок лет карл Росси невдалеке от Храма Дружбы перекидывает через Славянку изящный чугунный мостик с вазами на пьедесталах. И, отдавая дань высочайшего уважения к камерону, Росси в оформлении пьедесталов повторяет орнамент фриза Храма Дружбы, воспроизведя изображения дельфинов в металле.

От Храма Дружбы вверх на придворцовое плато ведет дорога, которую можно считать границей парка в его самый ранний период. Дальше начинались густые первозданные леса, перемежающиеся с пахотными землями и пастбищами. Здесь паслись коровы, согласно легенде, подаренные невестке Екатериной II, старательно и ревниво оберегавшей семью наследника от бурной политической жизни царского двора. Да и показная имитация сельской жизни на лоне природы в конце XVIII века была модной, и парки того времени, как мы уже знаем, наряду с барочными и классическими дворцами, украшались Хижинами угольщиков, Птичниками, Фермами, Хижинами крестьян и так далее. В специальном помещении нуждались и коровы.

Такое помещение появилось в конце Тройной липовой аллеи, чуть в стороне от нее, на небольшой живописной поляне. Это так называемая Молочня — павильон, построенный по желанию императрицы Марии Федоровны камероном в 1782 году. Простота внешнего облика Молочни резко контрастировала с ее внутренним убранством. Половина павильона предназначалась для содержания коров, во второй половине устроили помещения для отдыха людей. Стены павильона, выложенные из дикого булыжника, поддерживают высокую, крытую соломой кровлю. В качестве столбов использованы грубо обтесанные стволы деревьев. Внутри Молочни находилась комната для отдыха, где уставшие и проголодавшиеся придворные могли выпить кружку парного молока из большой фарфоровой японской вазы с серебряным краном и отдохнуть в золоченых креслах, чувствуя себя при этом искренними последователями Жан-Жака Руссо.

Молочная

Однако вскоре тесное соседство отдыхающих с коровами сочли неуместным, и в 1786 году рядом с павильоном построили скотный двор. Но и он просуществовал недолго. Его перевели на специально возведенную ферму вне парка, а Молочня превратилась в обыкновенный парковый павильон для отдыха во время прогулок.

Сразу же по вступлении Павла на престол, дворец, в одночасье ставший загородной царской резиденцией, превращается в место проведения официальных встреч и приемов. Сюда постоянно съезжается царский двор и дипломатический корпус. Скромные усадебные подъезды к царскому дворцу уже перестают удовлетворять его новому статусу. За их перепланировку берется новый придворный архитектор винченцо Бренна.

Слева от тройной липовой аллеи он расчерчивает геометрически четкий партерный участок «Больших кругов» с двумя круглыми невысокими каменными террасами, украшенными мраморными символическими скульптурами «Мир» и «Правосудие». Обе работы выполнены П. Бараттой еще в начале XVIII века и закуплены Петром I для Летнего сада. Четкий рисунок дорожек вокруг «больших кругов» образует секторные дольки ярких цветников, имитирующих паркеты дворцовых помещений, а сами «Большие круги», окруженные плотным кольцом вековой зелени, создают иллюзию торжественных парадных залов под куполом неба.

Официальный и чопорный придворный участок «Больших кругов» Бренна объединяет с романтической долиной Славянки величественной лестницей, известной в народе как «Большая каменная», «Итальянская» или «Лестница Бренны». Лестница состоит из 64 широких гранитных ступеней, по количеству равных числу колонн на барабане, поддерживающем купол Павловского дворца. Лестница украшена балюстрадой с декоративными чугунными вазами, и двумя парами мраморных и чугунных львов в начале и конце спуска.

Размеры парка к тому времени увеличиваются за счет вновь распланированных районов, их Бренна решает в регулярном стиле. Одним из таких районов становится Старая Сильвия, центром ее Бренна делает круглую площадку с расходящимися от нее двенадцатью дорожками, пробитыми сквозь лесную чащу. В центре площадки он устанавливает бронзовую скульптуру Аполлона в окружении девяти Муз, Флоры, Меркурия и венеры. Скульптуру, первоначально предназначенную для Царского Села, отлили по модели скульптора Ф. Гордеева и установили в Павловском парке в 1798 году. Почти все дорожки, как того требовали строгие принципы регулярности, завершались либо скульптурой, либо иными парковыми сооружениями, поражающие воображение безошибочным выбором тематической или композиционной структуры. Особенно прекрасны на фоне первобытного леса трагические образы детей безутешной Ниобы, отлитые по оригиналу древнегреческого скульптора Скопаса.

В таинственную и загадочную ткань этой части парка Бренна умело вплетает построенный еще камероном Памятник родителям — сентиментально-философскую притчу, посвященную памяти умерших матери, отца и сестры императрицы Марии Федоровны. В создании павильона принимал участие скульптор И.П. Мартос, спустя двадцать лет после постройки мемориала он украсил его классической композицией — скорбящей над погребальной урной женщиной.

Одна из 12 дорожек ведет к Амфитеатру, устроенному Бренной на высоком холме над Славянкой. Амфитеатр представляет собой полукруглую каменную скамью с широкими ступенями и статуей Флоры в центре. Тяготеющий по своим творческим убеждениям к декоративности и, как следствие, к театральности, Бренна в данном случае в буквальном смысле организовал театр под открытым небом, ассоциативно напоминающий римские зрелищные сооружения. На каменных ступенях и площадке холма устраивались зрители, а театральное действо разыгрывалось на противоположном, левом берегу Славянки, для чего Бренна на его пологом склоне создал подобие сцены с кулисами и задниками из высаженных стриженых кустов и деревьев. Русло Славянки, специально для этого расширенное, использовалось для разыгрывания пантомим на лодках и плотах.

Еще большую сдержанность Бренна проявил в планировке Новой Сильвии, вся композиция которой состоит из пяти аллей, под разными углами сходящихся и расходящихся друг с другом. И в художественном оформлении он ограничивается только установкой бронзовой скульптуры Аполлона-Музагета при входе в Сильвию, да мраморной с ионической капителью колонны «конец света», неожиданно возникающей среди густого беспросветного леса. Колонна, созданная камероном, в свое время находилась на придворцовом участке и обозначала границу парка.

В Павловском городском фольклоре колонна «конец света» известна по легенде, связанной с многолетним послевоенным директором Павловского дворца-музея и парка Анной Ивановной Зеленовой. С началом великой Отечественной войны ее, недавнюю выпускницу экскурсионно-переводческих курсов, направили в Павловск для организации эвакуации художественных ценностей Павловского дворца-музея вглубь страны. Она была в числе сотрудников Павловского парка, которые последними, буквально за несколько часов перед немецкой оккупацией Павловска покинули его пределы. Уходили пешком, вдоль линии железной дороги, пересчитывая и запоминая, как утверждают местные легенды, места расположения буквально каждого дерева. Павловчане убеждены, что без этого учета восстановление парка, наполовину вырубленного оккупантами, после войны было бы вообще невозможно. Достаточно сказать, что до войны на учете в Павловском парке находилось 100 230 деревьев, 70 000 из которых после войны павловчане не досчитались.

После изгнания немецких фашистов Анна Ивановна одной из первых появилась в разрушенном дворце и тогда же назначается его директором. Беспрецедентная эпопея восстановления и реставрации Павловского дворца и парка проходила под ее руководством и при ее непосредственном участии. Чтобы понять роль Зеленовой в восстановлении Павловского дворца, надо напомнить, что в 1944 году, когда Павловск освободили от нацистов, речь о восстановлении дворца даже не шла. Приехавший в Павловск через несколько дней после его освобождения, председатель исполкома Ленсовета Попков так и заявил: «Мы не будем отстраивать заново этот дворец — мы снесем его». Так думал не только Попков. Например, нарком иностранных дел Молотов считал, что на месте дворцов Павловска и Пушкина должны быть построены жилые дома. Его поддерживали некоторые общественные деятели той поры. Легко представить себе, каких усилий стоило переломить это мнение. Зеленовой это удалось вполне. Не зря о ней говорили, что у нее «мужской ум и дипломатические качества иезуита». И добавляли при этом, «что годы учения в немецкой школе не прошли даром». Напомним, что Анна ивановна закончила знаменитую в Петербурге Питершуле.

Говорят, в последние годы жизни Анна Ивановна все острее чувствовала приближение смерти. Но умерла неожиданно, прямо на работе. Во время очередного доклада на каком-то совещании. Вдруг, прямо на середине фразы вскрикнула и упала.

В последние дни ее часто видели у одного из самых любимых ею парковых сооружений — колонны «Конец света». Иногда она проговаривалась, что хотела бы быть похороненной здесь, на холме, у основания колонны. Каким-то образом это дошло до городских властей, те постарались довести до сведения Анны Ивановны, что-де парк не мемориальное кладбище и что высказывать вслух подобные мысли даже среди очень близких людей по меньшей мере неприлично. Анну Ивановну Зеленову скромно похоронили на городском кладбище Павловска. Однако друзья, как рассказывает легенда, не забыли о последнем желании, будто бы высказанном их многолетним директором. Вскоре над могилой Зеленовой установили памятник, повторивший в миниатюре известную парковую колонну «конец света».

В 1808 году один из дальних уединенных участков Новой Сильвии выбрали для создания еще одного мемориала в память убиенного императора Павла I. Проект Мавзолея выполнил архитектор Тома де Томон в содружестве с известным скульптором Мартосом. Живым языком камня им удалось создать проникновенный образ безграничной скорби, многократно усиленной вековым сумрачным лесом, из глубины которого вдруг возникают, постепенно усиливая ощущения печали, мощные гранитные колонны портика, фриз, состоящий из трагических масок, и треугольный фронтон на всю ширину Мавзолея, в глубоком тимпане которого ничего, кроме лаконичных слов посвящения: «Супругу-благодетелю». Так же сурово решено внутреннее помещение. Голые стены и на фоне задней — впечатляющая печальная мраморная группа: пораженная горем и покорная судьбе женщина над урной с прахом любимого человека.

С «Мавзолеем Павла» в Павловске связана одна драматическая легенда, полную достоверность ее можно легко опровергнуть простым сопоставлением некоторых дат и чисел. Но мы приводим ее, потому что хорошо знаем, что фольклору свойственно смешение имен, дат и событий, ради постижения содержания и углубления смысла. Если верить фольклору, в строительстве Мавзолея по должности принимал некоторое участие главный архитектор Павловского парка Андрей Никифорович воронихин. И однажды, будто бы находясь на строительстве, 54-летний, полный творческих сил архитектор умер. Обстоятельства его смерти неизвестны, одни говорили, что с ним случился удар, другие утверждали, что он совершил самоубийство. Но все подчеркивали, что случилась эта трагедия не где-нибудь, а именно в «Мавзолее».

Сильвия в переводе с итальянского означает «лес». Лесные участки Старой и Новой Сильвий раскинулись по обе стороны Славянки, на ее правом и левом берегу. Бренна объединил их декоративным так называемым «Руинным каскадом», придав ему характер подлинных древних развалин с обветшавшими вазами, обломками статуй и колонн, с перилами из старых березовых стволов.

Театральная прелесть этого сооружения перекликается с другой декоративной постройкой Бренны — «Пиль-башней», построенной на самом берегу Славянки по его проекту в 1797 году. Это одно из самых оригинальных романтических сооружений Павловского парка. Этот парковый павильон, возведенный в стиле традиционных забав европейского паркостроения XVIII века, представляет собой высокую круглую башню с крышей, покрытой соломой, и узкой наружной лестницей на подпорках, ведущей во второй этаж. Наружные стены Пиль-башни расписал выдающийся театральный художник и декоратор Пьетро Гонзаго. Он довершил создание задуманной Бренной и поражающей своим правдоподобием иллюзии разрушенной от времени старинной постройки.

Пиль-башня

Из сохранившейся в фольклоре старинной легенды известно, что на месте этой декоративной Пильной мельницы в незапамятные времена находилась подлинная лесопильня, которую вдовствующая императрица Мария Федоровна великодушно оставила в пожизненное пользование жившему в ней крестьянину. Впрочем, если верить той же легенде, этого крестьянина никто никогда не видел по причине того, что его вообще никогда не существовало, а мельница «была построена только для красы».

В нижнем этаже Пиль-башни находились пустые комнаты. В них, если верить фольклору, во времена императора Павла Петровича содержались под стражей камер-пажи за дерзкие шалости или «нерадение к своим обязанностям». В просторечном обиходе Пиль-башню до сих пор называют «Пажеской башней».

В 1808 году архитектор Воронихин еще более усилил выразительный образ Пиль-башни легким, тонко прорисованным мостом через Славянку над мощной плотиной, образующей живописный широкий разлив, напоминающий искусственный пруд. Непосредственным строителем моста был каменных дел мастер Д. Висконти. Его имя закреплено в официальном названии сооружения — висконтиев мост. Но в народе его называют «рюмочки». По мощным декоративным каменным вазам прекрасного античного силуэта, установленным на высоких пьедесталах по четырем сторонам моста.

Одновременно с бренной в Павловском парке работал выдающийся театральный живописец Пьетро Гонзаго. Гонзаго вписал одну из самых уникальных страниц в историю отечественного паркостроения. Пожалуй, с его именем наиболее полно можно связать понятие ландшафтной архитектуры. Он, как скульптор, который, по словам родена, на вопрос, как создается скульптура, ответил, что просто берется камень и отсекается все лишнее, видел в естественном ландшафте образы, ожидающие своего выявления. Благодаря Гонзаго в структуру парка включены огромные районы, практически лишенные архитектурных сооружений, если понимать под этим возведенные из дерева или камня павильоны. Пользуясь «зеленым материалом» и располагая его по принципу театральных кулис, Гонзаго создал в Павловском парке такие поэтические образы северной природы, как солнечное Парадное поле и романтически тенистая долина прудов, лирическая белая береза с «Самым красивым местом» и красная долина, не нуждающаяся в эпитетах. Все ее очарование любовно вложено в название, которое издревле означало не столько цвет, сколько качество. Красная всегда переводилась как красивая.

Надо полагать, совсем не случайно, приглашенный в 1807 году вновь в Павловск Чарльз Камерон, строит на окраине парка краснодолинный павильон с открытой площадкой на крыше, откуда можно было любоваться великолепными пейзажами Гонзаго. Краснодолинному, или Елизаветину павильону, названному так в честь жены Александра I — Елизаветы Алексеевны, Камерон придал вид античных руин, вечные образы которых постоянно преследовали зодчего. Недалеко от павильона он же соорудил характерные для парков классицизма Руины в виде полуразрушенных древних аркад, щедро дополненных подлинными античными обломками и скульптурой. В 1920-х годах XX века в целях сохранения скульптуру передали в Эрмитаж.

В 1807 году вблизи Белой березы, на территории в то время не принадлежавшей парку, архитектор воронихин строит дачу коменданту Павловска, будущему полководцу Багратиону. Приобретенная впоследствии императрицей и приобщенная к парку, окруженная кустами редких сортов роз, легкая и изящная постройка получает соответствующее название: Розовый павильон. Не в последнюю очередь благодаря своему поэтическому облику, Розовый павильон скоро превращается в своеобразный литературный салон, повидавший в своих стенах немало выдающихся людей XIX века: Гнедича, карамзина, Жуковского и многих других представителей блестящего пушкинского времени.

К созданию Розового павильона приложил свою руку и Пьетро Гонзаго. Его недюжинное мастерство театрального художника сказалось в созданных им так называемых «обманных» картинах, захватывающие рассказы о которых, как о блестяще исполненных цирковых трюках, восторженные посетители парка передавали из уст в уста. Впервые подобный фокус он продемонстрировал восхищенным зрителям на одной из стен Большого дворца. Фрагменты этих удивительных фресок и сегодня еще можно увидеть. По свидетельству очевидцев, в прошлом они производили неизгладимое впечатление. Существует предание, рассказанное одним французом, восторженным почитателем Павловского парка, о том, как некая бедная собачка «расквасила себе морду, пытаясь вбежать в несуществующее пространство фресок Гонзаго, написанных на одной из наружных стен Павловского дворца».

Удачный опыт Гонзаго повторил на стенах Розового павильона. Он ухитрился так изобразить стекла оранжереи, за которыми были видны фруктовые деревья, что, по свидетельству очевидцев, возникала полная иллюзия реальности.

Первоначально Павловск развивался как богатая загородная усадьба, основная территория которой отводилась под парковые, охотничьи и лесные угодья. Собственно город представлял собой немногочисленные дома и дачи строителей и обслуживающего персонала, которые тянулись вдоль единственной дороги из Петербурга к Павловскому дворцу. Однако постепенно город рос, обрастая, говоря сегодняшним языком, инфраструктурой. Благодаря благотворительной и подвижнической деятельности супруги, а затем и вдовы Павла Петровича Марии Федоровны, в Павловске появились русская православная церковь и лютеранская немецкая кирха, госпиталь для инвалидов и больница для бедных, другие общественные здания.

Постепенно город приобретал самостоятельное значение. Этот процесс получил особенное развитие в середине XIX века, после того, как в 1838 году началось регулярное движение пассажирских поездов между Петербургом и Павловском. За год до этого в Павловском парке по проекту архитектора А.И. Штакеншнейдера строится здание вокзала, где, по выражению строителя железной дороги Ф. Герстнера, пассажиры могли не только приобрести билеты, но и получали «приятный отдых и разумное развлечение на лоне прелестной природы Павловского парка».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.