7.2. Эстетическое чувство

7.2. Эстетическое чувство

С точки зрения философов, эта проблема носит гораздо более отвлеченный характер и, на первый, лишена связи с интересующей нас темой. Однако на самом деле в центре теорий, которые мы будем изучать, как раз и находится проблема соотношения субъекта и объекта. Как мы уже видели, указание на наличие пропорциональной связи между прекрасной вещью и психологическими требованиями того, кто ее созерцает, мы обнаруживаем уже у Боэция. Он еще до Августина неоднократно акцентировал внимание на физико-психологических соотношениях (например, при анализе природы ритма). Затем Августин в своем трактате «De or dine» приписывал эстетическую ценность исключительно зрительным ощущениям и нравственным ценностям (слуху и низшим чувствам следует говорить не о красоте (pulchritudo), a о приятности (suavitas), и тем самым ставил вопрос о максимально познавательных (maxime cognoscitivi) чувствах (впоследствии систематическое изложение этой проблемы даст св. Фома, признав такими чувствами зрение и слух).

Согласно психологическим установкам Сен-Викторской школы радость от восприятия чувственной гармонии представляет собой естественное продолжение физической радости (которая лежит в основе моральной жизни человека и основывается на онтологической реальности соответствия между структурой души и материальной реальностью). В этом плане позиции представителей Сен-Викторской школы сопоставимы с представлениями современных теоретиков вчувствования (Einfuhlung) то есть эмпатии, ощущения, которое рождается в результате отождествления субъекта с объектом (ср.: De Bruyne 1946, II, p. 224). Для Ришара Сен-Викторского созерцание (contemplatio) (которое может иметь и эстетическую природу) представляет собой libera mentis perspicacia in sapientiae spectacula шт admiratione suspensa, то есть свободный взор разума, обращенный на чудеса мудрости, которому сопутствует изумление (Benjamin major, PL 196, col. 66–68). В момент экстаза красота, постигаемая душой, расширяет и возносит ее, и она полностью растворяется в созерцаемом ею объекте.

Св. Бонавентура более сдержанно анализирует соответствующую проблематику и отмечает, что постижение чувственной реальности осуществляется на основании некоей соразмерности и что возникновению наслаждения способствуют как сам субъект, так и доставляющий удовольствие объект.

Пропорция «dicitur suavitas cum virtus agens non improportionaliter excedit recipientem: quia sensus tristatur in extremis et in medio delectatur… Ad delectationem enim concurrit delectabile et conjunctio ejus cum eo quod delectatur».

Пропорция «называется приятностью, когда действующая сила не превосходит в своей непропорциональности способность воспринимающего чувства, ведь чувство страдает от чрезмерности и наслаждается умеренностью… Ведь наслаждению способствуют само доставляющее удовольствие и его сопряжение с тем, что переживает наслаждение»

(цит. по: Бонавентура. Путеводитель Души к Богу. М.: Греко-латинский кабинет Ю. А, Шигалина, 1993. С. 76–77 / Пер. В. Л. Задворного). (Itinerarium mentis in Deum II, 5; I Sent., 1, 3, 2).

Так зарождается любовный импульс. Наибольшее наслаждение, проистекающее из наиболее полного осознания отношений полярности и пропорциональности, заключается не в созерцании чувственно воспринимаемых форм, а в любви, где субъект и объект сознательно и деятельно любят друг друга.

«Ista affectio amoris nobilissima est inter omnes quoniam plus tenet de ratione liberalitatis… Unde nihil in creaturis est considerare ita deliciosum sicut amorem mutuum et sine amore nullae sunt deliciae».

«Это любовное настроение является самым благородным из всех, так как больше причастно щедрости… Посему ничто в тварях не может считаться более радостным, чем взаимная любовь, и без любви нет никакой радости».

(I Sent., 10, 1,2, ed. Quaracchi I, рр. 158–159).

Подобная трактовка созерцания (которое в данных текстах дается вкратце как неизбежный результат гносеологии мистического видения), предполагающее идею аффективного переживания, более подробно обсуждается в сочинениях Гильома из Оверни и в частности, в тех пассажах, где проявляется его так называемый «эмоционализм», где он говорит о том, что называют его эмоциональностью. Там он особо заостряет внимание на субъективном характере эстетического созерцания и на функции наслаждения как конституирующем моменте красоты. Красота обладает объективностью, однако объективность эта санкционирована нашим визуальным восприятием.

«Quaemadmodum enim pulchrum visu dicimus quod natum est per seipsum placere spectantibus, et delectare secundum visum… Volentes quippe pulchritudinem visibilem agnoscere, visum exterior em consulimus… pulchritudinem seu decorem, quam approbat et in qua complacet sibi visus noster seu aspectus interior».

«Мы называем прекрасным на вид то, что по своей природе призвано услаждать созерцающих и радовать их своим видом… Конечно, если мы хотим признать видимую красоту, мы предаемся внешнему чувству созерцания… Той красоты или изящества, которую принимает и в которой находит удовлетворение наш взгляд или внутренний взор».

(Tractatus de bono et malo, Pouillon, pp. 315–316).

Во всех определениях Гильома появляются термины, которые предполагают как познавательную установку (spectare, intueri, aspicere) (смотреть, всматриваться, взирать), так и аффективную (placere, delectare) (нравиться, радовать). В соответствии с собственным учением о природе души (которая нераздельна в двух своих действиях, познавательном и аффективном) Гильому достаточно, чтобы объект предстал перед субъектом (раскрывая определенные качества), тем самым пробуждая в нем чувство удовольствия, пронизанное любовью (affectio), которая одновременно является познанием прекрасного и взысканием его (ср.: De Bruyne 1946, III, р. 80–82).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.