Глава 15 Рецидив строительства коммунизма

Глава 15

Рецидив строительства коммунизма

После 1945 года авторитет Сталина как организатора победы над фашизмом стал высоким как никогда, поэтому после его смерти в 1953 году эквивалентной замены ему не было, и многие наши люди чувствовали себя осиротевшими. С помощью дворцовых интриг власть удалось захватить опытному партийцу Хрущёву. Он понимал, что по сравнению с предыдущим вождём выглядит пигмеем, и страстно хотел возвыситься в глазах народа. Вспомнив, что Сталин придал себе ореол грозного избранника богов массовыми репрессиями, он решил снискать ещё большее почитание, возведя себя в статус избранника зеркально-симметричным способом – массовой реабилитацией репрессированных. Логика его мысли была элементарной: чтобы стать по абсолютной величине таким же, как Сталин, нужно сделаться анти-Сталиным. И Хрущёв начал добиваться всенародной любви, осуждая Сталина и заверяя всех, что будет проводить прямо противоположную политику.

Сталин сажал, противоположное этому: «Я освобождаю». Но это одноразовая акция, а что противоположное Сталину делать дальше? А вот что. Сталин совсем позабыл о лозунгах, под которыми свершалась Великая Октябрьская революция, – надо срочно о них вспомнить.

Так во второй половине пятидесятых в Советском Союзе начало происходить нечто поразительное: мы вдруг всерьёз взялись строить коммунизм. Правда, официально и до этого он не был отменён из-за нерешительности Сталина, но превратился в некую абстракцию, в бессодержательное заклинание. В двадцатых взрослые говорили своим детям: «Через тридцать лет мы будем заходить в магазин и брать всё бесплатно». Теперь коммунизм сделался чем-то вроде горизонта, удаляющегося от нас с той же скоростью, с какой мы к нему приближаемся. Мы уже прочно свыклись с мыслью, что до него доживут только какие-то далёкие наши потомки, и вдруг Хрущёв объявил: уже нынешнее поколение будет жить при коммунизме!

Говорят, если в истории произошла какая-то трагедия, жди её возвращения в виде фарса. В этом мы убедились при Никите Сергеевиче воочию.

Структура сознания человека, особенности его психологии определяются в основном тремя факторами: природными свойствами, воздействием образования и печатью, которую накладывает профессия. Став во главе партии и государства, Хрущёв сосредоточил в своих руках огромную власть, поэтому историку важно разобраться в том, каковы были у него эти формирующие личность составляющие.

От рождения он был живым, напористым, смекалистым. Там, где это не было связано с опасностью, он мог проявить большую дерзость и прекрасно чувствовал ситуацию, дающую ему шанс возвыситься, никогда не упуская такого шанса. Глубиной мысли он не отличался, но имел хорошую память и на всю жизнь усвоил марксистско-ленинское учение, которое вдолбили ему в голову на рабфаке. Рано вступив на путь партийной карьеры, он блестяще освоил искусство подчинять себе людей – кого убеждением, кого напором. Генерал Леонов, который был его личным переводчиком во время визита в СССР Фиделя Кастро и наблюдал его в самых разных обстоятельствах, считает, что это был наш последний советский руководитель, отличавшийся хоть какой-то самобытностью. Но не надо забывать и о том, что это был профессиональный демагог, что он всегда говорил не то, что думает, а то, что надо, и что руки этого рубахи-парня были по локоть в крови, так как в 1937 году он был первым секретарём МК и МГК (Московского комитета и Московского городского комитета ВКП(б). – Тед.) и лично подписывал столичные расстрельные списки. Видимо, прав был Достоевский: широк русский человек, надо бы сузить…

Побыв около двадцати лет первым секретарём ЦК Украины, Хрущёв в 1949 году вернулся в Москву и в момент смерти Сталина был членом Президиума ЦК. Он прекрасно знал цену окружавшей его партийной верхушке, в которой покойный вождь наглухо подавил всякую самостоятельную волю, отучив от собственной инициативы, и инстинкт самосохранения подсказал ему, что силовику Берии не составит труда её уничтожить и стать диктатором. Он не стал ждать этого, быстро привлёк на свою сторону другого силовика, Жукова, ликвидировал Берию и естественным образом сам сделался диктатором. В этом помогли ему врождённые способности плести интриги и громадный опыт участия в дворцовых закулисных играх.

Верил ли он в то, что, став национальным лидером, действительно приведёт народ к коммунизму? Думается, да. Тут надо учитывать, что, как партийный функционер самого высокого ранга, он сам давно уже жил в коммунизме, находясь на полном гособеспечении, и его публичное обещание ввести туда всех было проявлением простой человеческой доброты, которая теплилась где-то на дне его души. Он хотел, чтобы и весь советский народ жил пусть не так роскошно, как он и члены Политбюро, пусть не обшивал кресла стриженым соболем, как Подгорный, но всё-таки достаточно хорошо. Фарс получился из этого не потому, что Хрущёв не верил в затеянную им вторую попытку, а потому, что во всей стране в неё верил только он один. Когда-то русские люди были идеалистами, и только один Сталин реально смотрел на вещи; теперь массы отрезвели, а идеалистом остался только Хрущёв. Сложилась уникальная ситуация: во всём государстве был единственный чудак, который всё ещё не понимал, что коммунизм – несбыточная утопия. Но этот чудак обладал всей полнотой власти, и урезонивать его было не только бесполезно, но и опасно. Так что нам пришлось-таки браться за работу, планы которой, по словам Хрущёва, были ясны и задачи определены. И фарс начал оборачиваться новой трагедией. Для всех, кроме Хрущёва.

Но и он столкнулся с драматической ситуацией. Воскресив идею коммунизма, он должен был вернуться и к идее Мировой революции – по занятиям на рабфаке он помнил, что это вещи, неотделимые друг от друга. И в программу партии была включена развёрнутая к ней подготовка. В странах третьего мира она велась путём организации переворотов, приводящих к власти просоветских лидеров. Но в капиталистическом лагере, где за годы «холодной войны» были созданы мощные охранительные спецслужбы, такой метод пройти не мог. Там нужно было вести борьбу не физическую, а идеологическую, и в ней совершенно естественно было опираться на легальные западные коммунистические партии, реализуя тем самым призыв Маркса «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Но эти партии, чтобы не потерять влияния на свой значительно обуржуазившийся рабочий класс, вынуждены были стать более либеральными и отмежёвываться от тоталитаризма сталинского образца, ставшего там пугалом. На опасения оппонентов «Если вы придёте к власти, вы начнёте всех сажать» они отвечали: «Нет, ни в коем случае. Репрессии не заложены в самой по себе идее социализма, и у нас он будет с человеческим лицом». О человеческом лице своего социализма, который у него должен получиться неискажённым, пришлось начать говорить и Хрущёву. Интернационализм, свойственный самой сути марксистского учения, заставил его включить в нашу официальную идеологию нравящиеся западному обывателю элементы «общечеловеческих ценностей». Так началась пресловутая «хрущёвская оттепель». Конечно, это была лишь мимикрия под «свободный мир», но в ней таилась угроза не только его свободе, но и нашей революционной дисциплине. Всякий, кто надевает маску, рискует тем, что потом её трудно будет сбросить.

«Оттепель» оказалась для советской власти роковой авантюрой. Как Хрущёв не понял, что играет с огнём? Видимо, его подвела излишняя самоуверенность. Он был убеждён, что за многие годы своего владычества партия сумела сделать советский народ политически грамотным, понимающим, что разговоры о свободе – это для иностранцев, а внутри всё остаётся как было. И в основной своей массе народ так «оттепель» и воспринял. Но одно обстоятельство осталось Хрущёвым не учтённым, оно-то впоследствии и оказалось решающим. Дело в том, что во всяком обществе существуют маргиналы, и эта лицемерная либерализация всколыхнула их и неожиданно сделала социально значимыми. Хитрые маргиналы сообразили, что властям теперь не всё равно, как нас подаёт своим читателям западная пресса, и на этом можно сыграть. Простодушные маргиналы приняли либерализацию за чистую монету и из самых благородных побуждений решили в неё включиться, чтобы помочь партии проводить в жизнь её новую линию. В результате партия столкнулась с наличием в стране растущей социальной группы, вышедшей из-под её контроля, питательную среду для которой создала её собственная политика. Но эту политику уже нельзя было изменить по дипломатическим соображениям. Вскоре для этой социальной группы было придумано и название: диссиденты.

Первыми представителями этого озадачившего власть движения стали художники. Это не случайно. Диссидентство есть не просто инакомыслие – его к шестидесятым было в СССР хоть отбавляй, – а публичное инакомыслие, а что может быть публичнее художественных выставок, где собирается множество народу, разгораются споры, щёлкают фотоаппараты репортёров и корреспонденты берут у авторов картин интервью? Замечательно, что первую из выставок, начавших расшатывать идейные основы советской системы, устроенную в 1962 году в Манеже по случаю 30-летия Московского отделения Союза художников СССР, посетил сам автор «оттепели», сделавшей такую выставку возможной. Осознал ли он в тот момент, что то «безобразие», не имеющее ничего общего с соцреализмом, которое предстало его взору, было прямым результатом его собственной политики? Скорее всего, понял и был этим потрясён и обескуражен. Его безошибочная политическая интуиция подсказывала ему, что такого допускать нельзя, ибо если сегодня появились художники, считающие искусством то, что официально им не признаётся, то завтра появятся и философы, высказывающие свою собственную точку зрения даже на современную действительность, а это будет уже конец света. С другой стороны, нонконформисты, представленные на выставке в Манеже, зримо подтверждали реальность провозглашённого партией курса на социализм с человеческим лицом и на «оттепель», так что они были вроде бы и полезны. В общем, он попал в такую запутанную ситуацию, из которой, казалось, не было выхода. Но надо отдать должное его сообразительности: он нашёл выход. Хрущёв, конечно, осудил работы нонконформистов в самых резких выражениях, даже непечатных, но его разгромная критика велась целиком с эстетических, а не политических позиций, а на такую критику он имел полное право – у нас, по конституции, свобода слова и мнений. Однако такого рода критика художникам была не очень страшна, и некоторые из них (например, скульптор Эрнст Неизвестный) даже попытались вступить с Хрущёвым в творческую полемику. А в конце, исчерпав все свои громы и молнии, Хрущёв обмяк и стих, и, когда перед его уходом из зала художник Илларион Голицын спросил его, можно ли в таком стиле работать и дальше, он буркнул: «Работайте». А что ему ещё можно было ответить?

Много бы ещё наломал дров «наш дорогой Никита Сергеевич» (название документального о нём фильма Василия Захарченко) со своей «оттепелью», своей кукурузой и своим карикатурным коммунизмом, где каждый будет иметь отдельную квартиру в панельной пятиэтажке и кушать досыта хлеб, выращенный на казахской целине, но партийная элита забеспокоилась, что он больно лихо шагает, и решила унять молодца. И в 1964 году его отправили на пенсию.

Как объяснить его десятилетнее правление, в чём была суть этого отрезка нашей истории?

Хрущёв остановил движение нашего государства в том направлении, по которому вёл его Сталин. Сталин со второй половины тридцатых годов и до самой своей смерти строил империю и добился в этом реального успеха. Хрущёв отменил реальность сталинской империи и вернулся к утопии коммунизма. Хорошо это было для нас или плохо? Давайте подумаем вместе.

Конечно, империя есть именно то, что нужно русскому народу, ибо это та политическая система, в которой наилучшим образом чувствует себя православная цивилизация. В Римской империи православие зародилось, в Византийской империи расцвело, а когда Византия пала, его оплотом стала Российская империя. Но империя империи рознь. Нам мало отметить тот факт, что Сталин создавал империю, и хвалить его по этому поводу, – нужно ещё разобраться в том, какую империю он создавал, и только после этого решить, достоин ли он наших похвал.

Прежде всего надо заметить, что он строил не православную империю, хотя отводил в ней некоторое место, весьма скромное, православной Церкви, поставленной под жёсткий контроль «уполномоченных». Но это ещё не самое плохое. Логика развития имперской системы всё равно заставила бы власть всё больше опираться на христианскую религию, как ещё раньше она заставила её опираться на русский патриотизм. Хуже было другое: Сталин кроил свою империю под себя, подобно тому как это делал когда-то Пётр Первый.

Эта историческая аналогия поможет нам понять существо дела. При Петре особенности функционирования государства определялись не типом государства, а его личной волей. Он назвал страну «империей», а себя – «императором», но эти наименования совершенно не соответствовали действительности. Как форма верховной власти это была никакая не империя, а диктатура, а сам Пётр был не императором, а, если прибегать к терминологии Аристотеля, «деспотом». И после его смерти в 1725 году это проявилось со всей очевидностью. На протяжении почти ста лет, до самого начала XIX века, в России длилось междуцарствие, неустойчивость, называйте как хотите, но империи, как определённой системы организации коллективного бытия, не было. Ключевский назвал это время «эпохой дворцовых переворотов». Империей Россия именовалась в эту эпоху только по той причине, что в ней правили люди, называвшие себя вслед за Петром «императорами», а точнее – «императрицами», поскольку заговорщики возводили на трон большей частью женщин. И только наш великий, далеко ещё не оценённый в должной мере историками государь Александр Благословенный начал восстанавливать тот легитимный, выстраданный веками образ жизни российского общества, который до Петра назывался «царством», но к которому и вправду более подходило название «империя». Александр устранил из деятельности государства волюнтаризм и подчинил её трём фундаментальным началам: закону, национальной традиции и милосердию монарха, который имел право смягчать приговор, вынесенный законом, но не мог его ужесточать. И важнейшим элементом этой подлинной Российской империи, начавшей своё существование с царствования Александра Первого, был, конечно, закон о престолонаследии, исключающий всякий произвол в преемственности верховной власти, который издал ещё его отец, Павел Первый.

Империя, которую создавал Сталин, в строгом смысле слова ею, конечно, не была. Он не делал даже намёков на то, каким должен быть порядок наследования власти. Наконец, повторим то, о чём уже говорилось: он ни разу не возразил, когда его провозглашали верным продолжателем дела Ленина, и отрекаться от установок Октябрьской революции не собирался. Возникает даже чудовищное подозрение, что он до конца дней верил в диамат и истмат,«– на это наталкивает тот факт, что одна из его последних работ, которую он писал совершенно искренне, называлась «Марксизм и вопросы языкознания». Зачем ему было бы на склоне лет, когда пора думать о душе, приплетать к своим мыслям какой-то марксизм, если бы он в него не верил? Вроде бы умный человек, а верил в такую чушь!

А эта чушь продолжала быть официальной государственной идеологией, отравляя весь наш общественный организм, заставляя всех и всюду лгать и лицемерить. Даже трактат о бабочках желательно было украшать ссылками на классиков марксизма. Эта необходимость постоянно лгать могла иметь печальные последствия – нравственное вырождение нации. Империя, которая была необходима русским людям середины двадцатого века в той же мере, в какой она была необходима их предкам в середине пятнадцатого, получалась у Сталина какой-то лицемерной, так что праздновать победу было ещё рано: надо было сначала отодрать протухшую липучку лжеслова от своего тела. Но как?

Господь помог нам в этом. Если ложь нельзя уничтожить силой, нужно довести её до абсурда, и тогда она сама лопнет, как мыльный пузырь. И Бог послал нам Хрущёва, который это как раз и сделал. Именно такой человек был нужен для выполнения этой провиденциальной миссии – неглубокий, но сверх меры энергичный, нахватавшийся на рабфаке верхушек «единственно верного учения», поразивших его убогое воображение, и имеющий власть, чтобы эти верхушки внедрять. Заботу о том, чтобы он обрёл власть, Отец наш Небесный взял на себя, и, когда она пришла к Хрущёву, нам оставалось только ждать и по мере сил содействовать процессу эволюционирования марксистско-ленинской лжи по направлению к своему окончательному разложению и распаду.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.