I

I

Основой тактики большевиков в революции 1905–1907 гг. было то положение, что полная победа этой революции возможна лишь как диктатура пролетариата и крестьянства. Каково экономическое обоснование этого взгляда? Начиная с «Двух тактик» (1905 г.)[18] и продолжая многочисленными статьями в газетах и сборниках 1906 и 1907 гг., мы всегда давали следующее обоснование: буржуазное развитие России уже вполне предрешено и неизбежно, но оно возможно в двух формах – в так называемой «прусской» форме (сохранение монархии и помещичьего землевладения, создание крепкого, т. е. буржуазного, крестьянства на данной исторической почве и т. д.) и в так называемой «американской» форме (буржуазная республика, уничтожение помещичьего землевладения, создание фермерства, т. е. свободного буржуазного крестьянства путем резкого перелома данной исторической обстановки). Пролетариат должен бороться за второй путь, ибо он обеспечивает наибольшую свободу и быстроту развития производительных сил капиталистической России, а победа в такой борьбе возможна только при революционном союзе пролетариата и крестьянства.

Именно этот взгляд проведен в резолюции Лондонского съезда о народнических или трудовых партиях и об отношении к ним социал-демократов{62}. Меньшевики, как известно, всего враждебнее относятся к этой резолюции именно по тому специальному вопросу, который мы здесь разбираем. Но как шатко экономическое обоснование их позиции, видно из следующих слов влиятельнейшего меньшевистского писателя по аграрному вопросу в России, т. Маслова. Во втором томе «Аграрного вопроса», вышедшем в 1908 году (предисловие помечено 15 декабря 1907 года), Маслов писал: «Пока (курсив Маслова) не сложились чисто капиталистические отношения в деревне, пока продовольственная аренда» (Маслов напрасно употребляет этот неудачный термин вместо термина: кабально-крепостническая аренда) «имеет место, не исчезнет и возможность наиболее выгодного для демократии решения аграрного вопроса. Прошлое всемирной истории дает два типа образования капиталистического строя: тип, преобладающий в Западной Европе (кроме Швейцарии, некоторых уголков в других европейских государствах), являющийся результатом компромисса между дворянством и буржуазией, и тип земельных отношений, создавшийся в Швейцарии, Соед. Штатах Сев. Америки, английских и др. колониях. Приведенные нами данные о положении земельного вопроса в России не дают нам достаточных оснований определенно утверждать, который тип земельных отношений у нас утвердится, а делать субъективные и произвольные выводы не позволяет «научная совесть»…» (стр. 457).

Это верно. И это есть полное признание экономического обоснования большевистской тактики. Не в «революционном угаре» дело (как думают веховцы и Череванины), а в объективных, экономических условиях, дающих возможность «американского» пути капитализма в России. В своей истории крестьянского движения в 1905–1907 гг. Маслов должен был признать наши основные посылки. Аграрная «программа кадетов, – пишет он там же, – является наиболее утопической, так как нет такого широкого общественного класса, который был бы заинтересован в желательном для них решении вопроса: победят или интересы землевладельцев с грядущими политическими уступками» (Маслов хочет сказать: причем неизбежны уступки землевладельческой буржуазии) «или интересы демократии» (стр. 456).

И это верно. Отсюда следует, что «утопична» была в революции тактика поддержки кадетов пролетариатом. Отсюда следует, что силы «демократии», т. е. демократической революции, суть силы пролетариата и крестьянства. Отсюда следует, что есть две дороги буржуазного развития: по одной ведут «землевладельцы, делающие уступки буржуазии», по другой хотят и могут вести рабочие и крестьяне (ср. Маслов, стр. 446: «Если бы все помещичьи земли перешли даром в пользование крестьянства, то и тогда… происходил бы процесс капитализации крестьянского хозяйства, но более безболезненный…»).

Мы видим, что, когда Маслов рассуждает как марксист, он рассуждает по-большевистски. А вот пример, как, разнося большевиков, он рассуждает подобно либералу. Пример этот находится, само собой разумеется, в ликвидаторской книге: «Общественное движение в России в начале XX века», выходящей под редакцией Мартова, Маслова и Потресова; в отделе «Итоги» (т. I) находим статью Маслова: «Развитие народного хозяйства и влияние его на борьбу классов в XIX веке». В этой статье, на странице 661, читаем:

«…некоторые из социал-демократов стали рассматривать буржуазию как безнадежно реакционный класс и ничтожную величину. Сила и значение буржуазии не только недооценивались, но и историческая роль этого класса рассматривалась вне исторической перспективы: игнорировалось участие средней и мелкой буржуазии в революционном движении и сочувствие ему крупной буржуазии в первый период движения, предрешалась и на будущее время реакционная роль буржуазии и т. д.» (так и стоит: «и т. д.»!). «Отсюда делался вывод о неизбежности диктатуры пролетариата и крестьянства, которая противоречила бы всему ходу хозяйственного развития».

Вся эта тирада – целиком веховская. Весь этот «марксизм» – брентановский, зомбартовский или струвистский{63}. Позиция автора этой тирады есть именно позиция либерала в отличие от буржуазного демократа. Ибо либерал потому и либерал, что он не видит иного пути, мысли не допускает об ином пути буржуазного развития, кроме данного пути, т. е. руководимого землевладельцами, которые делают «уступки» буржуазии. Демократ потому и демократ, что он видит иной путь, борется за него, именно за путь, руководимый «народом», т. е. мелкой буржуазией, крестьянством и пролетариатом, но не видит буржуазности и этого пути. В «Итогах» ликвидаторской книги Маслов забыл все о двух путях буржуазного развития, о силе буржуазии американской (по-русски: вырастающей из крестьянства, на почве, революционным путем очищенной от помещичьего землевладения), о слабости буржуазии прусской (закабаленной «землевладельцами»), о том, что большевики никогда не говорили о «неизбежности» «диктатуры», а о необходимости ее для победы американского пути, забыл о том, что большевики выводили «диктатуру» не из слабости буржуазии, а из объективных, экономических условий, дающих возможность двоякого развития буржуазии. В теоретическом отношении приведенная тирада – сплошной комок путаницы (от которой отрекся сам Маслов во II томе «Аграрного вопроса»); в практически-политическом отношении эта тирада есть либерализм, есть идейная защита крайнего ликвидаторства.

Посмотрите теперь, как шаткость позиции по основному экономическому вопросу ведет к шаткости политических выводов. Вот цитата из статьи Мартова «Куда идти?» (№ 13 «Голоса Социал-Демократа»): «В современной России никто не может в данный момент определить, создадутся ли при новом политическом кризисе благоприятные объективные условия для коренной демократической революции; мы можем лишь наметить те конкретные условия, при наличности которых такая революция станет неизбежной. Пока история не решила этого вопроса так, как его решила для Германии в 1871 году, до тех пор социал-демократия не должна отказываться от задачи идти к неизбежному политическому кризису с своим революционным решением политической, аграрной и национальной проблемы (демократическая республика, конфискация поместного землевладения и полная свобода самоопределения). Но она должна именно идти к тому кризису, который окончательно решит вопрос о «германском» или «французском» завершении революции, а не стоять в ожидании пришествия кризиса».

Верно. Прекрасные слова, пересказывающие как раз резолюцию партийной конференции декабря 1908 г. Такая постановка вполне соответствует словам Маслова во втором томе «Аграрного вопроса» и тактике большевиков. Такая постановка отличается решительно от позиции, выраженной знаменитым восклицанием: «большевики на конференции декабря 1908 г. постановили переть туда, где были раз разбиты»{64}. «Идти со своим революционным решением аграрного вопроса» можно только с революционными слоями буржуазной демократии, т. е. только с крестьянством, а не с либералами, удовлетворяющимися «уступками землевладельцев». Идти к конфискации вместе с крестьянством – эта формулировка ничем кроме словесной разницы не отличается от положения: идти к диктатуре пролетариата и крестьянства. Но Мартов, в № 13 «Голоса» вплотную подвинувшийся к позиции нашей партии, не выдерживает этой позиции последовательно, сбиваясь постоянно к Потресову – Череванину как в ликвидаторской книге «Общественное движение», так и в том же самом № 13. Например, задачу момента он определяет в той же статье, как «борьбу за открытое рабочее движение, в том числе и за завоевание собственного (социал-демократической партии) открытого существования». Сказать так, значит сбиться на уступку ликвидаторам: мы хотим укрепления социал-демократической партии, использующей все легальные возможности и все случаи открытого выступления; ликвидаторы хотят обкарнания партии до рамок легального и открытого (при Столыпине) существования. Мы боремся за революционное свержение столыпинского самодержавия, пользуясь для такой борьбы всяким открытым выступлением, расширяя пролетарскую базу движения к такой цели. Ликвидаторы борются за открытое существование рабочего движения… при Столыпине. Слова Мартова о том, что мы обязаны бороться за республику и конфискацию земли, формулированы так, что исключают ликвидаторство; слова его о борьбе за открытое существование партии формулированы так, что не исключают ликвидаторства. В области политики тут та же неустойчивость, что у Маслова в области экономики[19].

У Мартынова в аграрной статье (№ 10–11) эта неустойчивость доходит до геркулесовых столпов. Мартынов пытается хлестко полемизировать с «Пролетарием», но у него выходит, благодаря неумению поставить вопрос, беспомощное и неуклюжее барахтанье. У «Пролетария», видите ли, выходит по Ткачеву: «Теперь или еще немножко, или никогда!»{65}. Это «выходит» и у Маслова и у Мартова, любезный т. Мартынов; это должно выйти у всякого марксиста, ибо речь идет не о социалистической революции (как у Ткачева), а об одном из двух методов завершения буржуазной. Подумайте-ка, т. Мартынов: могут ли марксисты вообще обязаться поддерживать конфискацию крупного землевладения или они обязаны это делать лишь «пока» («теперь или еще немножко» – или еще довольно долго, этого мы с вами не знаем) буржуазный строй окончательно не «утвердится»? Еще пример. Закон 9 ноября 1906 года{66} «посеял в деревне великую смуту, настоящую междоусобную войну, доходящую подчас до поножовщины», – говорит справедливо Мартынов. Вывод его: «в ближайшем будущем рассчитывать на сколько-нибудь единодушное и внушительное революционное выступление крестьянства, на крестьянское восстание, совершенно немыслимо ввиду этой междоусобицы». Противополагать восстание, т. е. гражданскую войну, «междоусобной войне», смешно, любезный тов. Мартынов, а вопрос о ближайшем будущем тут ни при чем, ибо речь идет не о практических директивах, а о линии всего аграрного развития. Еще пример. «Выделение из общины идет форсированным маршем». Верно. Вывод ваш?.. «Очевидно, что помещичья ломка будет совершаться с успехом и что в течение небольшого ряда лет, как раз в тех обширных районах России, где недавно еще аграрное движение принимало самые резкие формы, община будет разрушена, а вместе с ней исчезнет главное гнездо трудовической идеологии. Таким образом, одна из двух перспектив «Пролетария», именно «отрадная», – отпадает».

Не в общине дело, любезный т. Мартынов, ибо Крестьянский союз{67} в 1905 году и трудовики в 1906–1907 гг. требовали передачи земель не общинам, а отдельным лицам или свободным товариществам. Общину разрушает и столыпинская помещичья ломка старого землевладения и крестьянская ломка, т. е. конфискация для создания новых земельных распорядков. «Отрадная» перспектива «Пролетария» связана не с общиной и не с трудовичеством, как таковым, а с возможностью «американского» развития, создания свободного фермерства. Поэтому, говоря, что отрадная перспектива отпадает, и в то же время заявляя, что «лозунг экспроприации крупных землевладельцев не умрет», тов. Мартынов путает безбожно. Если «прусский» тип утвердится, то лозунг этот умрет, и марксисты скажут: мы сделали все возможное за более безболезненное развитие капитализма, нам остается теперь борьба за уничтожение самого капитализма. Если же этот лозунг не умрет, то значит будут налицо объективные условия для перевода «поезда» на американские «рельсы». И тогда марксисты сумеют, если не захотят превращаться в струвистов, за реакционно-«социалистической» фразеологией мелких буржуа, выражающей их субъективные взгляды, видеть объективно-реальную борьбу масс за лучшие условия капиталистического развития.

Резюмируем. Пусты споры о тактике, если они не опираются на ясный анализ экономических возможностей. Вопрос о прусском и американском типе аграрной эволюции России поставлен борьбой 1905–1907 годов, доказавшей его реальность. Столыпин делает еще один шаг вперед по прусскому пути, – было бы смешной боязнью горькой правды не видеть этого. Мы должны изжить своеобразный исторический этап на почве этого нового шага. Но не только смешным, а преступным было бы не видеть того, что пока Столыпин только запутал и обострил старое положение, не создав нового. Столыпин «ставит ставку на сильных» и просит «20 лет мира и покоя» для «реформирования» (читай: ограбления) России помещиками. Пролетариат должен ставить ставку на демократию, не преувеличивая ее сил, не ограничиваясь простым «упованием» на нее, а неуклонно развивая работу пропаганды, агитации, организации, поднимающую все силы демократии, – крестьянские массы в первую голову и больше всего, – зовущую их к союзу с передовым классом, к «диктатуре пролетариата и крестьянства» в целях полной демократической победы и обеспечения самых лучших условий наиболее быстрого и свободного развития капитализма. Отказ от этого выполнения пролетариатом его демократического долга неизбежно ведет к шатаниям, объективно играет только на руку контрреволюционным либералам вне рабочего движения и ликвидаторам внутри его.

«Пролетарий» № 50, 28 ноября (11 декабря) 1909 г.

Печатается по тексту газеты «Пролетарий»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.