Синергетика и Восток

Синергетика и Восток

Все Пути ведут к Одному.

Ицзин – древнекитайский философ

Т.П. Григорьева, доктор философских наук, главный научный сотрудник Института востоковедения РАН

С юбиляром Леонидом Медведко мы вместе, можно сказать, начинали в Московском институте востоковедения познание – он Ближнего, а я Дальнего Востока. Все прошедшие с тех пор более шестидесяти лет мы каждый на своем жизненном пути вели разные поиски общего Смысла в Слове и Деле. Поэтому материалы сборника близки и созвучны тому, над чем я думала, работая над своей книгой «Дао и Логос». Триединство понятий древнекитайской философии «Ян-Инь» с их «Великим пределом» («Тэй-цзи») по-новому воспринимаются в осознании их органической взаимосвязи, называемой современными учеными синергетикой.

Сознание живет своей особой жизнью, не забывая, впрочем, своего не всегда разумного носителя. Оно обязывает вникнуть в происходящее. Истек срок одномерного мышления: сознание было объявлено зауженным, «несчастным». Теперь сознание раскрыло свои возможности, являя Путь к Свободе, к постижению многомерного мира в его единстве. Сознание извечно и вездесуще, оно есть Любовь. Уже Достоевский назвал сознание любовью. Любовь – Бог, одухотворенные отношения, когда все братья – воплощение Единого. Все есть сознание, говорят буддисты. Его высшее проявление – Всезнание-Праджня недостижимо без Сострадания-Каруны. Нет Мудрости без Любви, и нет Любви без Мудрости.

Открывшееся в своей полноте Сознание, естественно, не могло не отразиться и в научной сфере: в появлении «науки о науке» – синергетики. Слава богу, что у основания русской школы синергетики стоял такой Человек, как Сергей Павлович Курдюмов, в семинаре которого мы вместе занимались с Леонидом. При прощании с нашим общим мэтром его недаром называли «совестью нации»[240]. Во всех его трудах звучало предупреждение о подстерегающей все человечество общей опасности. Сверхбыстрое развитие затрудняет возможность адаптации человека к среде. Оно же увеличивает угрозу сверхвзрыва. «В условиях неустойчивости системы малое воздействие может приводить к катастрофическим результатам, дальнейшим цепным реакциям, которые развиваются по своим законам и приводят в действие мощные энергии», – предупреждал Сергей Павлович в своей последней работе «Новые тенденции в научном мировоззрении».

Говоря о «золотом миллиарде», ученый считает, что он «сначала выделится, а потом упадет в силу большой неравновесности системы. Как будет происходить его падение – с чудовищными войнами или террористическими актами – это зависит от ученых, которые, возможно, найдут другие, более мягкие выходы из этого кризиса»[241]. Но если ученый не способен к полной самоотдаче, не дано ему сердечное знание, то и помощи не жди. Сергей Павлович обладал сердечным разумом, интуицией Целого и потому не уставал напоминать: любая ошибка в момент нарастающего напряжения, бифуркации, может закончиться катастрофой.

Само слово «синергетика» происходит от слова «синергия», со-энергетичность, соединение двух типов энергии: небесной и земной, Божественной и Человеческой, – двух планов Бытия. Их единство, как правило, упускалось из виду теми, кто определял движение мысли и склонен был признавать что-либо одно – или Небо, или Землю, или дух, или материю. Но если Свобода первична, конечная цель человеческого существования, – вне Свободы ничто состояться не может, – то противопоставление одного другому делает эту Свободу невозможной. Естественно, не свободу стихии, а свободу Разума, – условие самостояния человека. «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин., 8: 32). Значит, вне Истины нет Свободы. Истина же есть Целое.

Рассекая Целое на части, отходят от Истины, или от самих себя. Лишь немногим – мудрецам, пророкам – открывалось единство того и другого: закон Целого – единичного как Единого. «Бог привел все к единому порядку; этот порядок и делает из мира “единое целое” – universitas. Эту целостность человек “разрывает”, предпочтя ей, из личной гордости и личных симпатий, “одну часть”, “мнимое единство”; он, таким образом, ставит “часть” выше “целого”, достоинством, принадлежащим “целому”, он облекает “часть”» (Исповедь блаженного Августина, 3: 8).

Этим, в сущности, все сказано, но именно «часть» продолжала править миром, отдаляя его от Свободы. Время от времени интуиция Целого осеняла великие умы: «Мною движет глубокое чувство того, что все рождающееся в душе, будучи истечением единой силы, составляет одно большое целое и что все единичное, словно овеянное тою же силой, должно нести на себе признаки своей связи с этим целым»[242]. И В.И. Вернадский верил в целостность сущего, что требовало целостного знания, языка символа – в соответствии с «современной вселенскостью жизни».

Это были великие, но единичные умы. Новизна наступающей ситуации в том, что наступило время «положительного всеединства» («полной свободы составных частей в совершенном единстве целого» – по Вл. Соловьеву). Надо думать, изжила себя система тотального противостояния, силовой вариант истории, порождаемый дуализмом мышления. Кто новизну ситуации не принимает во внимание, остается вне Эволюции, за пределами Бытия. Есть нечто третье, основа духа и материи, – это Энергия, устремленная к Духу.

Отсюда интерес к Востоку, в частности, к древнекитайской традиции. Согласно этой традиции в основе духа и материи лежит энергия, которая постоянно видоизменяется. Все есть ци, вселенская энергия, она то сгущается и образует «вещи», то разрежается, переходит в чистую энергию. «Единое ци пронизывает все, поэтому мудрый ценит Единое» – говорит даосский мудрец Чжуанцзы. Изначальная энергия светоносна, извечна, подчиняется своим законам, призванным реализовать положительные потенции. Каждому витку истории соответствует свой тип энергии, или инь-ци (темное, холодное, мистическое начало; стремление к сжатию, покою); или ян-ци (светлое, теплое, творческое начало; стремление к движению, расширению).

В неправедной жизни людей изначально светлая энергия омрачается. Начинает преобладать один из двух видов энергии; но, теряя способность к равновесию, этот вид энергии начинает саморазрушаться. Как сказано в древнем тексте «Речи царств» («Го юй») по случаю землетрясения: «Чжоу стоит на краю гибели. Сами по себе небесные и земные ци нарушить порядка не могут. Если они преступили его, то только потому, что люди нарушили порядок. Когда Ян сокрыто и не может проявиться, когда Инь подавлено и рвется наружу, тогда происходят землетрясения. Вот и теперь три реки стали жертвой землетрясения в результате того, что Ян, утеряв свое место, подавило Инь. Потеряв свое место, Ян встало на место Инь, и течение рек не могло не нарушиться»[243].

Потрясения XX века свидетельствуют о том, что неразумные действия людей (особенно – политиков) нарушили равновесие Инь-Ян. Огненное Ян, отпав от Разума, превратилось в разрушительную стихию невиданного масштаба – в процессе войн и революций. К концу XX века низшее Ян (или энергия агрессивности) принимает форму национальных распрей, которые ни к чему хорошему не приводят, или телевизионного и физического террора. В этой ситуации не остается ничего другого, как вернуть сознанию способность противостоять стихийному разладу, освободить от панического страха перед реальностью.

Тем не менее о закону самоорганизации Эволюция переходит от разъединения к соединению: Запада и Востока, прошлого и настоящего, разума и чувства, веры и науки, религии и искусства. Естественно, Наука, если она жива, не может не отвечать на вызов Времени. Так появилась синергетика, принципиально отличная от классической науки, имевшей дело с линейными объектами – в соответствии с типом мышления. Противопоставив человека-субъек-та остальному миру, наука нарушила закон Целого, онтологическую Справедливость. Синергетика, которая имеет дело с нелинейными, открытыми системами, опирается не на волю человека (хотя без нее не обходится), а на волю Вселенной, сняв тем самым роковое противоречие между субъектом и объектом, наблюдателем и наблюдаемым – в духе целостного подхода, что переворачивает все бытующие до сих пор представления.

На буддийско-даосском Востоке этот подход называют Срединным Путем, что значит: следовать Пути мирового ритма. Истина в Центре (Чжун). Всяческие крайности, односторонность, ведут к гибели. «Центрированность (Чжун) – великий Корень Поднебесной. Равновесие (Хэ) – Путь Поднебесной» – сказано в древнекитайском трактате «Чжун юн» (Постоянства достигает тот, кто пребывает в Центре, 1, 2, 4)[244]. Равновесие-Хэ подразумевает неравновесное или пульсирующее состояние, соответствующее природному ритму, что обеспечивает устойчивость. Потому и называют Хэ совершенным Путем Поднебесной.

Не уничтожать одно во имя другого, скажем, прошлое во имя будущего: разрушать прошлое – значит не иметь будущего. Время едино, лишь на поверхности одно переходит в другое. Поэтому мудрец ценит Единое и следует Естественности (Цзыжань): не навязывает Природе своего образца, а берет ее за образец; не поучает Природу, а учится у нее. В синергетике это называется законом самоорганизации. У Лаоцзы: «Человек следует законам Земли. Земля – законам Неба. Небо следует Дао, а Дао – самому себе» («Цзыжань» можно перевести как «самоорганизуется») (Даодэцзин, 25).

Почему же ученые, философы, за некоторым исключением, с трудом воспринимают синергетику, выросшую из высокой традиции? Науку, которая обещает выход из ситуации распада, ориентирует на единение всех пар, то есть формирует целостное видение, столь необходимое для спасения? Что мешает уму воссоединить то, что предназначено друг другу, осознать неразрывность единого и многого? «Я нашел, что над моей изменчивой мыслью есть неизменная и вечная Истина», – говорит св. Августин в «Исповеди». А Лаоцзы в первой же строке Даодэцзина напоминает: «Явленное Дао не есть Постоянное Дао». Лаоцзы имеет в виду моральный Закон Вселенной – Дао, которое изначально, все предопределяет и ведет мир к Добру, к достижению небесного образца через очищение от страстей человеческих, о чем дальше и говорит Лаоцзы: «Кто не позволяет страстям овладевать собой, тот видит Истину».

Главное, чтобы не было чего-то одного: или Инь, или Ян. Янский грех – повсюду грех, и на Западе, и на Востоке, – можно смирить иньской мудростью, что и делал Сергей Павлович Курдюмов: ищет выход не только для физики, но и для нас, грешных, чтобы неуравновешенная энергия не перешла последнюю черту. Тогда уж будет необратимость, которая ведет вниз, прямо в ад кромешный. Чтобы этого не произошло, ученый не перестает повторять: «У человечества нет другого выхода, как ясно понимать механизм самоорганизации сложных систем и знать эволюционные правила запрета, чтобы обеспечить будущее человечеству».

Знание проявленного, феноменального мира не позволяет судить об истинных законах Бытия, правильно строить свои отношения, предвидеть наступающую мировую ситуацию, чтобы действовать в согласии с ней. Это и есть мудрость – видение всеобщих связей. В заботе о будущих поколениях древние мудрецы Китая, «совершенномудрые» создали Книгу Перемен (Ицзин), где расписали 64 ситуации мирового процесса и как человеку вести себя в каждой из них, чтобы не выпасть из Бытия, не прийти в противоречие с природным ритмом.

Греческая наука в большей степени доверяла видимому миру, опиралась на эмпирический опыт, то есть на явленное Дао, которое не есть Постоянное Дао, абсолютный Закон. Похоже, их не тревожило несоответствие феноменального мира истинно-сущему. Греки верили, что человеческий ум может не только познавать сущее, но и изменять мир по своему усмотрению. «Вместе все вещи были. Ум же их отделил и привел в порядок». И хотя для Анаксагора Ум-Нус божествен, человек у греков мало отличался от богов или боги от человека.

Иначе складывались отношение человека с миром на буддийско-даосском Востоке. Там источник сущего Небытие, полнота непроявленного мира, ибо все явленное временно, частично и в этом смысле недостоверно. «Все вещи в Поднебесной рождаются из Бытия, а Бытие рождается из Небытия» (Даодэцзин, 40). И это мало похоже на унаследованное отношение к Небытию, Ничто на Западе. Мне уже приходилось писать, что в одном случае Ничто внушало ужас, как абсолютный конец, исчезновение, как страшная бездна, в которой все исчезает. В лучшем случае – это инертная материя, нуждающаяся в участии Кормчего, или Нуса. На Востоке же Небытие – это потенция Света и Покоя, отрада просветленного ума. Это как бы добытие, а не послебытие, то, что над двойственностью, – Основа сущего, буддийская Пустота-Шунья.

Словом Шунья в Индии обозначали «Ноль», что принципиально отличается от понимания нуля, как и точки, в западной науке, следующей заветам Аристотеля: «Нелепо при этом считать пустотой точку: она должна быть местом, в котором имеется протяжение осязаемого тела» (Аристотель, Физика, 4, 7). Для Аристотеля точка – «начало линии», а не сжатая Вселенная. Неудивительно, что на Западе, имея точку отсчета, возобладало линейное мышление, которому, однако, предназначено было перейти к «голографическому» своим путем – через освоение науки и техники, через ЭВМ, о чем уже в 1980-х годах писали ученые.

С одной стороны, эмпирическая действительность не дает представления об истинно-сущем, ибо все дефиниции иллюзорны, – говорят буддисты. С другой нирвана и есть сансара, эмпирическое бытие, – они недвойственны – говорят буддисты Махаяны не только школы Срединного Пути (Мадхьямика). Явленное Дао не есть Постоянное Дао, но они одного происхождения, напоминает Лаоцзы, соотносятся как внутреннее и внешнее, глубинное и поверхностное. Но одно не понять без другого: вечное без временного и временное без вечного. Взгляд на сущее как не-сущее определил принцип недвойственности, непротиворечивости, непротивопоставления одного другому, ибо в своей основе все Едино. В их языке отсутствует само понятие «противоположности». Говоря словами третьего патриарха чань (япон. Дзэн) Сэн Цаня: «Нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего… Одно во всем, и все в одном» («Доверяющее сердце»). Все беспрепятственно сообщается между собой. Пребывая в Пустоте, не имея помех в виде установок ума, все становится самим собой, проявляет свою природу. «Совершенный путь, – продолжает Сэн Цань, – подобен бездне, где нет недостатка и нет избытка. Лишь оттого, что выбираем, предпочитаем, теряем его. Не привязывайтесь ни к чему внешнему и не живите во внутренней пустоте. Когда ум покоится в единстве вещей, двойственность сама собой исчезает».

Одних бездна соединяет с Небом, других – разъединяет с Богом. «В Христовой Церкви ты найдешь бездну, найдешь и горы: найдешь малое число хороших людей – ведь гор тоже мало – бездна же широка: она означает множество худо живущих» (св. Августин. На псалмы, 3, 5, 10). И в «Исповеди»: «бездна призывает бездну» (XIII, 13, 14). Сергей Хоружий комментирует вековую «Ситуацию»: «Христианская онтология имеет в своей основе универсальную модель реальности – модель онтологического расщепления, где существуют два горизонта бытия: подлинное и совершенное бытие (Абсолютное, Бог) и бытие, в том или ином смысле несовершенное, недостаточное, ущербное; между ними – различие сущностей или природ, онтологическая дистанция, бездна»[245].

Можно говорить о коренном различии в понимании Изначального, вследствие чего в душах одних зародился страх перед бездной Ничто, в душах других – полное доверие, стремление уподобиться Ничто или Целому, где нет различий и предпочтений, где все Едино и ждет своего часа, ждет участия человека. В одном случае дуальная, в другом – недуальная модель мира, которые обусловили соответствующий тип мышления, психологии, логики, исторического ритма.

Итак, тип европейской цивилизации предопределен дуальной моделью мира: логика Аристотеля вплоть до XX века идентифицировалась с логикой вообще. Он же уверял: «Невозможно, чтобы одно и то же в одно и то же время было и не было присуще одному и тому же в одном и том же отношении… это, конечно, самое достоверное из всех начал» (Аристотель. Метафизика, 3, 3). И сравните с Ланкаватара-сутрой, где Будда говорит ученику: «И все же, Махамати, что же значит “недуальность”? Это значит, что свет и тень, длинный и короткий, черное и белое – суть относительные названия, Махамати, они едины, как нирвана и сансара. Все вещи нераздельны, одного нет без другого».

Живучесть логики аристотелевского типа имеет свои причины. Мир делится на субъект и объект, чтобы субъект мог пользоваться объектом по своему усмотрению. Раздвоение, таким образом, установило отношение господства подчинения, существования одного за счет другого, что делало Свободу невозможной в принципе, ибо

Свобода есть Целое и доступна лишь целостному уму. Целостный ум не сражается, ибо ни в чем не испытывает нужду. Греки (достаточно вспомнить «Политику» Аристотеля) положили начало «борьбе» как способу существования. Мудрейший из философов Гераклит признает: «Следует знать, что борьба всеобща, что справедливость в распре, что все рождается в распре и по необходимости». А Лаоцзы скажет: «Дао совершенномудрого – это деяние без борьбы», «Он не борется, благодаря чему он в мире непобедим» (Даодэцзин, 81, 66).

Но есть, видимо, и другая причина, которую можно назвать Божьим Промыслом. Раздвоение на каком-то этапе было необходимо. Иначе не появилась бы Наука, которая имеет дело с объектами, не развилась бы динамичная цивилизация, предоставившая в распоряжение людей технику. Лишь бы цель и средство не поменялись местами: вели бы к цивилизованной жизни, а не к «цивилизованному варварству». На это и надеялся тот же Гераклит: «Не понимают, как расходящееся с самим собой приходит в согласие, самовосстанавли-вающуюся гармонию лука и лиры». Собственно, интуиция древних претворяется современной наукой с ее идеей самоорганизации и Великого Единения, но вел к ней тернистый путь.

Пророки предупреждали о неминуемом возмездии за ложные дела, что не смущало умы, жаждущие благ земных. Логика обусловила смену одного другим, – от мифа перешли к Логосу (как будто можно перейти от извечного). И Логос сузился до логики, теряя целостность. Слово, которое «было в начале» и было Богом, сжалось до оболочки слов, которые утратили свою божественную силу. Из века в век эта тенденция – от великого к малому – предопределяла ход событий. Массовое сознание менее всего радело о расширении внутреннего бытия. «В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал» (Ин., 12: 46).

Так продолжалось, пока не пришло разочарование в самом превратно понятом «прогрессе», не давшем человеку того, ради чего он явился в этот мир. Все говорило о духовном кризисе, религиозные конфликты в том числе. Наступило всеобщее разочарование, «великое отрицание», эпоха нигилизма. Возникает движение «антикультуры», антисциентизм, сомнение в нужности самой науки, механической цивилизации, не сделавших человека счастливее. Это не могло не вызвать коренных перемен в сознании, а стало быть, и в науке, в духовной сфере. О нравственном законе как основе человеческого существования напоминали новые пророки, ратующие за жизнь без насилия, достойную человека: Т. Карлейль, Г. Торо, Р. Эмерсон, Л. Толстой, А. Швейцер, Ганди.

Это уже не единичные мудрецы, а духовное сообщество, противостоящее общему потоку. И об этом сокрушался Эмерсон: «Общество не любит правды и творчества, оно предпочитает им ничего не значащие слова и условности. Большинство людей придумали ту или иную повязку себе на глаза и накрепко привязались к какой-нибудь группе». Но есть выход: «Поднимаясь над страстями, душа созерцает целостность и вековечную причинную связанность, постигает независимость Истины и Блага, и в нее вселяется успокоение, ибо она уверяется, что все идет хорошо». В чем же причина, что «Ось зрения, – по Эмерсону, – не совпадает с осью вещей, и поэтому последние выглядят не прозрачными, но непроницаемыми. Причина того, что миру недостает единства, что он лежит в развалинах и нагромождениях, состоит в утрате человеком единства с самим собой»[246].

Мне уже приходилось писать, что Запад не знает Великого Предела (кит. Тайцзи), регулирующего вселенские энергии, направляя сущее к наилучшему порядку: доходя до какой-то точки, явление как бы начинает обратный путь, чтобы не впасть в односторонность. «Великое Дао – оно в бесконечном движении не достигает Предела. Не достигая Предела, возвращается к истоку» (Даодэцзин, 25). В эмпирическом мире все движется «туда-обратно» (шунь-ни), – пульсирует, подобно вдоху-выдоху, приливу-отливу. «Изменения есть образ движения туда-обратно», – сказано в древнем комментарии к Ицзину «Сицычжуань» (1, 9). Само движение двуедино (по принципу электрического тока), двигаясь туда-сюда по горизонтали, восходит одновременно по вертикальной оси двойной спирали: «То Инь, то Ян и есть Дао. Следуя этому, идут к Добру» («Сицычжуань»). Поворот назад не есть катастрофа («ни» близко понятию «хаоса» в синергетике, момент перестройки), а есть необходимая фаза развития, чтобы одностороннее движение не привело к самоистреблению. Одно прибывает, другое убывает, чтобы могло пульсировать целое на уровне макро– и микромира, от клетки до галактики. Недаром к учению о взаимодействующих Инь-Ян столь велик интерес ученых. Физики сравнивают его с волновой теорией. Нильс Бор сделал модель Инь-Ян своей эмблемой, дополнив латинским изречением – «противоположности дополняют друг друга». Осознание недвойственности, непротиворечивости сущего позволило ученому открыть квантовую природу мышления.

Инь-Ян не противоположности, ибо присутствуют друг в друге. Сейчас часто используют эту модель: два полуизогнутых полушария в одном круге, наподобие зародыша. На темной, иньской половине – светлая точка Ян, на светлой, янской половине – темная точка Инь. Они взаимопроницаемы: в Инь есть потенция Ян, в Ян есть потенция Инь. Собственно, пульсация Инь-Ян не есть цель, а есть Путь к цели. Цель же – достижение абсолютного Покоя, Постоянства, – по Лаоцзы: «Достигни предельной Пустоты, утвердись в Покое, и все вещи будут сами собой чередоваться, останется лишь созерцать их возвращение. Хотя вещей неисчислимое множество, все они возвращаются к своему истоку. Возвращение к истоку назову Покоем. Это значит – возвращение к велению Неба» (Даодэцзин, 16). И продолжает: «Поэтому мудрец пребывает в Постоянстве, делает добро, спасает людей. Пребывая в Постоянстве и делая добро, спасает все существа, не отбрасывает их. Это и называется быть Просветленным» (Даодэцзин, 27).

Иначе говоря, цель – достижение внутренней невозмутимости, преодоление колебаний, волнения дхарм, – сказали бы буддисты. Это делает человека абсолютно независимым от превратностей жизни, истинно свободным. Потому комментаторы Даодэцзина, говоря о Даочеловеке, о великом Дэ, воплощении великого Дао, вместо иероглифов «шунь-ни» (туда-сюда) пишут «суй-шунь», что значит полное слияние с Дао, пребывание в истинном Покое. Внешнее движение при внутренней невозмутимости обретает максимальную силу воздействия. Потому Лаоцзы и говорит: «Покой есть главное в движении»; изменчивое подчиняется закону Неизменного.

Но к этому же состоянию успокоения ума ради соединения с Божественной энергией устремлены усилия христианских подвижников: «Ум в особом акте синтеза мыслит все сразу» (иером. Софроний). Только на Востоке не назовут это «синтезом», не зная «анализа», а назовут «анатманом» – «нея», самозабвением себя внешнего ради пробуждения внутреннего Я. Назовут «неумствованием»: когда замолкает малое, вторичное «я», эго, тогда говорит истинный человек. На буддийском Востоке назовут это Просветленностью, в христианском мире – Благодатью, но суть одна – освобождение от вторичного, неистинного «я». С. Хоружий приводит мнение современного греческого богословаХ. Яннараса: «Спасение… не юридическое оправдание поступков. Греческий термин… означает: я становлюсь Целостным, я достигаю полноты своего существования» («Синергия», с. 58). (Но то же самое можно сказать о Дао-человеке и о Богочеловеке.) Вывод Яннараса логически вытекает из осмысления порога Ничто, бездонного молчания как высшего момента в восточной апофатике, в отличие от западной негативной теологии, которая отождествляет Ничто с полным неприятием, отрицанием бытия.

Вспомним, что Лейбниц пришел к мысли о «предустановленной гармонии», осознав целостность мира через целостность, завершенность ее индивидуальных сущностей, монад, – «вечной части нашей нравственной природы». Каждая монада реализует заложенную в ней программу, и это не противоречит китайскому пониманию внутренней формы – «ли», или идее о мгновенных проявлениях в единичном вечного Дао, морального закона Вселенной, который обойти невозможно, а главное – не нужно, ибо он ведет к Благу. Вспомним мысль Гумбольдта: «в индивидуальности заключена тайна всего бытия», или «Объективная истина проистекает от полноты сил субъективно индивидуального».

Разделение мира на субъект и объект приводит к тому же, к Целому, когда субъект достигает совершенства и уже не может противостоять объекту. Само по себе пропадает отношение к объекту как к чему-то второстепенному, подневольному, пропадает сам объект как противоречащий природе Целого. И получается, что, действительно, и противоположные в чем-то Пути ведут к Одному по мере своего завершения. Это и делает неизбежной встречу Запада и Востока. Но эта Встреча не могла бы состояться, если бы одно уподобилось другому.

Время подтверждает, что, действительно, на половине Ян (Запад) присутствует иньская точка, которая способна то расширяться, то сужаться, и, наоборот, на иньской половине (Восток) не исчезала янская точка, которая также могла то расширяться, то сужаться, но не могла исчезнуть совсем. Значит, неизбежна их Встреча, Запада и Востока (как неизбежна встреча непараллельных прямых в бесконечности). «Запад и Восток есть в каждой вещи». И можно дополнить слова Гегеля: «Запад и Восток есть в каждом человеке». Пусть окружными путями, но и Запад не мог миновать Великого Предела (Ахиллес догнал черепаху). Не потому ли, что Великий Предел есть закон Бытия, – Равновесие Инь-Ян. И человеку предстоит понять этот Закон и действовать в согласии с ним. В наше время уже немало признаков открытости сознания: «Проходит лик мира сего». Проходит и момент «остановки», конца «эпохи». Гуссерль для того и отвергал стереотипы, чтобы иметь паузу, дать возможность эйдосу самопроявиться. Предлагал довериться тому, что японский философ XX века Нисида Китаро назвал «чистым опытом», без каких-либо спекуляций, – логикой Небытия, абсолютной непредвзятости – Путь к Истине.

Переживаемые наукой перемены, встреча логики-интуиции, меняют отношение к сущему. Наука приобретает универсальный характер. Может быть, впервые ученые, преодолевая научный эгоцентризм, задумали понять Природу, исходя из нее самой, а не из своих представлений о ней. Проблема Бытия актуализируется, предопределяя методику познания в философии, в физико-математических науках. Действительно, можно сказать, что развитый ум прошел этап «остановки» и вновь расширяется «иньская точка» или интуитивное знание. Срабатывает принцип «разрастания малого» в нелинейной среде. «Создается новая своеобразная методика проникновения в неизвестное, которая оправдывается успехом, но которую образно (моделью) мы не можем себе представить». (Кстати, и это препятствие преодолевается школой Курдюмова благодаря нелинейному мышлению). Могут возникать разные структуры, выступающие в качестве аттракторов, целей развития. Цели развития, конечные наиболее устойчивые ее состояния, уже заложены потенциально в нелинейных свойствах Среды.

«Понятие “нелинейность” начинает использоваться все более широко, приобретает мировоззренческий смысл»[247]. Само рождение синергетики свидетельствует о том, что происходит не столько смена парадигмы, что бывало и раньше, сколько смена вектора сознания. Оно тяготеет к необратимости, движению по вертикальной оси, от Земли к Небу. Одно движение по горизонтали, туда-сюда, естественно, не меняет качества жизни, – количественное накопление того же. «Путь вверх и вниз один и тот же» – по Гераклиту, что обусловлено восприятием Космоса, как замкнутого, конечного, в отличие от китайцев, признававших беспредельность и открытость Вселенной, восхождение к совершенству. Все само по себе движется к высшему Благу. Греки, можно сказать, шли от Земли-Геи; китайцы – от Неба, его божественного веления. Вертикальная ось извечна: «Колесо движется, потому что ось неподвижна», – говорят даосы. Это близко тому, что в синергетике называется законом необратимости.

Меняется, таким образом, система взглядов и представление о самой Эволюции, которая обретает целевую установку к Духу, к расширению внутреннего бытия личности. Высвобождение индивидуальных сущностей предполагает их «локализацию», «прерывность», то есть переосмыслению идеи «прогресса», как однолинейного движения по горизонтали. До сих пор История двигалась от соединения к разъединению и наоборот, – вслед за сознанием, в котором, как и в науке, доминировало что-нибудь одно: или идея Единого, или идея многого. На это обратил внимание А. Пуанкаре: «…наука всегда обречена периодически переходить от атомизма к непрерывности, от механицизма к динамизму и обратно и почему эти колебания никогда не прекратятся… в какой же фазе колебания мы находимся теперь, хотя мы и уверены, что через некоторое время окажемся в противоположной фазе.

И вот я, не колеблясь, утверждаю, что в данный момент мы продвигаемся в сторону атомизма, а механицизм преображается, уточняется»[248]. И так оно и было, как двадцать пять веков назад увидел Эмпедокл в мистическом прозрении:

То, Любовью влекомые, сходятся в стройный порядок,

То Враждой ненавистной вновь гонятся врозь друг от друга,

Чтобы в единое целое снова затем погрузиться.

Так, поскольку единство рождается без перерыва

В множества недрах, а множество вновь прорастает в единстве,

Вечно они возникают, и нет у них стойкого века.

Но поскольку обмен сей никак прекратиться не в силах,

Вечно постольку они существуют в недвижимом круге.

(О природе)

Ну а в древнем комментарии к Ицзину сказано: «К чему Поднебесной размышления? Все, что расходится, возвращается к Единому. Солнце заходит, луна восходит. Солнце и луна действуют друг на друга, и рождается Свет. Холод уходит, тепло приходит, тепло уходит, холод приходит; тепло и холод действуют друг на друга, и год завершается. Что уходит, искривляется, что приходит, выпрямляется. Кривое и прямое действуют друг на друга, и приносят пользу… Кто следует Справедливости, приобщается к Духу, у того все свершается. Он успокаивает свою душу и достигает высшего Добра».

Уникальность наступившей ситуации в осознании одновременности того и другого: то, что на материальном, земном уровне разрозненно, то на духовном, небесном Едино. Недаром идея прорыва, «прерывности» привлекала внимание русской мысли уже в начале века. Вспомним чаяния Павла Флоренского: «С началом текущего века научное понимание претерпело сдвиг, равного которому не найти, кажется, на всем протяжении человеческой истории. Эти два признака суть прерывность и форма… Непрерывность изменений имеет предпосылкою отсутствие формы: такое явление не стянуть в одну сущность изнутри. Эволюционизм, как учение о непрерывности, существенно подразумевает и отрицание формы, а следовательно, индивидуальности явлений» («Пифагоровы числа»).

И это была тенденция, вызванная предчувствием Свободы, которая имманентна Бытию, но которая невозможна без индивидуализации, завершенности каждой сущности и, естественно, самого человека. Спасая себя, спасаешь всех. В 1906 году японский литератор Окакура Какудзо писал в «Книге о чае» : «XIX век с его идеей эволюции приучил нас думать о человечестве, не думая о человеке. Коллекционер усердно собирает образцы, чтобы представить период или школу, забывая о том, что одно прекрасное произведение искусства может научить нас больше, чем многочисленные примеры посредственной работы целого периода или школы»[249].

Происходит переход от искусственных построений к целостному подходу, естественной самоорганизации сущего. «Часть» по определению не может быть свободной. «Два» предстает как «одно» или целое, которое сообразуется с небесным замыслом: индивидуализации Единого и универсализации единичного. Происходит переход от внешнего к внутреннему, от количественного критерия к качественному. По убеждению Пуанкаре, «всякое событие, сколь бы оно ни было незначительно, имеет свою причину, и бесконечно мощный дух, беспредельно осведомленный в законах природы, мог бы его предвидеть с начала веков».

И действительно, Будда «предвидел», что причина и следствие так же недвойственны и всякое событие имеет свою причину или каждая причина порождает свой «плод» (япон. инга, что переводят иногда как карма: «что посеешь, то и пожнешь», и не было такого случая, чтобы этот закон не сработал). Сама причина при синергетическом мышлении перемещается из внешней сферы во внутреннюю, ее ищут не в механическом воздействии, а в саморазвертывании внутренней формы, имманентной сущему. Если причина внутри, то невозможен прежний детерминизм, нельзя предугадать ход событий, можно лишь довериться ему, продумать пути самоорганизации и выбрать оптимальный аттрактор. В этом смысле наука допускает вмешательство в природные процессы: угадать правильный аттрактор, как бы подыгрывая Природе, готовой служить человеку, если он послужит ей или начнет почтительно к ней относиться (что нужно самому человеку: Природа может без него обойтись, а человек без Природы – не может).

Вспомним, еще Гегель был уверен, что в природе все бесконечно повторяется и лишь дух восходит. Против «отвлеченного знания» выступила русская мысль, объявив «Борьбу за Логос», как это сделал Вл. Эрн: «Нужно осознать мысль в Природе и Природу в мысли. Вернуться к Природе, как сущему… Осознать ее как самостоятельно сущее». И дальше: «…осознавая Природу как сущее и выходя тем самым из плоскостного понимания мира, свойственного рационализму, мы не доходим еще до самого корня мысли… он там, где лежит творческая причина самой природы… в том божественном Логосе, которым сотворено все существующее»[250].

Что уж говорить о таком явлении, как русский космизм. Каждый атом – живой, и вся Вселенная пульсирует, как живое существо, очищая и высветляя космическое пространство, одухотворяя материю. «В этом бесконечном числе разной величины подъемов и падений сказывается биение общемирового пульса, великая динамика природы, различные части которой созвучно резонируют одна с другой»[251]. И в этом суть синергетики: то, что считалось мертвым, становится живым, а живое требует к себе особого отношения. Отсюда смещение доминанты: не столько наблюдение над внешним объектом, сколько сосредоточенность на внутренней форме, на тонком мире, на том сущностном, что невидимо присутствует, что греки называли «эйдосом», а китайцы – «ли». То есть научное знание расширяется до сферы духовного знания и значение этого трудно переоценить.

Итак, согласно китайским учениям, «ли» – внутренняя форма, внутренняя структура, определяющая природу вещи, – является ее центром, душой. Присутствие души и делает вещь-явление целостной, неповторимой, – индивидуализирует сущее. Процесс индивидуализации, как уже говорилось, отличает наступающую фазу Эволюции. Происходит взаимовстреча половин на всех уровнях: Неба-Земли, Духа-Материи, Чувства-Разума, Человека-Природы, – или обожание сущего. Человек встречается с самим собой, со своей забытой сущностью, не в общепринятом смысле, а в истинном: с той, без которой он не может состояться как Человек. Н. Бор называл это встречей «актера и зрителя»: «…вся система понятий классической физики… основана на некоторой предпосылке… что можно отделить поведение материальных объектов от вопроса об их наблюдении… Мы должны обратиться к совсем другим областям науки, например к психологии или даже к особого рода философским проблемам, с которыми уже столкнулись такие мыслители, как Будда и Лаоузы, когда пытались согласовать наше положение как зрителей и как действующих лиц в великой драме существования»[252].

Мысль датского физика (и не менее губокого философа) есть проявление все той же потребности – соединения разрозненного, субъекта и объекта, чтобы предотвратить распад мировой субстанции. Обретая целостность, каждая сущность обретает Свободу. Обретая Свободу, не посягает на свободу другого, сосуществует со всеми неслиянно и нераздельно. Это высший тип единства, когда каждый сохраняет свою индивидуальность, – единство в духе. Оно вряд ли доступно вычислению, логическому обоснованию, но доступно интуиции.

Значит, и логика обретает свою утерянную половину, ту, которая позволяла древним прозревать высшую Истину. Ее можно разве что возлюбить, понять, сопереживая (войдя в один темпомир, где сосуществуют структуры разного возраста, – скажут синергетики). Может быть, это и есть неуловимая «любовь» (или жэнь) Конфуция: иероглиф, состоящий из «человека» и «двойки»: человек призван соединять сущее, не посягая на его природу. А японский поэт скажет: чтобы нарисовать сосну, надо стать сосной, почувствовать ее душу, биение ее сердца, прийти с ним в созвучие.

Внимание теперь привлекает не предмет, статичный, неподвижный, а то, что с ним происходит, – процесс, движение энергии. Сама Энергия едина, потому важно понять, какую форму она в данный момент принимает и куда направится в следующий, – что можно ждать от ее нового воплощения. Так, не ограничиваясь вторичными, видимыми признаками, можно узнать не относительную, а абсолютную истину, – увидеть вещь в ее подлинности, в ее Таковости, – говорят буддисты. Если причина внутри явления, то меняется отношение к внешнему миру, он, собственно, перестает быть внешним. Человек чувствует свою причастность, единосущность с ним. Не человек и мир, а мир в человеке и человек в мире, – они родственны. Зависимость – не от произвола субъекта и не от механической причины, а от высшего Закона, который направляет сущее к Благу. При этом каждая вещь следует своему предназначению, своему ли. Все само по себе, и все едино в Духе.

Получается, что мир подобен не моноцентрической модели, тем более – не антропоцентрической, а полицентрической или «сингулярной» (по выражению Бердяева). Это значит, что центр везде, в каждой точке. И сама эта точка не нуждается в опоре, ибо связана с высшим Бытием, – есть целое, микромир. Всякое же целое открыто другому целому, едино с ним в высшем смысле. В незаконченном «Словаре символов» Павла Флоренского «точка» определяется как символ единого: пустота и полнота, свет и тьма, единица и нуль, мир видимый и невидимый одновременно. (Естественно, такой «Словарь», указующий на Свободу, как смысл и цель Бытия, не мог в те годы появиться, а его автор не лишиться жизни.)

Собственно, точка – коррелят Небытия, вспышка Вакуума, который теперь переосмысляется на восточный лад, как полнота непроявленного мира, потенциальное бытие неисчерпаемых возможностей. Это и свертывание энергий Инь-Ян в Великом Пределе – Тайцзи, чтобы в полном покое обновиться. На Востоке представление об изначальности Небытия, у которого нет точки отсчета, и не могло привести к дискуссии, к последовательному причинно-следственному ряду: все здесь и теперь. Точка – мгновенное проявление Единого, соединяет Небо и Землю. Каждая из них – центр Бытия. Сколько точек, столько и сущностей, несцепленных линией, свободных, способных проявить себя неожиданным образом («неожиданным», случайным, если смотреть снизу, где незаметна жизнь Целого). Каждая из них свободно соединяется с Абсолютом, что и позволяет этим точкам не распадаться, не впадать в дурное множество, как это происходит, когда обрывается связь с Высшим, как его ни назови. В Аватамсака-Сутре мир предстает как бескрайняя сеть Индры, украшенная драгоценными камнями, которые блестят при восходе солнца так, что каждая драгоценность отражает все остальные.

А буддийский монах Фа-цань (643-712) скажет: «Когда один представляет всех, каждый индивид, соответственно, есть центр Вселенной. Когда индивид А – господин, все остальные индивиды и природа, т.е. весь мир – его вассалы. В то же время А – вассал по отношению к Б и С.?…каждый индивид одновременно и господин и вассал… Один идентичен многим, многие идентичны одному. Мир творится каждым существом. Индивидуум и мир взаимно создают друг друга. Но если многие соединяются в одном, значит, каждый индивид есть центр Вселенной»[253]. В Дзэн эта мысль звучит как «Одно во всем, и все в Одном».

Преодоление линейности и закрытости, которых и нет в природе, ведет от схемы к жизни, от объекта, которым можно распоряжаться по своему усмотрению – препарировать, разъединять, соединять («правильно мыслить, – по Аристотелю, – значит разделять разделяемое и соединять соединяемое») к его единству с субъектом. Все резонирует друг на друга: в одном месте тронешь, в другом – отзовется. Ощущение Всеединства пробуждает Совесть в человеке. Субъект соединяется с объектом, наблюдатель с наблюдаемым, и все меняется. Физико-математическая наука приобщается к онтологической Справедливости.

Кажется, Эйлеру принадлежит мысль: «Даже в области физики материальное отступает перед духовным». А Эмерсон более века назад скажет: «Аксиомы физики выражают на ином языке этические законы» («Природа»). Наука становится нравственной, к чему до сих пор она относилась более, чем спокойно, полагая, что всякое субъективное вмешательство, даже из высших соображений, помешает ее объективности. Преодоление двойственности, увековеченного стремления разделять и властвовать, требует немалых усилий. В свое время Шеллинг в лекциях по «Философии языка и слова» сетовал, что «внутренняя двойственность» столь «укоренена в нашем сознании, что, даже когда мы наедине с собой или думаем, что мы наедине, мы все же неизменно мыслим как бы вдвоем и обнаруживаем это в своем мышлении и должны признать наше сокровенное глубочайшее бытие по существу своему драматическим».

В религиозной практике исихазма нет места этому драматическому противоречию: в молитвенном состоянии, в божественном безмолвии происходит встреча энергий, стяжание благодати. «Когда соединение сформировалось, деятельным началом в нем является только энергия, Божественная благодать. Лишь она действует. Но она может действовать лишь в человеке, может выражать, выявлять себя в наличном бытии лишь его действиями – и дело энергий человека, если угодно, самоустраниться: дать благодати вселиться и действовать в человеке. Человек должен стать открытым, “прозрачным” для благодати» («Синергия», с. 109).

Это напоминает буддийский идеал анатмана – «не-я»: чтобы стать собой, узреть себя истинного, светлую природу Будды, нужно забыть себя внешнего, свое эго. Если твое сознание проснулось, то увидишь иллюзорность того, что ценил в прежней жизни. Нисида Китаро, дзэнскому философу, открылось в опыте, что «Наше истинное Я есть изначальная субстанция Вселенной. Когда мы узнаем себя подлинного, мы не только воссоединяемся со всем человечеством, но становимся едины с изначальным универсумом, воссоединяемся в духе с Божественным Разумом». Претворяется дзэнское ощущение «Одного во всем, и всего в Одном», или всеобщий закон: Истина открывается лишь забывшему о себе, преодолевшему свои пристрастия.

Таков Путь спасения в буддизме и в христианстве, и даже в современной науке. Значит, сколько ни кружит человечество, рано или поздно приходит к тому же – к ощущению Всеединого. Но это потребовало признания не линейного, а многомерного мирового порядка, не закрытого, конечного, а открытого, бесконечного, где все существует одновременно. Это доступно лишь целостному уму.

Восточные мудрецы не упрощали лик Вселенной, но верили в его проницаемость, если ум, отпущенный на свободу, может соприкасаться с миром непосредственно, прямо. В созерцательном состоянии раскрывается «цветок Истины», все озаряется изначальным Светом, когда ум пробужден. Преодоление двойственности можно понимать и как искупление первородного греха богоотступничества – отпадения от Единого. А можно понимать как изменение «оси сознания», которая приходит в соответствие с «осью вещей» (по Эмерсону). Уже принцип дополнительности Н. Бора открыл совместимость казавшегося несовместимым: волна и корпускула одновременные свойства света, а по сути – универсальный закон «как бы двойного бытия». Все одновременно едино, волнообразно, бесконечно, и все – индивидуально, точечно, мгновенно.

Некоторые школы буддизма считают, что кшана – мельчайшая частица времени – и есть единственная реальность. Ю.Н. Рерих, говоря о буддизме Махаяны, акцентирует внимание на наличии двух структурообразующих начал: прерывность и непрерывность, точечное (корпускулярное) и линейное (волновое). Они комплиментарны, присущи одному и тому же. Сознание – это мгновенное проявление океана бессознательного, притом что в каждом моменте присутствует весь временной ряд – прошлое, настоящее, будущее. Каждое мгновение (кшана) есть сжатая Вселенная и сжатая Вечность: время и пространство так же недуальны, присутствуют друг в друге.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.