Глава 2 Развитие научных подходов к публикации источников

Глава 2

Развитие научных подходов к публикации источников

Публикация источников для решения собственно научных задач ознаменовала появление археографии как вспомогательной исторической дисциплины. Так, В. Н. Татищев подготовил первые научные публикации Русской Правды и Судебника 1550 г. В дальнейшем публикациями исторических источников активно занимались Академия наук, Общество истории и древностей российских при Московском университете, Комиссия печатания государственных грамот и договоров, Археографическая комиссия, Русское историческое общество, отдельные специалисты-историки.

В XVIII–XIX вв. сложилось расширительное понимание археографии. Под таковой стали подразумевать не только и не столько публикацию, но и поиск, собирание и описание письменных источников. В таком широком смысле термин «археография» вошел в название Археографической экспедиции Императорской академии наук (1829–1834), затем – аналогичных экспедиций ряда университетов и музеев, Археографической комиссии (с 1834 г. при Министерстве народного просвещения, в дальнейшем в качестве самостоятельного научного учреждения, в 1922–1926 при РАН, с 1956 г. при Отделении истории АН СССР) и ряда аналогичных по уставным функциям структур в столицах и на периферии (Киевская, Виленская, Кавказская археографические комиссии). Уже в XX в. широта и разнородность задач археографии потребовали осмысления структуры этой дисциплины. Стали выделять полевую археографию (практическая деятельность по поиску документов «в поле», т. е. у населения той или иной территории, в провинциальных архивохранилищах), камеральную археографию (описание письменных источников, составление перечней, описей) и собственно археографию, для которой, чтобы отличать ее от вышеназванных, был введен термин «эдиционная археография». Сейчас такое членение археографии не представляется особенно удачным. Задачи, стоящие перед полевой и камеральной археографией, либо исключительно практические, либо совпадают с задачами архивной эвристики и архивоведения. Вычленение из археографии полевой и камеральной потребовало введения непереводимого на европейские языки понятия «эдиционная» – такое определение для европейских понятий ?dition, Editionskunde становится тавтологичным.

Для этого этапа развития археографии характерен подход к источнику как к своего рода резервуару для извлечения фактов, необходимых для историописания. Это диктовало внимание к событийной канве, представленной в публикуемых источниках, и равнодушие к иным их свойствам. Отсюда отличительная черта археографии XVIII–XIX вв. – модернизация графики и грамматического строя публикуемых источников.

Потребовался определенный уровень развития филологии, источниковедения, текстологии, вспомогательных исторических дисциплин, чтобы эти отрасли знания начали задавать свои собственные вопросы источнику, а значит – предъявлять свои собственные требования к его публикации.

Уже в самом конце XIX в. в интересной (и крайне нелицеприятной[798]) дискуссии между А. И. Юшковым[799] и Н. П. Лихачевым[800] были подняты вопросы об отборе источников для публикации, необходимости и степени вмешательства археографа в текст публикуемого источника, способе обозначения такого вмешательства и т. д.

С конца 1940?х годов и до конца XX в. развитие археографии все больше диктовалось потребностями источниковедения, что повысило интерес публикаторов к внешней стороне рукописи. В основу разрабатываемых археографических принципов легла необходимость максимально представить возможности источника при его публикации для развития широкого спектра исторических дисциплин и филологии. Таким образом стандарт публикации стал включать описание и идентификацию филиграней и почерков, кодикологическое исследование рукописи, развернутый научно-справочный аппарат. Вышедшие из употребления буквы воспроизводились, а не заменялись современными, вмешательство публикатора в текст источника обозначалось условными знаками либо в примечаниях. Это делало публикацию источника достаточно трудоемким процессом, однако образцы реализации таких подходов составили золотой фонд отечественной археографии.

Между тем такой скрупулезный подход, делавший публикацию источника «штучным товаром» и требовавший серьезной профессиональной подготовки археографов, шел вразрез с идеологически ориентированными запросами к исторической науке. От историков требовалось оперативно и в больших количествах готовить разнообразные сборники источников по истории гражданской войны, истории освободительной или классовой борьбы и т. д., которые должны были издаваться солидными тиражами и широко использоваться в пропаганде. «Переведенные» с дореволюционной на современную орфографию источники должны были быть понятны максимально широкому кругу потенциальных читателей.

Следствием этих разнонаправленных тенденций стало разделение археографических подходов к публикации источников Средневековья и более поздних. В качестве условной грани в правилах, разработанных в 1948–1949 гг. И. А. Голубцовым, был выбран 1505 г. – дата смерти московского великого князя Ивана III. Произвольность этой даты (в «Правилах издания исторических документов…» 1958, 1969 и 1990 гг. она заменяется «началом XVI в.») вполне признана и, как показывают опыты последующего времени, не всеми учеными она безоговорочно принята в качестве границы, оправдывающей смену подходов.

Дело в том, что в ряде случаев вышедшие из употребления буквы важны не только для адекватной передачи грамматического строя источника и его палеографических особенностей, но и для понимания его смысла. Хрестоматийный пример этому – название «Война и мiръ», но не романа Л. Н. Толстого, а поэмы В. В. Маяковского (1916). В русском языке до его реформы в 1918 г. одинаково звучащие слова различались написанием и значением: «мiръ» («общество, окружающий мир» – делать что-либо «всемъ мiромъ», «съ мiру по нитке», «на мiру и смерть красна»), «миръ» («противоположность войне, спокойное состояние» – «лучше худой миръ, чемъ добрая ссора»), «м?ръ» (ароматическое масло, употреблявшееся с религиозных обрядах – «м?ропомазание»). Если Л. Н. Толстой, вопреки распространенной мифологеме, имел в виду противопоставление «война / не война», то В. В. Маяковский использовал здесь игру слов; при модернизации графики замысел автора совершенно не ясен читателю.

Таким образом, проблема сохранения вышедших из употребления букв или замены их современными вряд ли может быть соотнесена лишь с археографией источников Средневековья и раннего Нового времени. Принципиальное значение она приобретает при публикации источников, возникших после петровской реформы кириллического алфавита (1710)[801]. Не менее важное значение имеет сохранение вышедших из употребления букв и при публикации источников 1918–1950?х годов – времени, когда активно действовали (сначала в России, затем в эмиграции) противники советской власти. Как известно, реформа русской орфографии 1918 г., хотя она и готовилась еще в дореволюционный период, воспринималась представителями политической и духовной оппозиции большевизму как инициатива советского правительства и лично наркома просвещения А. В. Луначарского. Реформа принципиально не была принята на территориях, контролируемых белогвардейскими правительствами, отвергнута и русским зарубежьем. Кроме политически мотивированного неприятия реформы (И. А. Бунин) она критиковалась с позиций лингвистики (Н. С. Трубецкой), защиты национальной культуры (И. А. Ильин), эстетики (В. И. Иванов).

Получается, что воспроизведение знаменитого высказывания И. А. Бунина («По приказу самого Архангела Михаила никогда не приму большевицкаго правописанiя. Ужъ хотя бы по одному тому, что никогда челов?ческая рука не писала ничего подобнаго тому, что пишется теперь по этому правописанiю»[802]) по нормам собственно «большевицкаго» правописания делает это высказывание нелепым и совершенно лишает его смысла.

Модернизация орфографии при публикации источников послереволюционного периода, придерживающихся дореформенных норм орфографии, – прямое насилие публикатора над источником, навязывание автору, сделавшему свой политический, культурный и т. д. выбор, представления публикатора о проблеме. В этом случае вопрос переносится из собственно научной в этическую плоскость, хотя и с точки зрения соответствия публикуемого текста оригиналу такой подход приближается к прямой фальсификации. Ведь понятно, что ни П. Н. Врангель, ни А. И. Деникин, ни иные деятели антибольшевистского движения попросту не могли в такой форме демонстрировать свою поддержку советской реформы орфографии. Таким образом, публикация документов деятелей белогвардейских правительств и русской эмиграции по нормам реформированной орфографии в качестве общего правила недопустима; оправдана она лишь тогда, когда на это «уполномочивают» источник и его автор.

Другим следствием легализации упрощенных подходов к публикации исторических источников, кроме разделения на «археографию до 1505 г.» и «археографию после 1505 г.», стало обособление с 1950?х годов крупных разделов археографии на основе вида или групп видов письменных источников (в основном средневековых), выступающих объектом публикации (актовая археография, археография древнерусской литературы, летописная археография)[803]. Собственные принципы разработали археография берестяных грамот и филология – они весьма далеки от упрощения принципов публикации.

В ситуации постмодерна наблюдался отход от академических принципов археографии, сформировавшихся к середине 50?х годов XX в. и совершенствовавшихся впоследствии. Характерно, что критика сложившихся подходов находится во вненаучном поле, оперируя трудностями набора, увеличением сроков подготовки публикации, возрастанием возможности ошибки при передаче текста «усложненным» способом и т. п. К аргументам, претендующим на научный характер, с определенной натяжкой можно отнести интересы некоего историка «общего профиля» – обобщенной фигуры «специалиста», которого вслед за историописателями XVIII–XIX вв. интересует лишь «фактическая сторона», «смысловое содержание» источников[804]. Тем самым предполагается (а часто и довольно агрессивно навязывается) возврат к археографии периода историописания XVIII–XIX вв. либо даже более раннего времени. Между тем историческая наука (и источниковедение в частности) прошла с тех пор большой путь. Современных историков и источниковедов как раз интересуют те особенности источников, которые предлагается игнорировать. Именно эти особенности способны содействовать приращению исторического знания средствами палеографии, дипломатики, кодикологии, филиграноведения и иных отраслей исторического знания.

Обращение к фактической стороне источника представляется тем более архаичным, что само понимание факта, как оно представлено в историографии прошлых веков, претерпело значительные изменения. Характерно, что именно теоретик и практик археографии специально обратился к изучению факта, придя, во-первых, к выводу о «невозможности чисто механического выделения отдельного факта из потока реальности», во-вторых – к осознанию его многогранности[805]. Для С. М. Каштанова факт не монолитен; исследователь выделяет «факты-поступки», «факты-стремления», «факты-стереотипы», «факты-процессы» и т. д. Не оценивая размышления автора с точки зрения науковедения (похоже, что факт в построении С. М. Каштанова коррелирует с исследовательской задачей), следует взглянуть на них с позиции археографии в ее «упрощенном» варианте. Какой же факт ожидают получить из источника, опубликованного по «упрощенным» правилам, историки «общего профиля»?

И тенденция к упрощению археографических подходов, и тенденция к их совершенствованию выступают хоть и разнонаправленными, но магистральными направлениями археографии. Оба направления сосуществуют в тех же познавательных полях, в которых находятся социально ориентированное историописание и научная история.

«Правила издания…» 1990 г. заслуживают отдельного рассмотрения как очевидный итог развития археографии в советский период, обобщивший опыт публикации исторических источников и во многом заложивший существующие сегодня подходы.

«Правила…» различают три типа издания источников, определяемых их целевым назначением. Цель научных изданий – не только представить текст, но и исследовать историю источника, внешние особенности рукописи, словом, представить результат источниковедческого, палеографического, текстологического, эвристического и т. д. исследования публикуемого текста. Все стороны такого комплексного исследования должен отражать научно-справочный аппарат публикации. Научно-популярный тип издания как в принципах передачи текста, так и в построении научно-справочного аппарата адаптирован для широкого круга читателей; издания учебного типа подчинены целям преподавания – они должны соответствовать учебной программе, предусматривающей выработку навыков самостоятельной работы учащихся с историческими источниками. «Правила…» подчеркивают, что не только первый, научный, тип издания, но и научно-популярный, учебный типы издания основаны на научных принципах.

Помимо типов изданий «Правила…» определяют их виды: пофондовые, тематические, издания документов одной разновидности или одного лица. Пофондовые публикации «Правила…» относят исключительно к изданиям научного типа, другие виды публикаций могут быть как научными, так и научно-популярными, учебными.

В «Правилах…» издания систематизируются также по формам и способам публикации. Они называют такие формы, как корпус (свод), серия, сборник, моноиздание, альбом, буклет, плакат, публикация в периодических и продолжающихся изданиях, публикация в приложениях к научным или научно-популярным работам либо в их тексте. По способу издания публикации разделяются на типографские (наборные) и факсимильные.

Основной объем «Правил…» посвящен технологии подготовки публикации. Они детально регламентируют такие операции, как выявление и отбор источников для публикации, выбор текста с учетом его редакций, изводов и вариантов, передача текста публикуемого источника. Важный момент публикации – правильное археографическое оформление документа, включающее составление заголовка (он должен включать указания даты, разновидности, автора и адресата, кратко характеризовать содержание) и легенды, задача которой – представить поисковые данные, архивную и археографическую судьбу, а также внешние признаки источника.

Особые требования «Правила…» предъявляют к научно-справочному аппарату издания. Он включает в себя предисловие (с исторической и археографической частями), примечания (текстуального характера и «по содержанию»; сейчас их принято называть комментариями), указатели (именной, географический, предметный), терминологический словарь, список сокращений, перечни публикуемых документов и используемых источников, оглавление.

«Правила…» 1990 г., составленные союзными научными учреждениями СССР буквально накануне распада Союза, недолго существовали в качестве нормативно-методического документа. Однако они несомненно заслуживают изучения и применения: научные принципы, на которых они основывались, высокие стандарты, задаваемые ими, делают «Правила…» актуальным ориентиром при подготовке публикаций исторических источников.

Компьютерные технологии еще кардинально не повлияли на развитие археографии, но, разумеется, предоставили широкие возможности для реализации обоих (научного и «упрощенного») подходов. В интернет-пространстве можно найти публикации исторических источников. Это страницы публикаций прошлых лет, отсканированные в форматах pdf, djvu или переведенные в формат html. Редкому и крайне дорогому в прошлом фототипическому способу публикации в Интернете соответствуют отсканированные страницы рукописей, представленные главным образом на сайтах архивохранилищ. Развитие этой практики следует приветствовать: она вводит в оборот ценные источники, труднодоступные для исследователей в регионах и за рубежом. При этом необходимо отдавать себе отчет в том, что задачи археографии в таком виде, в каком они были сформулированы к началу века компьютерных технологий, о чем было сказано выше, не сводятся только к воспроизведению и тиражированию рукописи.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.