VI

VI

Зато Сатиаграха применялась после войны в борьбе с английским правительством за сварадж. Рассказывать историю этой борьбы не стоит — она ничем не отличалась от борьбы с бурами. Сказка про белого бычка, развязки которой мы и по сей день не знаем. Непротивление злу насилием, неучастие в зле... Неучастие в зле шло так далеко, что по наставлению Ганди индусы взяли своих детей из английских школ. Против этого решительно высказался Рабиндранат Тагор. Он не без основания говорил, что если хорошей индусской школы нет, то нельзя отказываться от английской. На это Ганди отвечал критикой английской системы воспитания и европейской культуры вообще.

Из проповеди неучастия в зле выросла идея бойкота английских товаров. Появилась знаменитая прялка, Ганди рекомендовал заняться пряжей всем индусам. Этот совет он дал проституткам, на митинге которых, не без театральности, появился в Варшаве в 1921 году, — идея не блистала оригинальностью, у нас в свое время если не в жизни, то в повестях с честным направлением студенты покупали для «падших созданий» швейные машины. И то же самое Ганди предписал Рабиндранату Тагору: «Все должны прясть. Пусть займется пряжей и Тагор! Таков долг этого дня, а о завтрашнем подумает Господь Бог».

Все это было элементарно — конечно, превышало средний уровень европейской политической элементарности. Выло бы бесполезно спрашивать Ганди о его отношении к республике, к монархии, к диктатуре, к социализму. О большевиках он в свое время высказывался резко отрицательно. В последнее время — быть может, под влиянием Ромена Роллана — он стал сдержаннее и в оценке большевиков. По крайней мере, в Париже он уклонился от ответа на вопрос о своем отношении к советскому строю, сославшись на незнакомство с делом. Вероятно, он все-таки кое-что о советском строе слышал? В крайнем случае, он мог бы нам рекомендовать бороться с большевиками посредством Сатиаграхи, и мы его поблагодарили бы за этот ценный совет

Впрочем, результаты проповеди Ганди были довольно неожиданные. Так, например, в Индии англичане могли бы философски относиться к Сатиаграхе, если б гандисты ее выполняли совершенно точно. «Неучастие в зле» имеет неприятные стороны: в нетребовательной стране, как Индия, прялка делает серьезную конкуренцию Манчестеру. Но энтузиазм прядки может пройти, Манчестер может приспособиться. А против непротивления злу насилием англичане, наверное, ничего не имеют. Бенгальские террористы беспокоят их гораздо больше. Однако не все индийцы понимали Ганди правильно. Он ездил по Индии то в поезде, то в тележке, то верхом на слоне, собирал народ и говорил речи. В этих речах Махатма объяснял индийцам, как гадок английский «сатана», а затем призывал их относиться к сатане любовно, как к заблуждающемуся брату. Но вторая часть завета Ганди имела гораздо меньше успеха, чем первая. Он сам говорит, что ему «было трудно заинтересовать народ мирной стороной Сатиаграхи». Из проповеди непротивления вырастало «противление». Махатма в своих речах горячо осуждал индусских террористов — а их число от его речей увеличивалось не по дням, а по часам. В Пидхуне, в Ахметабаде результаты проповеди непротивления были таковы, что сам Ганди пришел в ужас и со свойственной ему добросовестностью признался в своей «гималайской ошибке» («гималайской» — по размеру): его слушатели были недостаточно подготовлены к Сатиаграхе.

Никто не может требовать от англичан, чтобы они ради Сатиаграхи развалили Британскую империю, По всей вероятности, они правы и в том, что, в случае их ухода, в Индии наступит полный хаос. Со всеми своими тяжкими недостатками вековая английская политика выполняет ту же цивилизаторскую миссию в Южной Азии, какую вековая русская политика выполняла в Северной. Было бы, конечно, гораздо лучше, если б в колониальной деятельности англичан понятие высшей расы сменилось понятием высшей цивилизации, — в этом они могли бы последовать примеру французов. Во Франции назначение негра министром ни у кого особенного интереса не вызвало, и случилось оно при самом «буржуазном» кабинете — в Англии ни Макдональд, ни Гендерсон негра никогда в каби нет не пригласили бы. В частности, по отношению к Ганди политика британского правительства не отличалась большой выдержанностью: его приглашали то во дворец, то в тюрьму.

В феврале 1922 года Махатма напечатал статью, в которой говорил о «кровавых когтях» англичан: «Британская империя, покоящаяся на организованной эксплуатации физически слабейших народов земли и на условном демонстрировании грубой силы, не может существовать, если только миром правит справедливый Творец». Так писал Ганди. Правда, статья его заканчивалась очередной мольбой, чтобы Провидение удержало индийцев от насильственных действий против англичан. Однако английские власти не вытерпели и арестовали Махатму. Он был предан суду по обвинению в «возбуждении в индийском народе ненависти и презрения к законному правительству Его Величества»,

Суд над Ганди был довольно своеобразный. От защитника он отказался» изложил в своей речи идеи Сатиаграхи, подтвердил свою полную верность им и требовал для себя высшего наказания. Однако судья Брумсфильд не счел возможным согласиться с подсудимым. «Я не могу делать вид, — сказал судья, — будто я не знаю, что в глазах миллионов людей вы великий вождь и великий патриот. Даже люди, расходящиеся с вами во взглядах, видят в вас человека высокого идеала, благородной и даже святой жизни». Рассыпался в похвалах Ганди ж прокурор. «Что вы скажете, — спросил в заключение судья, — если я приговорю вас к шести годам тюрьмы? Не будете ли вы считать, что это неразумно?» Ганди действительно находил, что это неразумно: он требовал больше. Оригинальный процесс тем и кончился. При выходе из здания суда к ногам Махатмы повалилась толпа индусов. Они искали его взгляда — это называется «даршан».

Потом его выпустили на свободу. Потом... Впрочем, ничего важного с той поры и не было. Индийский воз стоит на том же месте. Махатма Ганди требует свараджа, британское правительство отвечает, что Индия, собственно, уже имеет сварадж. Эти переговоры могут еще продолжаться довольно долго. Приход к власти в Англии первого социалистического кабинета чрезвычайно обрадовал индусов. Приход к власти второго социалистического кабинета тоже их обрадовал, но, вероятно, несколько меньше: Макдональд твердо обещает Индии сварадж — всякий раз, когда оказывается в оппозиции. Так, 24 мая 1928 года он заявил, что предоставление Индии прав доминиона будет «одним из первых дел рабочего правительства»{12}. Несколько раньше Макдональд, должно быть» сгоряча, обещал Индии даже независимость{13}. Теперь он, по-видимому, находит, что Индия, собственно, уже имеет сварадж. Однако строго осуждать британское правительство отнюдь не приходится, и нужно признать, что в самое последнее время его моральное положение в индийском вопросе стало гораздо лучше: на конференции круглого стола Ганди не удалось добиться соглашения ни с мусульманами, ни с «нечистыми». Махатма как-то сказал, что в будущей жизни он хотел бы родиться парием. Но в этой жизни он с париями так и не сговорился. За политико-юридическим спором, конечно, крылся тот же индийский диалог: «А согласился бы Махатма за одним столом обедать?..» — «Зачем же непременно обедать за одним столом?..» Надо, впрочем, думать, что препятствовал соглашению не сам Ганди. За ним народные массы, и ему надо считаться с предрассудками народных масс{14}. Эта конференция круглого стола, с ее закулисными переговорами и нескончаемыми диалогами, с ее гневными ультиматумами и «последними сроками», порою принимала комический характер. Во всяком случае, то обстоятельство, что мусульмане и парии искали у британского правительства защиты от «господствующей национальности», представленной в лице Ганди, не могло способствовать престижу Махатмы. Высокая политика — «совсем как в Версале» — ему явно не удается.