Бросок российского десанта

Бросок российского десанта

Бросок российского десанта в Приштину, осуществлённый не по американскому или натовскому плану, имел огромное значение. С одной стороны, он показывал, что Россия могла «играть» на дипломатическом поле намного успешнее, чем это делал В. С. Черномырдин. Уступчивость и соглашательство лишь усугубляли положение России на международной арене. С другой стороны, мы вселили надежду сербам, что не всё проиграно, что они могут рассчитывать на защиту русского батальона. Операция была разработана блестяще. К сожалению, её пришлось и разрабатывать, и осуществлять в большом секрете даже от российских политиков. И надо отдать должное генералу Л. Г. Ивашову, который не опустил руки после навязанного сербам ультиматума, а пытался и дальше, участвуя в переговорах, внести изменения и в документ «Восьмёрки», и в резолюцию 1244, и найти возможность для размещения российских солдат в Косове. К счастью, генерал записал на бумаге и опубликовал свои воспоминания. Кто лучше него знает, как готовилась операция по незапланированной переброске российских военных из Боснии и Герцеговины в Приштину. Поэтому дадим ему слово[728].

Первый мозговой штурм состоялся у первого заместителя министра иностранных дел А. А. Авдеева, где было решено, что России нужно своё место в Косове. Ключевой стала фраза: «У нас есть равные права с другими участниками урегулирования в Косове, и поэтому, если с нами не хотят считаться, будем действовать самостоятельно». Важно было заручиться поддержкой Президента. Было решено, что ему обо всём доложит министр обороны И. Д. Сергеев. Он сделает акцент на том, что Россию пытаются исключить из балканского процесса, потому надо этому противостоять. Можно, например, одновременно с натовцами ввести наши миротворческие подразделения в Косово. Это позволит вернуть Россию в процесс урегулирования на Балканах на равноправной основе, восстановить её международный престиж.

По-доброму вспоминает генерал Л. Г. Ивашов «ту небольшую команду специалистов, которой довелось разрабатывать план участия российского контингента в миротворческой операции. Коллеги из Министерства иностранных дел: А. А. Авдеев — первый заместитель министра, А. Н. Алексеев — начальник департамента МИДа. От Минобороны: в Белграде — военный атташе в Белграде генерал Е. Н. Бармянцев, генерал-лейтенант В. М. Заварзин, в Москве — офицеры Главного оперативного управления и ГРУ Генштаба, от моего главка — вице-адмирал В. С. Кузнецов, начальник Международно-договорного управления, полковники Е. П. Бужинский, Е. И. Дубков, другие генералы и офицеры, все люди разумные, толковые».

Хотя, признаётся генерал, «и в МИДе, и в Генштабе были лица, которые рассуждали так: чего нам на рожон лезть, осложнять отношения с Америкой, главное — восстанавливать пошатнувшееся сотрудничество с НАТО».

Важно было заручиться поддержкой министра иностранных дел И. Иванова. Он внимательно прочитал проект документа, внёс несколько поправок и завизировал его. И. С. Иванов, возможно, не знал деталей, но они ему и не требовались. Детали — дело военных.

Доклад Президенту прошёл успешно. Президент дал санкцию на синхронный с натовцами ввод российского контингента на территорию Косово. Таким образом, тылы операции были обеспечены, предстояло оперативно и, главное, скрытно её осуществить.

Для выполнения этой задачи Генеральный штаб определил батальон Воздушно-десантных войск из состава российской бригады, входившей в многонациональные миротворческие силы под командованием американского генерала и расположенной на территории Боснии и Герцеговины (БиГ). Российским воинам предстояло совершить марш из Углевика (БиГ) до Приштины (Косово) на расстояние более 600 км, пересечь две границы. Одновременно планировалось посадочным способом десантировать два батальона с территории России. Натовские подразделения выдвигались с территории соседней Македонии, где они уже сосредоточивались в открытую. Это ближе, чем БиГ. Россиянам нельзя было опаздывать: «Опоздание не только лишило бы вмешательство России в события какого бы то ни было смысла, но и усугубило бы унизительное положение, в котором она оказалась. Выходило бы, что ни дипломаты не смогли сработать, как должно, ни военные». Чтобы успеть к границе Косова в час «Х», необходимо было начать марш заблаговременно и — главное условие — незаметно.

Российская военная разведка знала о нормативах продвижения подразделений НАТО. С их учётом специалисты произвели расчёты, когда нашему батальону следовало начать выдвижение и какое количество времени он мог максимально затратить на выполнение марша, был разработан оптимальный маршрут, предусмотрен порядок поддержания связи с министром обороны и Генеральным штабом, определены меры по соблюдению скрытности и дезинформации натовского командования.

Один из важных этапов осуществления плана — неприметно покину ть мес то постоянной дислокации батальона. Сделать это тайно от командования дивизии «Север» было невозможно. «Любые, не оговорённые заранее перемещения неизбежно вызвали бы подозрения и доклад в штаб-квартиру НАТО по линии разведки. А если задействована разведка, то такие доклады — нам было хорошо известно — быстро идут на самый верх. В этом случае наш замысел рисковал рухнуть в первый же час своего воплощения в результате мощного политического давления на Б. Н. Ельцина из Вашингтона и Брюсселя, которое последовало бы незамедлительно»[729].

После многочасовых размышлений родилось, казалось бы, простое, но очень остроумное решение — не пытаться скрыть, а наоборот, официально проинформировать американское командование о выходе батальона с места постоянной дислокации. Такая практика установилась давно: наши офицеры постоянно находились в штабе дивизии и, оперативно не подчиняясь ее командованию, тем не менее, в порядке информации сообщали о том, когда то или иное подразделение российской бригады выходило на разминирование, патрулирование или выполнение иной задачи подобного рода. Поскольку информирование о таких выходах стало рутинным делом, очередное из них не должно было никого насторожить.

«И вот в установленный час в череду таких обыденных докладов командование бригады по указанию из Москвы ввело информацию о том, что наш батальон получил приказ на выдвижение на территорию Союзной Республики Югославии. При этом специально был выбран момент доклада — в послеобеденное время, когда тянет вздремнуть и восприятие имеет обыкновение притупляться. Командир дивизии воспринял эту информацию более чем спокойно. Лишь поинтересовался, не нужна ли какая помощь для выполнения той самой “частной задачи”. “Помощи не требуется”, — услышал в ответ и пожелал русским успеха».

Тонкий учёт психологии командования дивизии «Север» сыграл свою роль. Спрятав начало марша за рутинным выходом, российские военные добились главного — не пошли доклады «наверх» по линии натовской военной разведки и ЦРУ. В общем, российский батальон получил временную фору и в течение нескольких часов двигался в удивительно спокойной обстановке. Колонна состояла из 15 БТР и 35 бортовых автомобилей с личным составом. За продвижением наших 200 парней следила вся Сербия, проявляя горячие симпатии и давно забытые чувства любви к России.

Под Белградом командование батальоном принял генерал-лейтенант В. М. Заварзин. Генерал Л. Г. Ивашов, выйдя на связь, проинформировал его о том, что приказ на осуществление ввода нашего контингента в Косово отдан министром обороны во исполнение прямого указания Президента России. Если кто-то из Генштаба, Министерства иностранных дел или президентской администрации попытается вмешаться в действия В. М. Заварзина, то Л. Г. Ивашов попросил немедленно докладывать об этом.

Батальону понадобились сутки, чтобы выйти к границе Косова. Российская сторона не ставила цель нарушать договоренности, достигнутые в рамках «Восьмёрки», и первой вводить свой контингент на территории автономного края, но и отставать от НАТО не собиралась. Но знали ли натовцы, что русские решили самостоятельно ввести своих миротворцев в Косово?

У Тэлботта ещё накануне операции закралось подозрение, не стремятся ли российские войска перехватить инициативу у НАТО и не по плану первыми войти в Косово? Подтверждение догадкам американцы получили в самолёте по дороге в Брюссель. Им сообщили, что «российская часть, расквартированная в Боснии в составе миротворческого контингента, выдвинулась в сторону Сербии, предположительно на Косово»[730]. М. Олбрайт, узнав об этом, позвонила С. Тэлботту и «посоветовала ему “передразнить Примакова”, изменить направление своего самолёта в обратную сторону и лететь назад в российскую столицу»[731]. Американцы приняли решение развернуться в стиле Примакова, правда, над Латвией, лететь в Москву, просить встречи с И. Ивановым и «закатывать скандал». Задача состояла в том, чтобы сковать военно-политическое руководство России видимостью переговоров и обеспечить упреждающий ввод натовских войск в Косово. За продвижением российской бронеколонны по Южной Сербии американцы наблюдали в американском посольстве в Москве по репортажам Си-эн-эн. Они видели восторг сербов, ликующие лица стоявших вдоль дорог людей. В МИДе А. А. Авдеев торжествовал. С. Тэлботт и его команда не знали, что делать.

Министру И. Иванову позвонила взволнованная М. Олбрайт. Она спрашивала о продвижении российских войск. И. Иванов её убеждал, что контингент просто «находится в состоянии готовности войти в Косово в рамках синхронизованной операции», что в общем-то было правдой. Министр предложил американцам поехать в Министерство обороны и согласовать все вопросы с военными. Но эта ночь с 11 на 12 июня, проведённая в здании на Арбате, не могла ничего изменить. Американцы тянули время, а российские военные не знали, о чём говорить. «Никаких переговоров на самом деле не было. Украдкой поглядывая на часы, заокеанский визитёр вёл неспешный светский разговор», — вспоминал Л. Г. Ивашов[732].

М. Олбрайт пишет о том, что о движении русских войск в Косове узнала в самолёте, который летел из Македонии в США. Ей подумалось: «Или я сплю, или это самое плохое кино из всех мною виденных. За один только день мы скатились от празднования победы к нелепому повторению Холодной войны. Меня тревожило и то, что Иванов уже сам не знал, что происходит в его собственном правительстве. Очевидно, что произошло какое-то рассогласование между гражданскими и военными властями, хотя никто не мог быть уверен в том, какой приказ мог отдать Ельцин. Вероятность опасных просчётов, особенно со стороны российских чиновников, была чрезвычайно высока»[733]. Она тут же связалась с С. Тэлботтом, который как раз летел из Москвы. Она посоветовала ему лететь назад в российскую столицу. Строуб беседовал с Ивановым, и тот заверял, что это «развёртывание» было «ошибкой» и войскам будет отдан приказ покинуть край. Когда на следующий день госсекретарь говорила с Ивановым, он сказал, что произошло «недоразумение», мы его не так поняли по поводу отвода российских солдат. Русские останутся в аэропорту Приштины, и если НАТО разместит свои силы в крае прежде, чем будет достигнуто соглашение относительно роли России, то будут введены дополнительные российские войска, которые займут северную часть Косова[734].

А тем временем к Косову с двух сторон подходили войска — натовские со стороны Македонии и русские со стороны Сербии. Внешне соблюдали синхронность, ждали, когда спецподразделения Альянса (разведки, связи и другие) пересекут границу Македонии с Косовом. И тогда генералу В. М. Заварзину была дана команда: «Вперёд!». Ночью 12 июня российский батальон пересёк административную границу Сербии с Косовом и двинулся на Приштину.

Той ночью в Министерстве обороны, несмотря на присутствие иностранных гостей, обстановка была напряжённой — продолжался всесторонний анализ ситуации. И. Иванов опасался столкновения с натовцами и предлагал вернуть батальон. Маршал Сергеев тоже рассматривал возможность конфликта с натовцами и анализировал, как этого избежать. Генерал Ивашов был уверен, что натовцы воевать с русскими не станут, так как их не поддержат другие страны Альянса. Кроме того, в случае угрозы столкновения русских обязательно поддержат сербы — развернут свои войска, войдут в Косово и с удовольствием отомстят агрессорам и за жертвы, и за поруганную честь, да ещё в братском союзе с русскими. Но были те, кто пытался остановить продвижение батальона: начальник Генерального штаба А. В. Квашнин приказал В. М. Заварзину развернуть батальон в обратном направлении. Чтобы уберечь В. М. Заварзина от новых, не санкционированных министром обороны приказов, Л. Г. Ивашов «предложил ему на некоторое время выключить мобильный телефон»[735]. В. М. Заварзин так и сделал и взял всю ответственность за выполнение приказа на себя.

И. С. Иванов между тем извинялся перед американцами за то, что колонна русских военных «случайно» вошла в Косово и дошла до Приштины и даже сделал заявление по Си-эн-эн, что она обязательно будет возвращена в место постоянной дислокации. Но десантников уже с ликованием встречало сербское население Приштины, а мировые СМИ трубили об этом, как о триумфе России. Затем наш батальон вышел на аэродром «Слатина» и, как положено по уставу, занял круговую оборону. Потом из батальона доложили, что командир английской бригады и пять его старших офицеров просят разрешения переночевать в расположении батальона. У них еще ничего не устроено, а о русском гостеприимстве они наслышаны. Это во многом разрешило ситуацию. Становилось ясно, что напряжение между Москвой и Вашингтоном спадало.

В самом Альянсе марш-бросок русских восприняли неоднозначно. Верховный главнокомандующий объединёнными вооруженными силами НАТО в Европе У. Кларк отдал приказ натовским лётчикам опередить русских и занять аэродром «Слатина». Но британский генерал М. Джексон, командовавший натовским контингентом в составе КФОР, отказался выполнять этот приказ. После этого У. Кларк обратился к главкому объединёнными вооружёнными силами НАТО в южной зоне Европы, адмиралу Дж. Эллису с просьбой в спешном порядке направить военные вертолёты в Приштинский аэропорт, чтобы они блокировали взлётные полосы и не дали сесть военно-транспортным самолётам из России. Однако адмирал отказался выполнить эту просьбу. Генерал М. Джексон трезво оценил ситуацию и заявил: «Я не собираюсь развязывать третью мировую войну»[736].

Московская политическая элита тоже колебалась, как реагировать на приштинский бросок до тех пор, пока Б. Н. Ельцин не одобрил действия российских военных, назвав их подвигом. В. М. Заварзину было присвоено очередное воинское звание — генерал-полковник.

Что оставалось делать в этой ситуации американцам, у которых из рук уплывал с таким трудом сработанный план? Опять они стали действовать по дипломатической линии, уговаривая тех, кто мог повлиять на Ельцина. Гор звонил Степашину, и тот пообещал, что Россия согласится участвовать в КФОР на основе боснийской модели и не станет наращивать свои силы в Косове без согласования с НАТО. С. Тэлботт разговаривал с В. В. Путиным. Владимир Владимирович, отмежевавшись от «ястребов», назвал развёртывание батальона ошибкой. По его мнению, надо соглашаться на вариант, предложенный американцами. Кроме того, он согласился «рекомендовать» встречу министров обороны США и России — Коэна и Сергеева[737]. Надеялись американцы и на министра иностранных дел И. Иванова. С. Тэлботт специально приехал к нему на Смоленскую площадь. И. Иванов был в разговоре достаточно откровенен и говорил о совместной с американцами работе. Он намекал на то, что гражданское руководство извлекло соответствующий урок из этого опыта и теперь ужесточит контроль над военными. С. Тэлботт показал ему запись разговора со Степашиным. И. Иванов согласился со всеми требованиями американцев, что касается российского присутствия в Косове. И на самом высоком уровне тоже «разговаривали». Клинтон позвонил российскому Президенту с просьбой о том, чтобы генерал В. М. Заварзин договорился с командующим КФОР и покончил с противостоянием в аэропорту. Однако, как показалось Клинтону, Б. Н. Ельцин был настолько одурманен, что говорить с ним было бесполезно[738]. Все эти усилия американцев не давали им уверенности, что завтра российские военные не выкинут что-то новое. И они не ошиблись.

«Первоначальный план предусматривал, — пишет Л. Г. Ивашов, — что с территории России будут переброшены по воздуху ещё два батальона. Один предназначался для Косовской Митровицы, а второй бы усиливал наш первый батальон в районе аэродрома. Потом он мог бы отойти в город Ниш и стать оперативным резервом»[739]. Самолёты с военными должны были пролететь над Украиной, Венгрией и Румынией. Москва запросила эти страны об использовании их воздушного пространства. Как только американцы узнали об этом, то «через свои посольства в Будапеште, Бухаресте и Киеве принялись уговаривать правительства этих стран разрешения не предоставлять»[740]. Правительства этих стран не могли отказать США, а российское руководство не решилось на несанкционированные полёты.

Американцы очень боялись расширения нашего присутствия в Косове, поэтому не хотели допустить, чтобы переброска 10-тысячного подкрепления и оборудования в Приштину продолжилась. В США разрабатывали несколько вариантов действий на случай, если русские самолёты всё-таки поднимутся в воздух — выбить самолёты из венгерского или румынского воздушного пространства, заблокировать посадочные полосы вертолётами «Апач», оттеснить русских на месте, не дав им высадиться из самолётов. М. Олбрайт вспоминала, что российские военные подготовили шесть транспортных самолётов, чтобы доставить в регион свои тысячные войска, которые могли бы подкрепить небольшой контингент, размещённый в аэропорту Приштины. Это перебрасывание «не состоялось, потому что России было отказано в разрешении пересечь воздушное пространство Венгрии, Румынии и Болгарии. Каждая из этих стран находилась в числе основателей Организации Варшавского Договора. Теперь же одна из них не являлась союзником НАТО, а две другие были первыми кандидатами на вступление в Альянс. Принятое этими странами решение воспрепятствовать Москве в этот напряжённый момент укрепило нашу убеждённость в правильности стратегии расширения НАТО. Этот их шаг показал, какую важную роль могут играть страны Центральной Европы в укреплении национальной безопасности. Он сгладил назревавший кризис, который мог вылиться в нечто, чего не знала холодная война, — прямое столкновение натовских войск с российскими»[741].

Клинтон ещё раз позвонил Ельцину, и тот пообещал, что российский контингент будет работать по боснийским правилам, когда операция проходит под единым унифицированным командованием НАТО, но российские миротворцы подчиняются непосредственно американскому офицеру, а Блоку — лишь косвенно. На самом деле венгры дали пролёт с 5 до 7 утра благодаря договорённости А. А. Авдеева с послом Венгрии в Москве. Но Россия этой возможностью не воспользовалась.

18 июня состоялись переговоры военных министров США и России, где должна была определиться зона ответственности российского контингента. «Российские военные прорабатывали два варианта. Первый предусматривал, что Россия будет иметь свой самостоятельный сектор, второй — что будем присутствовать в каждом из секторов. Какой из них предпочтительнее — сразу сказать было трудно», — вспоминал Л. Г. Ивашов[742]. «Решено было выстроить тактику таким образом: настаивать на отдельном, российском, секторе, хотя было уже известно о негативной реакции НАТО на это предложение. А когда в переговорах обозначится тупик, как бы отступить и получить согласие на присутствие в других секторах. Такая тактика была одобрена министром обороны и поддержана министром иностранных дел… Избранная линия себя оправдала. При этом американцы сочли результаты переговоров своей победой, мы — своей»[743].

Ведя переговоры с русскими, Тэлботт разыгрывал козырную карту — желание Ельцина быть хорошо принятым на саммите «Большой восьмёрки» в Кёльне. Это был правильный расчёт — Ельцин отдал приказ Черномырдину завершить войну до саммита. Надеялись на Ельцина и в вопросе размещения российских войск в Косове — ждали указаний Сергееву. Посол РФ в США Ю. В. Ушаков 16 июня подтвердил американцам то, какие инструкции получил Сергеев, поэтому те имели возможность подготовиться к обсуждению размещения войск на встрече министров обороны РФ и США в Хельсинки (присутствовали М. Олбрайт и И. Иванов). 18 июня согласование позиций завершилось. Была достигнута договорённость о размещении российского военного контингента в Косове в пределах районов, которые подконтрольны Германии, Франции и Америке. России не было отведено специального сектора из опасения, как писала М. Олбрайт, что это приведёт к фактическому разделению края[744].

«Кёльн, полагает С. Тэлботт, ознаменовал чёткое завершение косовского кризиса. Хельсинское соглашение не распалось. НАТО и российские силы приступили к долгой, нелёгкой, но по сути своей удовлетворительной миротворческой операции…»[745].

Таким образом, все та же непоследовательность, политическое безволие не позволили увеличить контингент российских миротворцев в Косове, и России пришлось довольствоваться тем местом, которое ей отводили США в разработанном плане Альянса оккупации Косова. В подписанном в июне 1999 г. министрами обороны США и России соглашении о российском участии в силах КФОР предусматривалось «участие одного-двух российских батальонов в американском секторе, действующих в Косовска-Каменице. Кроме того, США будут рекомендовать НАТО согласиться на участие российских сил в составе сил КФОР, развёрнутом в немецком и французском секторах». Общая численность российского присутствия ограничивалась 3616 солдатами и офицерами. Российскому руководству отводилась лишь роль контроля над контингентом в Косове, в то время как вступал в силу «принцип единого командования» НАТО. М. Олбрайт цинично вспоминала, что «в результате именно натовские силы были размещены на территории края, и всё кончилось тем, что они кормили русских, у которых было плохо с провиантом, в аэропорту Приштины»[746].

В многонациональную группировку сил стабилизации вошли части и подразделения 22 государств мира, в том числе России. Общая численность группировки КФОР составляла около 46,5 тыс. солдат и офицеров. Российский воинский контингент насчитывал свыше 3,5 тыс. человек и организационно состоял из четырёх тактических групп. По общему признанию, пребывание в регионе российских десантников существенно стабилизировало ситуацию. Впервые за много лет ребята-десантники, совершившие бросок на Приштину, возродили у той части мирового сообщества, которая не желает жить по указке Вашингтона, настоящую веру в Россию.

Так продолжалось до апреля 2003 г., когда начальник Генштаба А. В. Квашнин против всякой логики заявил: «У нас не осталось стратегических интересов на Балканах, а на выводе миротворцев мы экономим 25 млн долларов в год»[747]. Как следствие, российские миротворческие подразделения были выведены из Боснии и Герцеговины, а также из Косова. Это, несомненно, шло вразрез со стратегическими интересами России на Балканах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.