Агрессия на деле

Агрессия на деле

Нападение на Югославию авиацией НАТО началось 24 марта в 19:41, в пятую неделю поста, в среду, по православном календарю — в Глухую среду[417]. В 20:00 об этом сообщил Генеральный штаб Армии Югославии (АЮ), и уже через 15 минут зазвучали сирены, впервые после Второй мировой войны. Первый налёт произошел 25 марта и длился до четырех утра по всей территории Югославии. Главная цель — объекты ПВО, радиолокационные станции. Массовый удар авиации был осуществлён двумя волнами. В первой участвовали 150 самолётов и 50 крылатых ракет, а во второй (с 24:00 до 4:00 25 марта) — 50 самолётов. В первый же день ракеты и бомбы падали на объекты армии и МВД, здания фабрик (сельскохозяйственных самолётов), заводов, промышленных предприятий тяжёлой и лёгкой промышленности, уничтожили 3 радарные установки[418].

Первые удары обрушились на Учебный центр МВД Сербии в Клисе в Нови-Саде, на аэродром Батайница, объекты «Утве», «Милан Благоевич» в Лучани, Приштину, Печ, Джаковицу, аэродром «Голубовцы» около Подгорицы, на Даниловград, Крагуевац, Ужице, Панчево, Ульцинь[419]. В первую же ночь 150 самолётов, прилетевшие со стороны Албании и Македонии, бомбили Косово, расположение Третьей Армии[420]. В тот же день итальянские СМИ сообщили, что сбит один самолёт НАТО. Министерство обороны Германии подтвердило, что это был немецкий боевой самолёт «Торнадо». 25 марта Югославия прервала дипломатические отношения с США, Великобританией, Францией и Германией.

24 марта 1999 г. Правительство СРЮ провозгласило военное положение на территории всей страны. В состояние боевой готовности приведены Первая, Вторая и Третья Армии, Военно-воздушный флот, система Противоздушной обороны, Военно-морской флот. Приштинский корпус входил в состав Третьей Армии, и на него возлагались основная задача — не допустить проникновения албанских боевиков через албанскую и македонскую границы на территорию Косова.

Впечатление о первом дне агрессии записал в своём дневнике Драгомир Антонич: «Магазины открыты. Всё есть. Нет очередей. Если посмотреть со стороны, положение нормальное. Газеты покупают и те, кто раньше этого не делал. Полно сообщений об огромных разрушениях. К сожалению, это не ложь и не пропаганда. НАТО — самая большая современная военная сила. Бомбит со всех сторон. Мораль людей удивляет. Многие записываются в добровольцы. У меня чудная вера в способность нашей армии. У меня нет никаких конкретных сведений, но вера непоколебимая»[421].

За первую неделю большинство ударов пришлось по системам ПВО. С 24 по 30 марта было совершено 1146 вылетов, в среднем по 163 вылета в день[422]. Но уже через 7 дней бомбардировок натовцам стало ясно, что их план стремительной победы рухнул. Надо было это чем-то объяснить. План НАТО, как пишет М. Ахтисаари, был недостаточно эффективно разработан, а потому и осуществлялся постепенно. Сербы успели привыкнуть и приспособиться. А надо было действовать массированно: «…массовым нападением на югославскую инфраструктуру, транспорт, производство энергии» — не 150 самолётов ежедневно, а 2500, как в Персидском заливе. В этом случае, напрасно полагал он, граждане бы заставили своё руководство отступить. Не было и единоначалия: политики ограничили военных, операцией руководил комитет, а не командующий. Кроме того, сербы не боялись наземной операции[423].

М. Олбрайт оценивает первые дни войны как неудачные. «В первые дни военной операции чуть ли не всё шло из рук вон плохо. Ужасная погода мешала нанесению воздушных ударов и уменьшала число вылетов. Командование войсками НАТО надеялось уничтожить югославскую противовоздушную оборону прежде, чем направлять авиацию против сербских бронетанковых войск и артиллерии, которая вела массированные обстрелы Косова. Однако активность сил ПВО Милошевича была недостаточной, чтобы засечь их. Разбился один из американских самолетов — «Стелс». Почти целую неделю операция объединённых сил НАТО не могла сдвинуться с мёртвой точки, а специальные подразделения Милошевича неистовствовали»[424].

Госсекретарь записала в дневнике, что «Стелс» разбился, на самом же деле невидимый «Стелс» — гордость американской авиатехники — был сбит сербами.

Югославские военные в борьбе с крылатыми ракетами применяли малокалиберную зенитную артиллерию, но она оказалось неэффективной против авиации. Устаревшая ПВО сербов была не способна сбивать самолеты, летящие на высоте свыше 5 км. А после того, как в начале войны были уничтожены малоподвижные, но высокоэффективные югославские ЗРК С-75 и С-125, авиация Альянса смогла спуститься на средние высоты и ниже, практически без помех осуществляя бомбардировки[425]. Правда, у Югославии оставалось большое количество простых войсковых средств ПВО малой дальности с «дедовскими» оптическими и телевизионными устройствами обнаружения воздушных целей, которые, по крайней мере, днём могли оказывать сопротивление натовским самолетам и ракетам. Такое примитивное вооружение оказалось серьезной проблемой, которую авиации Альянса так и не удалось решить. В итоге самолётам НАТО пришлось вернуться на средние и большие высоты[426].

Американский невидимый самолёт F-117 «Стелс» был сбит 27 марта 1999 г. над Сербией в районе села Буджановцы. Американцы действительно гордились своим изобретением, так как этот самолёт не видел ни один радар из-за формы фюзеляжа и материала, из которого он был сделан. Самолёт прилетал ниоткуда, сбрасывал бомбы и улетал в никуда. Он стоил огромную сумму и, по американским планам, должен был стать фабрикой смерти. Миф о непобедимости самолётов «Стелс» разрушили сербские военные 3-й батареи 250-й бригады ПВО, и то на третий день войны. Сербским военным удалось сбить самолёт русским зенитно-ракетным комплексом С-125, разработанным конструктором Евгением Никифоровым ещё в 50-е гг. Именно старая русская ракета и славянская хитрость позволили сбить гордость американского самолётостроения. Управлял самолётом пилот Дейл Зелко, ветеран войны в Персидском заливе. Это был его третий вылет на Белград. Катапультировавшись, он остался живым, а детали самолёта позволили сербам и русским разгадать тайну американской чудо-техники. Технология была раскрыта. После этого самолёты «Стелс» перестали выпускать, и программу закрыли.

Заместитель командира батареи Джордже Аничич в те дни вёл дневник, в котором описал то, как прибыл на пункт слежения за самолётами и ракетами около 20:30, как операторы видели слабые точки на своих экранах и едва могли поймать цель. По цели выпустили несколько ракет, уже первая её достигла, попав в левое крыло. Случилось это в 20:42. В воздухе началась паника, все смолёты сопровождения мгновенно исчезли. Только вечером из новостей военные узнали, что сбили невидимку. У солдат и офицеров появилась надежда на то, что не только воевать можно с американцами, но и побеждать их[427].

Не упомянула госсекретарь ещё об одном неприятном для США факте — в мире начались протесты против действий Альянса. Уже 25 марта более 1000 жителей Скопья протестовали перед посольством США и Германии. В здания летели камни, протестанты подожгли несколько дипломатических машин. Полиция разгоняла демонстрантов слезоточивым газом. Демонстрации и шествия протеста состоялись в России, Индии, Австрии, Канаде, Болгарии, Белоруссии, Украине, Словакии, Греции, Новой Зеландии, Париже, Бухаресте, Стокгольме, Лондоне, Варшаве, Ливии[428]. Подняли голову правозащитники. Джон Локленд, один из учредителей Британской Хельсинской группы по правам человека, вспоминал: «Правозащитники говорили о самосуде в мировом масштабе… Конечно, это был не первый случай, когда нарушалось международное право. Однако впервые это было сделано с таким откровенным презрением к нему. Мировые лидеры… в действительности выступали в поддержку беззаконного мира. Даже если бы существовал моральный повод для развязывания этой войны (чего не было), всё равно ей была необходима формальная правовая санкция — в противном случае война становилась незаконной»[429].

Америка особенно не заботилась об общественном мнении, так как руководство большинства стран мира поддерживало операцию. А вот позиция России была важна. Поэтому 24 марта, как записал С. Тэлботт, «Клинтон позвонил Ельцину и попытался направить его гнев в другое русло — с США на Милошевича, пигмея, встрявшего между двумя гигантами; кроме того, как сказал Клинтон, Милошевич — «коммунистический диктатор», а именно этот биологический вид, вне зависимости от роста его представителей, Ельцин, как известно, не выносит. Финт не удался. Помимо ярости и разочарования от неудачи российской дипломатии в остановке натовских бомбардировок Ельцин выразил отчаяние от того, что ему не удалось совершить дома. После всего, что он сделал, чтобы «обратить мой народ к Западу», теперь будет практически невозможно удержать людей на этом пути. Единственный способ предотвратить необратимое бедствие, твердил он, — немедленно приостановить бомбардировки. За всю беседу он ни разу не обратился к Клинтону по имени и не назвал его «мой друг». Перед тем как повесить трубку, он даже назвал его в третьем лице: «Что ж, — сказал он, — очевидно, мне не удалось убедить президента Соединённых Штатов. До свидания». После щелчка Клинтон еще секунду держал трубку в руке. Он явно весьма огорчился. Неистового Ельцина он уже слышал, однако обычно ярость скатывалась с него, как с гуся вода, — Клинтон знал, что это пройдёт. Но на сей раз, как он выразился, «сломалось нечто основное, и потребуется серьёзный ремонт»[430].

Такой разговор, хотя и не оправдал надежд Президента США, не мог повлиять на осуществление планов операции. Через несколько часов американские крылатые ракеты, выпущенные с военных кораблей в Адриатике, ударили по радарам сербской противовоздушной обороны и стартовым позициям ракет, расчищая путь бомбардировщикам. Так началась первая непрерывная боевая операция Блока со дня его основания полвека назад[431].

М. Олбрайт смотрела на отношения с Россией с практической точки зрения. Она понимала, что только Россия может стать тем ключом, который откроет сербскую дверь к желанному исходу. Поэтому госсекретарь «выступала за использование принципа „двойного магнита“, который сначала приблизил бы Россию к позиции НАТО, а затем связал Белград с Россией». Это означало, что Москва должна поддержать план НАТО, а потом надавить на С. Милошевича принять ультиматум. В этом случае «Совет Безопасности даёт разрешение, НАТО играет ведущую роль, а Россия участвует в миротворческой операции». Однако М. Олбрайт понимала, что эту хорошую идею трудно реализовать на практике, «поскольку русские были сильно раздражены»[432].

По словам Примакова, «это было настоящим потрясением для России. Все российские политические силы без исключения выступили против развязанной НАТО войны»[433]. В тот же день Россия потребовала «созвать в срочном порядке заседание Совета Безопасности для рассмотрения чрезвычайной ситуации, вызванной односторонними военными действиями НАТО против Союзной Республики Югославии»[434].

Общественное мнение России было на стороне сербов. 23 марта Центром международных социологических и маркетинговых исследований в 21 регионе России был проведен опрос общественного мнения о событиях в Косове. 82 % опрошенных следили за событиями в Югославии. 51 % был уверен, что виновником обострения ситуации были албанские сепаратисты. 94 % ответили «нет» на вопрос «Одобряете ли вы ввод миротворческих сил НАТО в Косово?» и 97 % были против силового решения в отношении Сербии. 91 % опрошенных поддерживали сербов в косовском конфликте. 74 % готовы были принять личное участие в оказании помощи Сербии, из них 30 % поддержали бы Югославию финансово, а 42 % отправились бы в Югославию добровольцами[435].

Миссия России по прекращению агрессии началась фактически сразу же. 25-го утром Е. М. Примаков связался по телефону с премьер-министром Великобритании Т. Блером, который поддерживал действия НАТО. По его мнению, другого выхода у Альянса не было, ведь С. Милошевич провалил переговоры. Одновременно он попросил Е. М. Примакова оказать давление на С. Милошевича. Е. М. Примаков же настаивал на том, чтобы сначала НАТО прекратила бомбёжки, тогда Россия бы предприняла все попытки, чтобы созвать КГ и предложить С. Милошевичу пойти на уступки. Премьер-министр Великобритании, наоборот, говорил о том, что «сложно остановить военную акцию в отсутствие каких-либо шагов со стороны С. Милошевича»[436]. Позиции были ясны и непоколебимы. Тогда, при Е. М. Примакове, Россия видела свою задачу в том, чтобы прекратить нанесение бомбовых ударов, а Запад старался склонить Москву к миссии давления на С. Милошевича, чтобы тот сделал какой-нибудь «небольшой жест».

Позиция России и её аргументы раздражали Вашингтон. М. Олбрайт вспоминает, что русские говорили: США «сильно напортачили. Милошевич, говорили нам, никогда не сдастся. Бомбардировки сплотили сербов и сделали их лидера настоящим героем. К тому же они вызвали сильные антиамериканские и антинатовские настроения». Кроме того, «русские предупреждали нас, что некоторые из их военных подразделений стремятся воевать на стороне Сербии, что в России, Югославии и Белоруссии нагнетаются призывы к созданию панславянского союза, оппоненты Ельцина в Думе пытались добиться его отставки. …Опасаясь показаться слабым, Ельцин пригрозил направить российское ядерное оружие против НАТО и обвинил Альянс в том, что тот ставит мир на грань глобального конфликта»[437].

США с упорством продолжали свою работу с русскими: общение вели по многим каналам: Клинтон — Ельцин, Гор — Примаков, Иванов — Олбрайт. Приобщали к диалогу с Москвой и европейских коллег. «Только Россия может повлиять на С. Милошевича», — уговаривал Е. М. Примакова президент Франции Ж. Ширак. 30 марта Е. М. Примаков всё-таки вылетел в Белград, предполагая уговорить президента Сербии согласиться на созыв КГ в обмен на прекращение бомбовых ударов. Однако США ужесточили свою позицию. Они подняли планку требований к С. Милошевичу в качестве условий прекращения бомбардировок. Подталкивая Москву к миротворческим усилиям, они одновременно боялись того, что старания Москвы будут успешными и это укрепит её позиции в международных отношениях. Е. М. Примаков чувствовал, что планка требований к Сербии будет всегда повышаться[438].

М. Олбрайт начала вести почти непрерывный диалог с Ивановым. Российский министр подчёркивал, что позиция США неминуемо вызовет разногласия. «Россия не может сидеть сложа руки и смотреть, как НАТО разрушает суверенное государство». Сербов, говорил И. Иванов, нельзя заставить пустить на их родную землю иностранных солдат. Опытная М. Олбрайт пропускала мимо ушей аргументы министра и говорила о своём, просчитывая сильные и слабые стороны России, которые можно обернуть в свою пользу. По её мнению, слабых сторон было больше: «Вариантов применения силы у них было мало, их зависимость от Запада всё более возрастала, внутренняя политика была убийственна, а их мнимый клиент в Белграде был безжалостным диктатором». Оценивая позицию президента, она заявляла следующее: «…каждый день натовских бомбардировок был провалом для Ельцина, которого сторонники бескомпромиссных действий обвиняли в том, что он заискивает перед Америкой и ничего не получает взамен. Ельцин понимал, что для того, чтобы прекратить бомбовые удары, он должен заключить с нами соглашение, но наши предложения его не устраивали. Поэтому к переговорам с нами Россия подошла с болезненно-противоречивым чувством. Ее позиция склонялась к нашей, затем застревала на месте на несколько дней, а то и недель, перед тем как снова неуверенно продвинуться вперёд». Госсекретарь советовала И. Иванову: «Россия для своей же пользы должна делать нечто большее, нежели пересказывать позицию Милошевича. Если Россия согласна с принципом, в соответствии с которым у беженцев должна быть возможность вернуться в свои дома, то она должна понимать, что беженцы не осмелятся вернуться, если в Косове не будет эффективной международной силы, способной их защитить. Если война затянется, и беженцы не вернутся домой, то албанцы только больше ожесточатся. Допускать укоренения партизанской армии в Европе не в интересах России»[439].

Переговоры Е. М. Примакова с С. Милошевичем 30 марта закончились согласием сербской стороны начать отвод военных после прекращения бомбёжек, обеспечить возвращение беженцев в Косово и равные права для всего населения края, а также выражением С. Милошевичем готовности к политическому урегулированию через переговоры с национальными общинами Косова. Но на Западе не хотели и слушать о договорённостях. Ответом было короткое «недостаточно»[440].

Об этом эпизоде Е. М. Примаков говорил в Трибунале, выступая как свидетель на процессе С. Милошевича:

«Эта поездка состоялась по прямой просьбе президента Ширака, который позвонил мне и попросил меня вылететь в Белград для того, чтобы получить, как он сказал, “сигнал” от господина Милошевича, чтобы прекратить бомбардировки. На мой вопрос “каким должен быть сигнал?” он мне ответил: “Хотя бы маленький сигнал”. “Созыв Контактной группы? — спросил я. Он сказал: “Ну, хотя бы с этого нужно начать”.

Мы прибыли в Белград, где состоялась беседа с господином Милошевичем, в результате которой, как нам представлялось, был получен такой “сигнал”, даже превосходящий первоначальные масштабы, обозначенные президентом Шираком. Этот “сигнал” включал в себя гарантию возвращения беженцев, прекращение огня, гарантию иностранного наблюдения, начало переговоров.

С этой суммой вопросов мы должны были полететь в Бонн и передать всё это федеральному канцлеру Шрёдеру, который в тот момент был председателем Европейского союза. Не успел наш самолёт подняться, как началась бомбардировка аэродрома. Причём еще не было даже известно Западу и всем, с чем мы летим. Так закончилась попытка получить “сигнал”.

Но я хотел бы сказать еще об одной особенности нашего разговора с Милошевичем. Господин Милошевич мне сказал: “Я готов полностью вывести войска из Косова, если будут отведены войска НАТО от границы Македонии и Косова”. Уже появилась вторая такая увязка, которая, мне кажется, тоже могла бы послужить в позитивном плане… мы даже не успели всё откомментировать, как федеральным канцлером было сказано: этого недостаточно»[441].

Действия албанцев в Косове были полностью согласованы с Альянсом. Уже 24 марта Хашим Тачи как командующий ОАК издал приказ об общем наступлении на армию и полицию Югославии[442]. 4 мая сербские силы заняли штаб террористов, и среди документов, материалов и фотографий нашли много доказательств связи албанцев с американцами. Боевиков обучали американские инструкторы, штаб посещал английский лорд Педи Эшдаун, который проверял, какого оружия недостаёт боевикам, и учил тактике боя с югославской армией. В руки сербской разведки попали списки людей из гуманитарных организаций, которые состояли на службе разведок западных стран, прежде всего Ми-6[443].

26 марта бомбили Батайницу, Сурчин, Раковицу, Ниш, Кралево, Горни-Милановац, Приштину, Призрен, Джаковицу, Гнилане, 28 марта — Сурчин, Батайницу, Чачак, Ниш.

Первые неудачи подвигли генерала Уесли Кларка просить больше самолётов и развёрнутый перечень целей, чтобы «урезонить» С. Милошевича и сербские спецслужбы. Чтобы добиться единства членов НАТО, Олбрайт часами находилась у телефона, обзванивая членов Альянса. Было даже сделано совместное заявление, в котором зафиксировано, что удары должны прекратиться только после того, как югославская армия уйдёт из Косова. Её «заклинанием» стало: «Сербы — прочь, НАТО — в Косово, беженцы — домой»[444].

Огорчённый сопротивлением сербов, Вашингтон через Си-Эн-Эн озвучил специальную устрашающую антисербскую доктрину, которую получили сербские спецслужбы:

«1. США не волнует, что будет с сербами, которые являются для них неприятной помехой в экспансии НАТО в регионе.

2. НАТО оставит сербов в покое только тогда, когда те перестанут быть сербами.

3. Сербы должны забыть свою историю и религию и сосредоточиться на зарабатывании денег и получении указаний от Мирового банка и таких людей, как Джордж Сорос»[445].

Эти идеи, к сожалению, осуществлялись на практике. Например, только православное кладбище в Приштине бомбили шесть раз. А народный дух пытались подорвать, осмысленно и преднамеренно разрушая больницы, школы, детские сады, водопроводы, мосты и средства связи.

С начала натовских бомбардировок территории Югославии Россия активно включилась в процесс политического и дипломатического урегулирования кризиса. Москва в первую очередь поддержала Югославию дипломатическими средствами, потребовав «созвать в срочном порядке заседание Совета Безопасности для рассмотрения чрезвычайной ситуации, вызванной односторонними военными действиями НАТО против Союзной Республики Югославии»[446]. 26 марта по требованию России состоялось официальное заседание Совета Безопасности. На нём, как отмечалось в сообщении МИД, ряд членов СБ проявил «натовскую солидарность», поэтому проект России и Индии, осуждающий грубое нарушение Устава ООН и агрессию НАТО, не прошёл. Но министр иностранных дел РФ И. Иванов был удовлетворён и тем, что удалось продемонстрировать единство таких стран, как Россия, Китай и Индия, показать, что «незаконную военную авантюру отвергло более половины населения планеты»[447]. Это агрессоров не остановило, наоборот, они поняли, что могут продолжать начатое и без Совета Безопасности.

Однако США, пристально отслеживающие все нюансы настроения Москвы, ощутили двойственность её позиции. «…Даже в эти первые дни было видно, что ельцинское правительство не желает полностью отменять закреплённое в Основополагающем акте или рвать все связи с Западом. Министр внутренних дел Сергей Степашин публично предостерегал против „чрезмерного реагирования“. Шли дни, и российские представители снова начали появляться на организованных НАТО совещаниях в Брюсселе, хотя не выступали на них и вообще присылали работников ниже рангом, чем обычно»[448]. М. Ахтисаари подтверждает, что Россия не могла слишком далеко идти в своей поддержке Югославии и своей критике НАТО, так как должна была получить экономическую помощь от Запада и МВФ. У США вызывали обеспокоенность два факта: будет ли Россия делиться своей развединформацией с сербами и поставлять им оружие[449]. Относительное спокойствие Запада наступило лишь тогда, когда в переговорную группу от России вошёл В. С. Черномырдин. Это на Западе заметили сразу. Как вспоминал М. Ахтисаари, на переговорах Россия, а особенно Черномырдин, перестали выступать как адвокаты Сербии[450].

Всё российское общество, от президента до школьника, было охвачено чувствами возмущения действиями агрессора и солидарности с сербским народом. Б. Ельцин расценил действия НАТО как «удар по всему международному сообществу», назвал действия Альянса агрессией, военной авантюрой и призвал россиян присоединиться к возмущению[451]. Россияне присоединились, и очень дружно. По всем городам России прошли митинги в знак протеста. Кемерово, Петрозаводск, Уфа, Казань, Новгород, Волгоград, Новосибирск — вот только некоторые города, где законодательная и исполнительная власти принимали заявления и обращения, где проходили акции протеста, сжигались американские флаги[452]. В Москве и днём, и ночью демонстранты протестовали около всех посольств стран — членов НАТО. Больше всего от яиц, чернил, камней пострадало американское посольство. Среди московских студентов распространялись листовки следующего содержания: «Студенты! Лекция по политологии переносится к американскому посольству! Скажи НЕТ американским фашистам!». Серьезные заявления сделали Дума и Совет Федерации. Российские ученые, целые научные коллективы слали в Югославию письма и телеграммы поддержки. С Заявлением выступили духовные лидеры традиционных религиозных объединений России — православия, ислама, иудаизма и буддизма. У мэра Москвы Ю. Лужкова родилась даже идея о создании Славянских комитетов в поддержку сербского народа, которую, правда, он так и не осуществил. Во многих городах составлялись списки добровольцев, готовых отправиться на Балканы защищать братьев-сербов. Командующий войсками Дальневосточного военного округа Виктор Чечеватов заявил, что готов возглавить любое формирование российских добровольцев или регулярных войск для помощи Югославии. В письме, направленном генерал-полковником Чечеватовым Президенту РФ, в частности, говорилось: «Бомбардировки Югославии могут оказаться в недалёком будущем всего лишь репетицией аналогичных ударов по России»[453].

В этой обстановке полного единодушия и под влиянием первого душевного порыва руководство России пошло на ряд серьёзных мер: в Москву был отозван Главный военный представитель РФ при НАТО, приостановлены участие в программе «Партнерство во имя мира» и реализация программы партнерства Россия — НАТО, отложены переговоры об открытии военной миссии связи НАТО в Москве[454]. Б. Н. Ельцин 10 апреля на встрече с председателем Государственной Думы Г. Н. Селезнёвым заявил, что Россия развернёт свои стратегические ракеты в сторону тех стран, которые ведут боевые действия против Югославии, если не прекратятся бомбёжки Югославии[455]. Эти действия России несколько насторожили страны Альянса, но не смогли остановить начавшуюся агрессию. Скорее, Запад стал рассматривать варианты влияния на Россию, чем варианты урегулирования кризиса.

Активную позицию заняла Русская православная церковь. Священный Синод РПЦ принял Воззвание, в котором осудил кровопролитие на сербской земле. Патриарх Алексий II 25 марта сделал Заявление, призвав христиан к миру, выразив надежду, что «меч, занесенный над пока ещё свободными людьми Югославии, остановится»[456]. Алексий II с миссией мира посетил 20 апреля Белград и вместе с Патриархом Сербским Павлом совершил литургию в соборе Святого Савы Сербского. Е. М. Примаков очень высоко оценил миссию патриарха, выразив мнение, что это была «в общем-то политическая миссия, потому что у него были очень серьёзные разговоры с югославским руководством и он встретился с Ибрагимом Руговой»[457].

Российские парламентарии проголосовали за несколько постановлений, осуждающих агрессию, призывающих руководство России принять более жесткие меры в отношении агрессора. Главе государства и председателю правительства предложено было направить в СРЮ военную миссию. В Думе неоднократно проходили слушания по проблеме Косова и Югославии.

События на Балканах были серьезно восприняты российскими военными. Министр обороны, маршал Сергеев, выступая перед слушателями Военной академии, заявил, что события на Балканах заставляют Россию внести изменения в военную доктрину. Прежде всего, упор будет сделан на «поддержание высшей степени боеготовности сил ядерного сдерживания и развитие войск противовоздушной обороны»[458]. Россия заявила о возможных с её стороны «адекватных ответных мерах военного характера». На Тихоокеанском флоте прошли учения и были произведены ракетные пуски из надводного и подводного положений, артиллерийские и торпедные стрельбы. Военные начали обсуждать возможности передислокации российского ядерного оружия, выхода из режима санкций ООН. В начале апреля турецкий Генштаб получил уведомление российского МИДа о проходе пролива Босфор с 8 по 15 апреля отрядом из восьми кораблей Черноморского флота, направляющимся в Адриатику. Они должны были показать американскому флоту, дислоцированному у берегов Черногории, присутствие России на Балканах. Но военные ждали политического решения президента. Заявка была продлена на период с 15 по 22 апреля. Политического решения не последовало. В Адриатическое море прибыл лишь российский корабль-разведчик «Лиман». Это было началом свертывания политики противостояния России и НАТО.

Е. М. Примаков вспоминал, что «Россия к бомбардировкам отнеслась крайне негативно. Это было широко известно. Мы использовали все свои контакты. Я лично по этому поводу еще раз говорил и с президентом Шираком, и с премьер-министром Италии д`Алема, и с вице-президентом Соединённых Штатов Гором с призывом хотя бы сделать паузу в бомбардировках или, лучше, незамедлительно их прекратить. Я уверен и просто знаю, что такие же разговоры вёл президент Ельцин со своими коллегами, но, к сожалению, здесь ничего мы сделать не могли»[459].

Запад удивила реакция россиян на подготовленные, казалось бы, в пропагандистском смысле воздушные удары против «главных виновников этнических чисток», «диктатора-коммуниста» и «партии войны». Все структуры российской власти и все слои общества были впервые едины в осуждении агрессии. Народ вышел на улицы, антиамериканские настроения усиливались, накал страстей совпадал с патриотизмом кабинета министров. Сотрудничества, на которое так надеялся Альянс, не получилось. Россия впервые не только заявила о серьезных антинатовских шагах, но и осуществила их, что должно было заставить США задуматься. США задумались, но о другом: как бы усмирить Россию. Как они влияли на Москву, доподлинно неизвестно, но руководство России начало трудиться в нужном направлении. Е. Примакова сместили, И. Иванова нейтрализовали, назначив другого представителя для решения косовской проблемы, городские власти запретили народу выходить на улицы с протестами. Большинство телеканалов поменяло ориентацию и стало убеждать массы в виновности сербов, повторяя, что они втягивают Россию в войну.

С началом ракетно-бомбовых ударов по территории Югославии казалось, что Россия заняла активную позицию, но выдержать последовательный и твердый курс ей так и не удалось. На протяжении только двух самых трудных для Балкан месяцев позиция России менялась неоднократно. Высшее руководство страны в своих действиях было неуверенным, колебалось. Сначала это была, правда непоследовательная, попытка проявить самостоятельность, не выходящую за рамки послушности, и даже робкая угроза применения силы. Россия неоднократно удивляла своих западных партнёров, поступала неожиданно, заставляя их прикладывать усилия, чтобы вернуть русских в привычную для Запада колею. Так, в октябре 1998 г., когда воздушные удары по Югославии были делом решённым, российские военные и премьер Е. Примаков сделали ряд резких заявлений. С ударами пришлось повременить. В феврале в Рамбуйе Б. Майорский посмел выразить «особое мнение» и не стал прикрывать ложь и подмену документов своих коллег по переговорам. Затем российская дипломатия изменила тактику: пока Югославию бомбили, она «уговаривала» натовцев осознать негуманность своих действий, осуществляя челночную дипломатию. А закончилось всё тем, что Россия выступила в роли инструмента давления и запугивания Югославии по натовскому варианту. Это могло быть только потому, что политическая воля к принятию решения у высшего руководства России отсутствовала. А воля отсутствовала потому, что западные партнёры, спохватившись, приложили максимум усилий, чтобы вернуть Москву в привычное для них русло, используя средства экономического и политического давления.

Еще нет документов, которые могли бы пролить свет на процесс принятия решения об изменении российской политики, поэтому нам приходится только констатировать, что через две недели после начала агрессии против Югославии российские СМИ сменили тон и направление информации, в Москве и других городах запретили митинги около посольств западных стран, всё активнее стала внедряться в умы россиян идея о том, что Россия не должна быть втянута в войну, на что её толкают патриоты и Югославия. Вся деятельность российской дипломатии была пронизана призывами к политическому урегулированию кризиса и скорейшему окончанию налётов авиации НАТО на территорию суверенной Югославии. Но этих призывов никто не слушал, а конкретных действий от России никто так и не увидел. В итоге оказалось, что в целом позиция России вновь стала попустительской. Она не смогла противостоять НАТО, чем сделала свою собственную безопасность достаточно уязвимой.

Некоторый свет на ситуацию проливают воспоминания С. Тэлботта:

«Едва стало ясно, что Блок не раскололся, как надеялся Ельцин, российский президент не стал тратить времени зря и предложил совместную американо-российскую инициативу, которая покончит с войной. Он позвонил Клинтону в воскресенье, 25 апреля, в последний день Вашингтонского саммита, и первым делом постарался вызвать у Клинтона сочувствие к своей борьбе на домашних фронтах. В Думе и в военных кругах есть силы, сказал Ельцин, агитирующие за отправку военной флотилии в Средиземное море в знак поддержки Сербии и предоставление Белграду оружия, включая зенитные системы, которые будут угрожать натовским лётчикам. Ельцин сказал Клинтону, что уже уволил одного командующего на Дальнем Востоке — тот собирал для отправки в Сербию батальон[460]. Разрабатывался даже план формирования “союза” Югославии, Беларуси и России.

Он полон решимости эти силы сдерживать, продолжал Ельцин, но ему нужна помощь Клинтона в воскрешении американо-российского дипломатического сотрудничества под эгидой Гора и Черномырдина. Со своей стороны Россия вынудит Милошевича подчиниться:

— Мы не оставим Белграду пространства для манёвра; мы будем держать под прицелом и этих людей, и их политическую сеть. — То был очевидный намёк, что Россия закрутит гайки политическим союзникам Милошевича, его деловым партнёрам, военным командирам и разведслужбам. — Мы проработаем Милошевича так, будто хотим обратить его в другую веру.

Клинтон согласился снова открыть канал Гора — Черномырдина, если Ельцин с самого начала поймёт, что руководить миротворческой операцией, последующей за урегулированием, будет НАТО»[461].

Ельцина не интересовали послевоенные детали, ему хотелось покончить с задачей, стоявшей перед ним теперь. Он убеждал Клинтона присоединиться к нему и сегодня же выпустить заявление о возобновлении работы комиссии Гора — Черномырдина. «Причём говорил он так, что само собой разумелось: едва Гор и Черномырдин встретятся, бомбардировки прекратятся»[462]. Дальнейший разговор был странным. С одной стороны, Ельцин угрожал войной и требовал прекратить бомбардировки, а с другой — легко согласился понять условия, которые выдвигают Милошевичу. В конце беседы он заявил, что удовлетворён разговором. Казалось, что Ельцин говорил на публику, которая не знает, что отвечают на другом проводе.

Генеральный секретарь НАТО Хавьер Солана умело манипулировал информацией, убеждая мир, что именно НАТО стала единственной в мире организацией, которая заботится о беженцах. «НАТО была одной из первых, кто предпринимал усилия на международном уровне, направленные на урегулирование кризисного положения беженцев. Силы НАТО, расположенные в бывшей Югославской Республике Македонии и в Албании, построили лагеря для беженцев, доставили тысячи тонн продуктов питания и медикаментов, предоставили транспортные средства для эвакуации беженцев в более безопасные зоны. Мы продемонстрировали, что мы оказываем поддержку этим странам и не позволим проводимым Милошевичем этническим чисткам дестабилизировать их». Он убеждал всех в том, что «насилие, порождённое национализмом и стремлением к межэтническим распрям, недопустимо в Европе XXI века». Отсюда следовал вывод об оправданности продолжения наказания Югославии, чтобы «справедливость восторжествовала»[463].

Параллельно с обработкой общественного мнения, с усилением давления на Белград ряд международных организаций усиливал санкции в отношении Югославии. В апреле 1999 г. министры иностранных дел ЕС выразили мнение, что акция НАТО была «необходима и оправдана»[464]. В конце апреля Совет Европейского союза принял решение в одностороннем порядке запретить поставки нефти и нефтепродуктов в СРЮ и призвал другие страны также применить эти меры в отношении СРЮ. С началом агрессии, опять же в одностороннем порядке, НАТО объявила запрет полётов гражданской авиации в воздушном пространстве СРЮ, БиГ, Македонии, Хорватии, нарушив принцип исключительного суверенитета государства на воздушном пространстве своей территории, закрепленной в статье 1 Чикагской конвенции о международной гражданской авиации[465]. Введённая блокада воздушного пространства позволяла натовцам полностью исключить любую помощь Югославии, обезопасить своих лётчиков в небе над жертвой. 6 мая Совет Европейского союза принятием Совместной позиции и Постановления ввёл «дополнительные ограничивающие меры против Союзной Республики Югославии», которыми в одностороннем порядке устанавливаются запреты и ограничения, напрямую угрожающие правам человека и свободам, имуществу, экономическим и другим интересам СРЮ и её граждан, а также других стран[466]. США также в одностороннем порядке объявили о замораживании имущества Югославии на своей территории, а также призывали к тому, чтобы не допустить приём Югославии в международные финансовые организации. Но всех этих мер было недостаточно, чтобы сломить сербов. В кабинетах Белого Дома рассматривались варианты усиления бомбовых ударов, а также проведения наземной операции.

Американские специалисты подсчитали, что для вторжения сухопутных войск на территорию Косова потребуется свыше сотни тысяч подразделений. По этому поводу среди натовцев шли дискуссии. Американцы полагали, что войска могут вступить на территорию Косова при «благоприятной» обстановке. Британский премьер-министр Тони Блэр высказал мысль, что натовцы должны быть готовы действовать, как только ситуация станет «полублагоприятной». Это позволит избежать нескончаемой воздушной операции и показать Милошевичу, что Альянс намерен делать всё ради того, чтобы победить. Генерал Шелтон считал, что надо тщательно подготовиться к проведению подобающей ответной операции. А это означало, что необходимы огромной численности войска, ядро которых вначале составят американцы. Генерал Шелтон отметил, что Объединенный комитет начальников штабов готов приступить к планированию сухопутного варианта, но разработка этого плана займет несколько недель, так что выдвинуть войска раньше середины июля не представляется возможным. Клинтон никогда не был убеждён в необходимости сухопутной операции, но он понимал, что эту возможность нельзя и дальше исключать. В конце концов, если будущее Косова было настолько важно, что ради него можно было драться в воздухе, то вряд ли можно было с уверенностью сказать, что оно не стоило того, чтобы защищать его и на земле. Мнения разошлись. Великобритания поддерживала проведение сухопутной операции, Германия и Италия выступали против, а Франция готова была проголосовать «за» только в таком невероятном случае, если на операцию будет получено разрешение Совета Безопасности. Тем не менее, после саммита НАТО в Вашингтоне 23 апреля Альянс начал разработку проведения наземной операции, «исходя из той возможности, что воздушных ударов окажется недостаточно»[467].

НАТО никогда еще не приходилось проводить сухопутную операцию, но было принято решение удвоить численность войск, размещённых в Македонии и Албании. Эти войска должны были имитировать подготовку к проведению в Косове миротворческой миссии после окончания войны. «Однако в случае необходимости… эти войска могли также составить ядро боевых сухопутных сил», — говорила М. Олбрайт[468]. А пока продолжалась воздушная операция.

Самолёты и крылатые ракеты стремились поразить военные объекты, вывести из строя югославскую армию, разрушить мосты и дороги. Всего было разрушено 22 и повреждено 12 мостов, стёрто с лица земли около 50 фабрик и заводов, повреждены восемь электростанций, семь железнодорожных вокзалов, шесть аэродромов, множество дорог, выведены из строя или разрушены 20 телетрансляторов и реле, большое количество теле- и радиовещательных станций. Полностью были уничтожены несколько тысяч квартир и частных домов, три телецентра, 17 больниц, 35 факультетов, 2 тыс. школ. Более полумиллиона граждан лишились работы в результате разрушения заводов и фабрик. 2 млн людей были лишены средств существования[469]. В ряде городов в ходе налётов авиации были поражены центры для беженцев из Боснии и Хорватии.

Бомбовые удары, кроме военных объектов, были нацелены на памятники культуры, средневековые монастыри и святыни, национальные парки и заповедники, которые находились под защитой ЮНЕСКО: частично или полностью разрушены 18 православных и католических церквей и монастырей, в Джаковице тяжело повреждён исторический памятник «Табачки мост» IV в. н. э., Петроварадинская крепость, Дурмиторский национальный парк и многие другие. Пострадали несколько десятков культурных памятников в Косове и Метохии: патриархия в Пече XIII в., мечеть Байракли в Пече XV в., церковь Левицкой Богоматери XIV в., Святоархангельский монастырь в Горне-Неродимле XIV в., мечеть Синан-Паша в Призрене XVII в., монастырь Грачаница XIV в. и другие[470].

Югославская армия, против которой были направлены огромные силы 19 стран, не была пассивным наблюдателем за тем, как уничтожается её страна. Силы Приштинского корпуса в составе до 150 тыс. военных[471] располагались на границах с Албанией и Македонией, чтобы противостоять возможному сухопутному вторжению. Командование не могло допустить появления в своем тылу террористических незаконных вооружённых формирований ОАК численностью около 25 000 человек. В период натовской агрессии, как отмечают генералы Д. Вилич и Б. Тодорович, Армия Югославии, особенно её Приштинский корпус, оказалась в неимоверно тяжёлой и сложной боевой и военно-политической ситуации: по своему драматизму она, пожалуй, не имеет прецедентов в истории войн. Армия Югославии не только вела оборонительные операции, но и должна была решить следующие задачи: сохранить от тяжёлых потерь личный состав, боевые и материальные средства; уберечь от серьёзных жертв гражданское население; отражать попытки сухопутного вторжения боевиков из Албании на территорию Югославии; подготовиться к возможному отражению вторжения войск НАТО на территорию Югославии со стороны Албании, Македонии, возможно, других стран; разбить и уничтожить террористические банды ОАК, которые верификаторы миссии ОБСЕ и НАТО обучили и подготовили для действий в глубине территории Косова и Метохии и для удара в спину Армии Югославии[472].

С этими задачами армия справилась. Несмотря на мощные удары НАТО, авиация армии Югославии быстро разбила крупные соединения ОАК. В Космете к моменту прекращения боевых действий оставалось лишь около 1500 террористов, засевших в ущельях и горах. В зоне Третьей Армии было сбито 15 и повреждено 12 натовских самолётов, 45 крылатых и 19 беспилотных ракет.

Уже 6 апреля вышло совместное сообщение правительства СРЮ и Сербии, в котором объявлялось одностороннее прекращение огня с целью как можно скорее достичь мира. «В честь крупнейшего христианского праздника Пасхи прекратить все действия войск и полиции в Косове и Метохии против террористической организации “ОАК” в одностороннем порядке, начав с сегодняшнего дня в 20:00 часов, и в ожидании, что такое решение будет воспринято как жест доброй воли и желание дать поддержку мирному решению, за которое, несомненно, выступает большинство населения Косова и Метохии, несмотря на национальную и конфессиональную принадлежность. В ожидании также, что экстремистские элементы, уважая волю большинства населения, тоже будут воздерживаться от повторения терактов против мирных граждан и представителей власти». Кроме того, предлагалось «совместно с представителями албанцев, которых представляет д-р Ругова, подготовить программу возвращения беженцев, при адекватном участии и помощи УВКБ и МККК»[473].

Православная Пасха в тот год приходилась на 11 апреля. Натовцы знали и о религиозном празднике, и о решении сербского парламента, но не хотели останавливать бомбёжки. Главное, что их потом будет трудно возобновить, ведь первые дни вызвали бурю возмущения в мире. «Перерыв, по сути, будет означать капитуляцию… Учитывая капризность членов самого Блока, возобновить воздушные удары после перерыва практически не удастся», — был уверен С. Тэлботт[474]. Сербская разведка доносила, что, наоборот, атаки усилятся как раз в праздничные дни. И действительно, столько самолётов и вертолётов военные не видели с начала войны. В Косове бомбили Приштину, Грачаницу, Косово-Поле, Печ, Призрен, Джаковицу, Подуево, Урошевац, Липлян, СуваРеку, Косовска-Митровицу, Зубин-Поток. В Сербии — Белград, Нови-Сад, Сомбор, Панчево, Чачак, Кралево, Крагуевац, Смедерево, Рашку область, Горни-Милановац, Ужице, Лесковац, Валево, Вране, Ниш, Куршумлию. Над Косовом самолёты взлетали 164 раза. Погибли 30 человек, а 58 ранены. Сербы сбили над Косовом и Сербией 4 самолёта, 2 вертолёта и 16 крылатых ракет. Под прикрытием натовских самолётов неоднократно в атаки поднимались албанцы. Среди них было 200 погибших, среди сербских военных — 14 и 22 раненых. На второй день Пасхи как бы случайно американские бомбы попали в поезд, следовавший по маршруту Белград — Солун. Жертв было много. 14 апреля 10 натовских самолётов 3 часа обстреливали колонну албанских беженцев, возвращавшихся в свои сёла в районе Джаковицы. Итог катастрофический: 64 убитых и 50 раненых женщин, стариков, детей. Многие убеждены, что таким образом натовцы пытались помешать возвращению албанцев в Косово[475].

Генрал Джошан вспоминал:

«Казалось, что небо над Джаковицей горит от огромного количества самолётов. Стреляли по всему, что движется. Каждый автомобиль на дороге был целью или албанцев, или самолётов НАТО[476].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.