3. Немцы в продвижении России на Восток

3. Немцы в продвижении России на Восток

Дальневосточные исследования иностранных ученых

Государственная политика, в какой бы сфере она ни осуществлялась, нуждается в научном, исследовательском подкреплении. Тем более это было необходимо в отношении территорий, о которых в XVII–XIX веках существовали самые смутные представления. Не удивительно, что в первых рядах тех, кто ступал в неизведанные земли, были самые разные специалисты – географы, ботаники, биологи, этнологи, геологи и т. д. – все те, кто был способен предоставить центральной власти России новую, необходимую для формирования политики на Востоке информацию.

В то время, когда Европа искала дальние страны за морями, снаряжала корабли за океан, Россия прорубала свои новые пути через тайгу, сопки и степи. Эта дорога по суше была намного труднее, дольше, дороже, чем морской путь. Хотя, по европейскому образцу, морские кругосветные плавания для закрепления на дальневосточных рубежах страна поддерживала также, придавала им не меньшее значение, чем дороге в глубь страны.

Научные записи вели практически все послы русского царя в Китай. Многие дипломаты «из свиты» также скрупулезно фиксировали события по пути следования в неведомые земли. Официальные представители интересовались всем: политическим устройством чужих народов, обычаями и традициями, устройством государственных и социальных институтов, природой, животным миром мест, которые они проезжали. Книги не всех этих свидетелей получили широкое распространение. В Европе одними из самым популярных стали путевые заметки Джона Белла – врача шотландского происхождения на русской службе, которые совершил поездку в Пекин в составе посольства Л.Измайлова в 1718–1719 гг. «Белёвы путешествия чрез Россию в разные асиятские земли» неоднократно издавались и на русском языке.

В осуществлении научного освоения пространств за Уралом иностранцы сыграли исключительную роль. Именно они были во главе подавляющего большинства экспедиций, поскольку именно они, получившие современное образование в университетах германских, нидерландских или шведских городов, обладали необходимым стартовым объемом знаний для исследований, владели методикой этих исследований, имели организационные навыки для разведки всего нового и необычного. Благодаря этим иностранцам сложились целые научные школы, были заложены изыскательские традиции, которые протянулись потом во времени и дали нам сегодня основание говорить науке как о явлении тех столетий.

Прибывший в 1686 г. в Нерчинск плавильных дел мастер Лаврентий Нейтор летом 1687 г. смог получить из пяти пудов руды один пуд десять фунтов свинца, а из него в свою очередь первые тринадцать с половиной золотников чистого серебра[220].

Через четверть века уроженец Данцига Даниэль Готлиб Мессершмидт, приехавший в Россию по приглашению Петра I, в 1720–1727 гг. уже руководил научной экспедицией в Сибири[221].

Дальнейшее участие немцев в исследованиях связано с созданием и работой Академии наук. Их интерес был прикован и к Дальнему Востоку. Барон Иоанн Альберт Корф, президент Императорской Санкт-Петербургской академии наук, организовал вторую экспедицию на Камчатку, к берегам Америки, в ходе которой было определено положение Японии относительно Камчатки и открыта возможность сообщения между Северным Ледовитым и Камчатским морями[222]. В 1735 г. Герард-Фридрих (Федор Иванович) Миллер во главе академического отряда Второй Камчатской экспедиции побывал в Нерчинске[223].

По-разному сложились судьбы иностранцев – ученых в России. Некоторые из них стали универсалистами, другие специализировались на отдельных отраслях знания. Наряду с кабинетными теоретиками основная масса была первопроходцами, отправлялась в дальние края для того, чтобы собирать коллекции камней или растений, вести описания мест, где они побывали.

К числу самых разносторонних талантов, осуществивших себя в России и внесших огромный вклад в самые разные области гуманитарной и естественнонаучной сферы, в освоение Дальнего Востока, относится, прежде всего, Герард-Фридрих (Федор Иванович) Миллер (Мюллер), неутомимый собиратель и систематизатор научных данных, какие бы ни попадались ему, умелый организатор, менеджер науки. Он первый, кто собрал начальные документы о русско-китайских отношениях. Все, что только можно было найти в то время, было найдено и составило целостную коллекцию первоисточников для понимания отправных путей двусторонних отношений[224]. Так, путешествие Елизария Избранта (Избранта Идеса) можно проследить по «Портфелям Миллера»[225], как и хронику первых китайских посольств на территории России, торговых дел с Китаем и Японией. Его интересовало буквально все: какой была история города Албазина и в чем причина возникших там между русскими и китайцами ссорах; какие меры весов и длины употребляют в Китае; какую веру там исповедуют; какие обычаи и нравы существуют у его народа и т. д.[226]

После переезда в 1725 г. Россию, Миллер сразу обратил внимание на Сибирь и сопредельные с нею территории. А.Х.Элерт отмечал, что в сфере его страстных увлечений тех лет были Калмыкия, Китай, Тибет, Монголия[227].

К сожалению, это увлечение ученого не нашло своего отражения в солидном сборнике российских и германских ученых, изданном в Санкт-Петербурге к 300-летию со дня рождения Миллера [228]. Между тем именно он составил таблицы, в которых классифицировал провинции, привел число их жителей и ежегодный доход Китайского государства[229]. Впервые на русском языке представил хронологию императоров Поднебесной, как и описание войск этой страны[230]. Значительный объем документов – об установлении границы.

«Портфели Миллера» свидетельствуют: России повезло, что такой человек был у нее на службе, причем – в эпоху перемен: Миллер сформировал огромную научную базу по самым разным направлениям общественных и естественных наук, в том числе и для последующего освоения Дальнего Востока, установления регулярных дипломатических, торговых, человеческих отношений со странами региона. Ученый не просто тщательно, с немецкой пунктуальностью собирал тексты на языках дальневосточных народов и их переводы на знакомые ему европейские языки. Он сам выступал инициатором переводов ранее лежавших без прочтения документов, воодушевлял таких же, как и сам, искателей новых знаний, на изучение языков, составление алфавитов и словарей, систематизацию источников. К числу таких лингвистов относился, в частности, Г.Фишер, который был увлечен монгольским языком[231].

Миллер состоял в переписке с десятками ученых по всему свету, с людьми разных званий, профессий, должностей с единственной целью – собрать сведения в свою и без того обширную коллекцию.

К сожалению, тогдашняя Санкт-Петербургская

Академия наук была пронизана интригами, склоками, подсиживанием. Миллеру не удалось обнародовать и сотой части своих записей. До сих пор его «Портфели» – по большей части неопубликованный и мало изученный архив.

Деятельность таких искателей нового, как иностранец Миллер, до сих пор – раздражающих фактор для поборников «самобытности и державности» России. Достаточно зайти на сайт Фоменко-Носовского, «изобретателей» «новой хронологии»[232], чтобы увидеть, насколько современное историческое сообщество не просто расколото, но и наполнено злобными и вздорными теориями в отношении прошлого собственной страны. Тот факт, что в России в XVIII–XIX веках было много иностранцев на государевой службе, в том числе и в науке, вызывает у этих «историков» приступы бешенства, припадки ксенофобии. Бьют на то, что всегда вызывает самые темные мысли у плохо образованных читающих, – на ущемленное национальное самосознание. Рассуждения о засилии иностранцев, особенно в исторической науке, – великолепная почва для того, чтобы заниматься подтасовками и фальсификациями фактов. Это мошенничество в современной России встречает слабое сопротивление, и общество потребляет эти теории наряду с теориями поп-культуры или теориями скинхедов.

Между тем такой энциклопедист, как Миллер, притягивал к себе подобных себе увлеченных путешествиями и исследованиями людей. В числе близких к нему ученых – Иоганн Георг Гмелин, проехавший в 1733–1743 гг. по Сибири и Камчатке. Это было трудное путешествие, полное опасностей, через безлюдные места, через отдельные поселения, где неприветливо встречали экспедицию, путешествие, потребовавшее многих сил и стоившее здоровья. Гмелин свои труды смог беспрепятственно опубликовать только в Германии, куда он вернулся вопреки приказам Академии[233].

До Миллера и Гмелина в дальние экспедиции выезжали и другие исследователи из числа иностранцев. Даниэль Готлиб Мессершмидт, приехавший по приглашению Петра I в 1720–1727 гг., руководил научной экспедицией в Сибири. Нашел ряд памятников монгольского и тангутского (тибетского) письма, которые передал по возвращении в Санкт-Петербург в Кунсткамеру. Вместе с ним в походе был швед Филипп-Иоганн Страленберг (Табберт), попавший в Россию, как и Лоренц Ланг, как пленный: после Полтавского сражения он оказался в Сибири и примкнул к экспедиции Мессершмидта. Нашел в Приобье выходы черной горючей жидкости – нефти.

Небольшую емкость с нею он преподнес Петру I по окончании экспедиции[234].

Еще одним пионером освоения Дальнего Востока был Густав Иванович (Густав Фердинанд Рихард) Радде. В краеведческом музее Биробиджана ему посвящен отдельный стенд. В этом далеком крае до сих пор чтут первого исследователя Байкала, путешественника по Амуру и Саянам, по истокам рек Енисея, Иркута и Оби[235]. Интересно: среди первых исследователей Дальнего Востока было немало выходцев из Данцига. Радде и Мессершмидт как раз оттуда – земляки.

До Тобольска, Кяхты и Селенгинска на границе с Китаем во время своих путешествий в с 1768 по 1774 гг. добрался Петер Симон Паллас – биолог, географ, геолог, филолог, этнограф. Он составил словарь монгольских народов. До Байкала дошел его сподвижник, товарищ по экспедициям Иоганн Готлиб Георги, который дал подробное описание «великого моря», его флоры и фауны[236].

До границ Монголии и Китая путешествовал и шведский исследователь – академик Санкт-Петербургской Академии наук Эрик (Кирилл) Густавович Лаксман. На Алтае он был с 1764 г., затем исследовал Карелию, после чего с 1771 г. – в Восточной Сибири и в исследованиях Дальнего Востока. В феврале 1789 г. в Иркутске он познакомился с группой японских моряков, спасенных россиянами после кораблекрушения. По их рассказам составил карты Японии, дал описание этой страны. Его сын в последствии совершил плавание в Японию[237].

Если следовать хронологии событий, то следующим в ряду путешественников нужно назвать Трауготта Гербера. Как и Гмелин, он был ботаником, в Сибири собрал большую коллекцию кореньев и семян и фактически «проложил путь» Гмелину к сибирской флоре [238].

Первым ученым, исследовавшим Приамурье, был Александр Федорович Миддендорф. В 1842 – 1845 гг. он возглавлял экспедицию Академии наук в Сибирь и на Дальний Восток. Изучал растительный и животный мир, собрал ценные сведения о многолетней мерзлоте, проводил этнографические исследования, знакомился с языком народов тех мест, где побывал сам, прошел по Зее и Амуру, Шилке и Аргуни. Его многолетние исследования в 1867 г. были опубликованы в книге "Путешествие на север и восток Сибири"[239].

Миддендорф, возвращаясь из своего путешествия по Удскому краю, писал: «В зоогеографическом отношении нам приходилось постоянно вращаться в той чрезвычайно любопытной полосе земли, где лицом к лицу встречаются гербы сибирский и бенгальский: соболь и тигр; где эта южная кошка отбивает у рыси северного оленя; где соперница ее – россомаха – в одном и том же участке истребляет кабана, оленя, лося и косулю; где медведь насыщается то европейскими ягодами, то кедровыми орехами; где соболь гонялся еще вчера за тетеревами и куропатками, доходящими до пределов Западной Европы… а сегодня уже бегает за ближайшими родственниками тетерева Восточной Америки… или крадется за чистокровною сибирской кабаргой»[240].

В чем был особый вклад этих людей в науку России той поры? Все они оставили свои записи, коллекции собранных минералов, гербарии, рисунки, отражающие жизнь местных народов. Наверное, Радде не был первым, кто объехал Байкал, но он первый подробнейшим образом описал это «славное море», заложил основы байкаловедения. И в этом была отличительная черта путешествовавших по российским просторам иностранцев: они все брали на карандаш, ничто не ускользало от их внимательного взгляда наблюдателей.

В 1855 г. состоялась экспедиция по Амуру Ричарда Карловича Маака. Он не только дал в последствии описание своего путешествия, содержащего наряду с географическими сведениями большое число этнографических, метеорологических и других наблюдений, «Маак составил первый атлас Амура, в который вошли географические карты, планы, геологические карты и виды Амура, жителей, их стойбищ, орудий быта и пр. Путешествие Р.Маака имело огромное значение еще и потому, что описание его сравнительно быстро было опубликовано иимело серьезное воздействие на последующие экспедиции»[241].

Второй была экспедиция под руководством астронома Людвига Эдуардовича Шварца. По результатам этой экспедиции был составлен обстоятельный отчет и подготовлена карта Восточной Сибири и Приамурья. За выполненную работу Л.Э. Шварц был удостоен медали и Демидовской премии [242].

Академик Федор Богданович Шмидт, возглавлял с 1859 г. экспедицию Русского географического общества на Сахалин. Шмидт вместе со своими сподвижниками, среди которых был выпускник Дерптского университета Петр Глен, дал первое описание растительного и геологического строения острова, составил первую геологическую карту залива Петра Великого[243]. Глен был увлечен исследованиями, он провел почти два года на Сахалине и был дважды на Амуре. В сентябре 1862 г. в Благовещенск приехал Ф.Б.Шмидт, и Глен вместе со своим руководителем отправился в Петербург. Экспедицией были собраны большие геологические, ботанические и этнографические коллекции[244]. Наряду с такими универсалами в России работало немало и «узких» специалистов: лингвисты, нумизматы, исследователи конкретных дальневосточных народов. Так, коллекции восточных монет увлеченно собирали далекие от Китая и Японии исследователи – Георгий Яковлевич Кер и Христиан Данилович Френ. Кер «придумал» «Академию восточных языков»[245], Френ в 1818 г. при Академии создал Азиатский музей, ставший центром востоковедения в России, он стал его первым директором[246]. Иоганн Иериг посвятил большую часть своей творческой жизни изучению Монголии, составил краткий очерк грамматики тибетского языка и перевел для ряд материалов по литературе, языку и быту монголов и тибетцев[247].

Для освоения Дальнего Востока и установления дипломатических отношений со странами региона принципиальное значение имело знание языков народов региона. Поэтому столько внимания власти и ученые на государевой службе уделяли подготовки переводчиков, затоков культуры, истории, обычаев народов Дальнего Востока. Так, Миллер собирал тексты, переведенные с китайского голландцем Гутманом[248], состоял в переписке с Г.Гейнцельманом, подготовившего в 1739 г. со слов двух японцев, взятых в плен у Камчатских берегов, описание Японских островов[249]. В более позднее время большое значение имели труды и деятельность Николая Васильевича Кюнера, япониста и кореиста, востоковеда-историка и этнографа, знавшего 17 европейских и восточных языков [250].

Академия наук поддерживала и общетеоретические труды. В ряду теоретиков – Готлиб (Теофил) Зигфрид Байер, один из создателей норманнской теории. Байер еще до приезда в Россию опубликовал в Кенигсберге две свои работы по Китаю. Результатом многолетнего труда Г. Байера явилась «Хинейская грамматика», известная также под названием «Китайский музеум», или «Музеум синикум», первый том который был издан на латинском языке в 1730 г. в Санкт-Петербурге в типографии Академии наук. Для подготовки этого издания были специально отгравированы китайские иероглифы[251].

Значительный вклад в разведку новых земель внесли русские кругосветные путешествия и особенно первое из них – под командованием Ивана Федоровича Крузенштерна. В составе кораблей «Надежда» (капитан – Крузенштерн) и «Нева» (капитан – Николай Резанов) находилось значительное количество европейских рекрутов – астрономов, врачей, переводчиков, художников, морских офицеров, матросов. Все они были одержимы своим великим заданием – побывать в неведомых странах, совершить виток вокруг Земли. Экспедиция 26 июля 1803 г. отплыла из Кронштадта, куда вернулась 19 августа 1806 г.

«В плавании в Японию Резанов учил японский язык, надворный советник Фоссе – английский, майор генерального штаба Фридеричи – французский, а д-р Хорнер – русский»[252].

Длительное плавание выявило не самые лучшие человеческие качества у членов экипажей. Скандалы и склоки сопровождали весь путь.

Сложной оказалась и дипломатическая миссия, связанная с заходом в порты Японии. Еще в 1793 г. русская экспедиция под началом Адама Лаксмана смогла договориться с японским правительством о некоторых уступках – одному русскому кораблю дозволялось зайти в гавань города Нагасаки. Этот успех предстояло развить кораблю Резанова. Однако он плохо справился с заданием: полгода его посольство жило на клочке японского берега, огороженном глухим забором, после чего японцы отказались от каких бы то ни было переговоров, не приняли подарков русского императора и передали Резанову грамоту, в которой российским судам запрещалось даже приближаться к берегам Японии[253].

Экспедиция тем не менее собрала огромный научный материал о Дальнем Востоке. Так, входивший в команду Резанова Георг фон Лангсдорф, ученый из Геттингенского университета, нанятый в Дании Николаем Резановым, после плавания написал и опубликовал в европейских и российских журналах множество научных и обзорных статей, а также «Заметки о путешествии русских вокруг Света», изданные в Германии. Он был у Резанова личным переводчиком.

Интересно, как этот немец попал в команду: ранее он изучал медицину, более пяти лет практиковал в госпитале. Собирал коллекции минералов, изучал фауну прибрежья Португалии. Поддерживал контакты с соотечественниками, трудившимися в России. Они-то и сообщили молодому специалисту о подготовке в Петербурге кругосветной экспедиции. Однако штат экспедиции уже был укомплектован. Лангсдорф перехватил корабли И.Крузенштерна в Копенгагене в августе 1803 г. Николай Резанов согласился взять немца в плавание неожиданно быстро, предвидя, что тот станет полезным и как медик-практик, и как переводчик, и как исследователь.

В Петропавловске-Камчатском, когда произошли изменения в составе команды и стало ясно, что в Японию поплывут не все, Лангсдорф остался в команде. По этому поводу в своем письме к президенту Петербургской Академии наук Резанов писал: «Основательность в заключениях Лангсдорфа мне более нравится… Он в трудах неутомим… Кроме природного немецкого языка он знает латынь, французский, английский и португальский. Он и медик практикованный, и надеюсь, что японцам чрез то приятен будет. Ежели торг с ними открыт будет, оставлю его там с несколькими людьми, чтоб поставить твердую российскую ногу, доколе настоящего агента от двора учреждено не будет». Резанов не только включил Лангсдорфа в состав российской миссии в Японию, но своей властью назначил ему чин надворного советника, что приравнивалось к чину капитана второго ранга.

Академик Георг фон Лангсдорф стал особенно известен позже – как основатель Зоологического музея в Петербурге. Его блестящая карьера как раз и началась благодаря плаванию, благодаря работе на Дальнем Востоке, на Камчатке, Сахалине и в Японии. Лангсдорф нашел собственную нишу – ихтиологию и минералогию. Во время плавания он увлеченно занимался новой для Европы наукой – ихтиологией. Ему удалось заручиться расположением японского повара, уговорить его привозить к обеду разнообразных рыб, обитавших в бухте Нагасаки. За полгода Лангсдорф собрал уникальную коллекцию из 400 видов – единственную в Европе. Неутомимый ученый был внимательным собеседником, многое рисовал. Позже эти рисунки Лангсдорф увез в г. Фрейбург, куда он отбыл в начале 1830-х гг. Туда он перевез и многие свои коллекции, собранные на Камчатке и в Японии[254].

Но обобщение трудов экспедиции принадлежит капитану Ивану Крузенштерну. В 1809 г. он опубликовал «Путешествие вокруг света в 1803, 04, 05 и 1806 годах». Уже тогда стало ясно, что противоречий в понимании задач и свершений экспедиции будет немало. Крузенштерн, неприязненно относившийся к Резанову, дал отрицательную оценку итогам дипломатической миссии в Японию, назвав ее провальной. Крузенштерн считал, что Япония не была готова к диалогу с Западом.

Труд Крузенштерна, первая часть которого вышла в свет в 1809-м, а вторая – в 1810 гг., был издан в Англии, Франции, Италии, Голландии, Дании, Швеции и Германии. К описанию путешествия прилагался атлас карт и рисунков, среди которых имелись «Карта северо-западной части Великого океана» и «Карта островов Курильских». Они явились существенным вкладом в изучение географии северной части Тихого океана. Среди рисунков, выполненных членами его команды Тилезиусом и Горнером, есть виды Петропавловской гавани, Нагасаки и других мест[255].

Авторами книг и статей о своих научных открытиях стали и другие иностранцы – члены команды двух шлюпов – Оттон Евстафьевич Коцебу и Вильгельм Готлиб Тилезиус.

После кругосветного плавания начался настоящий исследовательский бум. Многочисленные экспедиции направлялись русским правительством в этот еще мало изведанный регион. Все предприятия такого рода были исключительно государственными: на деньги казны снаряжались корабли и сухопутные транспорты для изучения флоры, фауны, недр Дальнего Востока, для описания обычаев и быта местных народов. Некоторые посланцы осуществляли одновременно и военные, разведывательные функции, особенно важные для обеспечения безопасности русских земель, для укрепления границы.

Так, Николай Христианович Ахте был подполковником Генерального штаба. В феврале 1849 г. с одобрения Николая I возглавил одну из двух специальных экспедиций по «амурскому вопросу» – сухопутную, для исследования состояния обстановки на приграничных с Цинской империей территориях. В 1849–1853 гг. картографировал Средний и Нижний Амур. За три года путешествий ему удалось произвести глазомерную рекогносцировку рек Шилки, Аргуни, Ангары и Лены. Для точного определения российско-китайской границы, а также поиска золота и серебряных руд в Якутии и Амурском крае он и члены его Забайкальской экспедиции исследовали территорию около 3 млн кв. км, общая длина их рабочих маршрутов превысила 20 тыс. км[256].

Естественнонаучную экспедицию в Приамурье возглавлял Леопольд Иванович Шренк. 23 августа 1853 г. он на фрегате «Аврора» вышел из Кронштадта, а 1 июля 1854 г. на корвете «Оливуца» направился в Приамурский край. Путь его лежал по Амуру и его лиману к мысу Лазарева. Сумел осмотреть приток Амура р. Горюн до его истоков. Затем совершил плавание по Амуру, потом по Уссури до устья р. Нор. Многочисленные коллекции по этнографии, зоологии, ботанике и наблюдения по гидрологии, метеорологии, прибывшие вскоре в Академию наук, были в большинстве своем обработаны самим Шренком. Все его труды написаны и большей частью изданы на немецком языке. Некоторые из них изданы на русском языке. Это, прежде всего, работа «Об инородцах Амурского края», являющаяся классической[257]. По словам Л.Я.Штернберга, «Шренк поистине может быть назван Колумбом этнографии Приамурского края». Очень много было сделано Л.И.Шренком и в области зоологии. Велики заслуги его и в метеорологии[258].

Эдуард Владимирович Майдель, как и многие ученые из военных моряков, занимался исследованиями залива Петра Великого, Японского и Охотского морей. В 1872 г. он стал первым заведующим отделения для предсказания погоды при Главной геофизической обсерватории, вел метеорологические и гидрографические работы в Японском море. Затем стал начальником телеграфных и метеорологических станций в портах Восточного океана и производителем метеорологических наблюдений во Владивостоке. Он основал на Дальнем Востоке метеорологическую службу, изучал климат Дальнего Востока, произвел первые точные магнитные определения по берегам Японского моря. В 1894 г. возглавил Отдельную съемку Восточного океана. Под его руководством было закончено картографирование залива Петра Великого. В честь Майделя назван мыс в заливе Петра Великого и мыс на острове Сахалин[259].

Один из рода графов Кейзерлингов – Карл Генрих Теодор Альфред несколько лет был чиновником особых поручений при Приамурском генерал-губернаторе бароне А.Н.Корфе. В этой должности он инспектировал каторжные тюрьмы, объехав самые отдаленные местности Забайкалья и Дальнего Востока, одновременно занимаясь этнологическими исследованиями коренных народов[260].

Удивительный пример государственника и ученого – Федор Федорович (Теодор Фридрихович) Буссе. Он стал первым, кто занял в 1882 г. должность заведующего переселением в Южно-Уссурийский край, пробыл на ней десять лет. Его работа «Переселение крестьян морем в Южно-Уссурийский край в 1883–1893 гг.»[261] была удостоена большой Золотой Константиновской медали Русского географического общества. В 1884 г. он стал первым председателем первого научного учреждения на Дальнем Востоке – Общества изучения Амурского края. Был одним из первых дальневосточных библиографов. Сам проводил археологические разведки и небольшие раскопки. В 1887 г. исследовал бассейны рек Илистой, Арсеньевки и Уссури. Наиболее значительные работы провел в 1893 г. Они привели его к выводу об этнической связи культуры племен илоу, сушеней, мохэ с современным аборигенным наследием.

Имя Буссе занесено на мемориальную доску «Деятели Общества изучения Амурского края» – Приморского филиала Географического общества СССР, открытую вместе с памятным знаком в честь 130-летия русской гидрографической службы на Дальнем Востоке 14 ноября 1987 у здания Приморского филиала Географического общества (Владивосток). Именем Буссе названа сопка и улица (переименованная в советское время в улицу Металлистов) во Владивостоке[262].

Российские военные из немцев на Дальнем Востоке

Несмотря на временами ожесточенное соперничество с европейскими державами за дальневосточные богатства, на русской службе, причем на военной службе, именно в продвижении на Дальний Восток служило множество иностранцев, по преимуществу немцев. Военная служба была одной из наиболее открытых для европейцев. Этому было несколько объяснений.

Во-первых, традиция наемных армий, пришедшая из Европы, активно осваивалась и в России. Впервые в 1663 г. в грамоте царя Алексея Михайловича томскому воеводе И.Бутурлину впервые упомянуто о формировании в Томске «рейтерского полка», составленного по европейскому образцу, во главе с полковником Иоганном Фандергейденом[263].

После Великого посольства Петра I европейцам были открыты самые разные, в том числе и высшие должности в армии. Своим Указом от 1702 г. царь распорядился «о наилучшем учреждении военного штата, яко опоры нашего государства, дабы войска наши не токмо состояли из хорошо обученных людей, но и жили в добром порядке и дисциплине» приглашать иностранцев[264]. В последующем целые династии выходцев из Европы составили костяк служивого сословия в России. Потомственные генералы умножали ее воинскую славу.

Во-вторых, помимо общих стремлений «не отстать» от того, что делали по части строительства армий европейские дворы, была и утилитарная причина столь массового привлечения иностранцев на военную службу. Они больше знали, имели инженерный опыт, были строителями новых вооружений, умели противостоять самым тогда передовым методам ведения боевых действий. Поэтому прием немцев в армию – это знак модернизации, а вернее, создания новой армии России. Не удивительно, что и в продвижении на Дальний Восток принимало участие много немцев. Это были самые разные люди, в разных воинских званиях, у них были разные миссии, оказался и различным их вклад в историю этого великого освоения пространств за Уралом. В этом ряду были и теоретики военного укрепления рубежей, как, например, академик Г.Ф.Миллер, который в 1763 г. выступил с «Рассуждениями» о необходимости войны с Китаем в целях возвращения России земель по течению Амура[265], так и практики этого направления, временами на свой страх и риск предпринимавшие опасные маневры, как это было в конце 1805 г., когда внезапно в Гуанчжоу прибыли русские корабли «Надежда» и «Нева», что вызвало настоящее смятение среди китайских чиновников[266].

Рекрут военных для российских нужд шел во времена Петра и из пленных. Целая плеяда талантливых инженеров и офицеров были взяты на русскую службу после разгрома Швеции. Одним из них был Иоанн Христиан Шничер, шведский капитан, который был у китайских посланников в 1714 г. к калмыцкому Аюки-хану в провожатых[267].

Значительный вклад в развитие армии внес Андрей Андреевич Виниус. Этот голландец, один из самых преданных и последовательных сторонников царя-реформатора, фактически создал в России артиллерию: как теоретик, как изобретатель-практик, как организатор нового рода войск, он заложил все основы для побед русского оружия в войнах, которых добился Петр. Долгие годы по повелению царя он стоял во главе Сибирского приказа, в его ведении была обширная территория за Уралом[268].

Многие документы Российского государственного архива древних актов содержат сведения о деятельности Ивана Дмитриевича Бухгольца, полковник, направленного в Селенгинск и Ургу для военного укрепления российско-китайской границы. Этот человек стал основателем Омской крепости. А в 1725 г. привел в распоряжение посла С.Л.Владиславича-Рагузинского пехотный полк с драгунской ротой в Селенгинск. В 1726 – 1731 гг. управлял пограничными с Китаем территориями, строил новые крепости. В 1731 – 1740 гг. служил на посту селенгинского коменданта[269].

«С Китаем не ладилось, – писал историк С.М.Соловьев о начале XVIII века. – Но приходили известия о металлических богатствах Средней Азии, и Петр, сильно нуждаясь в деньгах, не оставил без внимания эти известия. Сибирский губернатор князь Гагарин донес, что в Сибири, близ калмыцкого городка Эркети на реке Дарье, добывают песочное золото. В 1714 г. отправили туда подполковника Бухгольца, велели ему идти на Ямышь-озеро, где построить крепость на зимовье, а по весне идти к Эркети, овладеть ею и проведывать об устье Дарьи-реки. В начале 1716 г. Бухгольц дал знать, что крепость построена, но к Эркети идти за малолюдством небезопасно и что солдаты от него бегут, ибо в сибирских городах всяких гулящих людей принимают и вольно им там жить. По отправлении этого известия к крепости, где сидел Бухгольц, пришло калмыков более 10000 человек; русские бились с ними 12 часов, отбили, но неприятель стал кругом, пресек сообщение и прислал следующее письмо: «Черен-Дондук господину полковнику послал письмо. Наперед сего Контайши с великим государем жили в совете, и торговали, и пословались, и прежде русские люди езжали, а города не страивали. Война стала, что указу государева о строении города нет и город построен ложными словами, и если война будет, то я буду жить кругом города, и людей твоих никуда не пущу, и из города никого не выпущу, запасы твои все издержатся, и будете голодны, и город возьму; и если ты не хочешь войны, то съезжай с места, и, как прежде жили, так будем и теперь жить и торговать, станем жить в совете и любви». В гарнизоне обнаружилась болезнь, солдаты начали мереть, и Бухгольц 28 апреля, разорив крепость, ушел на дощениках вниз по Иртышу и на устье реки Оми построил другую крепость, где и оставил свое войско»[270]. Так был основан город Омск.

В 1726 г. чрезвычайный царский посланник Савва Владиславич обнаружил во время продвижения его посольства в Пекин, что пограничный Селенгинск совершенно открытым набегам врагов, он писал в Санкт-Петербург «о безоборонном состоянии города, которого место положение всегдашней опасности подвержено от набегов неприятельских, также и Стрелки, в тех весртах от оного находящейся, где караван обретается, разоренный перед сим от разлития реки Селенги». Владиславич вызвал полковника Бухгольца для немедленных работ по укреплению острога. Задача была – «приискание им места для строения крепости и караванных амбаров по правую сторону реки Селенгина горе, защищаемого с двух стороною рекой и каменным утесом, к которому если пристроить от степной стороны стену, то может быть не последнею крепостью».

Бухгольц прибыл со своим полком, на помощь военным был направлен также и «искусный инженер». Строительство города должно было обеспечить «удаление китайцев в стране, которые и сами недавно построили на границе город Наум»[271]. По решению центральной власти крепость была усилена «нужною артиллерийскою амунициею и гарнизоном»[272].

Позже, в 1764 г. этой самой Селенгинской крепостью управлял комендант генерал-майор Якоби, с которым в контакте были другие военные из немцев: генерал-поручик кавалер Шпрынгер и генерал-майор Федор Рендорф[273]. В тот момент наиболее серьезной проблемой военных была остановившаяся торговля с китайской стороной. Китайцы опасались укрепления русских крепостей, и в качестве условия возобновления коммерции выдвигали требование «построенную россиянами крепость освидетельствовать… двоеданцев всех забрать к себе»[274]. Военные пускались в дипломатию для возобновления выгодных контактов, при этом не ослабевая бдительности в отношении тех, кто в любой миг был готов к грабительскому набегу на крепость и близ лежащие земли. Вот как доносил Якоби в Петербург: «Чрез посланного вверх по реке для разведывания… заграничных обстоятельств… получил… известие, что… от границы расстояние езды один день. в том урочище… состоит тысяча членов вооруженных яко для предосторожности от вороватых людей»[275].

Были и другие яркие иностранцы, о деятельности которых сохранились архивные документы. Среди них прапорщик, назначенный в 1740-е – 1750-е гг. управителем Балаганского дискрикта Иркутской провинции Яков Линденау [276]; полковник Вульф управлял по указу Сената учрежденной следственной комиссией сибирских и камчатских дел[277].

В более поздний период для выходцев из Европы привлекательной и престижной была морская служба. На ней раскрылись таланты таких людей, как Витус (Иван Иванович) Беринг, Иван Федорович (Адам Йоханн фон) Крузенштерн, Фаддей Фаддеевич Беллингсгаузен, граф Федор Петрович Литке. В военной истории – имена таких героев дальневосточных сражений, как добровольца в русско-японскую войну, участника сражений при Ляояне и Мукдене барона Дмитрия Николаевича Корфа[278]; адмирала Нидермиллера, командовавшего войсками на КВЖД, которые в двухдневном сражении в 1900 г. наголову разбили айгунскую группировку китайских войск, угрожавшую русскому г. Благовещенску[279], генерал-адъютанта, генерала от кавалерии, командующиего 1-й армией Северо-Западного фронта Павла-Георга Карловича фон Ренненкампфа, который в том же 1900 г. участвовал с казачьим отрядом в разгроме китайцев, взял г. Мергень[280].

Военные со временем стали рассматриваться как необходимый элемент поселенческой политики. В XIX в. такой силой стали дальневосточные казаки, их укоренение в этих отдаленных местах поощрялось государством. Наделение военных людей землей решало множество проблем одновременно: сокращало расходы казны на содержание регулярных формирований, обеспечивало постоянную боеготовность в пограничном регионе, давало гарантию быстрому и заинтересованному освоению пустующих просторов Дальнего Востока, создавало действенную альтернативу нерегулируемому переселению корейцев и китайцев. В 1889 г. было создано самостоятельное Уссурийское казачье войско. Этот проект активно, вопреки сопротивлению Петербурга, поддерживал генерал-губернатор Приамурья Андрей Николаевич Корф. И как только был решен вопрос с отводом земель для новых поселенцев, поток желающих поселиться у границы значительно увеличился[281].

А первым наказным атаман Уссурийского казачьего войска стал Павел Федорович Унтербергер, военный губернатор Приморской области (1888 – 1897 гг.),

Приамурский генерал-губернатор (1905 – 1910 гг.). Он писал о переселении семей забайкальских казаков на реку Уссури, начавшееся с 1858 г. и составивших Уссурийское казачье войско – одну из главных частей первого населения Приамурья: «Уссурийский казак, не щадя здоровья и жизни, – так как многие из них сошли преждевременно в могилу, с честью и славой вынес на своих плечах колонизацию пустынной реки Уссури и тем оправдал надежды, возложенные на него графом Муравьёвым-Амурским».

Действительно, переселение казаков на Уссури было сопряжено с невероятными препятствиями, так как им приходилось передвигаться на плотах и лодках со всем домашним скарбом, а скот гнать берегом, покрытым непроходимой тайгой, по диким недоступным скалам и болотам. И точно такие же великие трудности были для всех первопроходцев.

…С той стороны границы на российские укрепления и разрастающиеся поселения не смотрели сквозь пальцы. Китайцы в приграничных областях создавали свои меры защиты границы. С этой целью в 1870-х гг. была начата китайская военная реформа. Эта реформа велась на иностранные деньги[282].

Дальний Восток шел к войне.

В кровопролитных сражениях исключительную роль сыграли флот, целая плеяда морских офицеров, которые сочетали в себе еще и таланты управленцев, организаторов, хозяйственников, они не только открывали и исследовали новые земли, не только защищали эти приобретения от чужих, но и налаживали там нормальную жизнь, основывали поселения и города для дальнейшего обустройства диких просторов огромного Дальнего Востока.

К числу таких строителей можно отнести Густава Федоровича Эрдмана, вице-адмирала, главного командира портов Восточного океана, военного губернатора

Приморской области и Восточной Сибири. Его заботой был Владивосток – именно его стараниями был сооружен, а затем постоянно укреплялся и содержался в порядке порт, он постоянно совершал инспекционные поездки по окрестным регионам, проверяя состояние других поселений и портов Приморья и Приамурья. Его именем названы остров в бухте Провидения и полуостров в Амурском заливе (ныне – Де-Фриза)[283].

Именем Николая Яковлевича Шкота названы остров, полуостров в заливе Петра Великого, мыс в заливе Св. Ольги, поселок и район. Этот герой обороны Севастополя в Крымской войне в 1854 – 1855 гг. после излечения от тяжелого ранения в 1856 г. получил назначение в Сибирскую флотилию, занимался гидрографическими исследованиями в Охотском и Японском морях, был помощником командующего портов Восточного океана, затем – главным начальником Южных гаваней Восточного океана[284].

Строителем портов Восточного океана был Модест Васильевич Гаккель, по имени которого названы мыс и два острова (Большой и Малый Гаккеля).

В «командах» этих людей были десятки моряков из немцев.

Но особую смелость, мужество и отвагу проявили защитники Дальнего Востока, когда начались сменявшие друг друга вооруженные конфликты и войны начала XX века. В числе героев войны в Китае, русско-японской войны – сотни имен. Назовем лишь некоторые, ставшие известными благодаря стараниям любителей истории русского флота, разместивших свои материалы в Интернете в открытом для интересующихся и исследователей доступе.

Беспримерную храбрость в войне с Китаем 1900–1901 гг. проявили Михаил Андреевич Беренс, Евгений Владиславович Клюпфель, Андрей Августович Эбергард. Все они принимали участие в самых тяжелых сражениях русско-японской войны, были награждены орденами и медалями, другими знаками отличия (Клюпфель, например, за мужество и воинское мастерство в период русско-японской войны был награжден Золотой саблей с надписью «За храбрость». Имел российские ордена Св. Станислава 2-й степени с мечами, Владимира 4-й степени с бантом, Анны 2й степени с мечами, ордена Франции, Японии, Румынии).

Во время русско-японской войны моряки из числа немцев показали свою верность присяге, долгу, продемонстрировали мужество и героизм. Среди героев Цусимского сражения 14 (27) мая 1905 г. – подводник Архибальд Гебхардович Кейзерлинг, Оттон Оттонович Рихтер, морской офицер Мориц Георгиевич Кнюпфер, Юрий (Георгий) Карлович Старк, Александр Оскарович Старк, Федор Андреевич Матисен. Василий Николаевич Ферзен совершил поступок беспримерной храбрости: как командир крейсера «Изумруд», он сумел после Цусимского сражения утром 15 (28) мая 1905 г., в день сдачи остатков русской эскадры, прорвать кольцо японских кораблей и уйти к русским берегам.

Лишь немногие из них пережили затем Первую мировую и остались в России (из названных – только Федор Андреевич Матисен). Все остальные потеряли родину, были вынуждены эмигрировать. Например, Юрий (Георгий)

Карлович Старк, ставший в 1917 г. контр-адмиралом, был на стороне белых, вместе с Колчаком. В 1921–1922 гг. как командующий белой Сибирской флотилией увел ее от наступления большевиков в Гензан и далее – в Шанхай и Манилу (Филиппины), где продал корабли, разделив деньги между членами экипажей. Скончался в эмиграции в Париже[285].

В самом длительном и тяжелом для России сражении за крепость Порт-Артур, которое длилось с 25 июля (7 августа) 1904 г. по 23 декабря 1904 г. (5 января 1905 г.) и ошибки за поражение в котором были возложены не без оснований на командующих – генерала Анатолия Михайловича Стесселя, генерал-майора, командира 27-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Виктора Александровича Рейса и начальника сухопутной обороны Порт-Артура Александра Викторовича Фока, принимало участие множество защитников из числа немцев – подданных России. Многие из них были награждены Георгиевскими крестами.

В судьбах некоторых из них – весь кошмар начала кровавого века России. Например, Роберт Николаевич Вирен. Известный, смелый, бескомпромиссный офицер, адмирал. На Дальнем Востоке в русско-японскую командовал крейсером, потом целым отрядом крейсеров. Прошел японский плен. Затем в Петербурге был на разных высоких должностях. 1 марта 1917 г. после объявления на кораблях и в гарнизоне Кронштадта о переходе власти к Временному комитету Государственной думы в городе вспыхнули матросские беспорядки, сопровождавшиеся расправой над офицерским составом. Одной из первых жертв этих событий стал Р.Н. Вирен. Его полураздетым вывели из квартиры на улицу. Издеваясь и избивая адмирала, матросы довели его до Якорной площади Кронштадта, где закололи штыками[286].

На легендарных кораблях служили немцы в русско-японскую войну. Так, на «Варяге» были лейтенант, старший минный офицер Роберт Иванович Берлинг, лейтенант, старший штурманский офицер Евгений Андреевич Беренс, мичман, вахтенный офицер Александр Николаевич Шиллинг, мичман, вахтенный офицер Дмитрий Павлович Эйлер, мичман, младший штурманский офицер Василий (Владимир) Александрович Балк[287]. За подвиг на крейсере «Варяг» все они стали Георгиевскими кавалерами.

Многие из офицеров на русско-японской оттачивали не только военное мастерство, некоторые внесли свой вклад в развитие техники боя своего времени. Так, Николай Николаевич Шрейбер был специалистом по миннотральному оружию – одному из основных видов вооружения военно-морских сил. В 1905 г. он подготовил важный доклад «Общие замечания о минных заграждениях в Порт-Артуре», сделал ценные предложения по совершенствованию минного оружия.

Другим большим военным специалистом был Иван Иванович Ренгартен. Раненный во время русско-японской войны, он попал в плен, но выдержал все испытания и, вернувшись в Петербург, написал целый ряд трудов по военному делу. Иван Иванович опубликовал свои записки о войне, начиная с обороны Порт-Артура. Он оставил и прекрасные графические художественные произведения. Ренгартен имел целый ряд боевых наград русско-японской войны: в течение одного лишь 1904 г. за мужество был награжден орденами Св. Анны 2-й степени с надписью "За храбрость", Св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом, Станислава 2-й степени с мечами и Анны 3-й степени с мечами и бантом. В мирное время за свои труды получил ордена Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Св. Анны 2-й степени с мечами, другие награды[288].

Немцы как российские дипломаты в Китае, Корее и Японии

В самом конце XIX века Россия, не отставая от других европейских держав и США, проводила наступательную, активную политику в дальневосточном регионе.

Во многом это было обусловлено резким изменением ситуации в регионе. После победы в японо-китайской войне 1894 – 1895 гг. Япония заявила о своих серьезных притязаниях на обширные территории Кореи и Южной Манчжурии. В противовес этому Россия в 1895 г. добилась создания Русско-Китайского банка. Затем были заключены с Японией договор о протекторате над Кореей (1896 г.), соглашение с Кореей о русских военных инструкторах, контроле над финансами и учреждении Русско-Корейского банка (1897 г.). Были подписаны конвенции с Китаем об аренде Ляодунского полуострова в марте 1898 г. и договор с Японией о равенстве прав в Корее в апреле 1898 г., а также соглашение с Англией о сферах железнодорожного строительства в Китае в апреле 1899 г.[289]

Ключевым событием стало заключение в 1896 г. в Москве благодаря стараниям Сергея Юльевича Витте секретного Союзного договора между Россией и Китаем. С.Ю.Витте рассматривал укрепление России в Китае в качестве составной части своей концепции развития экономического потенциала страны за счет освоения богатств Сибири и Дальнего Востока.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.