Паранаучные подходы

Паранаучные подходы

В дополнение к проблематичным и спорным новомодным геополитическим спекуляциям, некоторые сторонники переноса обращаются к околонаучным, астрологическим и оккультным формам рассуждений. Они также нередко задействуют целый спектр сомнительных и малопродуктивных методов и лженаук, зачастую смешивая их в разной пропорции с околонаучной фразеологией, – сакральную географию, мис тицизм пространства, нумерологию, анаграмматическое чтение топонимов, мифологию смены эонов или политических реинкарнаций старых столиц, и даже геометрические упражнения с циркулем[40]. Многие из этих представлений базируются на мифологизированных номосах конкретных городов – своего рода градософиях, основанных на идеях предустановленности, естественности и богохранимости столиц.

Для иллюстрации и для полноты картины приведем несколько примеров таких псевдонаучных подходов, которые я оставил за пределами своего анализа в основной части работы.

Например, один из авторов этого рода, автор дотошный и трудолюбивый, написал целую большую книгу, где, обсуждая возникновение новых центров различных государств мира, обращается к теме «шагов столиц», своего рода константам расстояний между старыми и новыми столицами, руководствуясь в своем анализе поэтической интуицией русского поэта-авангардиста Велимира Хлебникова (1885–1922). В своей брошюре «Учитель и ученик» (1912), первой его опубликованной книге, поэт среди прочих прозрений высказал мысль о том, что новые и старые столицы Европы разделяют математически точно рассчитанные расстояния, которые всегда кратны определенным числам (Хлебников, 1986). Владимир Патраков заимствует у Хлебникова эту мистику расстояний и кладет ее в основу всей книги, полагая поэтическую интуицию более точным инструментом, чем скучные политические теории [Патраков, 2008; 2011]. Интересно отметить, что таинство совпадений служило Хлебникову одним из главных мотивов его творчества, и ремарки, которые он сделал по поводу столиц, прекрасно иллюстрируют эту мистику.

Приведем цитату из Хлебникова, отдавая дань уважения красоте его слога и поэтическому изяществу самой концепции, а также трудолюбивой работе Владимира Патракова, развернувшего эту цитату в многостраничный, с математическими уточнениями и поправками, манускрипт:

Я нашел, что города возникают по закону определенного расстояния друг от друга, сочетаясь в простейшие чертежи, так что лишь одновременное существование нескольких чертежей создает кажущуюся путаницу и неясность. Возьми Киев. Это столица древнего русского государства. На этом пути от Киева кругом него расположены: 1) Византия, 2) София, 3) Вена, 4) Петербург, 5) Царицын. Если соединить чертой эти города, то окажется, что Киев расположен в середине паутины с одинаковыми лучами к четырем столицам. Это замечательное расстояние города-средины до городов дуги равно земному полупоперечнику, деленному на 2?. Вена на этом расстоянии от Парижа, а Париж от Мадрида. Также с этим расстоянием (шагом столиц) славянские столицы образуют два четырехугольника. Так, столицы Киев – С.-Петербург – Варшава – София – Киев образуют одну равностороннюю ячейку, а города София – Варшава – Христиания – Прага – София – другую славянскую ячейку. Чертежи этих двух великих клеток замкнутые. Таким образом, болгары, чехи, норвежцы, поляки жили и возникали, следуя разумному чертежу двух равносторонних косоугольных клеток с одной общей стороной. И в основе их существования, их жизни, их государств лежит все тот же стройный чертеж. Не дикая быль, а силы земли построили эти города, воздвигли дворцы. Не следует ли искать новые законы их постижения? Людскому порядку не присуща эта точность, достойная глаз Лобачевского. Верховные силы вызвали к жизни эти города, расходясь многоугольником сил [Хлебников, 2008: 218].

В основе этой поэтической мифологии столичности лежит представление о естественности столиц, с одной стороны, и представление о магическом совпадении расстояний между новыми и старыми столицами, с другой. Подобно тому как трагедия рождается из духа музыки, новые столицы рождаются из духа математической гармонии. Романтическое предположение о симметричности новых и старых столиц предопределило необходимость нумерологических просчетов и калькуляций исторического коэффициента отклонений от стандарта расстояний между ними [Патраков, 2008].

Двойник Патракова, Олег Доброчеев, директор центра прогнозов Института экономических стратегий, в не менее спекулятивном ключе пытается установить уже не пространственные константы, а временные, между «пассионарными циклами турбулентности», которые ведут к возникновению новых столиц государства. В случае России такой цикл оказывается равным 320 годам [Доброчеев, 2000; 2012].

Историк Москвы Рахматуллин видит своего рода знамение и подсказку в анаграмматическом чтении названия города Севастополь (всесвят), которое в его понимании должно быть прочитано как анаграмма святого характера этого города [Рахматуллин, 2004]. Различные прогнозы по месту и времени смены столицы также давали известные астрологи – Владимир Ледовский и Павел Глоба. Первый говорил в связи с этим о Бологое, второй – о Нижнем Новгороде.

Эти странные идеи окрашивают дебаты в иррациональные тона и дискредитируют сам спор и саму идею смены столицы. Однако святое семейство подобных методологий, конечно, заслуживающее место скорее в курсе российской культурной антропологии или кунсткамере идей, чем урбанистики, интересны не только в качестве курьезов и любопытных интеллектуальных казусов. Эти пестрые и порой забавные аргументы указывают на резонанс и широкий интерес к этой теме со стороны разных слоев населения, озабоченность ею в разнообразной социальной среде, на интеллектуальную многоукладность, присущую дискуссии и постсоветскому духовному пространству в целом. Они указывают также на многообразие ментальных образов мира, в том числе и весьма архаичных, которые находят свое воплощение в этой дискуссии и которая через них – и в некотором смысле благодаря им – приобретает более общенародный характер.

В некоторых изводах этих дебатов – особенно в позиции консервативных критиков переноса – обнажаются также традиции политического мышления, укорененные в определенной школе консервативно-охранительной русской мысли. Это мышление пронизано и парализовано идеями монизма и единого центра и неприятием дуализма. Важный момент, который характеризует такое восприятие идеи столичности, связан с властецентрическими концепциями государственности. Столица предстает в такого рода консервативных концепциях не как политический институт, а как особого рода персонификация идеи власти как таковой. В таком понимании столичный город представляет образ власти, санкционированной свыше, легитимность которой определяется не волей народа и не рациональным решением, а судьбой и избранностью. Главными характеристиками такой власти становятся единоначалие, централизация и иерархичность. При таком видении власти любая попытка дистанцироваться от старых центров воспринимается как проявление нелояльности. Верность такой власти тождественна верности столице, которая становится своего рода религиозным фетишем.

Некоторые из вышеперечисленных аргументов противников смены столицы требуют специального и более подробного обсуждения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.