Глава VI. В шахтах и рудниках Северной Африки

Глава VI. В шахтах и рудниках Северной Африки

В конце декабря 1917 года и в начале января 1918 года в порты Северной Африки — Оран, Бон и Алжир — прибыли один за другим французские военные транспорты. Они доставили партии русских солдат.

Первая партия куртинцев в составе 1700 человек{76} была отправлена 13 декабря 1917 года и через шесть суток, 19 декабря, уже высадилась в порту Алжир. Через несколько дней — 24 и 25 декабря — другие транспорты в портах Оран и Бон высадили еще две партии в 3200 человек. За остатками последней партии революционных солдат лагеря ля-Куртин в составе 1050 человек, прибывших сюда 6 января 1918 года, последовали одна за другой несколько крупных партий русских солдат 2-й особой пехотной дивизии с Балканского фронта.

Изнуренных голодом, ослабленных болезнями, морально подавленных русских солдат из глубоких и сырых, темных и грязных трюмов французских военных транспортов размещали в еще более грязных товарных вагонах и отправляли в места каторжных работ.

После посадки солдат в вагоны туземные террайеры (стрелки) рассаживались по вагонам и тормозам, конвоируя русских солдат до определенного пункта, где их сменял другой такой же наряд конвоя для дальнейшего сопровождения.

На протяжении всего пути — от порта Алжир и до г. Медеа — первая партия русских солдат, как и последующие [267] партии, встречалась и сопровождалась заранее подготовленными нарядами колониальных войск.

Прибытие в Северную Африку большой партии русских солдат было встречено местными жителями с большим интересом. Жители населенных пунктов, через которые следовали эшелоны, сотнями собирались на железнодорожных станциях и с нетерпением ожидали прихода поезда с русскими людьми.

Французские власти и здесь вели себя по отношению к русским солдатам точно так же, как и во Франции. Задолго до прибытия эшелона на ту или иную станцию, в тот или иной населенный пункт Африки французские власти широко оповещали туземцев, что сюда везут русских большевиков, что это очень опасные люди, которые грабят население и творят всяческие бесчинства. Власти советовали местному населению не общаться с русскими большевиками.

Однако все усилия французских властей оклеветать русских солдат оказались тщетными. Где бы ни останавливались эшелоны с русскими солдатами, население встречало их с сочувствием. Алжирцы считали русских солдат своими настоящими товарищами и друзьями и помогали им, чем могли.

Первую группу куртинских солдат в составе 1700 человек из Алжирского порта отправили в город Медеа и разместили в казармах концентрационного лагеря, обнесенного тремя рядами проволочных заграждений.

Из казарм и бараков, предназначенных для размещения русских солдат, было вынесено буквально все, вплоть до коек, матрацев, столов и скамеек. Двухъярусные нары были разобраны, а доски убраны, чтобы никто не мог соорудить себе хотя бы примитивной койки.

Солдаты не могли ни сесть, ни лечь. Им пришлось жить на голом асфальте.

Все суточное довольствие заключенных состояло из четверти литра черного кофе, небольшой кружки бульона и 250 граммов хлеба.

Город Медеа расположен на нагорье. Он насчитывал тогда до 20 тыс. жителей. В окрестностях города жили крестьяне, которые занимались возделыванием виноградников. Не успели еще русские солдаты разместиться по казармам, как местное население стало искать встречи с ними. Здесь, в знойной далекой стране, повторилось то же самое, что неоднократно происходило во Франции. [268]

Местные жители, общаясь с русскими, скоро узнали, какие «преступления» привели их в Северную Африку. История русских солдат, поднявших знамя борьбы против своих и французских поработителей, быстро распространилась по всей округе и положила начало сближению русских солдат с местным населением. Где бы ни находились русские солдаты, местные жители повсюду искали с ними сближения и возможности общаться. Популярность русских солдат быстро росла.

В один из национальных праздников около лагеря русских солдат собралось почти все население города Медеа и его окрестностей. Лагерь был окружен проволочными заграждениями. Пришедшие буквально со всех сторон облепили их. Число алжирцев с каждым часом возрастало. Разговор шел на французском языке. Алжирцы засыпали русских солдат вопросами:

— Что такое советская власть? Из каких слоев населения организована советская власть? Правда ли, что новая власть в России без царя? Кто такой Ленин? Правда ли, что пастбища и скот в России переданы крестьянам? И т. д. и т. п. [269]

Простые алжирцы взволнованно расспрашивали куртинцев о том, о чем русские солдаты не были достаточно осведомлены. Но это не уменьшало интереса алжирцев к русской революции. Русские солдаты говорили им об Октябрьской революции, о первых шагах советской власти, о гражданской войне в России, о том, что русская буржуазия ведет войну против русского народа, что в этой войне ей помогает французская буржуазия.

Алжирские рабочие и крестьяне, живущие под двойным гнетом — иностранной и национальной буржуазии, с огромным интересом ловили каждое новое слово: «свобода», «Ленин», «земля — народу».

Этот случай массового общения алжирцев с русскими солдатами стал известен французским властям. Чтобы нн допустить еще большего сближения местного населения с русскими, французские власти решили срочно перебросить всех русских солдат, заключенных в концентрационный лагерь Медеа, в другое место, в город Лагауат. В качестве наказания заключенные должны были совершить 412-километровый пеший переход от города Медеа до города Лагауат.

Такой переход в условиях Северной Африки даже для здоровых, хорошо натренированных людей дело не легкое, а для изнуренных многолетней фронтовой жизнью, борьбой, голодом и лишениями русских солдат он явился тяжелым испытанием.

Пригнав заключенных на новое место и не дав им ни одного часа отдыха после многодневного перехода, французские власти сейчас же приступили к их опросу.

Отправляя русских революционных солдат на каторжные работы в Северную Африку, французская реакция не отказалась от мысли использовать их в иностранном легионе. Она возвращалась к этому вопросу каждый раз, как только ей удавалось поставить русских солдат в особо тяжелые условия. Так было и теперь.

Изнурительный переход из Медеа в Лагауат надорвал и физические и моральные силы русских солдат. И французские вербовщики не преминули этим воспользоваться.

Вербовщики разбились на партии, расположились за столами и начали пропускать русские роты. Русские солдаты проходили мимо столов одной шеренгой. Французский офицер останавливал каждого из них и задавал лишь один вопрос: «Да или нет?» Что должно было означать: «В легион или в новый, еще более изнурительный [271] переход?» Но французская реакция просчиталась и на этот раз. Дух русских солдат не был сломлен. Из 1700 опрошенных 1698 сказали «нет».

Как ни убедителен был ответ русских солдат французским вербовщикам, они продолжали свое грязное дело. Через несколько дней в город Лагауат, куда были заключены русские солдаты, прибыл французский генерал Нивель, который в апреле 1917 года залил кровью французских и русских солдат поля сражений во Франции. Посетив заключенных, Нивель приказал им записываться в легион, в противном случае он пригрозил «покончить с варварами-большевиками самым решительным образом». Отдав это приказание, Нивель уехал, а местные военные власти усилили охрану заключенных, окружив лагерь пулеметными подразделениями.

На второй день после отъезда генерала Нивеля офицеры французской службы начали второй опрос русских солдат. Как и при первом опросе, каждому задавался только один вопрос: «Да или нет?» И снова 1698 человек ответили «нет».

Эта невиданная стойкость русских революционных солдат привела в бешенство французскую реакцию. Начались аресты, а затем и пытки.

Одних сажали в подвалы на двое — трое суток, без воды и хлеба, других на несколько часов привязывали к столбам на солнцепеке так, что подвешенный лишь слегка касался ногами земли, третьих отправляли в наскоро организованный так называемый «дисциплинарный батальон». Весь лагерь наполнился стонами. Но и эти меры ничего не дали французским палачам. Русские солдаты не хотели служить французским колонизаторам. Тогда французское командование решило применить свою излюбленную меру: оно пошло на обман. Власти мобилизовали всех переводчиков и офицеров, говоривших по-русски, и приказали им вербовать солдат на следующих условиях: каждый солдат, записавшийся в легион, получит 100 франков, затем солдат отправят в Алжир, где они получат новое французское обмундирование и поедут во Францию. Во Франции каждому легионеру дадут месячный отпуск с правом выезда в любое место страны.

Людей, которые провели по два — три года на фронте и пережили 8–10 месяцев тяжелой борьбы, голода и лишений, такие условия, по мнению французских властей, не могли не устроить, особенно теперь, когда они находятся [272] в чужой, далекой стране и обречены на медленную смерть от голода и пыток. Но и эти расчеты французской реакции не оправдались. Русские солдаты решительно отвергли все условия. И французское командование в третий раз получило 1698 «нет».

Куртинцы решили лучше умереть голодной смертью в чужой стране, чем служить орудием преступной колониальной политики французского империализма.

Причину этой невиданной стойкости понять нетрудно. Начав революционную борьбу еще в марте 1917 года под фортом Бримон и развернув ее во всю мощь в лагере ля-Куртин, русские революционные солдаты знали, что они прокладывают путь к великой победе. И теперь в далекой стране они жили надеждой рано или поздно добиться своего, ибо их поддерживала вся Советская Россия, об их борьбе знал Ленин.

Полностью отдавая себе отчет в том, что теперь против рабочего класса и трудового крестьянства России, взявших в свои руки власть, восстала не только внутренняя контрреволюция, но и международная, русские революционные солдаты вели решительную борьбу против [273] происков французской реакции. Но чем упорнее было сопротивление русских солдат, тем ожесточеннее становились французские власти, тем чудовищнее были их пытки.

Так, в лагере Суракассе русские солдаты перенесли более 20 голодовок. Самая тяжелая из них была объявлена 9 марта 1918 года. Она длилась девять суток. Несколько солдат умерли от голода.

Комендант лагеря подполковник французской службы Чарторыйский и переводчик поручик Мора ненавидели русских солдат лютой ненавистью. Они применяли к непокорным одну пытку чудовищнее другой и зло смеялись над умирающими.

В лагере Афровиль русских солдат заставляли ходить два раза в день по 18 километров в горы рубить лес и переносить его на себе в лагерь. Причем каждое бревно должно было весить не меньше 60 килограммов. Если же вес бревна у кого-либо из заключенных оказывался меньше, их подвергали жестокому избиению. Этим часто занимался сам комендант лагеря. При совершении второй подобной провинности наказывали особенно жестоко. Тех, кто оказывались виновными, обычно отправляли на «лечение» в «госпиталь», откуда они уже не возвращались.

В лагере Крейдер, где размещалось 1500 солдат-куртинцев, французские власти ввели особый режим, издевательски назвав его «режимом оздоровительных прогулок». Эти «прогулки» были ежедневными, несмотря на то, что люди до прогулок работали по 12 или 13 часов на каторжных работах. На каждой из таких «оздоровительных прогулок» слабые или больные солдаты, изнуренные голодом и каторжной работой, теряли силы и падали. Упавших французские палачи привязывали к седлам лошадей между двумя конвоирами, которые гнали коней до тех пор, пока несчастные жертвы не теряли сознания. Затем их приводили в чувство, и все начиналось сначала. Многие не выдерживали подобной пытки и умирали.

Солдат Куртинского лагеря Коноваленко, работавший в группе русских узников на строительстве железной дороги до города Тибесса, по возвращении на Родину рассказывал, что один солдат из его рабочей группы был назначен минером по взрыву фугасов. Взрывные работы начальник строительства назначил на 4 апреля 1918 года. Когда утром все вышли на работу и стали по своим местам, начальник работ приказал минеру поджечь фитили [274] у всех 16 заложенных мин. Зная, что патроны взрываются через полторы — две минуты после поджога, солдат-минер попросил дать ему кого-либо в помощь, так как он не успеет за такое короткое время поджечь фитили 16 мин и укрыться при взрыве. Начальник строительства отказал русскому солдату в его просьбе и приказал провести всю операцию самому. При этом зло добавил: «Зажигай один, пропадешь — одним большевиком меньше будет». И русский солдат-минер вынужден был выполнять эту работу один. Когда произошел взрыв, солдат-минер не успел укрыться; его засыпала груда породы, и он погиб.

Но и в этих каторжных условиях, ежеминутно подвергаясь смерти, куртинцы не прекращали борьбы за возврат на родину. Эта борьба носила различные формы: пассивные, например голодовка, и активные — открытые вооруженные выступления. Находясь далеко от России, русские солдаты бережно хранили революционные традиции русского рабочего класса. 1 мая 1919 года русские солдаты не вышли на работу. Вот как прошел этот день в одной из каторжных групп. Партия в 500 человек, работавшая в шахтах при станции Конде-Сменду по 12 часов в день и получавшая за работу всего лишь 25 сантимов в сутки, решила накануне 1 мая не выходить на работу.

Это решение стало известно смотрителю работ сержанту французской службы. Он сообщил об этом командованию. Утром 1 мая лагерь оказался окруженным войсками. Приехал начальник территориальных работ капитан Мурже. Он приказал всем русским солдатам выйти из бараков. Когда они вышли, Мурже потребовал, чтобы заключенные немедленно отправились на работу.

В ответ на это русские солдаты выставили свои требования: установить восьмичасовой рабочий день на все виды работ; установить нормальную оплату труда, а не арестантскую — 25 сантимов в день; улучшить бытовые условия и выдавать нормальное питание, существовавшее для такого рода работ; прекратить вербовать солдат в военные легионы и другие военные формирования, в том числе и в русскую белую «добровольческую» армию, которая формировалась на юге России русской контрреволюцией.

Капитан французской службы Мурже пришел в бешенство от этих требований. Он ударил по лицу русского солдата, говорившего от имени всех, и приказал войскам избивать «восставших русских бунтовщиков». [275]

Рота террайеров (стрелков), выполняя приказание своего начальника, пустила в ход приклады. Куртинцы, не имея даже своего рабочего инструмента, должны были уступить силе. Они отступили в глубь лагеря, а затем разошлись. Однако Мурже не удовлетворился этим. Он вызвал еще две роты террайеров и приказал им продолжать расправу над русскими солдатами. Куртинцам ничего не оставалось, как защищаться. Послышалось несколько голосов: «К оружию! Товарищи, к оружию!»... И все пятьсот человек бросились в кладовые-бараки, где находились кирки, ломы и другие рабочие инструменты. Кирки, мотыги и ломы в руках русских солдат оказали отрезвляющее действие не только на колониальных солдат, но и на капитана Мурже. Он побоялся пустить в ход оружие и приказал стрелкам прекратить избиение русских.

Эта расправа вызвала всеобщее возмущение среди населения всего департамента Константина.

Рабочие города Константина, узнав о зверской расправе над русскими, в знак протеста и солидарности с требованиями русских солдат объявили всеобщую забастовку. К ним присоединились железнодорожные рабочие всего узла, а затем и всей линии железной дороги. Русские солдаты становятся центром всеобщего внимания населения департамента. Забастовочное движение ширилось с каждым днем и захватывало все новые слои трудящихся. Работа железнодорожного узла прекратилась. Забастовочное движение приняло широчайшие размеры и длилось с 1 по 15 мая.

Солдаты колониальных войск заняли выжидательное положение. Они уже не так беспрекословно, как раньше, выполняли приказы французских офицеров, направленные против русских солдат, и все чаще искали общения с этими солдатами. Все это говорило о том, что могли произойти события, подобные куртинским, но уже с участием населения порабощенной французскими колониалистами страны. После событий на шахтах и развернувшегося вслед за ними забастовочного движения французское командование и местные власти обратились к губернатору департамента Константина за помощью. Губернатор, учитывая сложившуюся обстановку, вынужден был установить восьмичасовой рабочий день на шахте и для русских солдат.

Таким образом, опираясь на пролетарскую солидарность [276] французских и алжирских рабочих, русские революционные солдаты, работавшие на шахте, несколько облегчили условия своего каторжного труда. Но эта победа стоила им немалых жертв. Сотни русских солдат, работавших в других рабочих каторжных группах, умерли от непосильного труда. Дорого заплатила за эту победу и рабочая группа шахты — инициатор первомайского выступления. Руководителем этого выступления и его организатором был виднейший член Куртинского Совета солдат Варначев. Французские власти, после того как волнения и забастовки департамента Константина прекратились, арестовали Варначева, обвинив его в вымышленном уголовном преступлении. Вскоре решением военного суда он был приговорен к расстрелу. Так расправились французские колонизаторы с одним из активных руководителей русских революционных солдат во Франции.

Французские власти, чтобы еще больше ухудшить положение русских революционных солдат, создали особые «дисциплинарные батальоны». В эти батальоны ссылались все русские солдаты, которые наиболее активно выступали против произвола французских властей в Северной Африке. Борьба солдат «дисциплинарных батальонов» против своих поработителей служила примером для русских солдат, сосланных в пустыни Северной Африки.

Вот волнующая история борьбы одного из «дисциплинарных батальонов». В лагере Крейдер, о котором говорилось выше, где находилось 1500 русских солдат-куртинцев, был создан дисциплинарный батальон численностью в 200 человек. Солдат «дисциплинарных батальонов» называли «голодающим батальоном» или «батальоном смерти», людьми, обреченными на медленное умирание. Солдаты «дисциплинарного батальона» лагеря Крейдер сами приносили себе положенное суточное «питание» — 100 граммов хлеба и котелок горячей воды. Через две — три недели они ослабли настолько, что не в состоянии были передвигаться. Но воля их оставалась непреклонной, они не проявляли ни малейших признаков покорности.

Чтобы сломить волю русских революционных солдат, комендант лагеря приказал отобрать у них обувь и лишил их кипяченой воды. Вместо пресной кипяченой воды им стали давать только соленую сырую воду. Но и этот варварский прием не заставил сдаться солдат. Они продолжали борьбу до тех пор, пока совершенно не обессилели. [277]

Тогда администрация лагеря развезла их по различным «госпиталям», откуда ни один из них в «дисциплинарный батальон» больше не вернулся.

В январе 1919 года всю партию куртинцев из лагеря Крейдер перевезли в лагерь, расположенный близ города Александжар, где находилась рабочая партия русских. К этому времени в «дисциплинарном батальоне» осталось лишь 35 человек. В марте рабочую партию вместе с «дисциплинарным батальоном» перевели в другое место и разместили в Марс-Эль-Кебир. «Дисциплинарников» поселили особо, в старом заброшенном помещении с мириадами насекомых.

Вскоре численность «дисциплинарного батальона» выросла до 180 человек. Несмотря на хронический голод и нечеловеческие условия жизни, русские солдаты «дисциплинарного батальона» продолжали борьбу. Эта борьба длилась еще год. Выдержали ее до конца, перенеся все утонченные истязания, лишь 12 человек, остальные погибли от пыток и голода.

Такова история одного из «дисциплинарных батальонов», созданных французскими колониалистами для революционных русских солдат, сосланных в Северную Африку. Не лучшей была и судьба тысяч русских солдат, томившихся в других «дисциплинарных батальонах». К ним полностью относятся волнующие слова песни, сложенной куртинцами в дни их героической борьбы в Куртинском лагере:

И будет легендой прекрасной

Потомству память куртинской борьбы,

Память о русских солдатах —

Борцах за свободу страны...

Каторжные условия, созданные французскими властями для русских солдат в Северной Африке, распространялись не только на солдат, вывезенных из Франции, и в частности из Куртинского лагеря. Такая же судьба постигла и тысячи русских солдат 2-й особой дивизии, сражавшейся на Балканском театре войны.

Эта дивизия была сформирована в мае — июне 1916 года по настоянию французского правительства из подразделений сибирских армейских корпусов и других соединений русской действующей армии.

23 июня 2-я особая бригада 2-й особой дивизии в составе двух пехотных полков, шести пулеметных рот и маршевого батальона прибыла в Архангельск, где ее уже [278] ожидали французские военные транспорты. На этих транспортах было доставлено и все пехотное оружие для вооружения бригады.

Французские власти и на этот раз не позаботились о соответствующем оборудовании своих судов, предназначенных для перевозки русских войск. Ни на одном из транспортов не было даже кипятильников для горячей воды и чая. Тысячи русских солдат в течение всего времени, пока длилось их плавание к берегам Франции, остро нуждались в горячей воде. Все суда были перегружены, и люди испытывали огромные неудобства. Плохо была организована и санитарная помощь. Французских банкиров, закупивших у русского царя новую партию пушечного мяса, не очень беспокоил вопрос о санитарном состоянии в русских военных частях, следовавших во Францию. Они не интересовались ни их здоровьем, ни их судьбой вообще.

В начале июля 1916 года 2-я особая бригада прибыла во Францию, в город Брест, где была радушно встречена жителями города.

В первой половине сентября во Францию прибыла 4-я особая русская бригада, которая вместе со 2-й особой бригадой и образовала 2-ю особую дивизию, посланную на Балканы, на Салоникский фронт.

Русская дивизия, сражавшаяся на Салоникском фронте, входила в состав армии, укомплектованной французскими, английскими, итальянскими и сербскими частями. Во главе этой интернациональной армии находился французский генерал Саррайль. Русские солдаты 2-й особой дивизии снискали себе на Балканском театре войны такую же боевую славу, какой пользовалась во Франции 1-я особая русская дивизия. 2-я особая дивизия участвовала во многих боях на Салоникском фронте.

После Февральской революции, когда в частях 1-й особой русской дивизии во Франции начались революционные выступления солдат, французские власти и русское военное командование во Франции приняли ряд мер, чтобы не допустить проникновения в части 2-й особой дивизии «революционной заразы».

Но все усилия русско-французской реакции сохранить за собой 2-ю особую дивизию как послушное оружие их реакционной политики оказались тщетными. Для революционных идей не существует границ и кордонов.

Русские солдаты Салоникского фронта, не имея прямой связи ни с Россией, ни с русскими войсками во [279] Франции, начали бороться с командованием за прекращение преступной войны, за возвращение на родину. Среди солдат началось братание на фронте с болгарами. Зимой 1917/18 г. 2-я особая дивизия продолжала оставаться на боевых позициях, но революционное движение в ее рядах росло и ширилось. Солдаты дивизии резко осудили поведение 2-й артиллерийской бригады, которая приняла участие в расстреле солдат 1-й особой бригады в Куртинском лагере; они организовали ей враждебную встречу, когда эта бригада прибыла на Салоникский фронт, объявили ее руководителей пособниками контрреволюции.

Учтя уроки революционного движения русских войск во Франции, французское командование и русское военное командование во Франции, которому подчинялись я русские войска Салоникского фронта, уже в начале 1918 года приступили к проведению крутых мер против выходивших из повиновения солдат 2-й особой русской дивизии. 13 января 1918 года в дивизии был объявлен следующий приказ французского военного командования:

«Весь контингент русских войск поступает на полное иждивение французского правительства... как в отношении удовлетворения денежным окладом, так и в отношении прочих установленных во французской армии видов.Русский командный состав ответствен перед французским командным составом в отношении порядка и дисциплины. Французский командный состав обеспечивает общую дисциплину и порядок всеми средствами, которыми располагает. Войсковые комитеты и дисциплинарные суды упраздняются. Для общего командования и административного управления русскими чинами будет утверждена русская база под командой генерала русской и французской службы и интенданта...Русские контингенты будут использованы: 1) как боевая часть на французском фронте (из первой категории, если будет возможно организовать добровольческие отряды); 2) как военные рабочие в тылу армии; 3) не пожелавшие же нести боевую службу или работать в тылу армии будут распоряжением французского правительства отправлены в Северную Африку.Состоящие во 2-й категории могут быть: 1) употребляемы как рабочая сила на разные работы, на нужды в армии, в тылу; 2) к этой категории относятся непривлеченные [280] временно к работам, находящиеся на излечении в госпиталях и все освобожденные от работы.Для отнесенных ко 2-й категории устанавливается такой же режим, какой установлен для военнообязанных французских рабочих, находящихся на излечении в госпиталях, они получают все положенное содержание и находятся на одинаковых условиях с французскими военными равного с ними чина или звания в том же госпитале. По установлению командира роты эти солдаты получают особое содержание в силу дороговизны жизни»{77}.

Этим приказом французские власти закрепляли за собой право распоряжаться судьбами русских солдат по своему усмотрению.

К этому времени 2-я особая дивизия была уже снята с фронта и находилась в тылу. По неполным данным, численность дивизии достигала 23 тыс. человек.

Выведенную в тыл дивизию французские власти разоружили, прибегнув к обману. Они объявили по частям дивизии, что французское правительство решило всех русских солдат Салоникского фронта отправить в Россию. Пока же готовятся транспорты, люди временно переводятся на положение рабочих. И так как солдатам категории рабочей группы оружия не полагается, они должны сдать его вместе со всем военным имуществом, принадлежащим французскому правительству, и ожидать отправки в Россию.

Быстро проделав эту операцию, французское командование тут же, не теряя времени, приступило к набору «добровольцев» на фронт. Причем широко объявлялось, что всем добровольцам, записавшимся на фронт, будет выдано новое обмундирование, деньги и месячный отпуск с пребыванием в любом месте Франции.

На это предложение русские солдаты 2-й особой дивизии выдвинули свои требования. Эти требования сводились к следующему: 1) возвратить оружие, взятое обманным путем; 2) восстановить солдатские комитеты во всех частях и подразделениях дивизии; 3) восстановить в дивизии товарищеские суды вместо вновь введенной прежней власти начальников над подчиненными; 4) предоставить для отдыха лагерь, создать необходимые условия [281] раненым в госпиталях; 5) ускорить отправку дивизии в Россию, как было обещано французскими властями.

На это требование русских солдат французское командование ответило арестами. Были арестованы все представители солдат, которые предъявили эти требования, а остальным напомнили приказ, в котором говорилось, что все русские войска Салоникского фронта являются «собственностью» французской буржуазии.

Но эти меры не запугали солдат 2-й особой дивизии. Солдаты обсудили сложившуюся обстановку и решили собрать дивизионный митинг. На этом митинге они еще раз подтвердили свои требования к французскому командованию. Французские власти ответили на это новыми массовыми арестами. Тем не менее 2-я особая русская дивизия отказалась подчиняться французскому командованию. Солдаты потребовали объяснения, почему их, вместо того, чтобы отправить в Россию, принуждают вступать в легион и выступать на фронт.

Для того чтобы подавить революционное сопротивление русских солдат, французские власти решили провести генеральную чистку личного состава дивизии. В результате этой «чистки» 4000 солдат дивизии были объявлены политически неблагонадежными и высланы в Северную Африку. Это была первая партия русских солдат Салоникского фронта, которая высадилась в Алжире, Оране и Тунисе в начале 1918 года и вместе с куртинцами была отправлена на каторжные работы.

Избавившись таким способом от активной части солдат 2-й особой дивизии, французские власти возобновили вербовку солдат этой дивизии в иностранный легион. Но и на этот раз никто не изъявил желания служить в нем. Солдаты требовали одного — отправить их на родину.

Убедившись, что русские солдаты не хотят больше воевать, французские власти решили использовать их как рабочую силу. Не спрашивая желания русских солдат, они приступили к формированию из них рабочих рот. Причем формировались роты двух видов: просто рабочие роты и так называемые рабочие роты «бис».

В рабочие роты «бис» зачислялись солдаты, которые проявляли наибольшую настойчивость и выдержку в борьбе за свои права, за прекращение войны, за возвращение на родину. В первую очередь сюда зачислялись члены солдатских комитетов и наиболее активные солдаты. [282]

Рабочие роты «бис» были не чем иным, как «дисциплинарными батальонами», подобно тем «дисциплинарным батальонам», какие были созданы французскими властями для революционных русских солдат Куртинского лагеря в Северной Африке. В рабочих ротах «бис» существовал такой же каторжный режим, как и в «дисциплинарных батальонах «.

В мае 1918 года русские солдаты 8-й рабочей роты «бис», будучи на работах в долине близ Костурского озера, в виде протеста против каторжных условий труда бросили работу и объявили забастовку. Комендант лагеря вызвал роту сенегальцев, вооруженных винтовками, ручными гранатами и двумя пулеметами, и приказал окружить «восставших». Когда это приказание было выполнено, комендант лагеря отдал распоряжение сделать три предупредительных выстрела и, если после этого русские не отправятся на работу, открыть по ним огонь.

Солдаты сенегальцы возмутились подобной расправой над безоружными людьми и отказались исполнить требование коменданта. Роту сенегальцев убрали, вместе с ротой покинула лагерь и вся администрация. Русские солдаты остались одни. Во второй половине дня вместо ожидавшихся новых репрессий, что делалось в подобных случаях, неожиданно для русских солдат к лагерю 8-й роты «бис» подвезли продукты и, вопреки правилам, выдали каждому солдату усиленный паек: хлеба больше нормы, по банке сардин и по целой большой копченой селедке.

Не подозревая злого умысла, измученные хроническим голодом люди с жадностью набросились на полученные продукты. К вечеру, мучимые жаждой, солдаты стали готовить посуду, чтобы идти за водой, но конвой, постоянно сопровождавший водоносов в указанное время, не появлялся, не появлялся и комендант лагеря. Прошли все сроки. Начало темнеть. И только тогда солдаты поняли, что задумала администрация лагеря. Мучимые жаждой люди метались по лагерю, обнесенному несколькими рядами проволочных заграждений, выходы из которого были крепко заперты. Но ни просьбы, ни мольбы, ни страдания людей не пробудили человеческих чувств у коменданта лагеря, организатора этой пытки. Он оставался неумолим.

Трудно сказать, как долго продолжались бы мучения людей, если бы в это не вмешался туземный офицер — командир роты сенегалов. Стоны мучимых жаждой [283] людей пробудили в нем чувстве протеста против бесчеловечности французских властей. И хотя он, как «туземец», не имел права вмешиваться в дела коменданта лагеря, тем не менее он заставил «цивилизованного» палача прекратить пытку и дать русским солдатам воды, предупредив коменданта, что среди солдат сенегальцев растет ропот и гнев, которые могут привести ко всякого рода неожиданностям.

Произвол французских властей, открытое убийство десятков и сотен невинных русских людей стали известны далеко за пределами Франции, Северной Африки, Балкан. Бесправное положение русских солдат, посланных во Францию царским правительством, приобретало все большую гласность. Французская буржуазия забила тревогу. Она старалась замести следы своих злодеяний. Все, что появлялось в зарубежной прессе правдивого о русских солдатах во Франции, французская буржуазия объявляла сообщениями, «инспирированными немцами» и «русскими большевиками».

Так, на одно из таких сообщений, которое уличало французские власти в варварском истреблении русских солдат — вчерашних французских союзников, французская газета «Independent» («Индепендент») от 22 июня 1918 г. отвечала: «Тенденциозные сообщения, вероятно, инспирированные немцами, гласят, что русским солдатам, мобилизованным во Францию до революции, было отказано в свободном возвращении в Россию.

Не первый раз распространяются и опровергаются такие сообщения, можно и должно противопоставить им безусловное и категорическое опровержение. Это — ложь, что сражающиеся во Франции русские просили отправить их на родину; ни один русский не был записан или удержан силой в качестве рабочего. Французское правительство предоставило каждому русскому свободу поступать по своему желанию. Те, кто захотели остаться в рядах сражающихся, были распределены по различным батальонам, составляющим вместе русский легион. Те, кто захотели работать, используются во Франции в качестве рабочих добровольцев».

Когда эта статья стала известна русским солдатам на Балканах, они отправили на имя главнокомандующего Салоникским фронтом следующее письмо: «Счастливый случай дал нам газету «Independent» («Индепендент») от 22 июня 1918 г., издающуюся в г. Салониках (Греция) и [284] цензурованную высшим французским командованием, в которой помещена статья «Тенденциозные неточности», содержащая буквально следующие утверждения: ни один русский не был силой ни зачислен, ни удержан в качестве сражающегося или рабочего. Французское правительство предоставило каждому русскому поступить по своему желанию.

Мы называем «счастливый случай» потому, что он окончательно открывает нам глаза на весь произвол, совершаемый над нами. Мы себе не можем представить, чтобы ни один высший чин французского главного штаба на Салоникском фронте не знал о нашем действительном положении. Ведь тот же генерал Гамбета кем-нибудь да был назначен на пост командующего русскими войсками после расформирования и от кого-нибудь же получил приказание силой заставить выйти 3-ю категорию (солдат, находящихся на излечении в госпиталях. — Д. Л.) на работу. Именно грубой силой оружия, примененного против безоружных и изнуренных, не добровольными, а насильственными мерами добилось «доблестное» и «благородное» французское командование двоякой цели: во-первых, выделения более слабых в 1-ю и 2-ю категорию и, во-вторых, выхода на работу 3-й категории.

Да, грубой силой. С какой поразительной раболепностью налетела африканская кавалерия под командой французских офицеров на 3-й батальон 3-го полка около ст. Ветикоп! На обезоруженных сыпались удары воинственных победителей не только плоской шашкой, но и для вящей убедительности многим пустили кровь, свидетелем чего является английский госпиталь, принявший не одного из тех, кому французское правительство, как пишет газета, предоставило право поступить «по своему желанию».

Да, грубой силой! Разве иначе можно назвать голодовки, следовавшие немедленно за отказом от работы? Да какие голодовки! Только бесчеловечность может придумать такие меры! Но и этого мало: хочешь оправиться — оправляйся около палатки или в самой палатке, если французские власти были так любезны и разрешили строить палатки...

Да, грубой силой! Как назвать способ, когда непокорный кладется, голый и связанный, на один бок и принужден так лежать на сырой земле или стоять связанным... часами? Может быть, у вас не называют грубой силой, [285] когда вызывают человека, не желающего работать, приказывают снять очки и начинают по всем правилам бокса «убеждать» его на добровольное согласие? Если «нет», то следует продолжение, и не удивительно, что несчастный, ослабев, соглашается выйти работать. Но не слишком ли развязно будет назвать такую работу добровольной?

Да, грубой силой! Любой русский «3-й категории» доставит обильный следственный материал по поводу способов воздействия на наши желания, начиная с метких ударов прикладом или штыком и кончая преступлениями, вроде расстрела старшего унтер-офицера 3-го полка тов. Полякова и многочисленными ранениями других, из которых не один умер в госпитале за свои убеждения... Разве это не «гражданское мужество» говорить нам, что мы свободны и никто нас не хочет принуждать, каждый может поступать по своему личному желанию. Отдавать приказ, в котором нет и звука о принудительных работах, а самим втайне приготовлять меч, который должен принудить непокорных.

Да, горький для русских солдат французский плен! Тем более, что все исходит от французов, от которых мы этого никак не ожидали. Неоднократно мы слышали из уст французских офицеров, что мы не пленные и нас не рассматривают как таковых. Конечно, «мы не пленные», если нас держат так предупредительно под строжайшей охраной часовых с заряженными винтовками и громогласно объявляют, что всякий, кто перейдет запретную линию, получит меткую пулю...

Нам известны многие и многие жертвы от французского штыка, пули или голода... Кто будет сочувствовать вам при продолжении этого постыдного насилия над безоружными? Не вечно же будет продолжаться война, и не можете же вы уничтожить 15 000 человек, чтобы скрыть ваше преступление! Мы опять не будем работать и требуем оставить нас в покое и принять все меры к скорейшему отправлению на родину.

...Мы этого требуем потому, что в нас течет еще искра надежды, что в вас проснется чувство французов-освободителей, а не поработителей, какими вы являетесь сейчас.

Об одном обстоятельстве, единственно светлом, мы считаем долгом упомянуть — это о нашей признательности тем чутким братским сердцам, которые облегчали нашу долю посильной помощью, часто прямым неисполнением [286] приказаний начальства. Радостно и тепло становилось на душе, когда тайком от офицеров, сквозь проволоку или дверь просовывалась рука с хлебом или часовой на посту, заметив убегающих, отворачивался, чтобы не видеть того, чего он не должен был бы допустить. И мы не забудем наших сторожей, не виновных в наших несчастьях, помогавших где и чем только было возможно. Но голос солдата беззвучен, нами играют отдельные люди, и мы требуем от вашей совести: освободите нас и отправьте на родину! 14 (27) июня 1918 г. Бабчор (высота 2165). Македония, Новая Греция».

Это письмо — яркий обличительный документ жестокости французской буржуазии, которая с помощью русских контрреволюционных сил на протяжении многих лет творила суд и расправу над русскими революционными солдатами, выступившими на защиту своих прав, поднявшими знамя борьбы против преступной войны ради интересов монополий, ради наживы небольшой кучки магнатов капитала.

Советское правительство и лично Владимир Ильич Ленин с большим участием относились к судьбам русских солдат, томившихся в каторжных лагерях и тюрьмах Франции и Северной Африки.

4 июля 1918 г. по предложению председателя ВЦИК Я. М. Свердлова 5-й Всероссийский Съезд Советов обратился к русским солдатам во Франции со следующим приветствием: «5-й Всероссийский Съезд Советов шлет братский привет нашим солдатам, томящимся сейчас в тисках империалистической Франции.

Буржуазная республика отделила отряд наших братьев непроходимой стеной от Советской республики и лишает возможности не только вернуть наших братьев к себе, но хотя бы оказать материальную и духовную помощь.

5-й съезд выражает свою глубокую уверенность в том, что пролетарская революция освободит наших товарищей — солдат и вернет их в ряды Советской России».

11 августа 1918 г. в газете «Правда» было опубликовано Заявление Совета Народных Комиссаров от 8 августа 1918 г. за подписью В. И. Ленина. В этом Заявлении Советское правительство изобличало французскую буржуазию в антисоветской политике, направленной на то, чтобы использовать находившихся во Франции русских [287] солдат в своих контрреволюционных целях, лишить их родины.

В. И. Ленин призывал русских солдат всеми доступными им средствами бороться против этой политики:

«Принимая во внимание, — говорилось в Заявлении СНК от 8 августа 1918 г.:1) что после выхода России из числа воюющих держав Советское правительство постоянно требовало возвращения в Россию находящихся во Франции русских солдат и протестовало как против дальнейшей задержки их во Франции, так и против включения многих из них в иностранный легион при французской армии и против постоянных преследований по отношению к нежелающим вступить в означенный легион русским солдатам;2) что верные Советской Республике русские солдаты во Франции, несмотря на все преследования, все время упорно отказывались поступить в означенный легион;3) что в настоящее время французские войска ведут фактические военные действия против Российской Республики и революции и что поэтому находящиеся в рядах французской армии русские солдаты косвенно содействуют фактической войне против Республики и революции, — Совет Народных Комиссаров призывает российских граждан во Франции всеми доступными им средствами бороться против включения их в ряды французской армии...»Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин)»{78}.

Толстые стены французских каторжных тюрем не всегда давали возможность русским революционным солдатам слышать обращенные к ним слова свободной, советской России. Но революционное сознание и любовь к своей Родине вдохновляли их на борьбу против своих поработителей. И они вели эту борьбу стойко и мужественно.

Благодаря усилиям Советского правительства тысячи русских солдат были возвращены на Родину. Но многие тысячи остались навсегда в чужой далекой земле. Их могилы затерялись на полях сражений во Франции и на Балканах. Их кровью полита земля лагеря ля-Куртин, [288] шахты и рудники французских колониальных владений в Северной Африке.

Благодаря усилиям Советского правительства были возвращены на Родину и многие из руководителей куртинцев, в частности председатель Куртинского Совета Глоба. В январе 1918 года французские власти, очистив остров Экс от содержавшихся там куртинцев, перевели туда девятнадцать руководителей куртинцев, до этого содержавшихся в центральной военной тюрьме города Бордо.

В их числе был и Глоба. Изолировав эту группу куртинцев от остальной массы русских революционных солдат во Франции и распространив на них в полном объеме тот каторжный режим, какой существовал на острове для уголовных преступников, французские власти рассчитывали таким способом похоронить заживо небольшую группу куртинских руководителей, возглавлявших революционное движение русских солдат во Франции, на небольшом каторжном острове.

Но Советское правительство помешало французской реакции довести до конца свое черное дело. Весной 1919 года Советское правительство предложило французскому правительству обменять группу куртинцев во главе с Глобой на группу французских подданных, арестованных советскими государственными органами за шпионскую деятельность против Советского государства.

Французское правительство оказалось вынужденным пойти на обмен.

В мае 1919 года группа куртинцев с острова Экс во главе с Глобой была доставлена французами в город Белоостров (Финляндия), где и состоялся обмен.

Прибывшая в Белоостров для производства обмена советская правительственная комиссия, возглавлявшаяся Д. З. Мануильским, встретила куртинцев крепким братским рукопожатием.