Дэниэл Бурстин (Daniel Boorstin) (1914—2004)

Дэниэл Бурстин

(Daniel Boorstin)

(1914—2004)

Дэниэл Бурстин

Дэниэл Бурстин известен в современной России больше, чем многие другие американские историки, благодаря изданию его главного труда, трилогии «Американцы», на русском языке (1993). Причины, побудившие российских книгоиздателей познакомить отечественную публику с сочинением Бурстина, равно как и с наиболее значительными трудами его коллег, Р. Хофстэдтера и Л. Харца, были, скорее всего, весьма конъюнктурными – именно эти три автора были главным объектом критики советских американистов, и в силу этого, обладали тем самым качеством «запретного плода», которое, как казалось, могло обеспечить их книгам коммерческий успех на постсоветском пространстве. Тиражи составили десятки тысяч экземпляров, но книги распродавались плохо, автору данных строк удалось их купить несколько лет спустя за совершенно бросовую цену. В чем же дело, почему расчет книгоиздателей не оправдался?

Одним из существенных факторов здесь, по-видимому, стало то, что тексты Бурстина (а также Харца и Хофстэдтера), их построение и внутренняя организация, совсем не соответствовали представлениям отечественной читающей публики о том, как должна писаться история. На первый взгляд в них вроде бы угадывалась некая живость, которой так не хватало советской историографии, но при более пристальном рассмотрении выяснялось, что в сочинениях американцев мало последовательности и логики, они перескакивают с сюжета на сюжет, пытаются несмешно шутить – а в итоге не дают сокровенного, запретного, настоящего знания, той Истории с большой буквы, которую так надеялись найти у них российские читатели.

Вряд ли следует винить американских историков в том, что они не очень понравились широкой российской публике. Все трое, и Бурстин в первую очередь, были людьми своей эпохи, написали главные труды в совершенно особых социально-политических и историографических обстоятельствах. Они конечно не рассчитывали, что через несколько десятков лет им придется представлять всю американскую историческую науку перед лицом поверженного идеологического противника. Главным стимулом к их историческим изысканиям стал очевидный кризис прогрессистской историографии, с ее доведенным почти до абсурда акцентом на экономических противоречиях и социальных конфликтах как главных и единственно достойных рассмотрения обстоятельствах американской истории. Ситуация надвигающейся «холодной войны» требовала от американского общества сплоченности и позитивной самоидентификации, чему прогрессистское «самоедство» совсем не способствовало. Гораздо лучше в контекст эпохи укладывалась идея о социально-политическом консенсусе как ведущем свойстве американской цивилизации.

Если Хофстэдтера считают основателем «школы консенсуса» (он определил ее базовые установки в книге 1948 г. «Американская политическая традиция и ее творцы», хотя затем отмежевался от собственного изобретения), то Д. Бурстин был ее наиболее явным и последовательным представителем. В одной из своих первых книг, «Дух американской политики», опубликованной в 1953 г., он сформулировал несколько базовых тезисов, которые впоследствии настойчиво отстаивал и повторял.

Согласно Бурстину, американская цивилизация абсолютно уникальна в своем неприятии абстрактных догм и теорий. Особые условия ее развития обеспечивали обитателей С. Америки необходимым теоретическим арсеналом через довольно загадочную процедуру «данности» (givenness), которая позволила американцам получать мировоззрение не через многовековую схоластическо-идеологическую традицию, как это происходило в Европе, а прямо на месте, «здесь и сейчас», в момент возникновения проблем, требующих немедленного разрешения (а таковых у обитателей неосвоенных земель всегда было в достатке). Американцам просто некогда было ворошить старые фолианты европейских идеологий – проще и эффективней было предложить свои, может быть не такие утонченные, но зато работающие и соответствующие окружающей реальности жизненные принципы.

Отсутствие догм оказало крайне благотворное воздействие на политическое развитие США. Ведь именно из-за идеологической «упёртости» в Европе начинались ожесточенные конфликты и войны. В Америке, по мнению Бурстина, для этого просто не было оснований, американцы направляли свою энергию на созидание, что позволило им за исторически короткий срок создать мощную цивилизацию. Конечно, за все нужно платить – Бурстин полагал, что незаинтересованность Америки в теориях, и нежелание разбираться в идеологических тонкостях, стоили ей отставания в сферах философии и искусства. Однако подобный «обмен» представлялся Бурстину весьма выгодным.

В томах трилогии «Американцы» – «Колониальный опыт» (1958), «Национальный опыт» (1965), «Демократический опыт» (1973), Бурстин представил крайне оптимистическое, позитивное видение американской истории, мало говоря о противоречиях (даже Гражданскую войну ему удалось как-то незаметно обойти), а вместо этого из главы в главу предлагая читателям почти восторженные рассказы о смекалке, практичности, трудолюбии, новаторстве американцев, сопровождая изложение многочисленными примерами, упоминанием известных и малоизвестных деятелей (что стоило научным комментаторам русскоязычного издания многих седых волос). В книгах Бурстина нельзя обнаружить и подобия классического политического нарратива, история для него – это последовательное рассмотрение чем-то примечательных социальных институтов и движений, выдающихся проектов, организованных простыми американцами, сумевшими раньше других увидеть в них коммерческую или политическую перспективу.

Бурстин прожил долгую жизнь, помимо классических трудов «консенсусного» направления написал несколько книг об ученых, артистах и философах (не только американских – «Первооткрыватели» (1983), «Творцы» (1992), «Искатели» (1998)), 25 лет преподавал в Чикагском университете (1944—1969), затем возглавлял Смитсониевский Национальный музей истории и технологии (1969—1973), работал директором библиотеки Конгресса (1975—1987).

Бурстина много и справедливо критиковали, например за его очевидную неспособность применить «теорию консенсуса» для объяснения студенческих беспорядков и движения за реформы 1960-х гг. В более публицистической, чем исторической книге 1969 г. «Упадок радикализма: размышления о современной Америке» Бурстин обвинил лидеров студенческих движений в «варварстве» и «отсутствии какой бы то ни было идеологии», тогда как отказ от идеологической зависимости раньше представал у него главной американской добродетелью. Сама озабоченность историка студенческими волнениями несколько удивляла – ведь в его книгах даже революция и гражданская война не смогли серьезно поколебать уникально устойчивую американскую цивилизацию. Для многих американских либералов Бурстин являлся «персоной нон грата», в связи с тем, что в период «маккартизма» передал в «компетентные органы» информацию о своих партийных товарищах 1930-х гг. (тогда Бурстин короткое время состоял в коммунистической партии).

Биографы говорят, что внимание к поиску специфических особенностей американской цивилизации, которое проходит красной нитью через все творчество Бурстина, можно объяснить «европейской перспективой», которая всегда незримо присутствовала в его сознании. Его дед был евреем-эмигрантом из Российской империи, сам он ключевые для становления мировоззрения годы провел на юридическом факультете Оксфордского университета. Такой взгляд на Америку становится в современной России все более популярным, и возможно, что следующее поколение российских читателей найдет в трудах Бурстина больше полезного для себя, чем это удалось сделать поколению 1990-х.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.