Глава IV

Глава IV

«Две вещи в этом мире более всего поражают воображение – звездное небо над нами и нравственный мир внутри нас» – эту фразу около трех столетий назад изрек Иммануил Кант, и на протяжении всего этого времени ее смысл раскрывался все глубже и шире.

В этом «мире внутри нас» порой открывались совершенно неожиданные стороны, а сам он до сих пор представляется таким же загадочным и бездонным, как и «звездное небо над нами».

Горы книг, статей и публикаций, посвященных изучению моральных и нравственных ценностей, так и не прояснили картину, связанную с этим главным предметом философской этики.

Действие в природе двух противоположных начал – разрушительного и созидательного – характеризуется в физике понятиями энтропии и антиэнтропии.

Специфика многих естественных процессов такова, что они ведут к росту энтропии, стремясь разрушить порядок.

Но помимо этого разрушительного фактора, в природе вообще и в живой материи в частности, действует прямо противоположный, который и характеризуется как антиэнтропийный.

Весь постепенный процесс усложнения живых структур, от отдельной клетки до человеческого общества, – это процесс борьбы двух противоположных начал, борьбы, в которой торжество начала созидающего определяло ход эволюции.

И подобно тому как на клеточном уровне возникли колонии одноклеточных, в которых взаимопомощь друг другу стала фактором, повышающим жизнеспособность как во всей колонии, так и каждой клетки в отдельности, так и в человеческом обществе мораль и нравственность были и остаются главными средствами, повышающими стабильность и прочность людского сообщества и, соответственно, жизнеспособность каждого его члена.

Поэтому нравственность представляет собой антиэнтропийный фактор, проявление на социальном уровне созидающего природного начала, противостоящего началу разрушительному.

И вполне естественно, чем более доминирующим в обществе становится этот фактор, тем интенсивнее в нем будут протекать антиэнтропийные процессы, ведущие к росту самоорганизации этой живой структуры.

И, наоборот, при его ослаблении начинает доминировать разрушительное природное начало, ведущее к деградации социальных структур.

Вся наша обозримая история говорит о том, что антиэнтропийный фактор на социальном уровне нестабилен, он меняется, приводя либо к расцвету, либо к крушению государств, империй и целых цивилизаций.

Он всегда стоял и стоит как главный за великим множеством частных причин, его скрывающих.

Поэтому именно здесь берет свое начало та ниточка, которая ведет к прояснению картины исторического процесса, низведенного на примитивный уровень эволюции способа производства.

В чем же сущность этого антиэнтропийного фактора на социальном уровне?

Золотое правило нравственности гласит: «Поступай по отношению к другим так, как ты хотел бы, чтобы они поступали по отношению к тебе».

Это правило представляет собой универсальную установку, регулирующую взаимоотношения между людьми и лежащую в основе создания любых социальных структур.

Поэтому нормы морали и нравственности являются, в первую очередь, общественными потребностями, общество без них существовать не может.

Не может потому, что государственное и общественное право, стандарты и нормы поведения, спущенные сверху, не способны обеспечить стабильность государства, если оно лишено морально-нравственных механизмов. В истории известно немало примеров, когда стремление достичь государственной стабильности ужесточением норм поведения, «закручиванием гаек» давало лишь временный эффект, так как вело к быстрому развитию разрушительных тенденций.

Какими бы тугими ни были властно-правовые «гайки», общество не может как угодно долго сохранять стабильность, опираясь на них.

Те, кто их закручивает и кто следит за тем, чтобы они не раскрутились, имея свободу маневра, неминуемо начинают между ними лавировать с учетом того факта, что своя рубашка ближе к телу.

И чем больше властных регалий у несправедливости, тем сильнее она бьет по тем же «гайкам», на которых сама держится. А когда начинает качаться и рушиться вся конструкция, бессмертная несправедливость уходит в тень, дожидаясь следующего благоприятного момента.

Таков печальный сценарий, в котором доминирует государственное и общественное право, которое, не обладая достаточной полнотой, не способно в принципе построить гармоничные отношения между людьми – это прерогатива норм морали и нравственности.

Совсем недавно, всего лишь несколько десятилетий назад, иностранных туристов, приезжавших в Советский Союз из капиталистических стран, больше всего поражали люди, которые жили в этой огромной стране.

Поражал патриотизм, взаимопомощь друг другу, интернационализм.

Тысячи молодых людей сознательно оставляли удобные городские квартиры и ехали в отдаленные районы, где в суровых условиях строили заводы и осваивали целинные земли.

Однако поражены были не только иностранные гости, посещавшие молодую и самоуверенную империю, весь мир был поражен ее экономическими, социальными и научно-техническими достижениями.

Первое социалистическое государство стало наглядным примером того, чего может достичь сообщество людей, в котором начинает доминировать морально-нравственный фактор.

В начале 90-х годов в бурном «желтом» потоке разоблачений тоталитарного режима, просуществовавшего 73 года, появилась одна небольшая, но очень содержательная публикация.

Не в унисон общему хору, ее автор подметил очевидную истину, совершенно выпавшую из этого бурного потока: главным орудием ненавистного строя даже в период апогея сталинских репрессий были не страх, не трусость и не тугие «гайки», главным орудием были совесть и нравственность.

Самым большим парадоксом того грандиозного социального эксперимента, который организовал вождь мирового пролетариата, было удивительное сочетание кровавых репрессий и высоких нравственных идеалов.

Творя вопиющие беззакония, несправедливости, бессмысленные жестокости, лучшая часть большевизма была искренне убеждена, что служит высшей нравственности и высшей справедливости.

«…И чтобы разбить это роковое заблуждение, требовалось раскрыть вопрос о природе нравственности, выявить ее особую связь с пользой, ее подлинные критерии.

Эта работа до сих пор философами не проделана…»

Таков заключительный итог вышеупомянутой публикации, из которой взяты последние строки.

Но почему же до сих пор не проделана работа по выявлению природы нравственности, ее сокровенной сущности, выявив которую человечество уже не заблудится и никогда не соскользнет в гнилое болото утопии?

Почему до сих пор остается неясной катастрофическая динамика взлета и падения главного антиэнтропийного фактора в обществе, ставшем жертвой многострадального эксперимента?

Здесь возникает еще один вопрос: а является ли вообще нравственность объектом, обладающим структурой и присущими этой структуре более простыми элементами? И если такая структура у нее имеется, то не сможем ли мы, препарируя ее слой за слоем, добраться до этой самой сокровенной сущности?

Однажды великий Сократ, беседуя со своими учениками, разделил доску на две части: добро – зло. Ученики единодушно отнесли к добру храбрость, благородство, честность, а к злу обман, трусость, предательство и т. д.

Тогда Сократ поставил вопрос: «Если в трудный момент боевых действий, чтобы подбодрить солдат, полководец скажет: потерпите, воины, соберите силы и держитесь, к нам идет подкрепление – хотя никакой помощи он не ждал, то такой обман – добро или зло?»

Ученики заявили в один голос, что это добро.

Выходит, обман может быть и добром, и злом – заключил Сократ.

На этом наглядном примере древнегреческий философ указал на очень важное обстоятельство – основные категории нравственности оказываются в сложном взаимоотношении друг с другом. То, что сегодня было добром, завтра превращается в зло.

Такое же превращение происходит, если добро взять абстрактно, вне отношения к своей противоположности.

Но, даже находясь в прямом антагонизме друг к другу, эти категории способны к взаимопревращению при изменении жизненных обстоятельств.

В своем примере Сократ угодил именно в эту сокровенную сущность. Нравственность не есть набор правил поведения, образующих ее структуру.

Это очень специфический механизм, управляющий взаимоотношениями между людьми, механизм, работающий только в движении, в конкретных поступках.

Она не отделима ни от сознания человека, ни от той социальной среды, в которой он находится, и, подобно гипотетическому теплороду, вездесуща и неуловима.

Для того чтобы не потерять логические ориентиры и не заблудиться в предмете, который И. Кант сравнил со звездной бездной, вернемся к тем конкретным задачам, которые нравственность должна решать на социальном уровне движения материи.

Еще раз начнем с того, что нормы морали и нравственности являются неотъемлемыми потребностями любого государства, в том числе и тоталитарного.

Но с другой стороны, эти нормы находятся в противоречии с личными интересами каждого отдельно взятого человека. В самом деле, любой поступок, любое действие, совершаемое в соответствии с нормами морали и нравственности, требуют от человека определенных жертв. Человек должен жертвовать своими интересами ради интересов окружающих его людей. Именно такое поведение каждого члена общества есть условие существования и развития последнего.

Итак, нравственность – это в первую очередь общественная потребность, поэтому любое человеческое общество, чтобы не развалиться, а нормально функционировать, должно иметь надежный механизм, обеспечивающий регулирование взаимоотношений между людьми.

Но вся сложность в том, что такой механизм не может быть механизмом давления и принуждения. Не может потому, что нравственными действиями человека являются лишь те, которые выражают его волю и желания, а не те, которые являются реакцией на внешнее принуждение или стремлением самоутвердиться, используя нравственность лишь как благообразную форму поведения.

Таким образом, одна из важнейших задач любого общества – сделать нормы морали и нравственности внутренней потребностью каждого его члена. И если оно не способно эту задачу решить, если моральные и нравственные ценности в нем преданы забвению, а главным мотивом в действиях и поведении его членов становится лишь удовлетворение личных потребностей, такое общество, на каком бы уровне экономического развития оно ни находилось, обречено на постепенную деградацию.

Каков же алгоритм решения столь важной задачи: как нравственные ценности, будучи общественными потребностями, способны переходить во внутренние потребности человека?

Такой переход является поэтапным. Еще в детском возрасте происходит знакомство с нравственными ценностями через категории добра и зла. На этом этапе представления о нравственных нормах и принципах имеют преимущественно эмоциональную, несознательную природу, они больше чувствуются, чем осознаются. Главный стимул в исполнении нравственных норм здесь – принуждение и убеждение.

Однако роль нравственности в детском возрасте этим не исчерпывается, она связана еще и с «очеловечиванием» психики ребенка.

Бессознательные стремления у детей могут иметь настолько огромную мотивирующую силу, что, вступая в противоречие с сознательными, приводят к острым внутренним конфликтам, способным сломать формирующуюся человеческую личность.

Появление нравственных чувств и убеждений избавляет ребенка от порой невидимых для взрослых, постоянных внутренних потрясений, возникающих у него при освоении человеческих форм поведения.

Эти чувства и убеждения – главный итог первого этапа в освоении нравственности.

На следующем этапе по мере взросления начинается рациональное осмысливание тех или иных нравственных принципов поведения. С помощью взрослых и воспитателей постигается содержание нравственных норм. Здесь уже моральные и нравственные ценности закрепляются в сознании на более высоком уровне. На этом уровне возникает противоречие между осознанием необходимости следовать принципам морали и нравственности и тем самым жертвовать собственными интересами и склонностью не приносить этих жертв. Именно здесь, при правильном воспитании, формируется способность к самопожертвованию.

Но это лишь небольшая и не главная часть процесса нравственного становления личности.

Самое главное происходит на следующем этапе, когда усвоение моральных и нравственных норм происходит в ходе активного переживания, осознания их сущности и содержания на личном опыте. Происходит как бы возвращение к первому этапу, когда нравственные нормы больше чувствуются, чем осознаются, но возврат этот происходит уже на другом, качественно новом уровне. На этом этапе формируются особые нравственные чувства, обуславливающие способность к сопереживанию, способность ставить себя на место других.

Возникновение этих чувств – главный итог процесса усвоения нравственных ценностей, потому что только после этого они становятся органической составляющей сознания человека.

Итак, переход норм морали и нравственности во внутренние потребности человека – очень специфический процесс, он отличается от обычного усвоения знаний. Нравственностью невозможно овладеть с помощью только познания, процесс ее усвоения невозможен без участия чувственно-эмоциональной сферы.

Эта сфера нашего сознания включается на каждом этапе нравственного воспитания. На самом первом она помогает сформировать простейшие нравственные чувства и убеждения. На следующем этапе именно чувственно-эмоциональная сфера формирует мотивацию к осознанному самопожертвованию. И, наконец, на третьем, самом главном этапе окончательное закрепление нравственных ценностей в сознании человека происходит благодаря возникновению чувства сострадания к ближнему.

Значит, главная основа общественной жизни опирается на обе стороны нашего сознания, как на логическую, так и на ту, где связь между порывами души, направлениями ее движения порой бывает столь же неопределенной, как и ассоциации в картинах сюрреалистов.

Так или иначе, здесь встает очередной закономерный вопрос: пройдя все три этапа нравственного становления, получим ли мы раз и навсегда полноценную личность, которая уже никогда не сломается ни в каких социальных переплетах?

Другими словами, является ли описанный выше алгоритм чем-то вроде законченного технологического процесса?

Если проанализировать те отношения, в которые человек в процессе жизни вступает с другими людьми или группами людей, то окажется, что все они пронизаны нравственными отношениями, которые, в свою очередь, пронизывают даже отношения человека и природы.

Поэтому индивидуальная нравственность из регулятора поведения превращается в своеобразный способ мировосприятия, причем мировосприятия на уровне как логическом, так и чувственно-эмоциональном.

Она становится как бы инструментом анализа каждой конкретной жизненной ситуации, и окружающая действительность неминуемо этот инструмент корректирует.

Следствием этой корректировки является разрушение тех догм, в которые человек постоянно пытается запихнуть неуправляемый жизненный процесс, и когда это происходит, жизнь в очередной раз становится непонятной и непредсказуемой.

«Если душа освобождается от страха, тогда уходят физические боли» – так известный российский народный целитель Михаил Лежепеков определил одно из главных своих руководств в излечивании многих заболеваний.

Что это за страх? Страх физической смерти – страх перед неудовлетворением своих физических потребностей. Это страх, в основе которого лежит инстинкт самосохранения.

Страх этот многолик, исподволь он пронзает сознание человека, определяя его поступки, толкая на ложь и преступления.

Он разрушает все лучшее, что есть в человеке. «Если нет духовного роста душе в физическом теле, то она пугается, а испуганная душа обязательно приводит к болезням тела. Поэтому, если человек болен, знайте, он пребывает в страхе» – таков диагноз известного целителя.

Каков же метод лечения, что положил в его основу этот человек, излечивший без лекарств много больных людей?

Как говорит сам Михаил Лежепеков, его метод родился на том основании, что большинство заболеваний тела возникает как результат нарушений в духовно-эмоциональной сфере.

Устранение этих нарушений устраняет болезни. А поскольку страхи, гнетущие душу, и есть проявление этих нарушений, значит, душу от страхов надо освободить.

Но для этого необходимо убедить человека, что в его жизни есть нечто более важное, чем его собственные потребности, нечто, стоящее выше инстинкта самосохранения.

Именно такое убеждение М. Лежепеков положил в основу своего метода. Конечно же, от человека требуется огромное искусство для овладения способностью к такому убеждению, но, овладев им и использовав на практике, известный целитель стал получать совершенно неожиданные результаты. Болезни уходили, когда душа освобождалась от гнетущего ее груза.

Каким же образом М. Лежепеков освобождает сознание человека от страхов, в основе которых лежит самый могучий природный инстинкт? С помощью главной заповеди Иисуса Христа – «Возлюби ближнего своего, как самого себя», вернее, с помощью механизма прощения, лежащего в основе этой заповеди.

По сути дела, весь метод исцеления М. Лежепекова зиждется на глубоком нравственном очищении сознания человека.

Он является прямой противоположностью тому методу, который описан в книге «Жизнь по интуиции», поскольку предполагает отход от первородных инстинктов и обращение к глубинным чувствам, лежащим в основе нравственного поведения. И это еще один сюрприз и загадка нравственности.

Однако особенно интересной является одна любопытная мысль, которую Михаил Лежепеков высказал на страницах своей книги «Исцеление или дорога из ада в 2000 лет».

Он отметил одну примечательную особенность психики многих своих пациентов: «Человек, уходя с моего приема, непременно найдет новую причину для переживания, потому что привык к наркотику страха и везде его ищет».

Эта фраза лишний раз подчеркивает огромную роль того окружения, в котором человек находится, роль социальной среды, формирующей его эмоции, мировоззрение, все его сознание.

И если социальная среда такова, что требует от человека огромных усилий, чтобы «выжить», она постоянно будет пробуждать в нем инстинкт самосохранения и порождаемые им страхи. То, что заметил М. Лежепеков, имеет отношение не столько к третьему, самому главному этапу усвоения нравственных ценностей, сколько к вопросу о том, насколько они прочны и непоколебимы в сознании человека на протяжении всей его жизни. Механизм глубокого сознательного усвоения нравственности не так прост. И далеко не каждый способен, как выразился целитель, принять душой этот механизм прощения, избавляющий человека от страхов и обид.

Кроме того, нет никаких строгих критериев, гарантирующих, что нравственные принципы останутся в сознании незыблемыми и не разрушатся, когда повседневная жизнь преподносит человеку явления, основанные совсем на других принципах.

В одной давней публикации, посвященной роли нравственности в социалистическом обществе, было сказано примерно следующее: «Представим себе, что проблема полноценного нравственного воспитания в советском обществе полностью решена, каждый его член сознательно выполняет свои обязанности, честно трудится, не ворует, чиновники не берут взяток и отдают все свои силы, знания и энергию решению задач социалистического строительства. Все трудовые планы и обязательства выполняются и перевыполняются, государство функционирует, как четко отлаженный часовой механизм, быстро и эффективно решая задачи экономического и социального развития».

Советское общество так и не смогло решить проблему, о которой идет речь, и это явилось главной причиной его краха.

Не смогло оно создать тот задуманный отлаженный и постоянно совершенствующийся механизм, в котором каждый «винтик» сознательно и четко выполняет свои функции.

На определенной стадии своего развития в этом механизме начался сбой на третьем – главном этапе процесса нравственного становления человека.

Был утерян морально-нравственный стержень, который позволял бы прочно закрепляться индивидуальной нравственности в сознании и чувствах.

Напротив, та социальная среда, которая наполнялась ложью и лицемерием, создавала предпосылки для ее разрушения.

Для того чтобы глубже осмыслить печальный опыт социализма, а заодно приблизиться к пониманию сущности нравственности, необходимо еще раз обратиться к теоретическому наследию Н. Бердяева, а именно к его критике идеи общественного прогресса.

Получилось так, что ложный путь в поисках истины вел не в очевидный тупик, а к старым развалинам, замаскированным под новые конструкции.

И пришлось ждать долгие годы, чтобы все на собственном опыте осознали заблуждение. И пока этого не произошло, всякий, кто видел сущность за фальшивыми декорациями, оставался неслышим и невидим.

Именно это и случилось с русским философом, на долгое время преданным забвению в своей собственной стране.

Николай Бердяев был одним из первых, кто увидел прямую аналогию между религией и идеей, положенной в фундамент «научного» коммунизма.

В этой идее, полагающей, что в истории наступит период, который положит конец несправедливости и всем страданиям человечества, он разглядел облаченную в антирелигиозную форму веру в наступление Царства Божьего, царства правды и справедливости.

Исходным моментом такой аналогии является бездоказательность теории общественного прогресса, в отличие от теории эволюции, поэтому основываться она могла только на вере.

И эта вера была не чем иным, как трансформированным в форму научной теории извечным психологическим стремлением человека уйти от проблем и противоречий реальности.

Светлое будущее как естественное логическое завершение противоречивой истории, которое ведет к разрешению всех гнетущих задач, к победе над всеми страшными болезнями, и есть отражение такого стремления.

Но дело в том, что, облачившись в научную форму, форму официальной общественной идеологии, это стремление становится не столь уж безобидным, как может показаться.

Будучи подсознательным порывом изменить настоящее путем переноса его в идеализированное несуществующее будущее, оно порождает в сознании иллюзорную конструкцию, в которой образ прошлого и настоящего видится преходящим и никчемным.

Поскольку идея общественного прогресса превращает все человеческие поколения и эпохи в промежуточную стадию между биологическим миром и тем заветным совершенным состоянием, которого достигнут только избранные, грядущие поколения, то, естественно, такая стадия превращается в орудие и средство для этих далеких счастливцев из будущего. Охватывая не только прошлое, но и настоящее, эта стадия сводила основной смысл человеческого существования к ударному труду во имя достижения счастливой жизни последующих поколений.

Поэтому главная основа советской идеологии порождала в глубинах сознания неполноценность и ущербность жития своего.

Деформируя духовную сферу человека, она изначально содержала в себе предпосылки для ее деградации. Поэтому, когда схлынула волна фанатического воодушевления той целью, ради которой совершались трудовые подвиги, в душе незаметно стало всплывать стремление выйти за те рамки, в которые ее запихнули. Но, сталкиваясь с осознанием их необходимости, диктуемой провозглашенными целями, она начинала мельчать, находя успокоение в том, что всем предшествующим поколениям было труднее и хуже.

Когда же мельчает душа, тогда просыпается «хватательный рефлекс» в паническом порыве хоть немного приблизить себя к иллюзорному грядущему.

Так зародился разрушительный импульс, низвергший идейно-могущественную империю.

Нравственное становление личности у того или иного народа всегда вплеталось в систему национальных традиций, которые складывались веками с учетом психологических особенностей нации.

Создание нового человека, призванного жить в новом мире, почти полностью разрушило эти традиции, создав тем самым дополнительные условия для быстрой деградации нравственных ценностей.

Процесс такой деградации шел столь стремительно, что общественная форма, рядившаяся в одеяния гуманизма, уже не смогла вмещать в себя гнилое содержание. И поэтому, когда в коммунистической партии проснулись «здоровые силы» в лице «отца» перестройки, советское общество всего лишь обрело ту форму, которая соответствовала его содержанию.

Но процесс не только шел, а еще и набрал инерцию, поэтому идеологическая перестроечная пыль, затмившая реальную сущность перестройки, и игнорирование этой разрушительной инерции привели к ситуации, в которой не шли никакие социально-экономические реформы.

Опробованные и сработавшие в других странах, они оказались совершенно беспомощными, так как не были рассчитаны на столь крайнюю степень проявления «хватательных рефлексов» на всех уровнях общественной пирамиды, вплоть до самого тонкого ее места.

Поэтому в соответствии с незыблемым законом диалектики экзотическое государство, ступившее на путь демократических преобразований, стало обретать криминальные формы, соответствующие его внутреннему содержанию.

Такова оказалась цена стремления перечеркнуть настоящее ради счастливого будущего.

В свое время Никита Хрущев, один из лидеров «самой передовой части человечества», интуитивно чувствуя эфемерность этого стремления, уверял сограждан в том, что уже видит восходящие зори царства правды и справедливости и что очень скоро все войдут туда, где каждому воздастся по потребностям, невзирая на способности.

Но постепенно зори померкли, а твердая почва под ногами стала превращаться в зыбкую, зловонную грязь, и тогда весь мир оказался поражен достижениями на поприще воровства, преступности и расовой ненависти в саморазрушившейся империи.

Печальный опыт социализма показал, насколько сложен главный антиэнтропийный фактор, лежащий в основе «сознательности масс», и к каким последствиям приводит формально-наплевательское отношение к нему, путем запихивания в рамки «детерминизма производственными отношениями».

Однако главный итог этого опыта заключается в том, что он наглядно выявил одно очень существенное противоречие, связанное с самой запутанной из всех человеческих ценностей.

Вернемся еще раз к процессу нравственного воспитания, который, как уже говорилось выше, протекает в три этапа и в котором третий этап – главный доминирующий.

Поведение человека только тогда становится адекватным его нравственным знаниям, когда они «накладываются» на адекватные им отношения в окружающей его жизни.

Поэтому для полноценного нравственного воспитания необходим высокий морально-нравственный уровень в обществе: деградирующая социальная среда не способна обеспечить отношения, адекватные нравственным знаниям.

Но поскольку общественная нравственность складывается из индивидуальной и в конечном счете определяется ею, а индивидуальная зависит от общественной, то образуется замкнутый круг.

Что же в таком случае приводит его в движение?

Или, другими словами, есть ли у нравственности такая сила, которая, подобно внешнему вращательному моменту, способна заставить этот круг вращаться?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.